Глава первая
1
Желтая звезда. Планета Земля. Где-то в Атлантике.
В теплом море вопреки желанию планеты появился остров. Его береговая линия протянулась на пятнадцать километров прекрасными песчаными пляжами. Столько же заняли скалы.
Валентин Михайлович Ухин приходил в себя чуть больше недели. Гипертонический криз, мучавший его после столь быстрого перемещения из евроазиатского холода в тропики, отпустил не вдруг. Потом организм боролся с лихорадкой. Наконец, процесс акклиматизации завершился.
Валентин Михайлович не сразу понял, что он один на острове. Несколько дней болезни ему ни до чего не было дела. Не хотелось ни есть, ни пить. Самое печальное, что нездоровье отвлекло его внимание от сотового телефона, который он предусмотрительно втиснул в маленький карманчик рубашки. Сейчас телефон безжизненно молчал: ни одна кнопка не пискнула при нажатии.
Ухин рассчитывал сообщить о себе старым приятелям. Он ни минуту не сомневался там, в городе, что выберется с любой точки земного шара. Главное, чтобы пришелец не обманул с начинкой острова. Золото и драгоценные камни – это в тысячи раз больше пожертвованного землякам.
Избавившись от лихорадки и головной боли, Валентин Михайлович страшно захотел есть. Пришелец не подвел: пищи на острове было много. Вначале, он довольствовался только фруктами и рыбой. Но по мере привыкания к меню, Ухин все чаще уходил на разведку в глубь острова, надеясь найти бескрылую птицу или ее кладку.
На острове он нашел два источника пресной воды. Один – ледяной и прозрачный, а другой - с жутким привкусом серы. Второй источник он посчитал лечебным. Через месяц своей островной жизни, Ухин пожалел, что, описывая остров, пригодный для жизни европейца, он не прочитал нужную литературу. Песенка о Чунге -Чанге предлагала примитивный набор для тропического пикника: кокосы, бананы…
Валентин Михайлович спал в бамбуковом домике, укрытый пальмовыми листьями.
Островная флора была неприятно однообразной. Пальмы без ствола, стволы без перистых листьев, пальмовые листья при стволе – вот и все, что ему повстречалось. Его не беспокоили ядовитые пауки, кусачие насекомые и хищники. Жизнь на острове, действительно, была безопасной. По-настоящему ему мешали только птицы. Огромные белые крикливые носачи совсем не уважали человека на острове.
- Это моя земля! – кричал им Ухин, когда в очередной раз на голову с неба падал вонючий комок. – Я вас всех отсюда выгоню! Или съем!
Попробовать мясо белых птиц ему очень хотелось, но испугать их или поймать не удавалось. Птицы чувствовали себя здесь безраздельными властителями. Бывший коммунист Ухин ни разу не нашел и следовательно не разорил ни одного гнезда белых.
2
В центре острова высился зеленый холм. Валентин Михайлович никак не мог преодолеть странного притяжения этого места. Уходить к холму приходилось дня на три. Бамбуковый домик без хозяина разоряли наглые носачи.
Возле холма уже не было так тепло, как на побережье. Лес затенял гору, а подземные источники наполняли тень свежестью и прохладой. Вокруг горы было много кустарников, напоминающих русскую черную смородину. Ухин боялся ошибиться. Круглые темные ягоды не внушали доверия. А вот расположившийся поблизости, ежевичник Валентину Михайловичу понравился. Он не рассуждал, откуда в этих местах ежевика. Он ее смело ел пригоршнями. Прислушиваться к реакции организма было некогда: хотелось еще. Такая вкусная ягода!
Валентин Михайлович коротал дни за плетением корзин для ловли рыбы. Это занятие утихомиривало его страстную душу. Он пробовал сделать сеть из лианы, но его затея не дала результата. Лиана могла удержать вес человека, когда он качается на ее ветвях между деревьев, но сеть из лианы у островитянина не получилась.
Таскаться с берега на холм быстро надоело. Утомительные переходы. Ноги скрипели по песочку легко, но треть пути приходилось скользить по отшлифованным ветром и морем валунам. К тому же, возвращаясь на берег, вместо отдыха Ухин вынужден был приводить в порядок жилище, чтобы через день-два снова найти его разоренным. Конечно, он решил сменить стоянку. Перебрался поближе к горе.
Холодные ночи потребовали от Валентина Михайловича настоящего дома. Он строил его несколько дней. Без единого гвоздя. Без топора и пилы. Острый предмет Ухин изготовил из черепашьего панциря, заточив его о грубый серый камень, показавшийся достаточно крепким для такого дела. Примитивный резак прекрасно справился с местной древесиной. Сруб был сделан по русскому проекту, а фундамент для дома получился настоящий – бетонный. Песочек пригодился для строительства, потому что оказался вулканического происхождения. Он был настолько пористым и так крепко цеплялся за известняк, растворенный в минеральной водичке из вонючего источника, что послужил прекрасной составляющей для основания жилища. У Валентина Михайловича получилась просторная избушка, в которой можно было переждать бурю и набеги пиратов. Откуда в этой части света пираты? Да отовсюду! Можно положиться на слово пришельца, что остров минуют цунами и тайфуны, но пираты не подчиняются никому.
Низкий потолок, узкое маленькое окошко, маленькая дверь, в углу – топчан. Он никогда не задумывался прежде, зачем человеку нужна кровать. Но спать на жестком топчане было так сладко, что Ухин снова начал видеть хорошие сны.
Однажды ему приснился островной холм. Под красноватым дерном скрывалась пещера. Она звала к себе в гости женским голосом.
Проснувшись, Ухин обежал холм, осмотрел внимательно каждый кусочек его земли. И нашел пещеру! Он буквально провалился в нее.
Ухин долго и опасно скользил вниз, задевая неровные стены пещеры. Казалось, у острова нет дна. Но полет в глубину закончился так же внезапно, как и начался. В яме, куда свалился Ухин, что-то мерцало. Он потянулся к светящемуся предмету. Это был довольно грязный камень. Ухин вытер светляк краем рубахи и обрадовался ровному и яркому свету, который он освободил из-под, наверное, пуда глины. Мягкий свет позволил оглядеться вокруг. Валентин Михайлович ахнул! Желтые нитки протянулись вдоль стен настолько близко одна от другой, что пещера чудилась инкрустированной шкатулкой. Пещера была густо начинена золотом!
Ухин мало понимал в геологии и сплавах, но сейчас отчего-то решил: золото чистое, без примесей. Наверное, он переплюнул всех искателей сокровищ в радости от драгоценных находок.
Выбраться из пещеры не трудно. Каменный светляк аккуратно указывал выход из золотой табакерки, но Валентин Михайлович не сразу оставил свои сокровища. Ночной холод заполнил все уголки пещеры, впился в камни, вплотную подобрался к человеку. И человек сдался, пополз прочь из этого погреба, вернулся домой.
Дня через три Ухин набрел на рубиновую речку. К своему счастью, Валентин Михайлович знал кровавые камешки в лицо. Приходилось иметь дело прежде. Глина, выдержавшая высокие температуры, побратавшись с железом и медью, вышла к людям превосходно окрашенным корундом. Крупные темно красные камни могли свести с ума настоящих знатоков. Ухин превосходно держался: встретил богатые дары недр с достоинством, без ожидаемого дрожания рук и капающей от алчности слюны.
Валентин Михайлович выкапывал из глинистых овражков более дешевую шпинель. Камешек, приятный на ощупь, обещал исполнить фантазии лучших ювелиров Европы. Поначалу Валентин Михайлович опрометчиво складывал свои находки на хорошо освещенной поляне. Но камни на свету тускнели и светлели, теряя сочный бордовый цвет. Вымытые и высушенные рубины вскоре в глаза не бросались ни красотой, ни блеском. Дабы сохранить товарный вид своих сокровищ, Ухин организованно складировал их в мокрой земле.
Он все чаще рассуждал вслух о вечных ценностях. Одной из таких Ухин считал прелести цивилизации - модные магазины Парижа. Он бывал в Париже…
3
Валентин Михайлович жил на острове третий сезон. Волей неволей ему приходилось много думать о своей жизни, спорить с внутренним оппозиционером. Спустя несколько месяцев, он воспринимал стровное существование, как ссылку. Валентин Михайлович забывал в такие минуты, что необитаемый остров, нафаршированный самородками – мечта всей его прежней жизни. Он обижался на людей и природу, когда особенно страдал от одиночества. Но Ухин не был бы самим собой, если бы сдался или рассыпался на мелкие всхлипы и жалобы. Он мобилизовал рядового Ухина на ударный труд во имя будущего генерала Ухина. Валентин Михайлович решил вернуться в город.
- Это будет второе пришествие! Я заставлю вспомнить Ухина некоторых там! Некоторые там отдадут мне должное! Я покорю этот неблагодарный городишко раз и навсегда!
Валентин Михайлович вынужденно много размышлял. На острове к нему особенно часто приходили воспоминания о матери. А ведь прежде он мало думал о матери. В прежней своей жизни почти не вспоминал о ней.
Одинокая энергичная женщина воспитала Валентина Михайловича без мужа. Помощи от кого-либо никогда семье Ухиных не было. Родственники жили между собой не дружно. Детская крепкая память сохранила страшные картинки настоящих сражений мамы со свекровью и ее дочерьми, из-за которых маленький Ухин ненавидел свою единственную бабушку. Старуха отвечала внуку тем же: плевала на него при нечастых и случайных встречах, называя ублюдком и чудовищем.
Мама мечтала, чтобы ее мальчик выучился, стал большим начальником и поставил всех злыдней на место.
Вдвоем с мамой, без родственных связей, жить было нелегко. Семья дает человеку чувство полноценности, уверенности в себе. Хорошая дружная семья дарит ощущение непрекращающейся радости и защищенности.
Валентин Михайлович очень хотел построить собственную большую семью. Он рано женился по любви. Но природа сыграла с ним страшную шутку.
Оказалось, что большая семья появляется не сразу в виде веселой компании родственных душ. Ее нужно вырастить из орущих и вечно мокрых малолеток. А папа Ухин с детства привык жить один. Привычка к тишине и свободному досугу, к собственному месту, на которое не посягнет другой, привела к тому, что Валентин Михайлович сильно раздражался, переступая порог своего дома.
Заботы сыновей ему были не интересны, девочки пищали и ябедничали на братьев, а жена… Жена потеряла привлекательность уже на втором наследнике. Ее усталое не выспавшееся лицо не вызывало больше ни жалости ни уважения. Валентин Михайлович искренне удивлялся и печалился тому обстоятельству, что красота покидает достойную женщину, когда душа ее и руки заняты самой прекрасной на свете работой – заботой о детях! А не прельщающая собой женщина почему-то не годится даже в знакомые…Ну что тут сделаешь?!
Ухин почти не бывал дома. Фактически он ушел из семьи. Даже ежемесячное содержание присылал жене с курьером. В конце 1999 года сослуживцы и знакомые уже не знали о том, что господин Ухин женат. Скромный папа осуществлял ненавязчивое отцовство довольно далеко от места проживания своих детей. Семью Ухин перевез поближе к своей матери. Ему так было удобно. Не нужно отпуск делить между мамой и детьми. Свои три дня они раз в год получали.
Мама по-прежнему жила в маленькой старой квартире с протекающими кранами. Старушка не соглашалась переезжать в новый многоэтажный дом: боялась мордастых соседей и комнатных бойцовых собак. Домик в деревне ей тоже не подходил: одиноко и скучно. Так и жила, гордясь независимостью и не завистливостью. Зато бабушка с тетками заманили как-то родственника в гости, подпоили, обольстили и выжали из Ухина вместе со слезой просторную квартирку в центре. Переместили Ухина из ублюдков в человеки.
Валентин Михайлович, когда был в состоянии честно посмотреть на ситуацию, стыдясь себя, признавал, что всю жизнь старался доказать именно этим злющим теткам свою человеческую ценность.
- Они еще пожалеют, что так обращались со мной! – мстительно мечтал он в школьные и студенческие годы.
Они стали обращаться с ним иначе. И Ухин щедро оплатил их лесть. А мама… Так ведь ей никогда ничего не было нужно.
Добрым и верным незачем платить за верность и доброту. Для них чуткость и нежность не работа, а вечное любимое дело. Никто никогда не платил увлеченным. Ухин не наградил свою мать за преданность. Он наградил ее обидчиков, которых оценил выше собственной матери.
Прошлое мучило Ухина на острове. Но не думать о прошлом он не мог. Кроме совести с ним здесь никто не разговаривал.
Миражи появлялись все чаще. Спустя полгода жизни на острове Валентин Михайлович мог поклясться, что слышал рокот самолета или шум винтов катера, но ничего не видел ни в небе, ни в море. Ему также казалось, что на него все время кто-то смотрит. Но никого не было. Никого! Не было!!
Все симптомы сумасшествия налицо.
Глава вторая
1
Желтая звезда. Планета Земля. США. Техас. Хьюстон.
Фред Чейни думал, что такого в его жизни больше никогда не повторится. Глуповатому и усердному Фредди с избытком отмерили впечатлений в 50-е годы, когда девятый отдел доставал из глубин океана инопланетный корабль. Пилот был жив. Его следовало доставить на базу. Чейни тогда не знал как относиться к существу из корабля. Молодой офицер был раздавлен увиденным. Все слишком невероятно!
Позже он никогда не спрашивал о судьбе инопланетного пилота старших и более информированных коллег, не искал иных сведений, кроме официальных, о новых контактах и находках чужой цивилизации, но долгое время считал, что на его долю больше не выпадет ничего более интересного и значительного. И вдруг!..
Так не бывает. Сначала спутники фиксируют новый географический объект там, где прежде были нейтральные теплые воды. А потом Фолед докладывает о человеке на не весть откуда взявшемся острове! Человек плохо выглядит и говорит по-русски.
Чейни не знал, что доложить начальству. Девятый отдел всего несколько дней назад признал его своим руководителем. Очень не хотелось выглядеть некомпетентным или идиотом в глазах подчиненных и начальства. Способы доклада были важной вещью в Системе, потому что тянули за собой пресс-релизы и пресс-конференции. Докладывать надо. Все равно кто-нибудь выболтает за вознаграждение. А несанкционированная утечка информации усеет его жизнь видеослежкой и подслушивающей аппаратурой. Тогда даже в ванной не возможно будет раздеться без опаски.
Чейни думал, размашисто шагая из угла в угол. Он не умел курить и не любил незанятые руки. Чейни шагал, теребил четки, покусывал губы, спотыкался время от времени о ковровую дорожку. Словом, был необычайно взволнован.
- Шеф, - тихонько отворил дверь в кабинет руководителя довольно крупный кудрявый малый. – Позволите войти?
- Входите, Фолед. И без обычных церемоний.
Чейни вовремя остановил Фоледа. Иначе ему больше часа пришлось бы выслушивать комплименты костюму и отвечать на вопросы о здоровье всего семейства Чейни. Послушный Фолед на этот раз сразу приступил к докладу.
- Человек на острове до сих пор один. Создается впечатление, что он не отказался бы от компании.
На фоне пышущего здоровьем Фоледа сухопарость Чейни выглядела болезненно. Возможно, Фолед искренне считал здоровье шефа слабым и поэтому всякий раз интересовался его состоянием. Большие круглые глаза Фоледа никогда не выказали ни малейшего непочтения или затаенной надежды на продвижение по службе за счет медицинской карточки начальника. Чейни верил этому телячьему взору больше, чем самым горячим речам и самым полным анкетам.
- Вы проверили бумаги, Фолед? – ласково спросил шеф «Девятки».
- В порядке. Остров куплен, как положено. Я выяснил, шеф. Так бывает. Сначала в океане ничего нет, а потом появляется остров. И пропасть он может в любую минуту. Явление природы, шеф. Это официально подтвердили эксперты.
Фолед был доволен. Две недели, не переставая, смеялись над ним коллеги из отдела наблюдений. Про отдел всегда говорили, что «Девятка» видит под землей, за горизонтом и сквозь парад планет. Обидно, что они проворонили остров, расположенный почти под носом лаборатории «М». И вот теперь, когда университетские умники объяснили появление острова и составили по этому поводу бумагу с печатью, он ходил именинником.
- Не исключено, шеф, что парень не знает характер острова. Ему всучили товар в каком-нибудь паршивом агентстве без рекомендаций. Русские сейчас быстро и много тратят. Особенно на недвижимость за границей.
- Надо помочь русскому. Слетай-ка сам к нему в гости. И лучше, если об этой экспедиции никто не будет знать. Кроме нас. – Чейни глубоко вздохнул, - Я не исключаю, что мы опять имеем дело…
- С пришельцами?.. - благоговея, закончил Фолед мысль шефа. – Я тоже мыслю в этом направлении, шеф. Тем более, что в сопоставимое время зафиксирован надрыв границы слежения космическим телом небольшого размера с признаками культурного поля. Я готов работать.
- Да-да… - как-то через чур ненатурально не обратил внимания на слова Фоледа начальник. - У тебя нет времени на основательную подготовку. Но может это и к лучшему. Меньше внимания к твоему уик-энду. Рыбалка, грибы или пикник с девушкой - какая разница нашим внимательным. Главное, больше шутить. Пусть иронизируют над нами. Сейчас ирония соперников нас не расшифровывает. «Девятка» выглядит беззащитной во главе со стариком Чейни? Пусть так думают. Нам нужно время, чтобы собраться с силами и мыслями. Работайте, Фолед. Девятый отдел гордится вами.
2
Желтая звезда. Планета Земля. Где-то в Атлантике.
Солнце сияло и палило. Голубые облака не высовывались из-за синего горизонта почти неделю. Валентин Михайлович прислушивался к рокоту в небе, в ожидании дождя. Ему не приходилось принимать у себя в гостях на острове тропический ливень. Густая, ничем не разбавленная, синева, по его мнению, должна разродиться грибным теплым дождиком. Как в России. И, наконец, Ухин услышал настоящий гром. Он вглядывался в небо, прикрыв глаза рукой, но молний не видел. Зато Валентин Михайлович увидел…самолет!
От радости он принялся подпрыгивать, кричать тонким голосом, беспорядочно махать руками.
- Сюда! Спасите! Я – здесь!
Легкий самолет приветливо покачал человеку крыльями и пошел на посадку.
Глава третья
1
Желтая звезда. Планета Земля. Россия. Светигорск.
С каждым новым днем жизнь в городе Светигорске менялась. К лучшему или нет, говорить рано. Но перемены чувствовались. Даже бродячие кошки смотрели на мир по-другому. Трудно высказаться определеннее, если в городе творятся непонятные вещи.
Все странности связаны крепко накрепко с приездом в Светигорск Яра Воронка. Такие мужчины должны покорять столицы, а этот приехал с маленьким чемоданом в этот негусто населенный пункт. Воронку было не больше тридцати лет. Возможно, он казался старше, потому что говорил мало и отрывисто.
В нашем городе Яр не имел ни знакомых, ни родственников. Ему даже остановиться было негде. Воронок пошел прямо в мэрию, и там его сразу отметили в очереди на квартиру под номером 341. Очередь на жилье была гораздо внушительнее. Кем пренебрегли в отделе регистрации? И вообще, со многими ли так бывало, чтобы принял глава города и без проволочек и собирания бумаг предложил жилье, пусть и после триста сорокового заслуженного гражданина? Между прочим, мэр прощался с Яром на пороге Учреждения, как с родным. А через два дня Воронок был приглашен на именины к настоятелю православного храма.
Яр Воронок делал в Светигорске стремительную карьеру. Градоначальник видел его своим заместителем, местная бизнес-элита предлагала Воронку политические и представительские посты, с ним здоровались за руку священники и единственный в области колдун. В умах отцов города Воронок занимал день ото дня все больше места.
2
Анне Григорьевой уже месяца четыре не давал покоя литературный зуд. Так уж получилось, что кроме нее, из посвященных никто не был в состоянии составить сколько-нибудь внятного текста, а события 2000 – 2001 годов, безусловно, заслуживали пересказа. В то время как Смирнова страдала от любви, Фролова ненавидела чистую бумагу и признавала только уже исписанную кем-то, а Любимов – чертил и сыпал цифирью, наша старая знакомая работала с дневниковыми записями. Она далеко не все знала. Много интересного рассказали следователи УВД, которые готовили документы к процессу над «Ландышем», кое-что не сумели скрыть от писательского глаза друзья и близкие. Самое смешное: в создании литературного памятника участвовал господин Мешков!! С удовольствием делился впечатлениями о прошлом. Тем более что работал он снова в городской Прокуратуре старшим следователем. Именно Мешков подписывал разрешения на все встречи Анны с сотрудниками следственного отдела. Его «лирические отступления» получались самыми интересными.
- Потому что я не вру, – сурово комментировал творческие сомнения бывший руководитель Службы охраны «Ландыша», больно сжимая пальцы писательницы в своей цепкой ладони.
Мешков не пытался скрывать свои подвиги на криминальном фронте. Говорил, что не следует отступать от истины в создании мемуарно-эпического произведения. Он единственный сделал замечания по поводу сюжета. Оказывается, Анна не отразила в повести влияния местных властей на поведение участников событий. И еще: у нее не правильная политическая позиция. Надо же, Мешкова волнует чья-то политическая позиция! «Поверьте, что не только из упрямства, я ничего не стала менять в своей работе, - нудила Григорьева. - Я пыталась быть искренней и лаконичной. Мне кажется, что подробности никому не интересны. Хотя я не знаю наверняка, где пролегает по-настоящему значимая сюжетная линия, и чья судьба похожа на бытие героя».
Мешков, между прочим, подружился с Яром Воронком. Они познакомились на одной из престижных частных вечеринок. Этого следовало ожидать. Мешков моментально выделяет из толпы нужного человека.
Бледное неулыбающееся лицо Яра, его длинные темные волосы, скрывающие могучий торс, настолько взволновали женские сердца, что вскоре Воронок считался самым завидным женихом в городе. Представляете, с каким вниманием и подозрением следили дамы за взаимоотношениями Мешкова и Воронка?! Два записных красавца царили в светских гостиных. Мешков интересничал, демонстрировал тотальную осведомленность в делах всех и каждого, и конечно, рассказал приятелю о повести Григорьевой, о Рожнове. Обо всем рассказал.
Наконец, работа над текстом была закончена. Анна боялась суждений непосредственных участников событий. Но долгожданного покоя все-таки добилась. С точкой в конце повествования ее покинуло напряжение прошлого. Она снова могла жить, планировать и мечтать.
В журнале, согласившемся опубликовать повесть, ей предпослали слово «фантастическая».
- Авторы, ради продвижения своих имен на книжные рынки, переходят границы здравого смысла, – ворчал редактор. – Вы бы еще похождения в загробном мире выдали за рассказ, основанный на реальных событиях!
Любимов не рекомендовал отдавать повесть в печать. Павел Сергеевич боялся, что автору поверят. Он предпочитал хранить тайну Рожнова молча. По старинке. Только во время тотального любопытства прессы гораздо проще сохранить секрет, разболтав его большим тиражом. И чем меньше останется недосказанного, тем меньше поверят в правдивость изложенного. Так считал Мешков, откровенно рассказывая о своих делишках.
И он оказался прав.
Фантастическая повесть «Принцип Рожнова» имела успех у широкого круга читателей исключительно в качестве литературного шедевра. Документом истории ее считать отказывались.
Вскоре Яр Воронок получил отдельную квартиру. Он по-прежнему нигде не работал, занимая при этом важное место в обществе. Казалось, что Яр ожидает тяжелой болезни мэра, чтобы занять его кресло. Но бледнолицый неулыба не рвался к власти. Очень трудно было понять его истинные устремления. Яр много ездил по стране, часто бывал за рубежами родины. Откуда он брал деньги на путешествия, если не числился ни в одной официальной ведомости на зарплату?! Анне казалось, что Воронок строил планы на будущее целого города или всей страны, не меньше, потому что собственное будущее ему было известно.
Экземпляр журнала с повестью «Принцип Рожнова» Воронок прочитал и заинтересовался личностью автора. Он затребовал досье на Григорьеву. С тех пор Анне Ивановне все время чудилось, что за ней кто-то наблюдает.
3
Пока Григорьева записывала воспоминания о приключениях в Рабочем районе, Любимов приобрел известность, как изобретатель охранных систем и приборов слежения. Ему помогли запатентовать результаты своих исследований, открыть производственно-коммерческую фирму. Кажется, работами Павла Сергеевича заинтересовался кто-то из высоких чинов ФСБ.
Анна принимала поздравления в качестве местного фантаста, а Любимов заполнял собственный счет в банке довольно крупными суммами. Его первыми заказчиками стали государственные охранные структуры и предприниматели, которых делегировало в большой бизнес государство. Павел Сергеевич получил от города солидный офис в центре и пригласил работать в фирму самых красивых девушек. Правда, он почти не бывал в этом оазисе европейской производственно-коммерческой культуры. Лаборатория по-прежнему оставалась в Рабочем районе в доме номер восемь.
- Не работается в другом месте, – пожимал плечами Павел Сергеевич.
Ухаживать за Анной Любимов совсем перестал. «Конечно, теперь у него большой выбор претенденток на звание жены удачливого бизнесмена!» – переживала Григорьева. Правда, совсем недолго. Летом друзья единогласно избрали ее исполнительным директором фонда «Окраина». Они, таким образом, отблагодарили Анну за то, что влипнув в историю, она втянула в нее огромное количество приятного народа.
Фонд к этому времени определился с задачами и способами их решения. Решили отстроить Рабочий район силами очередников и местных трудовых ресурсов. Дома будут обслуживаться по территориальному принципу. Для этого следовало организовать мастерские, артели, салоны, компании, способные оказать качественные услуги населению нового района. Квартиры останутся на балансе Фонда и будут оплачиваться по общегородским тарифам. Попечительский Совет назначил дирекции Фонда сроки превращения Рабочего района в уголок прогрессивного слова архитектуры, промышленного дизайна и строительных технологий. В моем распоряжении был год на подготовку и заинтересованные в благополучном исходе дела помощники.
Любимов от души посмеялся над Анной:
- Проводится эксперимент огромного социального значения. Идеалистке вменили обязанности коммерсанта! Теперь мы проверим формулу: деньги портят людей!
Добрый Павел Сергеевич позволил ей иногда обращаться за советом к Мудрецу. Дела потребовали ежедневного общения с компьютером. Наконец, Мудрец устал от вопиющей безграмотности Григорьевой и предложил ей для начала закончить бухгалтерские курсы.
- Пригласи профессионального бухгалтера, - советовала Валюшка, которой тоже надоело помогать подруге учитывать расходы и экономить.
Но оказалось, что Анна страшно не доверяет людям! В каждом претенденте на место главного бухгалтера, она видела безответственного расхитителя. В конце концов курсы закончила Валюшка и предложила на должность себя.
- Мне ты деньги Фонда доверяешь? – спросила она.
- Ну, а…и…как… - У Григорьевой ничего не выговаривалось, кроме отдельных букв.
- А я возьму сейчас и обижусь на тебя! – рассердилась подруга. – На всю жизнь!
Валентина Смирнова получила работу в Фонде.
Благодаря Валюшке, на помощь Фонду смогли придти другие хорошие люди.
Глава четвертая
1
Из дневника Григорьевой Анны:
«Валентина Смирнова снова заснула на рабочем месте. Все-таки систематическое переедание ей не на пользу. Валюшка теперь интересуется исключительно питанием и кулинарией. Я сначала думала, что у нее стресс из-за Рожнова, но потом догадалась: Валюшка беременна! Конечно и для Смирновой это было не новостью. Она совсем не переживала по этому поводу, но и не радовалась будущему. Знакомые из ЗАГСа предлагали Валюшке поставить штамп в паспорте задним числом. Все знали, что у них с Рожновым была любовь. Юрий Титович пропал без вести для большинства друзей. Но никто не сомневался, что эти двое обязательно поженились бы.
- Нет, - качала головой Валюшка, - не надо. Вернется Юра домой, а вы ему такой сюрприз готовите. Насильно женить надумали. Может быть он и не захочет жить со мной…С нами.
Любимов помогал Смирновой и морально и материально. Их общение доставляло мне немало неприятных минут. Я почти не виделась с Павлом Сергеевичем. Теперь он все время проводил с моей подругой, оберегая ее растущий живот. Я не то, чтобы ревновала, но ведь и подруга стала во мне меньше нуждаться. Им с Любимовым всегда есть о чем поговорить. Я чувствовала себя лишней.
Зато вниманием Мешкова я была одарена избыточно. Начальник над следователями Прокуратуры время от времени сталкивался со мной в людных местах, приглашал в безлюдные и каждый раз просил познакомить его с Павлом Сергеевичем Любимовым поближе. Честно говоря, я страшно боялась Мешкова и не верила, что он расстался с прежними занятиями. Мне казалось, что этот служитель Фемиды ищет способ ограбить кассу Фонда. Иначе зачем ему втягивать меня в разные финансовые махинации?!
- С вами невозможно иметь дело, Анна Ивановна, – улыбался Мешков своей фирменной улыбкой, неминуемо взорвавшей бы Голливуд. – Деньги следует приращивать, а не только грамотно тратить. Капитал, как известно, не вечен. А у Фонда очень много планов. Давайте попробуем? Вы ничем не рискуете. Я не стал бы предлагать ничего нереального.
Я снова отказывала. Мешков сердился. Он прикасался ко мне белыми выхоленными пальцами, а моя душа в этот момент уходила в пятки.
Дела у меня шли полным ходом. Проекты готовы, специалисты ждут сигнала, чтобы атаковать бедность Рабочего района.
Полки пошли на штурм досрочно летом 2001 года.
Удачное это было лето. Солнечных дней, как никогда прежде, выдалось много. Дождь приходил именно в то время, когда его принимали с наслаждением и люди и почвы. Даже в черте города травы истекали сливочным соком, обещая травоядным сытую зиму, а дачникам - оздоравливающие выходные. Воздух пропах цветами на всю толщину атмосферы, привлекая в Светигорск гуманоидов, словно пчел. Даже машины, корежащие дерн, не могли нарушить красоты места в такие деньки.
Стройка нескромно шумела, взметалась к небу строительная пыль, колеса и гусеницы пытали грунт, шла невиданная в городе благотворительная акция. Все были в эти дни на воздухе. И только я все больше и больше времени проводила в душном помещении, вычитая и складывая.
Идея выглядела на бумаге очень красиво. Денег, правда, потрачено слишком много. Я вспоминала Ухина каждый раз, когда приходилось вкладывать каждый незапланированный рубль. Он сумел бы устроить и добиться. А я …Мне трудно отвечать за деньги Фонда. Я плохо сплю. Я давно не смеялась от души, у меня завелась умная и длинная морщина, поделившая лицо на две неравные части. Я, как никогда, страдаю от одиночества. Следует признать, что работа отняла у меня друзей, личную жизнь и творчество.
Чем быстрее обновлялся Рабочий район, тем больше приходило в Фонд жалоб, просьб и ходоков. В город стали прибывать мигранты, беженцы из горячих точек. Они часто располагались лагерем в просторном вестибюле бывшего НИИ, в котором трудился фонд «Окраина». Сколько горя увидел наш городок в эти дни! Война шла где-то далеко от Светигорска. Мы не говорили о ней. Родители призывников прятали своих мальчишек от военных, а счастливые матери дошкольников и учащихся первой ступени боялись совсем других вещей. Например, эпидемии дифтерита.
Может быть это совпадение, но вместе с мигрантами в городе появились сектанты. Чудные они были - новые рабы божьи. Одевались в серые блестящие балахоны и молились только после дождя. На радугу.
Однажды, как всегда поздно вечером, ко мне пришла Валюшка. Она была очень взволнована и бледна.
- Вот. Читай, – приказала она, опустившись на первый попавшийся стул. - Как настроение? Ты что-нибудь понимаешь?
Валюшка принесла мне молитвенную грамоту. В тексте говорилось о сошедшем с радуги великане в серебряных одеждах, который принес с собой мир и справедливость. Грамота призывала ждущих пришествия златокудрого посланца Бога собирать пожертвования на статую Серебряного Ангела.
- Это же … По-твоему про Авсеня!? - растерянно прошептала я. – Но как они узнали? Никто же ничего никому…
- Кроме тебя! – грозно нахмурилась Валюшка. - Десятитысячным тиражом.
- Я писала фантастику! – отрицала я очевидное. - Ее и не особенно покупали.
- Раньше не покупали. А теперь напечатали дополнительный тираж и уже с другой обложкой.
Валюшка положила на стол нарядную книгу крупного формата под названием «Принципы Рожнова. Житие и вознесение раба Божьего Юрия, благословленного на подвиг Серебряным Ангелом».
- Обрати внимание, - подруга гневно ткнула пальцем в книгу, - авторство не сохранено. Так что на гонорар не рассчитывай.
- Валечка, я не знала. Ничего не знала.
Быстро пролистав книгу, я нашла в ней прекрасные иллюстрации и вымаранные места. Неизвестный редактор (или цензор?) исключил из повествования мои переживания, историю встречи с Рожновым, размышления Ухина. Честно говоря, это была уже не совсем моя книга. Скорее неизвестный соавтор однобоко переписал повесть. Получилась псевдорелигиозная поделка, по мотивам повести Григорьевой.
На самом деле мне не интересно, почему издательство так обошлось с моей книгой. Чувствовалась рука Яра Воронка.
- Ты не можешь жить без образа врага, – не поддержала мои подозрения Валюшка. – Зачем Воронку создавать в нашем городе секту? Он с попами дружит.
- Не знаю. Я ничего не знаю, Валя. Но я всегда угадываю, откуда исходит опасность. Вспомни, я никогда не ошибалась в прогнозах!
- Пусть так. Но есть еще люди, которые знали довольно много о наших приключениях. – Смирнова погладила свой тяжелый живот. – Я боюсь, что они малышу навредят. Паша тоже боится.
- Паша? – На мгновение я забыла все, о чем мы только что говорили. - Ты настолько близка с Любимовым?
- Не говори глупости. Ты занята Фондом, презентациями. Мне до тебя не достучаться даже на работе. Ты подписываешь финансовые документы с телефоном возле уха. Я пришла к тебе, не рассчитывая, что застану дома. Ты сейчас от нас так далеко, что заставила вспоминать о себе, будто уехала за границу или умерла. А Паша…Он тебя просто боится! Ты проходишь по коридорам, а у людей рты закрываются на весь день. Ты подавляешь собой. С тобой происходит что-то… Мы с Пашей не хотим потерять тебя.
Валюшка смахнула слезу. Мне стало нестерпимо жаль себя. Я тоже заплакала. От обиды на Любимова, который не обращает на меня никакого внимания, от обиды на Смирнову, которая носится со своим животом, и скоро будет гордиться малышом Рожнова, чем привяжет к себе Павла Сергеевича еще больше. Что же такое со мной происходит?! У меня отвалилась частная жизнь. Тружусь для людей, не щадя времени и сил, и выслушиваю обидные несправедливые обвинения от объединившихся против меня друзей, - никакого удовлетворения от жизни!
Мы плакали, как в старые добрые времена, когда так по-разному влюбленные, были одинаково счастливыми.
- Любимов, он ухаживает за тобой, да? – спросила я, доставая платок.
- Конечно, нет. Он просто друг. Настоящий. Ты не думай, - погладила меня по плечу Валюшка, - никто не считает, что это ты разболтала всему свету про Авсеня. И Паша тоже.
- Обидно, Валя! – снова всхлипнула я. – Будто чужие. Не звонит, не приходит. А прежде говорил, что жить без меня не может.
- Глупенькая, - улыбнулась мне подруга, - он ждет, чтобы ты тоже без него жить не смогла. Любит тебя Паша, любит. Он мне про тебя все уши прожужжал. Тоже обижается, переживает.
Я и верила Валюшке, и не верила. Слезы высохли. Чайник вскипел. Мы решили накормить будущего младенца».
2
К зиме в городе секта серебряных заметно выросла. На пожертвования сочувствующих в Баксограде ваяли монументальную вещь. Кто-то организовывал утечку информации в прессу, чтобы жители других районов досадовали на своих бытоустроителей. Горожане завидовали. Ведь Баксоград выбивается в культурные фавориты города! Баксоград норовит стать духовной столицей мира! Новой Меккой или Иерусалимом! В Баксограде установят памятник- храм! Прежде здесь никто храмов не строил. Никому не приходило в голову ожидать в этом районе активных сторонников какого-либо культа, кроме одного - стремления к наживе. Серебряные не просто нашли путь к сердцам привередливых жителей Баксограда, они сумели внушить им страх перед будущим и ответственность за настоящее. Презрение к бедности и судьбам страждущих в сердцах укоренившихся в светигорской земле капиталистов улетучилось настолько быстро и организованно, что это событие отмечалось в церквях, на страницах газет и совещаниях всех политических партий одинаково - знамение божье!
Градоначальник на все происходящее смотрел сквозь пальцы. Он считал, что Баксоград – часть города, и все, приносящее пользу этой части, принесет пользу городу в целом. Местом поклонения станет город, а не один из его районов. Туризм, особенно духовный, дело довольно прибыльное.
- Мы станем русским Ватиканом! – мечтал мэр в кругу семьи. – Мое политическое будущее плавно перетечет в религиозное русло. Религиозная карьера не имеет возрастных рамок. Будут мне руку целовать все те, кто сейчас ее только пожимает.
Градоначальник мечтал, а руку уже целовали другому.
К зиме 2002 года монумент Ангелу Справедливости был установлен. У самого подножья огромной статуи сегодня собирался городской люд. Ожидали Первого. Народ жаждал речей Лидера. За ними приехали в Светигорск из отдаленных районов России, из административных центров, из Москвы. Возле постамента или амвона толкались телевизионщики, радиожурналисты. Готовилась масштабная акция с трансляцией по всем каналам новостей. И, наконец, Он появился…
Длинные локоны Яра Воронка отлично смотрелись на серебряном. Солнечные зайчики перепрыгивали с одного серебряного комбинезона на другой, не удостаивая своим вниманием случайных прохожих. Яр, как обычно, не улыбался. Неожиданно погода испортилась. Пошел снег. Крупные снежинки тянулись к земле , не накапливаясь на сухих дорогах. Ветер не пытался изменить прямой путь снега. Воронок стоял на красном холме, сооруженном из пластика и ткани, в белой густоте снегопада. Он общался с массами.
- Верите ли вы в Бога, люди?
- Да! Верим! – кричали сотни охваченных культом.
- Ваш Бог похож на моего?
- Да! Похож! – еще пуще орали серебряные.
- А сколько богов признает и знает планета людей?
- Одного! – бились в экстазе адепты.
- Мы – глаза и уши Бога на Земле!! Мы расскажем ему в молитвах о грехах людских, о врагах Божьих и о друзьях его! Человек в серебряной одежде – избранник! Посланник Бога одевался в серебряное. В этих одеждах творил он справедливое дело! Из серебра была купель богомладенца! Серебро – очиститель от скверны! Оденем наши тела и души в серебро!
- В серебро!! – вторили, как зачарованные, зеваки.
Фролова тоже восторженно смотрела на Воронка. Она не собиралась приходить сюда именно в этот день. Елена не любила толпу и камлания, хотела посмотреть на памятник в одиночестве, чтобы не мешали вспоминать и размышлять. Она столько слышала восхищенных отзывов о сооружении от скульпторов и рабочих на стройке века, что отметила в календаре время посещения громадного Авсеня. Имя Воронка Елена не связывала с монументом. Сегодня она увидела и услышала его впервые. Яр в серебряном одеянии был настолько красив, что Фролова не отрывала от него глаз. Она тоже с детства всему предпочитала серебро. В эту минуту Елена полюбила предводителя серебряных.
Это, несомненно, была любовь с первого взгляда. Глаза Елены, заполненные любовью, сверкали, словно звезды. Яр не мог не заметить настолько освещенного лица.
Что может помешать заинтересоваться женщине красивой и властной личностью? Только другая женщина. На площади поклонниц у Воронка было достаточно. Они толкали друг друга в борьбе за взгляд своего идола. Но Фролова полюбила бескорыстно. Всплеск восторга был ей наградой за потерянное на площади время. Елена не устремилась в ряды адептов Воронка, не побежала знакомиться с религиозной доктриной ради сближения с Лидером. Она тихо унесла свое чувство домой, в маленькую однокомнатную квартирку в старой трехэтажной городской библиотеке.
3
Фонд «Окраина» демонстрировал очередные успехи в градостроительстве. Гонцы из Баксограда наведывались в Рабочий район все чаще. Западная часть города превращалась в ухоженный уголок. Дома и парки, словно выставочные образцы с европейского музея архарта, потрясали воображение соотношением вкуса, удобства и цены. За зиму все надеялись завершить мелкие отделочные работы и сдать городок очередникам Фонда «под ключ». Сотрудники Фонда тоже выезжали инкогнито в Баксоград. Последняя разведка заставила покричать на заседании Попечительского Совета не одного тихого человека. Дело в том, что часть исполнительной дирекции решила поставить в нашем парке статую.
- Нам нужна альтернативная фигура! - горячился молодой художник Алексей Орлов. – Вообще-то по большому счету нам нужна альтернативная организация. Иначе серебряные оккупируют город и сведут на нет наши усилия.
- Какие ваши усилия, Орлов? - спрашивали старики.
- Ну как же! Мы оперировали лицо города, чтобы оно стало уникальным. Район - просто мечта! А серебряные все хотят типизировать! У них красивый антураж, но одинаковый для всех! Я – против типизации!
- Что же вы предлагаете? – обратилась к молодым и нахальным выпускникам творческих вузов Анна Григорьева.
- Мы, Анна Ивановна, предлагаем взять из вашей книги другую личность и придать ей гражданское звучание.
Молодежь предложила вылепить огромного Рожнова и создать движение семицветных.
- Фигура Рожнова – реальна. Его никто не выдумывал. Этот человек жил в нашем городе, работал, любил. Он – ученый. И пусть вы в своей книге все придумали про Радугу и Белые миры, мы считаем возможным дружить мирами. Нам не хватает исторических мест в западной части города. Мы даже восьмой барак не снесли из-за этого. Будет дом-музей Рожнова. Пустырь оформим, как площадку приземления инопланетных кораблей. Здесь неограниченный ресурс для фантазии художника! Представляете?!
Анна представляла…Смирнова опустила голову и молчала. Ей совсем не хотелось превращать Рожнова в памятник. Но общественность идею Орлова поддержала. Дело тут было не в соревновании с Баксоградом. Творческая молодежь, работающая в Фонде, самоуправлялась. В их группе существовал неформальный лидер.
Им был Андрей Николаевич Ставский. В свободное от основной работы время, Андрей Николаевич занимался журналистикой и статистикой. Его услуги Фонд принимал с удовольствием. Человек профессионально работал с информацией, владел искусством общения и внушения. Анна даже не удивилась, когда узнала, что основная работа Ставского – аналитический отдел ФСБ. И не спрашивала, боясь показаться глупой, зачем господину аналитику общественные нагрузки. Если Андрей Николаевич с ними, значит так нужно. Знаете, бывают такие службы, которыми не пренебрегают даже взбалмошные женщины. Особенно, когда им нужно построить микрорайон.
«Выступление Орлова, конечно, санкционировано Ставским. А решение о создании альтернативной организации принято в каком-нибудь штабе. Наше мнение уже не интересно. Остается только поддержать инициативу молодых. Если быть последовательными в соревновании с Баксоградом и его жителями, нам нужны отряды семицветных», - решила Григорьева.
Фонд согласился профинансировать идолотворение.
Глава пятая
1
Беременность отступилась от Валюшки через 10 месяцев, согласно медицинской карточке. Очень хотелось пошутить по этому поводу. Она родила мальчика. Назвала его Никитой Рожновым.
Смирнова рожала по старинке. Стоя. У нее не было болезненных схваток. Валюшка совсем не чувствовала боли и засобиралась в больницу когда заявили о себе первые потуги. Смирнова рожала празднично, без стонов и крика. Если бы не медики, которые пытались все время уложить роженицу в кровать, следуя усвоенным в институте знаниям, Валюшка вообще ни разу не охнула. Ей к тому же успели вколоть стимулятор, потому что акушерка сомневалась в правильном протекании родов: «Женщина не верещит совсем. Вдруг схватки прекратились?» Смирнова разродилась ночью шестикилограммовым ребенком.
В положенный срок молодую маму с сыном мы привезли в Рабочий район. У наследника Рожнова теперь была отдельная от бабушек жилплощадь на третьем этаже. Любимов привез в подарок Никите большую коробку с пеленками, игрушками, одеждой.
Сегодня редко увидишь мужскую нежность к младенцу. Павел Сергеевич бережно брал Никитку на руки и держал его на вытянутых руках, боясь неосторожно разбудить. Младенец сыто чмокал во сне, а Любимов просто светился от счастья. Павлу Сергеевичу самому нужен ребенок. Он отец по призванию.
Анна встретилась с Павлом Сергеевичем у Валюшки дома. Она пригласила их в крестные. Суета вокруг маленького человечка позволяла изредка улыбнуться друг другу, нечаянно соприкоснуться руками. Но когда Никитку мама унесла кормить, Анна и Любимов в полной мере ощутили конечность пространства и неумолимую тишину. Очень хотелось заговорить, но … «Что я скажу Павлу Сергеевичу? – краснела Григорьева. - Я знаю, как у него идут дела. Он прекрасно осведомлен о моей работе. Надо что-то спросить, начать беседу, чтобы прогнать невесть откуда появившийся холодок, но Павел Сергеевич сам привел наши отношения к такому финалу. Не могла же я запросто приходить к нему в гости, звонить на работу, приглашать в театр? И вообще, мужчина, который говорил о любви и мечтал жить вместе, вдруг отдалился без объяснения причин и окружил заботой и вниманием другую. Женщина поняла бы такое поведение однозначно: все кончено. И вот, спустя год, мы ничего не можем предложить друг другу, кроме молчания. Так и надо. Любимов созрел для семьи. Скоро женится на ком-нибудь. И я его забуду. А что остается делать, если он год молчит?!»
- Выходи за меня замуж, Аня, – тихий голос напугал неуместностью произнесенного текста.
Анна вздрогнула, потом разозлилась, а может быть обрадовалась до слез и поэтому закричала:
- Да что же это такое! – набросилась она на Любимова с кулаками. – Молчал, сопел, скрывался столько времени, презирал! А теперь, как милостыню, возле кроватки чужого ребенка! Сердечко защемило? Семьи захотелось? Завтра расхочется!
- Ну не надо. Я во всем виноват, – позволял колотить себя Любимов. – Я не хотел навязываться. Ты красивая, гордая, умная. У тебя много поклонников. Не хотелось мельтешить в толпе. – Он обнял Анну, когда та устала трясти его пиджак. – Жаль, что никогда уже не будет так просто, как в восьмом бараке.
Когда в комнату вошла Валюшка, кумовья целовались. Через три дня Григорьева стала женой Павла Сергеевича. Они все-таки уселись в семейную лодку. А впереди - рифы. Рифы! Рифы!
2
Осень 2004 года запомнится людям надолго. Совсем недавно россияне избрали депутатов в Государственную Думу, политический состав которой не предвещал никаких потрясений. Население дружно выдвинуло в Главные законодатели представителей одной партии, откровенно сочувствующей Президенту. И вдруг, на первом же заседании, однопартийная Дума называет политику Президента ошибочной, требует пересмотра Конституции и нового подхода к государственному строительству!
Трансляции заседаний российского парламента шли в прямом эфире без купюр. Люди не отрывались от экранов. На наших глазах в режиме реального времени происходило невероятное: депутаты требовали от Президента радикальных перемен, называя его политику антинародной. Те, кто прилетал в это время из Москвы, рассказывал о вооруженных людях в непонятной форме, окруживших Парламентский комплекс. Страна ждала ответного слова Президента.
Через четыре дня он появился на трибуне в Большом зале. Нация замерла в ожидании очередной революции. Но… Президент согласился с оценкой парламентариями состояния державы и объявил о роспуске властной вертикали. Согласившись с упреками, режим само ликвидировался, как не сработавшая фирма. Указом Президента вместо набивших оскомину должностей, предложена принципиально иная схема управления государством. Президентской власти в стране отныне не существовало!.. Верховная власть в России сосредотачивалась в руках Главного Администратора. Вместо почти 90 губернаторов появлялись девять Администраторов, которые образовывали Административный Совет. При Администраторах создавалась система Федеральных Смотрителей. Депутатам дали понять, что в одночасье отказаться от федеративной системы невозможно. Государственное переустройство – длительное дело, у которого много внутренних врагов. Поэтому на помощь новому политическому управлению в лице Администраторов придут Смотрители. Эти люди в белых кителях и серебряных погонах обязаны надзирать за порядком в умах и делах человеческих на участке, предусмотренном званием и компетенцией Смотрителя. Основная задача системы – управляемость территорией и уничтожение преступности. Дума приветствовала доклад Президента овацией. Единогласно в должности Главного Администратора утвержден Президент России. Конституция Российской Федерации временно заменялась Уложением до принятия нового Главного Закона страны.
Через месяц Административный Совет заменил собой Государственную Думу. Однопартийная Дума не протестовала. Не за чем. Партия выполнила свою программу, суть которой заключена в ее названии – Единство. Дума воссоединилась с исполнительной властью и избравшим их всех народом. Партийная задача, описанная в Уставе, решена. Дальше – тишина. Поэтому и законодательство тоже претерпело изменения. В своем прежнем виде оно тормозило работу Главного Администратора.
На этот раз в стране никто не трудоустраивал сокращенных чиновников и политиков. Отставники также не принялись создавать личные партии или консультирующие фирмы. Разгосударствленные мозги влились в экономическую жизнь России.
3
Уже два года страна под управлением Главного Администратора жила довольно неплохо. Федеральные Смотрители быстро справились с уличной преступностью, взяточничеством и бандитизмом. Методика их работы не нова и несимпатична, но на проспектах и в переулках стало безопасно гулять ночью. Молодые люди, наконец, поняли о чем рассказывали им бабушки. Оказывается, луна – это не кафе или ресторан. И чтобы полюбоваться на звезды, не обязательно идти на какое-нибудь эстрадное представление.
Смотрители не подменили собой ФСБ и милицию с Прокуратурой. Они стали координирующей силой с правами тотального контроля и Страшного суда. Обычный человек трепетал от одной мысли, что ему пришлось бы иметь такие полномочия и такую власть над людьми! Обычному человеку не по силам справиться с должностными обязанностями Смотрителя.
С 2005 года мир называл Россию досмотренным государством. Но у политики Главного Администратора не оказалось противников ни внутри страны, ни по соседству от наших границ. Напротив, западные демократии осторожно хвалили Россию за то, что власти взялись за окультуривание населения и спасали от террористов свое и прилегающее пространство. Проще говоря, толпы необразованных, ленивых и агрессивных юнцов, загнавшие за железные двери трудящихся, заставили учиться и работать принудительно. А специалистов по взрывам призвали к тишине. Оказалось возможным.
- О какой безработице может идти речь, когда в стране разруха! – пожимал плечами Администратор промышленности России, руководящий ею из Новосибирска. – Хочешь жить в России – работай!
И люди стали работать. Платили за труд не так уж много, но на заработную плату одного человека уже можно было жить небольшой семьей. Началось очередное активное освоение Сибири и Дальнего Востока. Земли, отвыкшие от русской речи, сдавались в плен вчерашним властителям после жарких, но кратковременных боев.
В 1987 году люди говорили о всякой экономической реформе: « Не хватает денег. Дайте заработать и мы найдем, на что потратить наши деньги». Жизнь простого гражданина не была в те годы хорошо обеспечена. Люди испытывали товарный голод, не знали, какими средствами бороться с бытовой неустроенностью. Денег впоследствии простым людям никто заработать не позволил, и через десять лет население вспоминали добрым словом советскую электро-бытовую отсталость, потому что познакомилось с рыночной нехваткой денег на еду.
Административная система принесла в жизнь простых людей понятные отношения с государством: чтобы хорошо жить, следует честно работать.
Чиновники, торговцы, владельцы предприятий, врачи, учителя, военные, фермеры, инженеры - все опасались вторжения в свои дела Смотрителей и старались быть законопослушными. Тем более, что законы Смотрители доводили до каждого гражданина.
В 2006 году гражданином считался уже далеко не каждый, достигший совершеннолетия. Избирательное право изменилось. Теперь старую выборную систему использовали для измерения рейтинга политика или изучения общественного мнения. Народ каждый год ставил галочку на каком-нибудь бюллетене.
Настоящее влияние на формирование власти оказывали граждане России. Гражданство получали крупные и аккуратные налогоплательщики. Если ваш вклад в городской бюджет заметен, то вы участвуете в формировании власти на уровне города, а если вы прилично тратитесь на федеральный бюджет, то от вашего решения зависит карьера Главного Администратора и его советчиков. Словом, списки избирателей теперь составляли в налоговых инспекциях. Каждый раз разные.
Об этом много спорили и писали. Газеты и журналы по-прежнему что-то раздували, а чего-то не замечали. Но каждый выпуск новостей с 2005 года начинался с чтения статьи Уложения. Сначала это выглядело очень смешно. Телевидение называли новой церковью, вещающей с самого высокого минарета. Но потом привыкли и увидели много полезного в таких ежедневных чтениях. По крайней мере, некоторые люди поняли, за что их содержат под стражей больше месяца.
Говорили, что к тексту Уложения имел отношение Яр Воронок.
4
Многие ожидали увидеть Яра в белом мундире Смотрителя, но… с серебряными погонами появился в городе Мешков.
Как ему это удалось, осталось тайной. Рассказывали, что Мешков всех очаровал в аппарате Администратора науки, культуры и просвещения, резиденция которого расположилась в Волгограде. Ему предложили пост с присвоением подходящего месту звания.
В новой должности Мешков первым делом переименовал себя в Федерального Усмотрителя: не хотел аналогий с преступным миром. Вторым его делом стало преследование фонда «Окраина». Фонду припомнили деньги Ухина.
Однажды Мешков усмотрел в его деятельности антигосударственные тенденции и вызвал Анну Григорьеву «на ковер».
- В Уставе Фонда записано, что вы помогаете обездоленным, – сверлил ее синим глазом Мешков. Другой глаз он по привычке прищуривал. - Скажите, уважаемая, разве где-то что-то делили? Почему вы решили, что у кого-то украли его долю? Политически некорректные формулировочки у вас в Уставе, госпожа Григорьева-Любимова. Пойдем дальше, - не позволил себе возражать Мешков. - На жительство в Рабочий район вы определяете только социально запущенные слои. Вы знаете, что люди сознательно ухудшают свое положение, чтобы получить квартиру в домах Фонда? Перестают, так сказать, стремиться… Ваша деятельность, таким образом, подрывает основы государства! За текущий год количество предпринимателей, к примеру, сократилось в два раза, а количество безработных за тот же период в два раза выросло. Понимаете? Наши предприниматели ушли в ваши безработные!
- Но… может быть все не совсем так? Существуют иные причины…
- Так…Вы не доверяете службе Федеральных Смотрителей? – Мешков снисходительно усмехнулся. Он знал, что не доверять Смотрителям никому не придет в голову. Но на всякий случай приказал Григорьевой молчать красноречивым жестом. – Анна Ивановна, вы много полезного сделали для города. Пришло время поработать на страну. Направьте все свои таланты на освоение в нашем регионе федеральных программ. Если согласитесь, то я предоставлю вам полную информацию.
- У меня есть обязательства перед программой Фонда.
Анна сопротивлялась изо всех сил обаянию Мешкова, но он был слишком красивым мужчиной, против которого у нее не было адекватного оружия. Он отчего-то подавлял ее волю, желание быть независимой. И когда Анна уже была готова испугаться непонятного давления, Мешков вдруг загрустил, отечески посмотрел на нее и сказал, вздохнув:
- Да-да, ваша программа…Глупости там написаны. В город из-за вашей бурной деятельности хлынули нищие и бездомные. Мы не позволим превращать город в притон для наркоманов и рассадник преступности. Неужели вы всерьез рассчитываете всех сделать счастливыми? У вас заканчиваются деньги.
- Я ничего такого не хотела! – из последних сил взбунтовалась Григорьева.
- Конечно, не хотели. Это все от недальновидности. Передайте заботу о ваших подопечных государству. У нас есть опыт снижения социальных потребностей населения. Послушайтесь меня, Анна Ивановна. Иначе вы останетесь однажды один на один с голодной толпой. Поверьте, вы взялись за непосильную задачу. Мне жаль вас.
Серебряные погоны закрывали длинные каштановые локоны. Мешков был преданным последователем Яра Воронка. В том числе и в манере носить прическу. Почему ему разрешали сочетать форменную одежду с театральной прической героя-любовника? Черную фуражку с серебряным гербом Мешков носил поверх своей темно-каштановой гривы. Анна подумала: «Хорошо, что в кресле Смотрителя сидит всего лишь Мешков. Высокий строгий белокожий Воронок произвел бы на меня сейчас самое губительное впечатление. Ему я не смогла бы противоречить, отправив в отставку здравый смысл». С Мешковым все было проще. Он прекрасно знал, что в Рабочий район переезжали не только ради хорошего жилья. Люди бежали к семицветным от серебряных. Это противостояние и было основанием для сегодняшней беседы. На прощанье Мешков, как всегда, прикоснулся к Анне. Ласка Смотрителя показалась ей приятной.
В то время Анне некогда было задумываться, отчего Мешков столько внимания уделяет Фонду и не замечает как Воронок выживает из Светигорска православие…Безмолвствовали все. Григорьева винила во всем православную церковь, которая десятилетия равнодушно взирала на грехи своих прихожан, позволяя самым одиозным фигурам занимать места в первом ряду на службах и на службе.
Глава шестая
1
Генерал ФСБ Егорыч вглядывался в портрет Главного Администратора, который висел в его кабинете не по протоколу, а в знак уважения и давней дружбы. Он сомневался.
Руководитель аналитического отдела передал через секретаря служебную записку, слишком похожую на отчет о проделанной работе. Не заметить данные Ставского генерал не мог. Он прекрасно понимал почему осторожный Андрей Николаевич представил отчет в жанре служебной записки. Если данные отчетов упоминаются в приказах по Управлению, то записка, пусть и служебная, всего лишь принимается к сведению.
Ставский предлагал своему начальнику принять к сведению резкое сокращение числа граждан России, способных принять участие в выборах верховной власти, и вытеснение традиционных конфессий с религиозной карты страны.
- Экономика вошла в противоречие с политикой. Доигрались. И это на фоне всплеска активности сектантов! Смотрители будут недовольны работой Управления.
Генерал поискал в лице Главного Администратора сочувствия или понимания, но не нашел ничего, кроме жесткой, холодной требовательности.
- Смотрители будут недовольны. – повторил свои мысли вслух Егорыч.
Он нажал кнопку вызова секретаря и потребовал Ставского к себе.
- Виктор Несторович, вызывали?
- Входите, Андрей Николаевич. – пригласил генерал офицера, выкладывая на стол сигареты и зажигалку. – Разговор нам с вами предстоит трудный.
2
Любимова за последний месяц несколько раз пытались ограбить. Попытка последнего взлома с применением взрывного устройства стала в городе сенсацией. Город за два года привык к отсутствию криминальных новостей. Газеты, конечно, прошлись по событию на всю глубину и ширину, отвлекая читателей от садово-огородных забот и пляжа, но кривотолки не прекратились.
Повышенный интерес к работам Павла Сергеевича никого не обрадовал. Особенно милицию. Если собирались ограбить производство систем защиты, значит где-то готовится вооруженная акция. Каждому понятно, что оружие тоже система защиты от нападающего врага. Любимов работал для организованной силы государства. Выходит, что грабили его в частных антигосударственных интересах. На месте милиции всякий бы занервничал: проглядели, выходит, опасную группу. Что скажут Смотрители?!
О людях в белом вспомнило большинство горожан, судя по глубокомысленным переглядываниям сослуживцев и репликам в городском транспорте.
К счастью воришек-неудачников быстро нашли. Смотрителям доложили о хулиганской выходке подростков, родители которых строго предупреждены. Дети отправлены в воспитательное учреждение под присмотр педагогов-военных.
Павел Сергеевич писал письма, требуя передачи детей под опеку родителей. Ему отвечали, объясняли и отказывали. Родители мальчиков попросили Павла Сергеевича не беспокоиться о судьбе подростков и никуда больше не писать. Очень просили. Со слезами…
Вечерние новости местное телевидение теперь начинало с чтения тех статей Уложения, в которых говорилось об ответственности родителей перед обществом.
3
Из дневника Григорьевой Анны:
Мы женаты с Любимовым четыре года, но в июле 2006 года почти одновременно почувствовали себя уставшими от домашнего очага. Усталость Любимова, на мой взгляд, выглядела довольно привлекательно. У нее нежное лицо Валюшки. Моя усталость… Но об этом позже. Сначала о друзьях и близких.
Валюшка с маленьким Никитой удерживали внимание моего мужа три вечера в неделю плюс выходные. В субботу Павел Сергеевич водил Никиту в бассейн, в воскресенье святая троица посещала кукольный театр или гуляла в Старом парке. Три вечера в неделю Любимов просто отсутствовал, ничего мне не объясняя. Валюшка была с ним. Она от меня не скрывала этих встреч, но тоже не жаловала подробности. Особенно трудно мне давалась роль все понимающей жены. Я улыбалась, подмигивала, хлопала по плечу, чтобы потом, в одиночестве, несколько минут поплакать.
Шло время. И вот однажды я не выдержала. Любимов пришел домой под утро. Открыл дверь своим ключом, прошел в ванную. Я слушала шум воды, шуршание шелкового японского халата, который подарила мужу в прошлом году в день рождения, и ждала, что Павел Сергеевич войдет в спальню, увидит, что я не сплю, и объяснит свое позднее возвращение. Но он отправился в кабинет. Любимову не интересны мои переживания, он не собирался ликвидировать причины моей бессонницы.
В 4 часа утра я, как девчонка, которую оставил юнец, роняла горькие слезы и собирала чемодан. Бессердечный муж тихо спал на диване в кабинете, когда оскорбленная им женщина покидала жилплощадь. На улице было по-летнему очень светло. Я шла по тихой улице, не надеясь на попутный транспорт. Мой автомобиль отдыхал на стоянке Фонда. Честно говоря, я даже не знала куда мне податься. В сквере Радуги, прислонившись к чуткому стволу дикой сливы, я уговаривала себя успокоиться.
Благие намерения и тяжелый чемодан подтолкнули меня к аккуратной деревянной скамейке с резной спинкой. Напротив щедро растрачивал воду замысловатый фонтан. Отчего женщины в гневе всегда так плотно набивают свои чемоданы?! Наверное, они создают себе условия для невозможности ухода. Но женская обида настолько сильна, что первые полчаса тяжесть вовсе не ощущается. Мой чемодан тоже оказался равен моей обиде. Я решила: поселюсь пока в рабочем кабинете. Может быть, никто даже не заметит, что я ушла из дома. В первую очередь Любимов. А что? Если с ним при встрече улыбаться, как ни в чем ни бывало, он вряд ли заметит мое отсутствие в семье. Правда, семья у нас не получилась…
Фонтан ронял искрящиеся на солнце россыпи, рождая устойчивую радугу. В центре разноцветной полосы замерла позолоченная фигура человека. Она вращалась. Фантазия скульптора остановила его движение таким образом, что едва заметное вращение создавало иллюзию живого жеста. Казалось, будто человек, уходя в Радугу, медленно поворачивает голову и взмахивает рукой, прощаясь. Вечером, чуть только стемнеет, включали освещение. Оно делало композицию настолько таинственной, что даже энергичные подростки старались говорить шепотом. Талантливое произведение. Зимой Радугу строили изо льда. Здесь собирались семицветные. Это их капище. В такую рань возле фонтана не видно людей в голубых комбинезонах со спектральной полосой на рукаве. Люди досматривают хорошие сны, находясь в это время вне досягаемости Смотрителей и лидеров.
Вздохнув, я встала с удобной скамьи и потащила свою обиду в сторону офиса Фонда.
Я медленно двигалась по тротуару. Мне навстречу бесшумно катился серебристый кадилак. Автомобиль притормозил возле чемодана, зеркальное стекло опустилось, из машины мне улыбалось счастливое лицо… Ухина:
- Батюшки! Анна Ивановна! Въезжаю в город, и первая встреча с вами! Знамение, дорогая вы моя! Знамение!»
Глава седьмая
1
Желтая звезда. Планета Земля. Где-то в Атлантике.
Пять лет назад, когда неизвестный самолет приводнился неподалеку от берега, Валентин Михайлович был сам не свой от радости. Он помчался навстречу улыбающемуся рыжеволосому пилоту:
- Мистер, товарищ! – кричал Ухин, задыхаясь от волнения. – Спасите! Помогите! Хэлп ми!
- Конечно! – протянул ему обе руки для пожатия Фолед. – Помощь пришла! Кто вы? Я – Фолед. Летчик – любитель. Мой самолет к вашим услугам!
- Мистер Фолед! Рад! Как я рад! – скороговорил островитянин, не забыв все же представиться. – Ухин. Россия.
Фолед попросил документы.
- Если есть. Господин Ухин, я помогу вам быстрее, если буду точно знать подробности. Как вы здесь оказались?
Просмотрев бумаги Валентина Михайловича, летчик удивился:
- Простите, господин Ухин, это же ваш дом. Вы здесь живете. Я плохо понимаю по-русски? Зачем вас спасать? Куда вам нужно?
- Это мой, так сказать, загородный дом. Дача. А живу я в России. Мне на работу надо! Яхта, гм.., сломалась. Ее в океан унесло порывом ветра. Я здесь, а мой хаус энд офис – в России. Вот. Не знаю, чем назад добраться.
- Понятно, мистер…
Валентин Михайлович не дал возможности Фоледу договорить. Он увидел телефон.
- Товарищ Фолед, позвонить позвольте? Близкие волнуются.
- Конечно, конечно. Звоните.
Фолед отдал Валентину Михайловичу сотовый телефон, хитро усмехнувшись небу. Ухин быстро принялся нажимать дрожащими пальцами кнопки, но никак не мог набрать правильный номер. Наконец, ему удалось.
- Портной! – закричал Ухин кому-то. – По листу номер четыре, пункт 12! Срочно! Да! Это я! Григорий Альбертович, срочно!
Валентин Михайлович минуту изображал важный разговор. Потом категорически отказался от помощи Фоледа.
- Нет-нет. Спасибо. Все устроилось. Я благодарен вам, господин Фолед. Но я у себя дома. И могу выехать куда вздумается, потому что паспорт в порядке и визы не просрочены. Еще раз спасибо.
Осмотреть достопримечательности острова хозяин Фоледу не позволил. Летчик пожал плечами, снова посмотрел на небо и развел руками. Мимика и жесты иностранца удивляли Ухина. «Чего он на небо все время смотрит?» - думал Валентин Михайлович. Ему не нравилось поведение пилота. На небе не только облака и молнии, но и спутники, и ангелы… Для кого жестикулировал Фолед – не известно.
Однако, люди достойно простились. Фолед сделал круг над островом. Ухин поднял руки вверх, сцепив пальцы в прощальном жесте дружелюбия.
2
А еще через два-три часа на острове высаживался Гриша Портной, проверенный друг и зарубежный партнер Валентина Михайловича.
- Боже ж мой! Валя! И это ты? Где твоя элегантность?! – сокрушался и радовался Портной, деловито оглядывая окрестности. – Теперь и ты, Валя, знаешь, что такое год сидеть. Не зря провел время?
- Не зря, Гриша, – улыбнулся Ухин.
На него снизошел покой. Совсем, как раньше. Перед штурмом твердыни Ухин расслаблялся, успокаивался. Энергия равномерно распределялась в нем, питая каждую клеточку организма. В нужный момент Валентин Михайлович становился необыкновенно сильным, быстрым, ловким и мудрым. Григорий Альбертович уловил предчувствие атаки и обрадовался. В таком состоянии Ухин ввязывался в самые перспективные и красивые авантюры. Портной захотел иметь свой процент от затеи друга.
- В Париж! В Париж и в баню, – крикнул Ухин приятелю, направляясь упругим шагом к самолету. Тяжелый узел, который он выкопал из песка, заставил слегка согнуться спину. Грузный, отравленный углеводами Портной, едва поспевал за своим легконогим другом.
3
Желтая звезда. Планета Земля. Франция. Париж.
В старинном интерьере довольно дорогого дома Григория Альбертовича вымытый и надушенный Ухин рассказывал хозяину свои приключения. Портной недоверчиво охал и цокал, но не перебивал и не задавал вопросов. Когда Валентин Михайлович покончил с прошлым, Портной вежливо спросил:
- Валя, кому ты доверишь эти чудесные камни? Я могу рассчитывать?
- Можешь, Гриша. Ты мне обеспечь счет в самом солидном банке. Чтобы не мелочь, а настоящий капитал держать без страха. С камнями делай все, что хочешь. Золото тоже твое. Гриша, мне деньги нужны. Большие и быстрые. Наличные и легальные.
- Спасибо, Валя, – серьезно сказал Портной. Он крепко пожал руку Ухину. – Это самая крупная сделка в моей жизни. Я становлюсь поставщиком-монополистом для всех сколько-нибудь заметных европейских ювелирных фирм. У тебя будут деньги, Валя, хотя это непросто сейчас для русских фамилий. Может быть, не стоит торопиться с продажей всей партии камней? Это не выгодно. Твой товар не заслуживает опта. Штучно следует продавать, Валя!
- Продавай, как хочешь. Твое. Но деньги мне отдай. Не собираюсь я долго в Париже пировать. Родина заждалась. – Ухин потянулся за сигарой, передумал и выпил глоток красного вина. – Подарок только выберу Отчизне и – домой. Мне о подарке подумать надо. Это дорого стоит.
Лицо Ухина стало неприятно жестоким. Григорий Альбертович покачал головой:
- Мстить не надо, Валя. Глупо. Жизнь коротка. Надо быть щедрым. Прощать. Мы с тобой не настолько молоды, чтобы быть злыми.
- Плохо ты меня знаешь. Я мстить не буду. Я их так прощу, так одарю, что внуки и правнуки помнить будут. Я покажу им ужасный лик абсолютного добра.
Валентин Михайлович попросил принести ему сверток, который он держал отдельно. Когда сверток оказался у него в руках, Ухин предложил Портнову исследовать еще один камень.
- Есть в нем что-то. В темноте светится, в холоде –греет. Я его зарывал в горячие древесные угли, так он горел ярче фонаря и дня три согревал меня в холодной яме. Рука к нему сама тянется. Он у меня все время за пазухой лежал. И я ничем на острове не маялся: ни запорами, ни поносом. Ни разу не чихнул, хотя любил ледяную воду пить. В жару, между прочим, это не безопасно.
Григорий Альбертович обещал изучить камешек в лабораториях Сорбонны.
- Химичит у меня там знакомый профессор.. Соотечественник. Заплатить надо.
- Плати. За скорость и вдумчивость. Пусть полный анализ сделает. Вплоть до места и времени зарождения элементов. Мне интересен его состав и возраст. Один камешек на острове такой был. И попал прямо мне в руки. Во сне приснился.
4
Как только Валентин Михайлович воссоединился с человечеством, он не переставал думать об отмщении. Однако, Григорию Альбертовичу Ухин сказал правду. Он не собирался банально делать больно своим обидчикам и отбирать игрушки.
Владелец острова прожил во Франции четыре года: так потребовали дела. Ухин внимательно следил за новостями с родины. А вести приходили противоречивые! Во-первых, за границей стало меньше русских предпринимателей. В приличных ресторанах Ухин ни разу не встретил ни одного знакомого. Во-вторых, Франция принимала все больше гостей из России по линии культуры и науки. На груди соотечественников с каждым последующим годом Валентин Михайлович все чаще замечал непонятную серебристую эмблему. Он пытался однажды расспросить немолодого мужчину без серебряной нашивки, для чего ее носят другие члены туристической группы, но мужчина ничего толком не сказал и все время озирался. А когда Ухин упомянул, что он жил и работал в Светигорске, собеседник охнул и сбежал.
В России жизнь менялась слишком быстро. Валентин Михайлович не сразу понял, кто теперь рулит страной и в каком направлении. Понадобилось время, чтобы разобраться в текущем моменте.
- Ничего у вас не изменилось. – смеялся над Ухиным приятель. – Во главе страны все те же люди. Методы управления государством и обществом тоже до боли знакомые.
- Возможно. Но результаты они дают на новом поколении неожиданные. Светигорск, к примеру, знают теперь за границей. – Ухин отложил газеты. – Я понимаю. Ты обижен на большевиков, Григорий. Но за 25 лет на твоей Родине многое изменилось. На моей-то уж точно!
Валентин Михайлович долго выяснял причины всемирной известности маленького городка провинциальной России. Сведения ему доставляли самые свежие и проверенные. Но он не мог постичь… Его ведь просили ничего не говорить посторонним. А теперь в события 2001 года посвящены все желающие!
- Городишко-то мой, Гриша, третьим Римом скоро будет. За одно это стоит наглецов простить. Мешков, людоед мой личный, опять на плаву! Федеральный Смотритель! Ловкий черт. Может быть, и мне поделиться с человечеством воспоминаниями? У меня есть вещественные доказательства.
Портной не советовал другу углубляться в русские дела.
- Основы религии, как и идеологии, привыкли разрушаться в самый неподходящий момент. Я верю, что ты в силах добраться до самой вершины и стать во главе своего третьего Рима, но все рухнет под твоими ногами. Государства гибли под обломками религии! И не случайно. А не думал ты, Валя, почему? В чем причины?
- А ты уже подумал и знаешь.
- Подумал. Верно.
- Григорий, не открывай мне свою тайну! Я не достоин доверия. Я - упертый дурак. Я верю в чудо. Я чудовищно религиозен!
- Знаю, Валя. Про тебя все понимаю. Поэтому и волнуюсь. Люди как-то связаны между собой. Все. Мы друг про друга все знаем. Мы друг друга насквозь видим. Суета не дает нам сосредоточиться на мыслях о близких, их здоровье, делах. Если бы не суета, мы давно осознали бы эту связь и ее мощь. Я чувствую: не нужно тебе свое золото менять на их серебро. «Не лезь в чужую кашу. Заварят», – любил говорить один прыткий капитан КГБ, благодаря которому я стал французом.
5
Жизнь в Европе текла медленно. Комфорт не заменял Ухину радость. Он испорчен русской жизнью, в которой нет ни одного дня похожего на другие. В его русской жизни присутствовал осмысленный азарт. Когда каждый поступок – миссия, каждое принятое решение – присяга.
Общение с бывшими соотечественниками тяготило ложным бодрячеством. Покинувшие СССР и осевшие в благополучных странах дряхлеющего капитализма отчего-то непременно хотели выглядеть счастливыми и удачливыми. Первое время Ухин не мог слышать исковерканную разнообразными акцентами родную речь. Тем более, что на русском языке сообщались какие-то совсем не русские новости и радости. Валентин Михайлович и прежде не жаловал глагол «иметь», потому что на родине «имели» кого-то, а на чужбине – что-то. Он вздрагивал, готовясь ответить на оскорбление, но бывшие совграждане просто хвастались пропиской и экономикой, к которой не «имели» никакого отношения.
Бродя по узким улочкам Парижа, Валентин Михайлович осмысливал текущий на родине момент. Он вдруг решил, что нынешние политики впали в опасное забытье, что они не отдают себе отчета в том, что играют «в шашки» с опытной нацией. Ведь партия большевиков пришла к власти с помощью идеологического и физического насилия. Большевиками было отдано столько сил и жизней для утверждения альтернативных царскому правлению ценностей, что мнилось, будто их собственная власть навсегда. Поэтому они нескольким поколениям с детства подробно рассказывали, как делается революция. Ничего удивительного, что однажды кто-то решил подтвердить опыт дедов практически.
Умы устают от старых, набивших оскомину идей так же, как устает сознание от однообразной работы или монотонной речи. Какой толк в том, что монотонно и скучно нас приобщают к самой важной в жизни информации?! Мы все равно спим, не усваиваем смысл речи, тоскуем в безмятежной дреме по бурям и ждем буревестников, вместо нудных профессоров. И однажды дождемся…Снова.
Ухин, превратившись из советской номенклатуры в российского бизнесмена, посетил много разных государств. Но задержаться на несколько месяцев ни в одной не пришлось. Теперь он открывал для себя прелести эмиграции. Ужас! Уезжали товарищи за духовной свободой, а говорят только о степени наполненности своего желудка.
Ухин часто останавливался возле уютных недорогих кафе, читал одну-две толстые московские газеты, которых в Париже было полно, отвлекаясь от чтения только на женский смех или грациозную фигурку. Валентин Михайлович любил парижские точки общественного питания. Во Франции можно было поесть недорого и вкусно практически везде. И столица в этом смысле ничем от прочих городов не отличалась. Париж кормил сытно, изобретательно. Впервые французскую кухню Валентин Михайлович оценил в конце восьмидесятых годов. После командировки за границу он долго не мог насытиться отечественными пельменями, и все время удивлялся: «Отчего же еще недавно я был сыт от кучки морепродуктов с овощами?» Ухин находился в плену у французских поваров и музыкантов, потому что помимо еды всюду звучала очень хорошая музыка. На этом благодатном фоне особенно мило смотрелась улыбающаяся мадемуазель в витрине цветочного магазина.
В Париже было много очаровательных женщин и совсем не было красивых. Красавицы ждали Ухина дома.
Он представлял русскую красавицу, укрывшуюся от политических потрясений на кухне или на огороде. Красавицы в России по-прежнему домовиты и аполитичны. Хозяйке важно, чтобы семья была накормлена и одета по погоде.
Валентин Михайлович именно заграницей выделил российских домохозяек в отдельную политическую группу. Он не мог себе представить мать семейства с серебряной эмблемой на рукаве. Француженки очень быстро отказывались от милых женских безделушек и покидали будуар с первыми звуками антиправительственных лозунгов. Хрупкий французский протест похож на французский роман: изящный, непродолжительный, бурный.
Русские женщины привносят в протестующую толпу долговечную страсть. Потому что за политическими потрясениями у нас всегда следуют – социальные. Кому-то следует помнить, что домохозяйки сметали на планете не одно правительство и питали эмоционально не один государственный переворот. Но бунты пустых кастрюль – это театр, представление, угроза в лентах. Ухин считал, что у него на Родине гораздо опаснее тишина на фоне голодающих, плохо одетых детей. Потому что в России каждый ребенок знает историю организованного сопротивления несправедливости. У нас каждый настоящий протест – вооруженный. Читая российские газеты, Валентин Михайлович кожей ощущал, от какой пропасти отошла его страна в 2005 году. Поэтому он думал о Главном Администраторе лучше, чем о Президенте России.
Ухин никогда не осуждал «съехавших с Родины». В основном, все эти люди были его ровесниками. Валентин Михайлович помнил рассказы старших братьев и сестер своих одноклассников о волшебных странах, в которых побывали их семьи.
Рожденные в конце пятидесятых годов, они все свои мечты о предметном мире связывали только с заграницей. Он помнил, как поразила соседскую девочку немецкая кукла! Ничего похожего на этот заснувший фарфор в шелках она никогда не видела прежде. Ее целлулоидные пупсы и резиновые Кати в ситцевых трусах выглядели рядом с иностранкой унизительно голыми. Владелица фарфоровой девочки важно рассказывала сверстникам о Германии, Польше, Чехословакии, где она жила вместе с папой-полковником и мамой-учительницей. Она показывала игрушки – память о стране пребывания, а дети родителей с невыездными профессиями, судачили потом меж собой: какие красивые вещи, наверное, есть у заграничных ребят, если Наташка всего за три года столько привезла.
Вокруг взрослые суетились, говорили о книгах, искали возможности получить какие-то карточки на подписные издания с иноземными фамилиями. Гарнитуры, обувь, ткани, белье, посуда, украшения – все чужое. В последствие целое поколение отказалось от отечественных телевизоров, радиоприемников, пылесосов, светильников…
Советские вещи перестали удовлетворять растущие потребности советских людей. Если было достаточно денег и знакомых в магазинах или торговых базах, семья становилась счастливой владелицей импортной вещицы. Через несколько лет три поколения отказались от советского государства.
Родившиеся в тридцатые - сороковые годы 20 века ругали нас за глупость, доверчивость. Они считали, что их детей обманули, загипнотизировали иноземной мишурой.
- Мы не поддались, мы войну пережили, мы страну восстановили. Потому что правильные книги читали.
Но между нами и нашими родителями разверзлась культурная пропасть. Родители ненавидели нашу музыку, нашу моду, наш интерес к забугорью. Человеческое любопытство игнорирует преграды. Ухин не раз говорил, что неведение – плохая прививка от космополитизма.
К концу 80-х годов официально перешло границу туда и обратно уже настолько много советских людей, что сравнительный анализ двух конкурирующих систем на экономическом уровне проводили почти на каждой отечественной кухне. Теперь Валентин Михайлович говорил, что неведение – мать экономической терпимости. Мол, вся терпеливость русского люда, отмеченная историей – это неведение, невозможность для большинства достичь иных государств, незнание иной жизни, кроме собственной.
Для кого-то именно его слова были последней частицей на весах выбора постоянного места жительства.
Теперь Ухин знал, что нет никакой разницы между зависимостью от Кодекса строителя коммунизма и требованием соблюдать правила развитого капитализма. Человек не может вырваться из сетей несвободы, если ему приспичило бороться за место на общественной лестнице. Но нырок в воздушное пространство из спертого общественного чулана на родине выглядел красивее. Россияне строили собственные духовные миры, уходили в леса, сочиняли у костров песни. Запад для бывшей советской души не припас столько резервуаров с кислородом. Здесь их было всего два: в бутылке с водкой и в пакетике с героином. Словом, пожить заграницей несколько лет оказалось для Ухина весьма полезным.
6
Когда Валентин Михайлович проанализировал доктрину серебряных, он испугался. Ничего страшного в деяниях новых апостолов не было. Но предвещало!.. Ухин сознавал какую мощь собрал под свои знамена лидер серебряных. Фактически Воронок стал религиозным монополистом. Валентин Михайлович не понимал - зачем?! Масса народа, принявшая постулаты сектантов близко к сердцу, признавала над собой, кроме Бога, власть всего двух человек. Но господин Воронок не претендовал на верховную власть в России. Напротив, он сделал все, чтобы подпереть Главного Администратора народным признанием снизу. Ухин не верил в политический альтруизм. У господина Воронка безусловно есть колоссальная личная сила. А значит и прямо пропорциональные амбиции! На стороне лидера серебряных молодость и отрицательный опыт предшественников.
- Чего же может хотеть для себя такой человек?! – пугался Валентин Михайлович.
Он не доверял руководителям, которые не обозначают собственных устремлений.
- Куда он ведет своих сторонников? – мучался Ухин.
Он пытался поставить на место Воронка самого себя и вычислить интересы лидера. У него ничего не получалось. Вернее, выводы принимали какие-то абсурдные формы. Выходило, что Воронок поставил целое государство под надзор серебряных. Он создал тайную канцелярию, в которой числится агентом каждый второй житель России. Но зачем?!! Как использует Воронок получаемую информацию? В каких целях?
Ответить Ухин смог только на один вопрос. Он понял, отчего так мало стало за границей представителей крупного российского бизнеса: серебряные тотально контролировали расходы частных лиц.
Исследование камешка с острова закончили в четверг ночью. Звонок из Сорбонны разбудил обитателей старого особняка. Григорий Альбертович от полученных известий потерял покой, а Ухин, напротив, приобрел цель в жизни.
Глава восьмая
1
Желтая звезда. Планета Земля. Россия. Светигорск.
Служебный разговор в кабинете начальника был серьезным. Генерал свое раздражение искусно прятал между двумя затяжками, а некурящий Ставский просто постукивал ладонью по столешнице. Углубляясь в проблему, Андрей Николаевич угрожающе гремел по столу. Генерал не выдержал музыкального сопровождения и предложил Ставскому сигарету.
- Андрей Николаевич, я ценю вашу независимость суждений и проницательность. Наверное, вы правы в своих оценках текущего момента. Но мне с трудом удалось скрыть вашу причастность к созданию организации семицветных! Теперь вы предлагаете скрыть от Смотрителей работу Любимова!!
- Точно так же вы боялись публикации книги Григорьевой, Виктор Несторович. Помните? «Оперативные данные разглашать нельзя», - говорили вы в 2001 году. А в 2002 году откуда-то взялись серебряные и, заметьте, они обладали гораздо более интересной информацией по тому же делу, чем мы! Книга Григорьевой сегодня нам помогает больше любой служебной инструкции.
- Сейчас совсем другое время, Андрей Николаевич, - тяжело вздохнул генерал. – Серебряные охотятся за работами Любимова, Смотрители опекают серебряных, наша работа зависит от расположения Смотрителей.
- Карьера у нас с вами зависит от благожелательности Смотрителей, но не работа. Служить мы должны государству, а не государевым людям! – горячился Ставский, утирая слезы от никотинового кашля. Первая в его жизни сигарета, предложенная генералом, пыталась задушить свободное слово.
В 2001 году в сугробе на пустыре возле восьмого барака Андрей Николаевич довольно сильно простудился. После доклада начальству, потерял сознание и был доставлен в ведомственную больницу с диагнозом - двустороннее воспаление легких.
На больничной койке Ставский провел несколько месяцев. Он много думал, читал, пытался описать события, которым стал официальным свидетелем, но у него ничего с литературой не получилось. Между тем, бумаги однажды исчезли из палаты, чтобы потом стать частью оперативных данных, за секретность которых так переживал Егорыч. Бдительные коллеги не терпели утечки информации. Особенно в виде воспоминаний.
Андрей Николаевич после выздоровления прошел спецкурс и был переведен в аналитический отдел. Прощаясь, сослуживцы шутили: « Не умеешь сидеть в засаде – сдавай начальству анализы».
Ставский к работе относился очень серьезно. Раскосые скифские глаза щурились от искусственного света и мелких шрифтов, угрожая потерей зоркости. Ему еще не успели предоставить график отчетности и закрепить за новым сотрудником узкий участок работы, как он уже предложил руководителю отдела сводку данных о росте незаконной миграции и проанализировал ее причины. Новенький понравился. В отделе о нем отзывались тепло.
Ставский был по натуре трудоголиком. Возможно, существуют профессии, в которых это качество приветствуется. Но коллеги советовали Ставскому выключать иногда свой шнур из розетки и не перегреваться. Так Андрей Николаевич оказался в рядах добровольных помощников фонда «Окраина». Он писал диссертацию о мотивированных и немотивированных социальных конфликтах. Науке требовались факты. В обработку.
2
Если бы кто-нибудь спросил Ставского: « А не придумал ли ты, Андрей Николаевич, семицветных, чтобы выводы твоей диссертации совпали с реалиями жизни?», он не смог бы ответить ни «да», ни «нет». Существование серебряных, их организованность и доктрина не влияли на частную жизнь Ставского. Да и кому могла помешать чья-то вера в Спасителя?! Конечно, все эти костюмированные шоу с иконами или с портретами всегда раздражали агностиков, но Ставский привык уважать чувства других людей. Именно поэтому доктрина серебряных возмущала его деликатный ум: серебряные называли домашний адрес Спасителя и продавали билеты на экскурсию с Создателем! Они использовали стремление людей к немедленному справедливому суду и возмездию по греху! Воронок, добавив к набору христианских заповедей несколько современных добродетелей, собрал вокруг серебряных тьму фанатиков. Погоны сотрудника ФСБ не давали Андрею Николаевичу спокойно наблюдать за деятельностью сектантов. Он вынужден был придумать идеологический противовес, чтобы вывести людей с религиозным сознанием из-под контроля темных личностей. Семицветные – это лекарство против отупляющей прелести Яра Воронка.
Ставский одним из первых оценил силу Яра. Но не поддался его обаянию, а восстал против него.
- Никто не имеет права обольщать толпу на глазах спецслужбы, – грозно говорил Ставский самому себе.
Его настроения после 18.00 коллеги обсуждать отказывались. У каждого была своя особая папка, которая снилась ночью. Пришлось действовать на свой страх и риск, опираясь только на помощь общественности.
Семицветные противопоставили ангелам небесным культ свободного от догм ума, искреннюю дружбу в коллективе и поддержку большинства идеям талантливых единиц. Личность Рожнова в качестве примера мощи человеческого разума изучалась с особенным интересом. Этот человек вошел в контакт с инопланетными цивилизациями и был приглашен к равноправному сотрудничеству. Рожнов – наш современник. Значит, люди уже сегодня в чем-то превосходят инопланетян! Нам просто не хватает новых промышленных технологий, чтобы нанести ответные визиты. Семицветные как раз и занимались саморазвитием и подготовкой к инопланетным контактам. Вместе с тем, увлечение семицветными не отвлекало Ставского от традиционных верований народов. Он считал опасным всякое единоверие на территории многонациональной России, если оно поддержано хоть малой толикой государственного влияния. Но к заявлениям Андрея Николаевича сослуживцы относились несерьезно.
- Поймите, Виктор Несторович, из Светигорска вытеснены традиционные религиозные культы. Новая вера оккупирует Россию. Но этого сознательно не замечают ни патриарх, ни муфтий! Не понимаю! Церковь-то зачем сдается серебряным?! Любимов вот-вот добьется положительных результатов. Они не должны попасть в руки Воронку!
- И поэтому о них не должны знать Смотрители? – Егорыч почесал правое плечо. – Мы говорим с тобой, Андрюша, сейчас не как офицеры ФСБ, а как заговорщики. Допустим, я с тобой согласен. Но мы только служим. Мы не определяем политику. Я, - начальник уже принял решение, - твою записку все-таки отправлю Смотрителям. Прекрасная работа. Своевременная. Пусть дальше они нас инструктируют. А ты, - генерал поднялся, давая понять, что разговор закончен, - не торопись. Не тащи на себе государство. Надорвешься.
3
Рыжая голова Ставского полыхала, словно маленькое солнышко, на фоне белых конструкций, обещавших скоро превратить пустырь в парк-стоянку для межпланетных кораблей с аттракционами и мороженным.
После беседы с генералом Андрей Николаевич отправился в лабораторию к Любимову. Они прекрасно понимали друг друга. Между ними не было тайн и недомолвок. Любимов нашел в лице Ставского партнера по борьбе с влиянием Яра Воронка на общественное сознание.
- Побили тебя что ли? – приветствовал Павел Сергеевич единомышленника на улице.
- Почти. – серьезно ответил Ставский.
- Обо мне говорили? – понимающе усмехнулся Любимов. – Генерал решил сдаться Смотрителям. Верно?
- Нет. Генерал не отдаст тебя Смотрителям. Но…Все очень не просто, – поежился Ставский.
- Андрей Николаевич, почему не сказать, что у тебя из-за меня неприятности на работе? Не надо со мной крутить. Да и не люблю я ваших словесных загибов. С чем приехал? – Любимов, обхватив гостя за плечи, зашагал с ним к подъезду.
В лаборатории Павла Сергеевича гудело разное железо. Было очень светло и тесно. Слишком много места занимало странное сооружение, похожее на шкаф с наушниками. После ремонта лаборатория стала намного больше. За счет соседних квартир сверху и справа. Стены заново оштукатурили, полы покрыли импортной плиткой. Помещение выглядело зеркальной залой, настолько бликовали гладкие поверхности. Люди здесь боялись поскользнуться и упасть, поэтому ходили медленно и важно. Яркий свет помогал поддерживать невиданную работоспособность даже в короткие зимние дни. Любимов говорил, что здесь всегда хорошо работалось. Недаром, мол, и район Рабочим назвали. Вполне возможно, что и сотрудники разных НИИ здесь тоже оказались неслучайно. Притянуло товарищей с мозгами к общей точке на карте страны.
- Вчера еще раз слушали, – волнуясь, прошептал Любимов. Он погладил один из «шкафов» рукой. – Сделали запись, – гордо добавил он.
- Значит, у нас есть факты. Это хорошо.
Ставский устало присел на прозрачный стул из пластика, постучал ребром ладони по краю мраморной столешницы, чтобы унять нервную дрожь, внезапно охватившую его.
- Мешков не донимает? – спросил Андрей Николаевич, помолчав.
- Присматривает. Ему сейчас не до меня. Кто-то не подчиняется. В городе по ночам оружие ищут.
- Ты знаешь, что Ухин возвращается?
- Надо же! – удивился Любимов. – Через столько лет! Все возвращается на круги своя. Мне сейчас особенно верится в предназначение каждого человека. – Павел Сергеевич присел поближе к Ставскому. – Мешков все время противостоит моему делу, ты всегда рядом, а стоило объявиться Ухину, как я потерял Аню.
- Потерял? – встрепенулся Ставский.
- Ушла она от меня, – горько прошептал Любимов. – Делаем вид, что ничего не произошло. Придумал себе, что она в командировке…
- Так вы даже отношения не выясняли? – возмутился Ставский. – Глупо, очень глупо. Недоразумение вырастет в обиду, а обида превратится в ненависть. Ждать опасно. Нельзя. Срочно поговорите, покричите, подеритесь!
- Ладно. Поговорю. Обещаю. – Любимов сморщился, будто на язык попало кислое, взъерошил коротко стриженую голову. – А ты веришь, что женщины понимают нас?
- У тебя трезво мыслящая жена. Ты представляешь, какие причины для разрыва с тобой пришли Анне Ивановне в голову?! Эх ты! Молчун!
Любимов почесал слегка заросший подбородок, усмехнулся чему-то, махнул на что-то рукой и попросил Ставского больше не лезть в его личную жизнь:
- Нас ждут неприятности покрупнее. Все возвращается на круги своя…
- Что ты имеешь в виду, Павел Сергеевич?
- Это не я. Это Мудрец. Он быстрее анализирует, чем твой отдел. Ты достал тесты? Я просил, помнишь?
Закончить мысль Любимову не позволил незваный гость.
Глава девятая
1
Желтая звезда. Планета Земля. Франция. Париж.
Как только Ухин получил первые данные о камешке, он решил посетить остров снова. В экспедицию вместе с ним отправились еще несколько человек. Напросился, конечно, бывший соотечественник из Сорбонны, исследовавший камень в лаборатории Университета. Третьим членом команды Ухин предложил стать Фоледу.
Валентин Михайлович разыскал своего спасителя довольно быстро. По этому поводу Григорий Альбертович Портной высказался более чем определенно: «Ты на балконе пошепчи, что ждешь, мол, господина Фоледа, ищешь с ним встречи - он тебе завтра случайно попадется на улице».
Ухин и сам понимал, что посещение Фоледом острова не случайность. За ним давно следят. Именно поэтому Валентин Михайлович предпочитал видеть «пилота» рядом.
Через два дня Ухин столкнулся с Фоледом в агентстве «Взлет». Они оба пытались нанять один и тот же самолет. Встретились, как старые приятели. Обнялись, рассмеялись и договорились о совместных действиях на недели две вперед. На шутки Ухина о добром начальнике, который в интересах конторы непременно отпустит Фоледа в экспедицию, тот отвечал улыбчивым молчанием.
Немногочисленная компания отправилась на остров в намеченный срок. Отъезд дважды переносили, чтобы уложиться в лучшие астрологические, финансовые и погодные условия.
- За камнем господина Ухина я готов следовать на край света! – сверкая глазами, заявил ученый-химик из Сорбонны.
- Я тоже, товарищ недавний француз и бывший русский. – Смеялся Валентин Михайлович. – Это – дар божий! Ниточка к Господу и его творческой индивидуальности!
С тех пор, как данные из лаборатории обсудили вслух трое или четверо причастных, о камне разрешили себе говорить открыто и без страха. Такие вещи трудно скрыть. Химик-соотечественник едва с ума не сошел, когда получил первые данные:
- Первооснова всего и первопричина всего! Если бы не наука! К черту все книжки! Это – душа! Если бы нам не рассказывали какой должна быть душа, я бы не сомневался ни минуты! Из этого вещества мир сотворили и им же оживили! Чудо. До нелепости необыкновенно!
Ухин усвоил для себя самое нужное быстро: камень влияет на природу вещества и излучает живую энергию. Точнее, оживляющую. Ученый торопливо объяснял, словно боялся не дожить до конца доклада, что с помощью камня можно переменить все, превратить в иное, если знаешь как составить задание.
- Может быть три жизни нужно, чтобы выучиться разговаривать с ним! – вибрировал горлом химик. – Может быть сто жизней нужно, чтобы научиться повелевать им. Очевидно сегодня одно – эта вещь тоже нами манипулирует. Я чувствую. Меня тянет за ним. Или к нему. Все, в общем, едино.
Ухин не имел возможности отдать целую жизнь, а тем более три или сто, чтобы понять или повелевать камнем Греттов. Он не знал откуда пришло ему на ум такое название, но сохранил его за камнем. Валентин Михайлович решил воспользоваться теми дарами камня, которые были очевидными на момент организации экспедиции.
- Здоровье, работоспособность, рубины из самых простеньких минералов! Вам мало? Господа! Побойтесь Бога.
2
Желтая звезда. Планета Земля. Где-то в Атлантике.
Ловкий самолетик последний раз нырнул в рыхлое облако и вскоре взбивал бирюзовый залив, виртуозно приводняясь. Нетерпеливые пассажиры спрыгивали в воду один за другим. Измученные перелетом ноги благодарно принимали прохладную влагу.
- Отдых, ужин, а потом я покажу вам нашу ямку!
Ухин возглавил экспедицию, что называется, по зову сердца. Он руководил своими спутниками, указывая место стоянки и перечень блюд для ужина так весело и энергично, что его дружно утвердили в должности начальника команды. Фолед внимательно слушал распоряжения, сделанные на русском языке, и тщательно выполнял несложные поручения главного. Он прекрасно держался. Такой же большой, как и Портной, американец был гораздо подвижнее Григория Альбертовича и, в отличие от него, почти не потел. Портной мучился от жары. Вода с него лилась ручьями. Через минуту после приземления он уже походил на растаявшее мороженое, а через час – на прокисший молочный кисель. Химик из Сорбонны тоже быстро сник. Работа на солнце вытопила из него последний жирок. Хилая костлявая спина бывшего соотечественника подгорала ровно и быстро.
- Без камешка здесь погода разгулялась! Солнышко жарит нас по полной программе. – набирая полную панаму льда из мини-холодильника, удивлялся Ухин. - Я здесь так не парился. Приятно было.
- Обычная для этой географической точки погода. К ночи будет прохладнее. – успокаивал Фолед Портного. Григорий Альбертович страдал от жары больше всех. Ему даже лед не помогал.
- Почему меня твой камешек не лечит, Валя? Сейчас сердце остановится!
- Не знаю, Гриша. Я сам страдаю. Пекло ужасное. Пожалуй, пяти дней нам здесь не высидеть.
- Самолет под тентом накалился. Бензин в опасности. Мы его льдом обкладываем. – тихо шептал Фолед Ухину, вздыхая.
Остров выживал гостей. На поход к рубиновому ручью и золотой пещере у изыскателей теперь не было даже суток. В сгустившей тьме ночи, будто сговорившись, с небосклона сбежали все звезды. Луна тоже не оставила вместо себя тонкой желтой загнутой полоски. Фонарики освещали полотняный домик изнутри, потому что переносной источник электричества быстро сдох, не выдержав нагрузки: ошалевший от духоты Портной неправильно подключил кондиционер. Хорошо, что к пытке ночевкой на природе не подключились насекомые и пауки.
- У нас будет часа два или три. - Фолед повернулся к Ухину, будто зная, что тот не спит. – Рассвет мы должны встретить в пути. Пусть ваши друзья отдыхают. Мы пойдем вдвоем.
- Хорошо. За полчаса до рассвета мы будем возле пещеры.
Ночью жара отступилась от людей. Сон и прохлада захватили в плен полузадушенную группу в мокром солено - кислом белье.
Фолед с трудом разбудил Ухина.
- Пора!
- А? А! А-о-у! – смачно зевнул Ухин, избавляясь от тяжелого приторного сна. – Побежали.
Они споро шагали по песчаным тропинкам, не замечая царапин от кустарников. Солнце не мешало им двигаться к цели. Оно лениво вываливалось из-за горизонта в бескрайнюю голубизну неба, не имея «под рукой» ни одного облачка, чтобы добавить пейзажу розовой рассветной искры. Как и обещал Ухин шли они не долго. Лесок с ручьями и пещерой укрыл мужчин до окончательного воцарения дневного светила. Ухин удивленно вглядывался в изменившиеся до неузнаваемости места, пожимая плечами на растерянные жесты Фоледа.
- Здесь была речка. А вот там пещера. Маленький остров. Не может быть здесь две горы и три реки.
- Нет никакой реки. Я знал об этом еще до нашего отлета. Но я также знал о существовании горы и ручья до вашего отлета отсюда. Поэтому у меня много вопросов к вам, любезный. Рекомендую откровенность. Шутки кончились. Надеюсь, что мы вполне понимаем друг друга?
- Я понимаю, мистер Фолед, что шутить с вами, когда вы на работе, бессмысленно. В остальном, я сам удивлен.
Ухин подробно изложил американцу историю своего появления на острове, автобиографию, результаты лабораторного исследования камня Греттов и, естественно, не оставил без внимания свои выводы о нынешней славе Светигорска.
- Я вижу, вы не удивлены. У вас свои контакты с Вырием?
- Итак, камень вытащили из отведенной ему ямы, вывезли с предложенной ему или заложенной им экосистемы, и получили новую географическую и геологическую реальность. – Заговорил о своем американец, нарочито не замечая вопроса.
- Похоже, что и климатическую тоже. Простите, Фолед, а причем здесь география острова?
- Мы плывем с некоторых пор и погружаемся. Не заметили? Странно. Это все-таки принадлежащая вам недвижимость. Вы должны поделиться со мной вашим камнем, Ухин. И еще… Вам следует вернуться в Россию. Нашим другом вернуться.
- Шпионить мне предлагаете?
- Нет. Я поделюсь с вами информацией. Это не имеет отношения к странам. Это имеет отношение к землянам. Мы должны быть вместе. Потому что мы – люди. Ради общего дела вы должны будете забыть старые обиды. Возможно, примириться с недругами и порвать с друзьями. Я не знаю, что следует сделать там, в России. Разберетесь сами. У нас нет времени на капризы и амбиции. И отойти в сторону теперь нельзя. Так получилось, что именно вы оказались в пекле. Согласны?
Ухин промолчал. Он не верил в добрые цели разведки и не приписывал подобным организациям способности к объединению ради общих интересов. Не может у разведки быть общего интереса. По определению не может. Но в частном случае, который свел Фоледа и Ухина, наверное, следует получить новую информацию и придется, видимо, согласиться на сотрудничество. Что-то подсказывало Ухину, что иначе ему на Родину не выбраться. Не выпустят, мерзавцы. Земляне…
3
Экспедиция покидала остров налегке. Измученный глубокими глотками густого обезжиренного воздуха, Портной не скрывал глуповатой радости от объявленного Ухиным возвращения.
- Судьба переменилась. Ничего. Зато будем живы.
Поджаренный ученый тоже не особенно грустил. Он собирался изучать результаты экспедиции при любом ее исходе. Наука – вещь хитрая. Для нее чьи-то разбитые надежды могут стать предметом диссертации. Химик не исключал для себя возможности заработать на статьях в нескольких журналах сразу.
- Я, если хотите, журналист по призванию. Путешествие, как ни крути, приключение. Читатели любят экстремалов от науки.
Только ни одной строчки в печати не появилось.
4
Желтая звезда. Планета Земля. Бельгия. Брюссель.
Фолед пригласил Ухина к себе в офис через два дня после вежливого прощания на аэродроме. Не то чтобы сказал: «Заходите». Просто многозначительно назвал несколько цифр, здорово напоминающих номер телефона. Оказалось, что это был адрес и время. Ухин правильно понял шифровку и пришел в нужное место, когда его там ждали.
Фолед занимал второй этаж тридцатиэтажного дома. Чтобы попасть в зеркально-бетонное логово, нужно было преодолеть несколько барьеров. Первыми Ухина встретили несколько охранников на входе. Они посмотрели его бумаги, позвонили кому-то и приступили к вежливому обыску. Ухин «звенел» не переставая. Улыбаясь, выкладывал из множества карманов ключи, батарейки, доллары, зажигалки, ножи разных размеров. « Зачем вам столько ножей?» - потрясенно спрашивали его охранники.
- Перочинные, складные походные, колбаску порезать, бутылку открыть, - скороговорил Ухин.
Мужики в полицейской форме не понимали и оттого все больше боялись намерений русского. Ухин продолжал «звенеть» и выкладывать вещи. Наконец, его пропустили. На следующем пропускном пункте Валентина Михайловича снова поглаживали плоской доской, но уже смеялись над содержимым его карманов. Здесь постовые похлопали его по плечу и проводили к мягким креслам. Посетители ожидали вызова в кабинеты под наблюдением немигающих видеокамер. Монотонный шелест кондиционеров расслаблял. Дневной свет, проломивший жалюзи, поглощали огромные листья тропических растений в кадках, едва прикрытых искусственным гравием. Скука и время разоблачали в этом саду лицемеров лучше самого умного детектора лжи.
Ухин был уже изучен физиономистами и прочими психологами вдоль и поперек. Его пригласили войти в белый кабинет мистера Фоледа.
У Валентина Михайловича остался привкус неласковой подлости от порядков здешней канцелярии.
- Обдумали мое предложение, мистер Ухин?
- Я надеялся поговорить обстоятельно. Все-таки серьезное дело предлагаете. Я о вас и вашей работе ничего не знаю. Может быть к счастью. Но …Вы должны меня понять.
Вместо ответа Фолед протянул Ухину прозрачную папку с текстом в рамке.
- Прочтите. Здесь все, что вам следует знать.
Фолед уперся взглядом в экран монитора, поглаживая время от времени клавиатуру, погрузился в информационный поток. Он демонстративно отстранился от посетителя, оставив того наедине с бумагами.
«…И тогда он сказал, что все дело в однозвездности нашего мира. День сменяется ночью, все зависит от капризов общего светила, - это неудобно. Наш мир поделен из-за этого на добро и зло плюс незначительные нюансы. А есть другой мир. В нем несколько солнц. И разумная жизнь не дребезжит там между струнами добра и зла, между черным и белым. В иных системах координат там протекает жизнь. Как подумаю об этом – отчего-то жутко становится. Не понимаю, как это вообще возможно. Но он говорил, что Нейтральные имеют свои виды на землян. И еще. Пришел от них к нам кто-то. Вроде мессии. Обликом человек. Но необыкновенный человек. Он должен подготовить общество к переменам. У Нейтральных есть несколько стоянок. Места специального контакта и Места быстрого контакта. Да, он так и расшифровывал МСК и МБК. Программа есть у них адаптационная. Их сроки поджимают. Энергетическое облако тает. Эволюционным путем им до него не добраться. Они за него нами готовы пожертвовать. Но бояться кого-то. Поэтому им нужно, чтобы их принимали. На борьбу у них нет времени. А вот точнее про облако я ничего не знаю. Слушаю недавно. Записывать стал после беседы с вами. Сначала думал, что по радио пьесу читают или телеканал поймал…»
Ухин ничего не понял. Фолед не проявлял желания говорить первым, а ему самому прочитанное представлялось стенограммой беседы в психбольнице. И зачем этот бред сохраняли в тонкой прозрачной пленке?!
- Друг мой, - покашляв начал Ухин. – Не понимаю причем здесь я.
Фолед повернулся в его сторону вместе с креслом, серьезно кивнул и бросил на колени Валентину Михайловичу еще один отпечатанный лист. В глаза бросались крупные буквы - МСК. Под аббревиатурой помещался список городов, среди которых красным шрифтом был выделен Светигорск.
- Светигорск – это родина вашей карьеры, не так ли?
- Да. Точно выразили.
- На вашей родине Место специального контакта.
Глава десятая
Желтая звезда. Планета Земля. Россия. Светигорск.
1
Из дневника Григорьевой Анны:
- Милая, вы, моя! Сколько вас знаю – все время куда-то с чемоданом бежите! От кого на этот раз?
Ухин весело подхватил мой багаж и, не дожидаясь ответов на свои бодрые реплики, задорно потащил его в роскошное авто.
- Не трудитесь, Анна Ивановна, не мое это, конечно, дело. Я подвезу вас, как старую приятельницу! Рад! Чертовски рад вернуться!
Я не испугалась, встретив Ухина. Я растерялась: не знала как следует себя вести с этим сияющим врагом. Валентин Михайлович понимал мое состояние и сам отвечал на застрявшие у меня где-то между голосовыми связками вопросы.
- Не мучайтесь, дорогая. Не надо. Я вам искренне рад. И благодарен. Да, да. Именно благодарен. Прежде многое о себе не знал. Места искал разные. Ну да вы знаете. А теперь состоялся как личность, узрел корень. Так сказать, смысл бытия познал.
Ухин настойчиво подталкивал меня к распахнутой задней дверце, и говорил, казалось больше для себя самого. Он, действительно, изменился. Похудел, выпрямился, будто оставил где-то далеко свою тяжкую ношу, что сутулила его плечи прежде. На лысой прежде голове густо пробивались светлые волосы.
Но замечала я все это краем глаза. Слишком была занята собственными переживаниями, чтобы оценить по достоинству и внезапное явление злейшего врага, и его добродушие, и его сообщения. Мне хотелось плакать. Обида не вышла из сердца, а пухла ежеминутно и уже ухватилась за горло. Ухин замолчал. Он, видимо, почувствовал мое состояние, но объяснял его неправильно и в свою пользу. Ухин даже покраснел, подумав, что мне приятна его вежливость. Неловкость оборвал мой истерический всхлип. Последующие минуты я кропила пиджак Ухина горькими слезами.
- Ну, будет, будет, Анна Ивановна, - вздыхал Ухин, останавливая мои попытки начать жаловаться. – Проводите-ка меня к … объекту культуры, а?
- Вы имеете ввиду…
- Да. Я ведь сюда не за вашим чемоданом ехал. Посмотрел, вспомнил…Теперь хочу сравнить и понять. Так что, едем в Баксоград. К Авсеню! А?
Автомобиль мягко тронулся с места, и я только тогда заметила, что свидетелем моей слабости стал еще один человек – водитель. Правда, он ни разу не оглянулся, не выдал своего присутствия, но все равно…Он видел, как я плакала и пачкала носовой платок.
- Рабочий район! Изменилось-то как славно все вокруг! Вашими молитвами, Анна Ивановна?
- Нет. Вашими. Здесь отработали ваши деньги, Валентин Михайлович.
- Я не злюсь. Ну, честное слово! Мне приятно, что потратился на прекрасное!
Ухин весело разглядывал окрестности. Я поверила в искренность всего сказанного прежде. Но не могла объяснить, отчего с Ухиным произошла такая перемена.
- Не узнаете меня? Вы правы. Я вынашивал планы мести. Кровожадные планы. Но потом…подумал, пожил еще немного вдали от родины и сменил ориентацию. У меня есть замечательный друг, Анна Ивановна. Так он меня убедил, что я перешагнул возраст мстителя лет десять назад. Поверил. Мне нравится, что вы сделали с западной окраиной. Я бы не смог. Деньги тратить должны женщины. Все время ведь писали об этом! Не понимал. Ни Мопасана, ни Бальзака, ни Тургенева…
- Где вы остановились, Валентин Михайлович?
- Куплю что-нибудь. Это не проблема. Может быть в Рабочем районе. Не против?
- Мы вам бесплатно квартиру выделим как политическому страдальцу и главному спонсору. Купить сейчас квартиру в городе не просто.
Я вяло шутила. Ухин волновался. Когда мы проезжали по центральной улице Баксограда, где он когда-то жил, где до сих пор живут его знакомые, Валентин Михайлович будто уплотнился на молекулярном уровне. Случайно коснувшись его руки, я почувствовала железную жесткость тела. Пальцы, спокойно лежавшие на коленях, походили на гвозди. И вдруг Ухин снова расслабился и превратился в человека: впереди величественно возвышался серебряный монумент. Огромная фигура гордо взирала на мелкоту у себя под ногами. В складках ее плаща скрывалась дверь в храм серебряных. Новой религии не нужны купола и минареты. Их божество грозно нависало над людьми, смиряя и пугая готовностью наступить на непослушных. Довольно солидный офис Воронка занимал от щедрот Идола всего три процента площади и стоимости.
- Это очень хорошо! Впечатляет! – закричал почему-то Ухин. – Помните, Анна Ивановна? Очень похож! Что я пережил тогда! Подавление, осмысленный восторг, желанное подчинение и рабское поклонение - вот что переполняло меня! А это, знаете, не шутка. Это стресс. Потом все было меньше первого впечатления. А теперь всплывает первое чувство! Я такое сейчас переживаю! Такое! Господи, какое чудо!
Валентин Михайлович выскочил из машины едва ли не на ходу и принялся бегать вокруг памятника. Ранее утро способствовало его безумной радости. Зрителей не было. Ухин был наедине со своими воспоминаниями.
Потом мы поехали в офис Фонда. Ухин всю дорогу курил и молчал. Так же молча помог мне донести вещи до кабинета. Сторож и уборщица подумали, что чемодан принадлежит ему.
Ухин вернулся в Светигорск. Но я никому не сообщила об этом. Я ушла из дома, а никто этого не заметил».
2
Ставский удивился удивлению Любимова. Он не видел Павла Сергеевича таким потрясенным прежде. И виновник превращения невозмутимого и спокойного человека в камень с открытым ртом заинтересовал Андрея Николаевича поначалу только феноменом своего появления.
Гость шумно приветствовал Любимова, цокал и похохатывал, оглядывая и ощупывая старые стены.
- Все снесли, а домик сохранили! Правильно. Молодцы!
- Как вы сумели пройти сюда? Знакомьтесь, Андрей Николаевич. Это и есть Валентин Михайлович Ухин.
- Бывший, так сказать, финансовый авторитет. И вообще…Авторитет. Бывший. В своей области, так сказать. Поэтому и прошел. Помнят люди.
Ухин смутился под немигающим взглядом Ставского. Впервые ему по-настоящему стало неудобно за свой визит. В самом деле, на что он рассчитывал? В следствие чего ему должны быть здесь рады? Да что греха таить! Это он сам стремился в этот город, в этот район, к этому человеку. И был уже несколько дней необыкновенно счастлив.
Валентин Михайлович изменился. Любимов простил его. И посочувствовал его радости. Потому что понял ее.
Потом трое дружно сидели за столом и пили горячий английский чай, попеременно огорошивая друг друга новостями.
Первым выступил Ухин. Но его рассказ о жизни на острове и волшебных находках не вызвал у слушателей удивления. Любимов не сомневался, что Авсень подарил Валентину Михайловичу нечто необычное, а Ставский давно уже ничему не удивлялся стоило только упомянуть пришельца. С особенным вниманием друзья выслушали рассказ Ухина о его житье во Франции и второй экспедиции на остров. Небывалый успех достался рассказчику за эпизод с Фоледом.
- Завербовали, значит, вас Валентин Михайлович? – серьезно спросил Андрей Николаевич.
- Я ничего не подписывал и ни в чем не клялся, если вас интересует только это, – поджал губы Ухин. Обижаться на слова Ставского было глупо. Валентин Михайлович быстро справился с характером и продолжил рассказ. – Но инструкции мне выдали подробные. А как же иначе? Такое дело без информационной поддержки не сдвинешь. Я решил, что в Светигорске только вам, Павел Сергеевич, и смогу все объявить. Теперь и ваш друг в курсе.
- А вы в это МСК верите? – вздохнул Любимов, опустошая третью чашку черного чая.
- Безусловно! Я верю в возможное. А существование иных этических ценностей даже с точки зрения такого неуча, как я, возможно. На острове я много размышлял. Способствует, знаете ли. Так вот. Я пришел к выводу, что мы напрасно пренебрегаем этикой, когда речь заходит о глобальных катаклизмах. Что бы ни затрагивал катаклизм: политику, экологию или генетические программы человечества, всегда при анализе проблемы и принятии решения игнорируют главный элемент задачки – этику. Считают эту величину бесконечно малой, которой можно пренебречь при расчетах. Нечего удивляться тому, что ни одной задачи мы не решили правильно. То есть хорошо. Вы мне не верите? – разволновался вдруг Ухин.
- Вообще-то у нас есть свидетель в вашу пользу, – признался Любимов.
- Кто же это?
- Рожнов!
Теперь пришла очередь охнуть Ухину.
Любимов объяснил, что его попытки повторить машину переноса Бали увенчались частичным успехом. Павел Сергеевич соорудил что-то вроде радиомоста, и однажды услышал голос Рожнова.
Юрий Титыч много раз подряд повторял их старые позывные. «Любимов! Ответьте Рожнову!» – гремело из больших ящиков. Когда Павел Сергеевич поймал нужную волну и услышал голос друга, он просто заплакал от счастья!
- Месяцы прошли, пока я установил двустороннюю связь с Рожновым, – улыбнулся Любимов. – До сих пор я только принимаю сообщения и записываю их на пленку. Двусторонней связь стала считаться с тех пор, как я научился сообщать Рожнову о том, что его слышат. И слушают его именно в Светигорске. То есть он знает с кем говорит. И вот чудо в чем: голос Рожнова невозможно сохранить на диске компьютера! Старая магнитофонная лента, которую я по привычке храню в одном из ящиков, только и позволяет удержать сообщения Рожнова!
- И он вам тоже рассказал про Нейтральных?
- Валентин Михайлович, мне, по меньшей мере, нужно еще несколько дней, чтобы привыкнуть к мысли, что вы играете на нашей стороне. Дайте мне их, – сказал вдруг Ставский, вставая.
Любимов пожал плечами, но тоже встал из-за стола.
- Обидели, конечно, друзья. – усмехнулся Ухин. – Но я прощу. Встретимся через три дня. Проверяйте, Андрей Николаевич. Ухин чист, как горный ручей.
Ставский пожал Ухину руку: « Мы тоже вас прервали на самом интересном месте. Я прошу время для самоподготовки. Наша следующая встреча будет более серьезной. Не обижайтесь. Мы в равном положении: у каждого есть туз в рукаве».
- И еще, Валентин Михайлович, будьте добры, нанесите визит Мешкову. Он тоже должен быть уверен в вашей лояльности. Тем более, что нелегально жить в Светигорске вы, кажется, не собираетесь..?
3
Мешкова Валентин Михайлович навестил. Он некоторое время размышлял, куда отправиться, и решил, что в домашней обстановке по привычному ему адресу явление бывшего кормильца будет воспринято лучше. Мешков все-таки непредсказуемая личность: служебная обстановка прилично его заморочит, сработает инструкция и герб на кителе – можно оказаться под замком. Домой к бывшему подчиненному идти тоже не просто, но дома Мешков уж точно не в форме чай пьет. Шелковый халат располагает к добродушию.
Потоптавшись перед огромной желтой дверью с золотой каймой, подмигнув на всякий случай светящимся глазкам видео наблюдения, Валентин Михайлович надавил на кнопку звонка. За дверью что-то шуршало.
- Дружище, отпирай. Я к тебе несколько лет шел. – весело сказал Ухин замешкавшему хозяину.
Дверь бесшумно отворилась, и гость вступил в полумрак прихожей. Валентин Михайлович не услышал слов приветствия или неуважения, не видел радушного или раздраженного хозяина. В просторном коридоре его встречал не пошловатый жадина-Мешков, падкий до женщин и спиртного. В освещенной арке между двумя облицованными простым серым камнем колоннами стоял Федеральный Смотритель.
Длинные локоны Мешкова и тонкая атласная пижама не умаляли величия хозяина. Общения по-домашнему, по-приятельски, с поминутными выкриками «а помнишь?..» не предвиделось.
- Вернулся? – бесстрастно сказал Смотритель. Знак вопроса здесь - дань грамматике. Не было его в голосе Мешкова. Ухин сразу обратил внимание на новые нотки в голосе бывшего подчиненного. Он не сомневался в том, что Ухин вернулся, но не знал этого наверняка. «Где ж так учат выражаться-то сейчас?» – подумал Валентин Михайлович, понимая, - какой примет оборот беседа с Мешковым от него совсем не зависит.
- Зайдите, Ухин. Я приму вас в пижаме, если не возражаете. Визитеры на сегодня не запланированы. – Мешков повернулся к гостю спиной и, твердо ступая по неяркому огромному ковру с длинным ворсом, проследовал в кабинет.
Валентин Михайлович с любопытством оглядывался по сторонам, не боясь отстать от хозяина. Он с удивлением обнаружил, что прежняя квартира Мешкова изменилась. Блестящую атмосферу дорогого восточного дворца с золотыми рыбками талантливый дизайнер сменил на замок тамплиера. Потолки стали едва ли не в два раза выше,(кажется убрали второй этаж и мансарду), на шершавых древних булыжниках висели разноцветные шкуры крупных хищников, серебряные чеканки и огромные мечи. В углах примостились статуи-светильники, а организовывал пространство обыкновенный камин, без украшений барельефами и кованными фитюльками. В камине вяло дышал настоящий огонь.
Пройдя мимо двух просторных, накрытых белыми пушистыми накидками кресел, которые стояли вблизи камина, Мешков свернул в узкий проход, оказавшийся еще одним коридором. Путь хозяина едва освещался сделанными под факелы светильниками. Высоченная черная дверь с выкованными украшениями и причудливой серебряной ручкой легко отворилась, впустив людей в просторную четырехугольную комнату.
Кабинет Мешкова ничем, слава Богу, не отличался от общепринятых зелено - кожаных привычек обеспеченного чиновничества. Валентин Михайлович успокоился. На белом велюре, широко отороченном песцовыми шкурами, которым накрыты диваны и кресла в каминном зале, ему бы не сиделось. В кабинете можно было задержаться на часика полтора.
Бывшие единомышленники пожали друг другу руки. Инициатором жеста доброй воли был Мешков. Он никогда не позволил бы в этих новых стенах никакого объятия и слезы.
- Как тебе удалось все это? Меня еще во Франции мучило! Надо же! Смотритель! Как ты угодил в это дело?!
- Спрашиваешь… А кого? Если бы ты назвал меня Феном, я отвечал бы тебе без затей и просто: задницу спасал, жрать хотел сладко и т.д. Но это не совсем правда. Задницу Фен спасал в Прокуратуре, когда Хвастун сбежал и бросил всех на произвол судьбы. Фена больше нет. Ты разговариваешь сейчас с Федеральным Смотрителем. Я – человек клана. Понимаешь?
Валентин Михайлович очень хорошо понимал, что такое «человек клана». Мешков был идеальным представителем людей подобного толка. Людям клана уютно в группе с полномочиями, за широкой спиной денег и целей клана. Мешков не зря сравнивался с бультерьером прежде. Собака, стая, разрешенный природой гон, и только потом – мертвая хватка и любовь к чужому горлу. Мешков даже в Прокуратуру попал не случайно. Но неспособность принимать самостоятельные решения, которые не определены инструкциями, делают из Мешкова вечного второго. Ухин всегда был первым. В своем деле, конечно. Отчасти именно этим объяснялось негостеприимность бывшего соратника. Если бы Ухин захотел, то он непременно снова стал начальником Мешкова. Этим же объяснялось то, что Ухину вообще открыли дверь.
Сидят два человека, улыбаются и бояться планов друг друга на жизнь. Но разговаривают.
- С какой целью к нам в Светигорск? – вывел на нужную дорогу разговор хозяин кабинета.
- Город прославился. Понять хочу – зачем?! Веришь, голову сломал, но ни хрена не понял в вашей нынешней жизни! Объясни, друг.
- Это входит в мои обязанности. И было бы хорошо, чтобы ты впрягся в наш воз. Можешь быть весьма полезен.
- Впрягусь, если надо, но…
Мешков не спешил начинать длинный монолог. Он прервал Ухина, чтобы увидеть его готовность замолчать и слушать, повинуясь одному жесту хозяина. Мешкову понравилась внимательность собеседника.
- Остановить распад России! Мы, Смотрители, были призваны для разрешения этой задачи. В новом веке у правящего класса в стране будет только одна настоящая проблема – сохранение территории. Запад «сдал» христианские ценности в угоду плюрализму и политической корректности. Мы за Америкой с Европой потянулись и влипли по полной программе.
- А причем здесь Запад и его плюрализм?
- Запад всегда «причем». У нас ведь, если покатился вниз без тормозов, то до тотального разорения жизни. У западного человека привычка есть ко лжи. Даже потребность в ней воспиталась. Называется – этикет. А у нас были всегда две дороги: правильная и неправильная. На одной честный и трудолюбивый трезвенник-семьянин, а на другой – вор, пьяница, гуляка, душегуб. И, как правило, все в одном флаконе. За несколько лет наша жизнь изменилась. На едва заметной стежке два-три честных человека стоят, а на автостраде толкаются и закатывают друг друга в асфальт тьмы и тьмы. Нас таких ненавидеть стало легко. Мы себя таких сами ненавидим. Все, что еще несколько лет назад обсуждали только активные старики от науки, стало животрепещущей проблемой. В этой куче мобилизационный ресурс и продовольственная безопасность - семечки.
- Каким же образом такие люди, как ты, привьют нации честность?!
- Прошлое вспомнил? Я ждал этого. Обижаться или оправдываться не стану. Почему? Сам поймешь, если послушаешь меня внимательно. У Смотрителей огромные полномочия, но отвечаем мы за свои территории - головой. Было создано несколько отборочных программ. Одну из них прошел я.
Насмешка, тронувшая строгое лицо Ухина, остановила говорящего. Мешков понял, чему улыбался его гость.
- Считаешь, мне не к лицу говорить о нравственности? Напрасно. Я над собой вырос. И потом, законопослушными людьми эффективнее всего управляют убийцы. Когда-то мы с тобой об этом много говорили. При назначении меня Смотрителем моя репутация не бралась в расчет. Только результаты тестирования. Эту должность я получил благодаря самому себе. Ее выиграла моя личность. Такой, как я, понадобился программе. Правда, в группу соискателей меня включили друзья. В работе нового корпуса управленцев бесценны усилия серебряных и лично Яра Воронка. О нем ты, верно, уже наслышан. Необыкновенная личность! Вел одно из направлений в программе нашего обучения. Воронок идеологию создал для вечно бродящего народного духа!
- Интересно. И в чем ее новизна?
- Все просто до гениального. Христианские заповеди – требования не только к совести, но и поведению в социуме для каждого человека. А того, кто нарушает – наказывают. Уличают и сурово наказывают. От вездесущего глаза божьего не скроешься. Это тебе не милиция. И не откупишься. Так что, серебряные в глазах большинства давно стоят ближе всех к Богу и его уху. Воронка слушаются, как святую троицу. А он советуется с Главным Администратором! Понимаешь, кем становится в данном раскладе первое лицо страны? А религиозная община – это вам не политическая партия! Она легко находит сторонников за пределами России. Ряды серебряных растут – влияние России в мире тоже. Этикету нам россиян не научить. А вот новую этику предложить оказалось по силам.
- Институты устрашения и сыска не новы. Они не приносят процветания. А чтобы отвечать головой за территорию, не нужно было превращаться из Фена в Смотрителя. Не находишь?
- Тебе нужны показатели… В нашем Административном округе не воруют! Не насилуют! Не убивают людей на улицах! У нас, если бы не Григорьева, мать ее терезу, нищих и безработных тоже не было!.. Помнишь, как мы ставили на посты мэров и губернаторов слабых, зависимых негодяев? Они честно отрабатывали деньги. Помнишь, как замерзали зимой города, как голодали учителя и врачи? Я не жалею этих людей, нет! Мне и сегодня наплевать на качество их жизни. Но прежде я не отвечал за их благополучие. Прежде я грабил бюджет ради нашего с тобой благополучия. Так было везде. И если потребовалось создать надстройку над управленцами и силовиками, то, я тебе ответственно заявляю, она себя оправдывает.
Холеное лицо Смотрителя слегка разрумянилось. Тонкие губы сомкнулись в голубовато-розовую ниточку. Ухин вдруг осознал какие страшные люди его окружали. Он играл в опасные игры, воспитывая лютую армию для своих соотечественников. Валентин Михайлович поежился, почувствовав и себя самого в полной зависимости от бывших воспитанников, которые возможно маршируют сегодня в белых кителях и черных фуражках по правовому полю России и утаптывают, согласно Уложению, чьи-то жизни и судьбы. Ухин осторожно подбирал слова, чтобы Мешков не заметил его испуга. Откровенность становилась опасной. Но за язык нас, как видно, дергает лукавый.
- Сдается мне, что не все так гладко. Ты так говоришь, что…думается отчего-то о специальных местах, отведенных для убийства, насилия и воровства…О разрешении на отлов, которое ты даешь своим подчиненным. Я не прав?
- Очень близок к правде. Но все не так ужасно. Смотрители не занимаются преследованием людей, у нас никого не ссылают принудительно в холодные края. У нас нет страха перед Смотрителями. Есть трепет перед стражами справедливости! Фен вызывал совсем другие чувства. Я, как Смотритель, принимаю единоличное решение, на основании рапортов всех структур дознания, следствия, суда и юридического надзора. Общественное мнение может прилично повлиять на конечное решение. Но это будет мое решение! И люди знают, что мое слово никто никогда не оспорит. Последняя инстанция – это Смотритель. Никто на меня жаловаться в Центр не станет. Таков закон. И я несу за порядок на территории ответственность ценою в жизнь. Я это знаю, и все это знают. В моем распоряжении весь аппарат подавления и созидания. В моем распоряжении!.. И мальчики работают честно. Потому что знают, что всего дороже мне – собственная жизнь. За нее я положу все их жизни вместе взятые. Люди это знают, коллеги это знают. Таков порядок. И система работает. Потому что критерий оценки моей деятельности на посту Смотрителя – процветание района. И это такой кайф, с которым не сравнится ни бандитская вольница «Ландыша», ни жор судейских. Иди к нам, Хвастун. Твои таланты пригодятся Родине.
Ухин отвлекся от созерцания ворсинок на зеленом ковре и устало спросил:
- А нет ли у вас какого-нибудь подполья? Скучно мне будет при власти, Мешков. А вот достойное сопротивление сильному противнику оказывать куда как интереснее.
- Ты с чем пошутить надумал? – грозно рыкнул Мешков. Он встал и коротко указал собеседнику на дверь. – Уходи. В среду явишься на регистрацию и профилактическую беседу.
- Отлично. Два слова невпопад – и я уже в списках неблагонадежных! – силился улыбнуться Ухин. Но взгляд и поза Мешкова не располагала к веселью. – Прощай. Ухожу. Охранять хозяина тебя жизнь научила здорово.
Глава одиннадцатая
1
Анна проснулась в служебном кресле от громкого стука в дверь. На щеке отпечатались названия папки и складочка на скатерти. Стук повторился так требовательно и строго, что она поспешила нажать кнопку в верхнем ящике стола и открыть дверь в кабинет.
- Анна Ивановна! – качала головой взъерошенная секретарша. - Не пугайте нас больше! Рабочий день давно начался, а вы никаких признаков жизни уже час не подаете. Мне, между прочим, не подаете. Заставили вломиться. Я никогда бы так не поступила.
- Заснула, – извинилась Григорьева, для которой бессонная ночь не прошла даром.
Девушка разложила письма, периодику, папку еще одну принесла с проектами и замечаниями к проектам. Отдельно положила большой красивый конверт.
- По-моему – это приглашение на торжество, – загадочно улыбнулась она. Секретарша ждала, когда Анна откроет конверт и поделится впечатлениями.
- Вы думаете там нечто настолько интересное, что мы потом примемся сплетничать? – пожурила Анна девушку за любопытство. – Как вам не стыдно! Это же частное послание!
- Я знаю, что в нем! – гордо улыбнулась девушка. - Весь город знает. Кроме вас. Поэтому вот стою и жду. Вы сейчас упадете!
Из конверта выпала роскошная открытка. Приглашение на свадьбу. У Григорьевой сердце сжалось в предчувствии беды: «Неужели Любимов уже женится? На ком? И зачем он так обижает меня, так мучает, приглашая порадоваться его счастью!» Она мужественно прочла открытку. Секретарша вышла разочарованной. Глупышка, сообщение о свадьбе Воронка и Фроловой для Анны потрясением быть не могло. Она готовилась к новостям совсем другого уровня.
2
Отношения с Яром у Фроловой начались неожиданно. Елена тихо сидела в библиотеке, светилась от личного счастья, игнорируя светские развлечения, когда Воронок пришел к ней на работу.
Прежде его нигде не видели без свиты. В городской библиотеке разбежались в тот момент редкие посетители и безвременно окончили рабочий день служители и радетели библиотечного дела. Елена совсем не обратила внимания на суету сослуживцев и последующую мертвую тишину.
Яр вошел в опустевшее здание, поглаживая тонкими подошвами розовато-серый мрамор, легко преодолел широкую лестницу без ковровой дорожки. Елена не слышала его шагов. Неожиданно, словно видение, он возник в читальном зале. Фролова его поначалу за видение и приняла: материализовалась мысль о любимом. Но фантом заговорил.
- Вы знаете меня? – ласково спросил Яр.
- Да. – Елена готовилась упасть в обморок, да не знала точно, красиво ли это будет выглядеть. Валяться с задравшейся юбкой и приоткрытым ртом, из которого вытекает слюна, ей не хотелось. Неприятная картина до того ярко представилась ей, что она твердо решила не допустить ничего подобного. – Да, – повторила она после длинной паузы. – Я знаю вас.
- Очень хорошо. Я предлагаю вам небольшую прогулку. Согласны?
- Мне?! А зачем? - Елена не скрывала потрясения.
Воронок облокотился на высокий барьер, за которым пряталась Елена, коснулся губами ее руки. Сладкий запах его волос заставил женщину глубоко вздохнуть, и …она уже и сама не помнила, каким образом оказалась в объятиях Яра.
Они целовались. Он говорил ей нежные слова и…улыбался! Никто не видел улыбки Яра прежде. Наверное, он щадил людей, потому что его улыбка отнимала волю и погружала в негу.
В строгом черном костюме с тонкой серебряной отделкой на рукаве, Воронок выглядел модно. Но это был стиль мастера, отца-основателя направления в дизайне костюма, а не повторение чужого открытия. Серенькое платье Фроловой могло испортить настроение в такую минуту любой женщине. Елена уже готовилась отказаться от прогулки, но совсем не готова отказаться от поцелуя.
- Я не знаю… что я делаю, – шептала она сама себе. – Ты не должен быть таким. Это не возможно. Зачем я тебе? Зачем ты пришел?
Большой рот с неяркими хорошо прорисованными губами теснил целомудрие к краю пропасти. Черные глаза Яра блистали энергией странного, неведомого чувства, очищая память женщины для новых знаний о приличиях. Елена перестала сопротивляться его сладкой силе. Ей стала безразлична собственная жизнь. Она отдавала Воронку свою душу, отрекаясь от вечности. Душа отрекалась с кровью. И крик боли Яр укрывал поцелуями.
- Я пришел за тобой. – Яр, наконец, отпустил свою жертву, чтобы она смогла принимать самостоятельные решения, замер возле зеркальной витрины с классиками русской словесности. – Ты должна стать моей женой, Елена. Я пришел сказать тебе об этом.
- Но…почему? Мы никогда не встречались прежде. Ты не знаешь меня. И не любишь… Не можешь любить!
Отчего-то Елене казалось, что такие, как Яр, в самом деле не могут любить. Разве Воронок создан для простых человеческих отношений? А если не создан, значит и понять их не в состоянии. Зачем ему, к примеру, Елена? Далеко не юная особа, без приданого, без влиятельной родни. Папа давно на пенсии и влиять может только на урожайность кабачков на приусадебном участке. Потрясающий красавец, которому покланяются тьмы и тьмы, ни с того ни с сего появляется в библиотечном зале и предлагает стать женой даме в сером. Это шутка какая-то. Игра. Или растление…
Яр покачал головой:
– Ты любишь меня. Я предлагаю любить меня не на расстоянии, а быть рядом всю твою жизнь. Ты мне нужна. Неужели этого мало? Неужели мало, что из всех любящих меня, я выбрал тебя? Неужели так трудно смириться с исполнением собственных желаний?
Он усмехнулся, глядя на Елену сверху вниз, и направился к выходу. Его гордая спина отразилась в зеркалах. Густые волосы выскользнули из-под длинного шарфа.
- Я согласна… Согласна. Согласна!!! – последнее слово она прокричала почти истерически. – И будь что будет. – Елена, сгорбившись, сидела на стареньком стульчике. Яр не вернулся. Зеркала светились черными провалами.
Через неделю он прислал ей официальный букет с посыльным. Через неделю! Елена едва пережила эту неделю! Она никому не рассказывала о визите Воронка, сотрудники библиотеки – тоже. Общее молчание делало коллектив библиотеки заговорщиками. Многозначительные, а чаще испуганные взгляды, сопровождали Елену на работе и дома. По какому случаю к ней наведался сам Воронок?! Версий было слишком много: одна страшней другой. И вдруг - букет! О любви никто ведь не подумал. А когда вокруг букета заговорили о чувствах, то слов ни у кого не нашлось. Никаких. Ни правильных, ни грубых. Молчаливое восхищение – лучший фон для жизни женщины. Давно уже Елене вслед не шептали: «Она»!
Свадьба была назначена на последнюю субботу сентября. Приглашения получили самые влиятельные семьи города и области. Кое-кто прибыл из административных центров. Только странная это была свадьба. Казалось, что приглашенных просто свели вместе. Нужно было познакомить всех этих людей друг с другом – вот и придумали свадьбу! Жениха с невестой гости так и не увидели. Родители невесты гордо знакомились с руководителями города. Генерал Фролов впервые за десять лет демонстрировал настоящую военную выправку: после самоубийства своего друга и начальника, не принявшего разрушения советской армии и советского государства, он стал по собственному признанию огородным диссидентом, потому что все сорняки нарекал именами новых правителей страны. На участке генерала сорняков не было! Самый чистый, образцовый огород в мире!
Выпрямившийся военный пенсионер – это признание заслуг зятя. Фролов принял Воронка, как близкого человека, одобрив выбор дочери и простив ей за него все прежние капризы.
Яр венчался с Еленой по обряду серебряных. Молодые поселились в странном доме Воронка. В плаще Идола.
3
Валентин Михайлович через три дня снова посетил Рабочий район. Ставский и Любимов встретили его на этот раз менее напряженными. Друзья выработали общее отношение к личности Ухина и теперь, когда они уже отвели гостю место в дальнейшей работе, держались гораздо свободнее и приветливее.
- С Мешковым успели поссориться? – смеялся Ставский, вспоминая обстановку вокруг Ухина накануне его регистрации. – Не ожидал от вас, Валентин Михайлович. Представляешь, Паша, он попросил у Мешкова адрес политической оппозиции! Мол, хочет помочь в организационных вопросах. Смотрители ничего не забывают. У них головы круглее человечьих.
- Смешного мало, господа, - не поддержал веселье друга Любимов. – У Мешкова под носом, действительно, существует вооруженная оппозиция. Так что, шутил ты, Валентин Михайлович, с огнем.
- Я и сам заметил, что Фен изменился. Как вы сказали, Андрей Николаевич, голова круглее человечьей? Да-да. Именно, голова. У Фена другая голова. И он поэтому не Фен, а Смотритель. – Ухин, широко раскрыв глаза, заинтересованно смотрел на товарищей.
- Я слышал, что им электронику в череп устанавливают. – нехотя поддержал догадки Ухина Ставский.
- Он, Мешков, все время твердил, что за порядок отвечает головой, - что-то высчитывал Ухин. – Я понять хочу: каким образом? За какую ниточку дергают Администраторы Смотрителей, чтобы наказать, приструнить или пожурить за низкие темпы выполнения государственных программ?
- Электроника в башке мутить начинает. Вот тебе и ниточка, – просипел Любимов, закашлявшись. – Если что-нибудь не так, то Мешков страдает от боли, не сходя с рабочего места.
- Боль – плата за власть? – недоверчиво спросил Ухин Любимова, но Павел Сергеевич демонстративно занялся своими записями и графиками.
- Эти графики чертил Авсень. Мудрец сам мне отдал для анализа недавно. А вот графики, которые мы делали. Здесь данные за два последних года. Видите? График Авсеня совпадает с графиком этого года. Значит, у нас опять – тревога!
- Про вооруженную оппозицию ты по графикам вывод делал? – спросил без тени насмешки Ухин.
- Нет. Но график только подтверждает, что у нас есть эмоциональное противостояние, что где-то накапливается политический противовес. Где-то недалеко от нас. Какие выводы еще делать? Тем более, что у меня постоянно кто-то хочет стибрить новые системы слежения и защитные костюмы.
4
Любимов задумался, вспоминая прошлое, когда бандиты Ухина терроризировали жильцов одной квартиры в Рабочем районе. Какой мелкой показалась ему сейчас та давняя задача выжить в столкновении с капиталом «Ландыша»! Он давно сбрил свою смешную бородку, которая выросла от неряшливого одиночества, сменил худощавость на солидность любителя копченостей и пива, стал лауреатом нескольких престижных премий. Сегодня он живет и работает совсем в других условиях. К его услугам передовые технологии, свобода творчества и отлично налаженный быт. Любимову казалось, что он почти не изменил прежним принципам и проживает во все тех же нравственных координатах. Все дело в этом пустом слове «почти». Мелкое слово, с едва уловимым лексическим значением, с обширнейшей практикой использования, с липким утешающим привкусом. Все-таки следовало признать, что принципы сохранились не в полном объеме. Некоторые утеряны на коротком пути к славе и состоятельности. Любимову стыдно за себя нынешнего. Ребятню он больше не просвещает. Деньги дает другим на воспитание своих подопечных. Откупается от детей. Пусть сегодня он знает больше, может больше, но Павел Сергеевич стал равнодушнее, циничнее. Чуть-чуть. Пятен на биографии почти не видно. Но они есть. И грозят прогрызть плоть, добираясь сквозь нее и костюм к сердцу. Кто тогда не обратит внимание на растекшиеся кровяные пятна на идеально отглаженном пиджаке?! Это результат сытости. А как иначе!? Чтобы сделать из проекта объект, пришлось льстить, недоговаривать и откровенно лгать. Чтобы воплотить экспериментальную часть проекта в промышленный продукт, он занимался приписками, казнокрадством и раздачей взяток. Людишки вокруг него крутились настолько, подчас, поганенькие, что Павел Сергеевич не раз готов был послать к дьяволу такую работу, такую жизнь! И жене тоже трудно. Вырядились они с Аней в дорогие деловые костюмы, а счастья не нажили. Так нужно ли было стремиться к новой жизни?!
Павел Сергеевич не мог откровенно рассказать кому-нибудь всю правду о своей работе. А ведь он причастен к вытравлению коррупции в чиновничьей среде в рекордно короткие сроки! Получил задание – придумать способ контроля за действиями служащих – и сделал. Людям вживляют микро прибор, который посылает информацию на центральный пульт. Если что-то по ведомству не ладится или кто-то вымогает деньги или подарки за свой оплачиваемый труд, оператор тут же посылает сигнал прибору, и чиновник зарабатывает себе изрядную долю физической боли. Привыкают к надзору работники очень быстро. Немногие проходят через экзекуцию два-три раза. Оператор – (не человек, а компьютер) - использует информацию о коэффициенте полезного действия трудящихся и для их несомненной пользы. К примеру, карьера выстраивается у честных профессионалов весьма успешно. Приборы Любимова использовали и в других целях. Где-то обрабатывали его проекты, он дорабатывал чужие идеи. В конце концов, никто из разработчиков не имел полного представления о конечном продукте, на создание которого тратилось столько времени и серого вещества.
Из-за этого он полагал себя песчинкой на шахматной доске, где фигуры представляются очень важными и независимыми, пока чья-то раздраженная рука не сметет их с доски на пол. Его личные страхи, трудности с женой, соревнование с коллегами на фоне фигур кажутся смешными. Особенно нелепо выглядит планирование частной жизни, расписание уроков, карьера. А разве интриги соотечественников при власти не кажутся ничтожными в сравнении с грядущими переменами климата на планете?! И что такое судьба планеты в жизни космоса…
Любимов вздыхал. Он, не моргая, смотрел в окно, будто в прошлое, созерцая и оценивая качественные изменения собственного мирка. За окном увядало лето.
Ухин тоже остановил свой взгляд на гладкой затейливой половице и также углубился в прошлое. «Все-таки странно, - думал он, - что чужак Авсень сумел так подчинить своей воле столько разных, непокорных и амбициозных людей. Видимо, природа его силы коренилась в психике подопытных. Жажда повелевать возвращается к человеку унижением рабства. У всего есть обратная сторона. У всего существует отражение. Чем разрушительнее выстрел, тем чувствительнее отдача. Вот у Мешкова в мозгу сидит какая-то чертовщина, благодаря которой он подчиняет и просвечивает взглядом. - От этой мысли Валентин Михайлович загрустил. - Пожалуй, кому угодно можно сегодня пристроить умную проволоку в череп. Легко поддеть человека на рогатину!» Он передернул плечами, вспомнив, как ему пришлось добираться до Москвы.
Двое в коротких куртках и джинсах поджидали его в аэропорту. Заказывая слабый алкогольный коктейль в баре верхнего яруса, Ухин заметил остроглазых боксеров, высматривающих кого-то в толпе. Сердце сжалось: «Здоровые черти. Камень им нужен или я?» мужчины узнали его в лицо и побежали навстречу. Напали в тесном коридорчике между залом ожидания и туалетом, стали профессионально отбивать почки. Ухин неудачно уворачивался, накапливал повреждения. У него текла кровь из глаза, а лицо быстро окрашивалось в три цвета: желтый, синеватый и красный. Боксеры решили, что забили его до потери сознания, отступили, обменялись репликами на немецком языке, после чего один из них принялся обыскивать тело. Но искра сознания осветила Ухина и он, схватив камень Греттов, ударил им из последних сил, мявшего его бока и карманы. Боксер упал с расколотым черепом. Второй изготовился выбить Ухину зубы одним ударом тяжелого ботинка, но упал рядом с приятелем.
Ухин на коленях отползал в сторону туалета, волоча руку с зажатым в ней камнем. На камень крупными каплями стекала его кровь, смешиваясь с кровью врагов. Валентин Михайлович прислонился щекой к холодному керамическому по европейски чистому полу, блаженствовал без движения некоторое время, и вдруг резво вскочил на обе ноги, будто и не было никакого побоища. Умываясь, он уже не находил на своем лице следов избиения. Где-то объявляли прибывающие и убывающие рейсы. Ухин услышал номер своего. Побежал!…
- А знаете ли, друзья, я, честное слово, сейчас лучше живу, чем раньше! – вдруг улыбнулся Ухин. – Мне всегда больше нравилось страдать «во имя!..», чем нежиться «благодаря…». И вообще, я, как никто, понимаю сегодня какое это счастье – человеческое общение! Ни за какие деньги не купишь! И еще – чувство локтя. Я вот… в общий котел хочу сдать.
Ухин выложил на стол небольшой булыжник.
- Это камень Греттов. Попробуйте уговорить на сотрудничество. Я его от супостатов спас. Забрать хотели. Теперь булыжник французский изучают.
Глава двенадцатая
1
Центр подготовки кадров серебряных располагался рядом с жилищем их руководителя. Идол накрывал своим плащом две тысячи квадратных метров жилой площади. Воронок занимал пять комнат в двух уровнях, а остальное пространство было отдано Вере и Храму.
Елена постигала учение мужа с детским восторгом. Она безоговорочно приняла мировоззрение Яра. Воронок поработил жену доверием. Каждый из нас знает прелесть приобщения к большому секрету или приближенность к узкому кругу вождей. Ощущение собственной значительности не в счет: здесь речь идет о признании вас достойным миссии, о выделении вас из толпы, о наделении полномочиями. Разве можно заподозрить Елену в тщеславии? Она никогда не стремилась к собственному возвышению. Ее личность скорее искала страдания за высокие идеалы, служения достойной идее, подвижничества ради Человека. Воронок убедил ее в том, что с ним она обретает прекрасную цель в жизни и, что не маловажно для каждого человека, смысл жизни. Единственная странность в поведении Елены после замужества, которая заставляла ее друзей говорить о покорности и безволии, о зомбировании, а не о служении, заключалась в резком переходе Фроловой из православия в сектанты. Не вязался отказ от прежних идеалов с характером Елены. Правда, ее никто не расспрашивал о случившемся. А ведь Елена обязательно рассказала бы. Сколько раз она пыталась поговорить о своих новых знаниях с друзьями! Ее не слушали. Переводили разговор на другие темы, если они встречались в доме общих знакомых, находили причины отказаться от визита в гости к чете Воронков… Только Валюшка Смирнова несколько раз приходила к ней домой. Похвалила зимний сад, пирог с рыбой, пожаловалась на болезни сына, обсудила вечернее платье жены мэра и ушла.
А Елена все дни после замужества была сама не своя от счастья! Расчесывая великолепные волосы мужа, прижимаясь к его могучему телу, она страдала от ужаса, что однажды все может закончиться. Восхищение мужем все время тревожило Елену. Она была беззащитна в своей любви. И не всегда понимала, о чем с ней говорит Яр. Елена так стремилась стать достойной любимого человека, что приняла новую веру без стеснения. Тем более, что все в ней так похоже на ее прежние представления о добре и зле.
- Истина прежняя, душа моя, - говорил Воронок жене, - да что в ней людям, если они не верят ей больше. Новое нужно. Новому поверят. А ты знай: я никогда не лгу. Полной правде - свое время.
Елена силу серебряных определила как силу возмездия. О проступке любого человека узнавали сразу и наказывали по греху. Список грехов известен. Помилованных нет. Поэтому у Яра народу прибывало, а у других пастырей в храмах пусто. Ни один человек не мог укрыться ни за чином, ни за каменным забором, ни за иностранным подданством от меча серебряных. Ангел Справедливости судил в момент свершения греха, не откладывая спроса до Страшного или загробного суда. После смуты и безнадежной грубости нравов всякому понравится определенность. Детей снова можно чему-нибудь научить. Сила примера, чужие ошибки снова стали основой воспитания. А это так облегчает жизнь!
- Вблизи планеты Земля, где-то между Луной и Марсом, располагается Облако душ. Эта энергетическая смесь, нечто, определяющее духовность человека, его одушевленность, и оно, это нечто, вовсе не бесконечно. Из смеси черпают, в нее возвращаются, но и не возвращаются тоже. А главное, в этих энергиях должны нуждаться. Если Облако испытывает постоянное взаимодействие с миром, оно будет находиться в точке востребованности. Раньше Облако душ было гораздо ближе к Земле. Вот и думай, жена, - вздыхал Яр, - что важнее для людей – новая вера в душе или тотальный исход обжитых религиозных культов. Или бездушие внутри знакомой религии…
Елена соглашалась с логикой и правдой мужа. А Яр приоткрывал благоверной новые качества своей личности, посвящал Елену в тайны своей судьбы. И ни разу женщина не усомнилась в источнике информации мужа, не спросила – откуда, мол, знаешь про все? – верила!
Скоро она знала назначение каждой комнаты в Храме Справедливости, помогала контролировать информацию о жизни миллионов людей, принимала вестников и паломников. Вестники – скрытные, молчаливые люди, пополняли информационную базу серебряных. Елена имела дело с вестниками в комбинезонах. «Балахоны» шли прямиком к Яру. А вестники в плащах и накидках приходили в канцелярию Храма к хранителям.
Странно, что никто не напомнил Елене ее настороженного отношения к Авсеню, ее оценку появления инопланетянина в Светигорске. Ее будто в самом деле придавило величие многотонного идола. Нет. Все-таки с Еленой произошло то самое изменение, которое мы требуем от каждого, когда появляется повод пересмотреть свое жизненное кредо. Воронок поселил жену в своем мире. А там все было иным, даже быт. Слушая Яра, Елена впервые узнала о Нейтральных и уловила в словах мужа ноту настоящего беспокойства за людей. Для нее это было радостное открытие: у ее мужчины большое сердце, беспокоящееся о других. И еще она осознала, что у Яра есть силы защитить людей от неосознаваемой ими беды.
Мир менялся с приходом в него серебряной идеи слишком быстро. От православных вместе с паствой к Воронку перешли и церкви. Правда, иконы в них заменили повсеместно серебряными идолами Ангела Справедливости, да на колокольнях прибавилось колоколов. Отливали новый звук в мастерских серебряных под личным надзором Воронка, который в подготовленную массу добавлял щепотку неизвестного вещества и свое благословение.
Не минули изменения и исламских твердынь. На минаретах теперь стояли точные копии светигорского монумента, а в мечетях служители культа одевались в серебряные одежды и время от времени били в подобие большого колокола, извлекая странные звуки, облегчающие боль и страдания увечных.
На всех континентах теперь можно было встретить человека в серебряном балахоне и молельню с идолом от Воронка. Даже никому не доверяющий, кроме своих философов, Китай считался с деятельностью серебряных на своей территории.
Малочисленная организация семицветных, конечно, не могла конкурировать с Яром на карте мира, но в Светигорске все-таки имела кое-какой вес. Семицветные посмеивались над идолами с человеческим лицом, над колокольным перезвоном и парадами верующих, но это был смех сквозь слезы. Начитанные мальчики и девочки не могли не замечать тотального влияния серебряных на жизнь в России.
По негласному договору прежние друзья Елены старались не говорить с ней о делах Воронка, хотя Яр никогда не запрещал жене общаться с семицветными. Он снисходительно взирал на их малочисленность с высот сплоченности и громадности собственной организации. Надо отметить, что Яр также никогда не чинил препятствий деятельности семицветных, не призывал к борьбе с ними. И никого поступки Воронка не удивляли. Будто терпимость к иному взгляду на вещи была привычна в здешних местах. Никто не анализировал причины такого благодушия более сильной общины. А вот семицветные, напротив, были воинственно настроены по отношению к серебряным, всячески выпячивая несомненную связь серебряных с Федеральными Смотрителями и Главным Администратором. В ответ – тишина. Не было необходимости вступать в полемику. Если молчит Воронок, то пикировки или беседы по душам с его женой не имели смысла. Видимо, так думали жители Рабочего района, по совместительству семицветные, урожденные приятели Фроловой.
Ставский редко упоминался в доме Яра. Его деятельность не интересовала вождя серебряных. Но Елена с некоторых пор внимательно следила за фамилиями приговоренных к наказанию. Она боялась, что в списке грешников мелькнет знакомое имя. Заканчивался 2007 год. Как было не бояться?! Ее приятели постоянно попирали твердыни! Они способны на авантюры. Но время шло, а семицветных в грешники никто не зачислял. Экзекуторов тоже никто не преследовал ни по Уложению, ни по Кодексу. И это Елену уже не удивляло. Хрупкая душа ее обрела, наконец, под собой почву. Сомнения и метания Фроловой легли в основу принципов Елены Воронок. У нее изменился цвет глаз: беззащитная сероглазость уступила место вишневой глубине.
2
Жена очень близко стоит к делу мужа. Даже, если она знать про эти дела ничего не хочет. Все равно знает. Или подозревает. Или чувствует. Жена – это звание домашнего ясновидца, который, не имея информации, все знает про своих. Особенно про своего.
Такие соображения руководили Андреем Николаевичем, когда он собирал сведения о Елене Воронок. Он - единственный из окружения Любимова обстоятельно беседовал с ней на этические темы. И Ставский понял почему Воронок выбрал Елену в жены: помимо внешней красоты, женщина сохранила необыкновенную чистоту помыслов.
- Как могла сохраниться такая личность в наше сумасшедшее время? – задавал себе тревожные вопросы Ставский. – Как увернулась эта женщина от объятий алчности? Почему не упаковала свое тело, не прикрепила ценника и не продала его за карьеру, за дворец в дальней стороне? Почему никого не полюбила за долгие годы одиночества? – И сам себе отвечал – Ждала равного себе. Человека, которого можно полюбить на всю жизнь. – И вздыхал, таясь ото всех. – Почему не меня?
Андрей Николаевич безмерно уважал Елену Фролову-Воронок. Он и сам не заметил как интерес к личности женщины перерос в восхищенное любование ее статью. Ставский полюбил страстно и безответно. Состязаться с безукоризненным Яром он не мог. И отдавал себе отчет в безумии своих мечтаний. Но его трезвый ум искал неправду в чувствах. Он подозревал себя в тотальном соперничестве с идеологическим противником, которое заставляло желать жену своего врага. Ведь Фролову он знал давно. Как говорится, мог приударить за красоткой первым.
- Что за натура такая! – ругался Ставский на себя. – мужчине всегда указывает женщину другой мужчина.
Но Яр Воронок выбирал своих женщин сам. Без посредников. И жену выбрал себе сам. Кажется, именно самостоятельность в личной жизни, независимость от суждений толпы больше всего дразнили Ставского в характере Воронка. Он так не смог. Теперь он уличал себя в потугах на равенство с Воронком, признавая его женщину достойной любви.
- Он выбрал. Оценил Елену и дал ей статус. А я полюбил вдогонку. Трусливо. Если повезет, то слава Казановы мне обеспечена, а не повезет, никто не посмеется: с кем соревноваться-то вздумал!
Яр Воронок знал от жены о беседах с предводителем семицветных и поощрял ее на встречи с Андреем Николаевичем:
- Чем больше людей знает о наших помыслах и делах, тем лучше. А Ставский – сильный человек. Может быть очень полезен.
И Елена искренне просвещала Ставского, смущая ум и сердце офицера ФСБ.
3
Междумирье.
Ворон ждал партнера в междумирье. Энергетическое облако сдвинулось, Нейтральные снова замечены вблизи Желтой звезды. Он нуждался в сообщении, которое скорректирует его прогноз или подтвердит его полностью. Наконец, человек появился.
- Здравствуй, отец.
- Здравствуй, сын.
И двое крепко обнялись.
Длинные темные волосы скрыли их лица от нескромного взгляда чужих. Они были одинаково высокими, бледными, черноглазыми.
Академик Структуры Ворон, инструктор по межпланетным кадрам, созидатель прогресса в самых отсталых уголках Вселенной нарушил Устав Переноса. Это случилось давно. Из любопытства и экспериментаторского ража вопреки запрету Совета вырианин взрастил генетически нового человека. Ворону нужен был необычный и преданный помощник. Он породил его.
Яр Воронок никогда не вспоминал о своей матери. Все знали, что он родился в Якутии, далеко от большого города, что его мать звали Марфой Йеник, но никто не видел лица таинственной женщины, которой Яр был обязан жизнью. Как он узнал о существовании своего отца, с какого возраста им воспитывался, никто рассказать бы не смог. Яру казалось, что отца он знал всю жизнь, и был обязан ему всем, что имел. Но по какой-то психологической закономерности, свойственной человеку, Яр не принимал мировоззрение отца. Его разум сопротивлялся, когда Ворон касался неумолимой дланью его собственных представлений о пользе и деле, когда отец игнорировал его собственный жизненный опыт. Яр боялся признаться самому себе, что вырос тайным семейным диссидентом, что только уважение к личности отца заставляет его работать в его команде, прислушиваться к его мнению. Но сделаться слепым орудием в руках отца Яр не мог. Хотел, пытался, но не получилось.
Ворон не терпел сентиментальности в делах, поэтому от объятий быстро перешел к серьезной беседе.
- Ты полностью выполнил план?
- Да. Место специального контакта Нейтральных я блокировал, – спешно начал доклад Яр Воронок. – Другие базы Нейтральных будут обезврежены в ближайшее время. Но Облако все-таки уходит с прежней точки. Наша деятельность не достаточна?
- Спеши, сынок. К Любимову попало вещество Облака душ. Они его называют камнем Греттов. Разрешаю поделиться информацией с Любимовым. Ты готов к работе с этим «камнем»? Женщину не жалко?
- Она все сделает, отец.
- Я верю в тебя, Яр. Авсень благодарен тебе за заботу о приборах. Помогать Любимову технически он строго настрого запретил. Хорошо бы сделать так, чтобы работа Любимова была прекращена вовсе. Ну, прощай. Если что-то не заладится, встретимся у дигов. Не приведи Создатель!
Ворон еще раз обнял сына и растаял в серой мгле междумирья. Яр Воронок нажал серебряную кнопку на поясе чуть позже и через некоторое время стоял в центре маленькой комнаты Храма Справедливости.
* * * *
Зима 2007 - 2008 годов обещала быть суровой. На планете Земля год от года становилось заметно холоднее. Ученые и предсказатели говорили о смене магнитных полюсов, угрожающе близко маячивших кометах, но многие люди, в том числе и специалисты высокого класса в смежных с астрономией и метеорологией областях, думали о других причинах. Они все чаще глядели не на экраны приборов, а в глубины своего человеческого «Я», подозревая, что в их сознании уже есть ответы на вопросы науки и общества. Ответы есть… Но как же страшно сказать вслух о своих частных открыти
Специальные контакты. Часть вторая Идол
© Copyright: Елена Кабышева, 2008
Свидетельство о публикации №208031900013
Свидетельство о публикации №208031900013
Рецензии