Жандармы

                ( В строю стоят советские жандармы! )

…В один из послевоенных дней, жарким июльским летом девятилетний круглый отличник Вова проснулся рано утром, из-за того что его бабушка, выходя во двор, нечаянно задела левой ногой пустое ведро.

Ведро так затарахтело, что перебило сладкий утренний сон. А в полуоткрытую дверь пахнуло прохладой раннего утра и пением петухов. Оказывается, она встала, как это делала часто в летнюю уборочную кампанию, чтобы пойти спозаранку вместе с соседкой Катей на дорожный поворот в Калниболотку «насметать» зерна.

Дело в том, что всю ночь грузовые машины – полуторки, ЗИСы и американские студебеккеры - перевозили на элеватор с токов четвертого и пятого отделений зерно нового, обильного урожая. Машины загружались основательно: до самого – самого верха.

 Метрах в ста от их дома находился крутой поворот как раз на этот элеватор. И вот тут-то, на повороте, мчащиеся иногда на большой скорости машины, благодаря изоляции брезентом военных лет заполненные доверху зерном, все-таки теряли его – оно подчас веером сыпалось на дорогу и смешивалось с пылью, в которую ноги вполне могли погрузиться по самую щиколотку.

В то злополучное утро женщины усердно сметали вениками из лозы смесь, содержащую вперемежку с землей и камешками зерно, собирали ее каждая в свое ведро, отходили на обочину дороги и сеяли через решето. Потом ссыпали в другое ведро и опять шли, чтобы набрать очередную порцию конгломерата для сеяния.

Когда работа уже подходила к концу, вместе с восходом солнца замаячили с совхозной стороны два всадника – объездчики, которых кто-то навел сюда, на элеваторный поворот в такую рань. Они налетели на беззащитных женщин и начали орать во все горло:

- Эй, Наталочкина, высыпай зерно, а то отведем тебя к участковому!

Другой молодцевато подлетел на коне к Кате:

- Катерина, высыпай сейчас же зерно!

Он наклонился, опершись на одно стремя ногой, и хотел лихо выхватить ведро с зерном, но та ускользнула от него, тогда он развернулся, конь вздыбился, и он начал хлестать по ее спине плетью.

- Ах ты, гад, щенок сопливый, попадешься ты мне на кривой дорожке! – отбрила она его.

- Наталочкина, я что тебе сказал, высыпай зерно! - вопил опять другой

И замахнулся плетью.

- Христа на тебя нет, Кузьма! Погоди, вернутся с войны мои дети и мой дед!

- Война уже давно закончилась, так что не жди их, Анна!

 И она, и этот ретивый и наглый «жандарм» знали, что не вернуться, скорее всего, никогда трем ее сыновьям: прошло уже почти пять лет, а от них нет вестей; погибли они на разных фронтах Великой Отечественной.

Вася проходил со своей частью мимо, в сорока километрах отсюда, через Тихорецкую, да там, видно, и погиб в бою, в прикубанских плавнях.

Коля, по некоторым данным, стал разведчиком, потому что еще в школьные годы слыл знающим немецкий язык, талантливым и общительным юношей, в которого были влюблены почти все школьницы. Мало того, что он играл на гитаре и пел, и сочинял стихи, и еще во всю «шпрехал» по-немецки.

 Так что слухи имели под собой основу. За год до окончания войны прислал своей невесте в станицу Ирклиевскую письмо о том, что его представили к званию Героя Советского Союза. И больше ни слуху, ни духу!

А Витя с Красной Армией вступил в Германию. Регулярно присылал солдатские письма -«треугольники» да своему любимому племяннику красочные немецкие поздравительные открытки. Был снайпером. Уничтожил с десяток фашистов. Последняя открытка значилась 30-ым марта 1945 года! И тоже, как в воду канул!

Ну, а что касается деда – Федора Федуловича, - то он вернется, «если Бог даст». Через четыре года, из тюрьмы, где он мотает срок по 58 статье за то, что добросовестно тушил с другими односельчанами пожар на элеваторе и не знал, и не ведал, что в село войдут не советские войска, как надеялись и ожидали, а фашисты.

 А потом, когда фашисты отступят, и село займут опять наши, на него и других односельчан донесут, что они якобы помогали немцам тушением пожара, и его с несколькими другими «пожарниками» упекут, посадят на целых десять лет! Ни за что! Ни про что!

Внук помнит, как они расставались на станции, у тюремного вагона. Лицо деда врезалось в его память навсегда. Гордый крепкий, высокий небритый мужик, в рубашке с длинным рукавом, в мелкую - мелкую синюю, скорее голубую, клеточку.

 Он держал его на руках долго, столько, пока его не взяли конвоиры и не увели в вагон с зарешеченными окнами. Спасибо им за то, что они вели себя необычно вежливо: не орали, не вырывали его из рук деда, а просто сказали:

- Наталочкин, пора! Пошли в вагон!

Оттуда он еще минут пять смотрел через решетку, махал рукой, пока поезд не скрылся в сторону станции Ея. На десять лет! Ни за что! Ему было пятьдесят.

И некому защитить теперь Анну и ее почти девятилетнего внука, временно оставленного здесь его мамой Ольгой, от этих выкормышей - советских жандармов, которых отправили сюда начальники - крысы, отсидевшиеся в тылу.

И черт их знает, кому они помогали, прогоняя этих женщин, собиравших пропадающее зерно?! Советской власти? Не очень - то похоже на это! А сейчас вместо того, чтобы помочь семьям погибших, отнимают у них последний кусок добытого честным трудом хлеба!

- Жаль, что об этом не знает Сталин! Он бы защитил нас! - так думала Анна, возвращаясь домой с пустыми, погнутыми лошадиным копытами двумя ведрами!

 Она не захотела, не могла добровольно, сама высыпать собранное зерно, и пришлось-таки этим советским жандармам слезть с коней и, выхватив ведра у нее и других, рассыпать зерно по кювету, в траву, откуда только вороны да воробьи смогут его выклевать.

Всех женщин под угрозой ареста прогнали по домам. Бабушка пришла в слезах, ни с чем! Они остались практически голодными, так как собранного ранее таким способом зерна оставалось всего лишь на один - два дня.

Эта процедура добычи пропитания была не из простых. Принесенные раньше с дороги отходы они промывали, отбирали мелкий сор, особенно, камешки, а потом шли к соседке просить мельницу - крупорушку, которая представляла из себя железный цилиндрический вал с насечкой, в центре которого была рукоятка, а вал вставлялся в полый железный цилиндр тоже с насечкой. Устройство располагалось вертикально. Сверху через воронку между ними засыпалось зерно. Вращая рукоятку, мололи зерно в крупу, из которой бабушка варила кашу и делала лепешки. Так что бабушка приносила сырье, и они вместе доводили его до ума. Но в тот и последующие дни эти объездчики-жандармы лишили их этого куска хлеба.

Ему, уже третьекласснику-пионеру было трудно, просто невозможно понять, почему нельзя собрать для еды то, что все равно склевывали птицы или что пропадало, сгнивало или прорастало на обочине дороги, в кюветах, не принося никому пользы!

 Ему всегда так хотелось пойти вместе с бабушкой и помогать ей прямо на дороге, но этого она никогда не позволяла делать, так как боялась, что он может по неосторожности своей или шофера попасть под машину. Они ведь проносились иногда на бешеной  скорости, пользуясь утренним безлюдьем, невзирая на крутой поворот в сторону элеватора.

 Чем больше скорость, тем щедрее сыпалось зерно и тем больше оставалось его на дороге и в кюветах. А может быть, видя бедных женщин у дороги с пустыми ведрами, они делали это специально!? И тем обиднее было, что оно пропадало, и голодные люди не могли им воспользоваться.