Жвачка

Это было шестнадцать лет назад.
Я позвонил ей с почтамта, с нашего хитрого междугороднего автомата "для своих", залепленного снизу жвачкой, который проглатывал только одну "пятнашку", не требуя остальных и с которого можно было часами разговаривать с ней, регулярно стукая по монетоприёмнику кулаком, чем пользовались, казалось, все студенты универа.
- Во сколько встречать самолёт?
- Ты знаешь...
У меня замерло сердце.
- ...я не приеду. Не надо нам...так получилось...ты извини...зачем мне врать, лучше сейчас честно скажу, чем потом...
Вдруг мне стало на удивление спокойно. Я, кажется, ничего не спрашивал, только молчал. В стекло уже барабанили и кричали, что я занимаю кабинку целый час и только смотрю на трубку, чего-то от неё ожидая.
Наверное и правда прошёл час, зачем им было врать.

Сердце билось так же спокойно, когда я собирал в общежитии вещи, когда предупредил всех, что назавтра не будет праздника и гулянки, так получилось - никакого дня рождения.
Никто не спросил ни о чём.
Я доехал до города, кажется даже читал что-то - может быть, ротапринтную "Сказку о тройке". А, может, немногочисленные вывески на пути из Академгородка в город. Может, даже, складывал номера машин и искал среди них счастливый номер - тогда еще это было возможно. Может, даже - находил его, этот номер...

Потом я лежал на новеньком диване в своей первой съемной квартире, в которой один почти не появлялся, постоянно торча в общаге и выбираясь сюда только когда приезжала она.
На подоконнике стояла чуть початая бутылка жгучего и невкусного "Рижского бальзама", который я купил специально для неё в первый её приезд. Про этот бальзам мы к середине новогодней ночи честно признались друг другу, что он невкусный и слишком крепкий.
Мы всегда были честны друг с другом.

Я лежал на диване, щеку мне кололи высохшие елочные иголки, вывести которые из этого дивана я не мог потом лет десять. Я смотрел телевизор, поставленный "для удобства" на бок, что-то грустное пел Стинг, у которого во время написания этого альбома, как мне кто-то говорил, умер близкий человек - кажется, маленький сын. Я не знал, правда ли это, но чувствовал себя ровно так же, как и он. Может, даже - умершим.

А наутро в дверь позвонил пьяный и весёлый Женька.
Никто не сказал Женьке, что праздник отменяется, решив, что он и так поймёт. А Женька не понимал намёков: редкого ума математик, вычислявший в уме производные любых порядков, классный шахматист, гений матана - он ничего не смыслил в окружающей бытовухе, был немного "пришибленным" в этом смысле, что не мешало друзьям с ним общаться. Все даже радовались, когда Женьку "окрутила" наша общая знакомая, года на три старше, быстро родив Женьке маленькое, вечно сопливое чадо. Он стал реже бывать на общих тусовках, но не потерялся для общества - иногда строгая жена позволяла ему оттянуться с прежней компанией, не строжась и не требуя немедленно горячей воды или ваты с аптеки.

За весь вечер Женька только раз удивился, что никого нет, я невразумительно что-то ответил, почему-то замалчивая правду - и мы сидели вдвоём, потихоньку раскачавшись на разговор. Я удивлялся сам себе - без всякого желания общаться с кем-либо из людей, я вдруг стал вспоминать общие забавные случаи, слушать Женькины армейские приколы и даже вставлять свои чуть мрачноватые ремарки.

Смеяться я не хотел, но на банальных историях про глупого прапорщика, корчившего рожи мартышке в Пражском зоопарке, куда их, победителей армейской олимпиады по волейболу, привезли на краткую экскурсию - я не сдержался и хохотал в голос. Подробное описание ненавистного прапора, забрызганного дерьмом, которое было запущено умной мартышкой прямо в решетку и потому широко разлетевшемуся, - даже мне, гражданскому, вернуло хорошее настроение.

А потом мы вспоминали свадьбы друзей: Славика, где строгие деревенские старушки углядели слетевший с невесты головной убор и стали каркать про плохую примету. И ведь накаркали на развод... Вовкину, где я впервые в жизни танцевал медляк под какую-то заунывную песню группы "Технология" и весь вечер называл свою партнёршу по имени той, которая не прилетела сегодня... Серегину, на которой я строго и серьёзно сказал молодоженам, что счастье у них - с другими, а друг друга придётся терпеть и только терпеть. Впрочем, терпели они недолго...

А потом вспоминали, как поступали, как списывали, как бегали на "маёвку" и капустники, как заинтересованно, на правах старших, посматривали на молоденьких абитуриенток...

А потом полночи он пытался научить надувать меня пузыри из жвачки и мы хохотали оба так, что вздрагивал даже старый "сталинский" дом...

А под конец ночи пожаловался, что совсем не любит жену, но по уши влюблён в свою маленькую дочку. Мне было странно и непонятно - любовь к женщине была для меня естественной, а нечто, пачкающее пеленки и первые годы постоянно хныкающее, было для меня территорией, недостойной любви. Но я тогда промолчал.

И еще он рассказывал что-то про грядущий бизнес, за который все над ним смеялись, но давали взаймы - знали, что он вернёт, кровь из носу...

Следующим утром он уехал сразу на вокзал, закинув на плечо небольшую сумку, плотно набитую купюрами: его ждал поезд в Казахстан, в то самое место, где его бизнес расцветёт и всех обогатит.

С тех пор прошло шестнадцать лет.
Давно в разводе Славик и Серега. У Славки, может, когда-нибудь будут дети, я боюсь его про это спрашивать и сглазить, но последний раз, когда он рассказывал про свою новую жену, он что-то упоминал про новые методы лечения, про "у меня скоро будет новость". Впрочем, это было уже год назад...
Вовка теперь приезжает со своего Урала с уже давно выросшим сыном, строит новосибирским девочкам глазки, как всегда умел и не верит, что я после его свадьбы больше не танцевал "медляки".
Каждая наша встреча - со Славкой ли, с Серёгой или с Вовкой начинается вопросом:
- Про Женьку слышно чего?
Но ответ всегда отрицательный - с той праздничной ночи его больше не видели.

Кто-то говорил, что контрагенты встретили его в Казахстане прохладно и он полез в какую-то авантюру. Кто-то, вроде бы, слышал, что человека с такими приметами нашли под насыпью на следующую ночь на перегоне где-то под Павлодаром...
Его жена живёт теперь где-то под Харьковом, вышла замуж за румына. Хвасталась им, когда приезжала, говорила, что он не курит и помогает по дому.

А я теперь жалею, что не могу Женьке сказать, что только сейчас понял, что такое любить ребенка - пусть сопливого и хныкающего, но своего.

И еще, так получается, - все эти 16 лет я провожу семнадцатое марта один.
Улегший щекой на диван.
Он у меня теперь, кстати, новый.
Только, вот, куда-то пропала старая кассета со Стингом.

И я так и не научился надувать пузыри из жвачки.