Конечная остановка - Земля. Окончание

       Брагонида

- Тяжело! – пожаловался Денис До Ли. – Как будто он, как уснул, превратился в камень.
- Терпи, Барин. Ты в себе сейчас два резерва носишь… Почти два. А ему лучше так, чем гореть огнём. Пусть поспит подольше.
Картину горящих тел передал Вольду Валента, и сонное сознание встрепенулось было, но пригасло и продолжало тлеть едва заметной искрой. До Ли считала с него сон и постаралась отвести кошмар от Вольда – но нет! Вольд снова и снова горел и корчился в пламени огнемёта.
- Куда ему теперь? Вернуться-то некуда? – спросил Денис.
- Дай время. Выход найдётся. А не найдётся – дам ему киборга.
Денис содрогнулся.
Они летели к Брагониде, и у Дениса была уйма свободного времени. Он с бессмысленным выражением лица бродил по кораблю, и однажды пришёл в рубку, уселся в Вольдово кресло и сказал:
- Чем киборг, лучше пусть во мне. Будем по очереди рулить – всё же человек, не железяка. Или, может, кто помрёт.
- Он больше не станет обуревать, - ответила До Ли. – В тебе? Полжизни даришь?
- Ты сама говорила, что я живу две жизни. Дарю не пол-, а целую: ему и мне по одной.
- Это ваше дело, - печально прозвенела До Ли.
Они добрались до Брагониды за несколько дней до вылупления гусениц и застали там чёрного от тоски Бенге, испуганную Рилу и взволнованного Тота: корабли-разведчики, как и было условлено, ждали на орбите.
Валента, у которого гибель Дерева и гибель тела были разнесены во времени, сумел справиться с ударом и теперь улещивал Беню как мог, понимая, какой удар получил генерал при гибели Секвойи. Но тело-то сохранил!
А именно это и бесило Бенге. Он сохранил, стажёры – нет. Большей неудачи он и представить себе не мог. Время, проведённое в Яне, он просто потерял – даже не смог связаться с Каролем. Великолепный, авторитарный, неотразимый и удачливый Бенге был сломлен, даже заболел: у него страшно чесалось неприличное место – крестец, где под кудрявой чёрной шерстью спряталась ссадина - не ссадина, а какие-то зудящие царапины.
- Это резерв, - объяснила ему До Ли, - Терпи, пройдёт. – И не пожелала продолжить объяснение. Что скажет Бене иероглиф цзу, впечатанный в крестец? Да ничего. Почешется – и перестанет. /цзу – предок, кит./
До Ли ахнула, увидев Сад Брагониды.
- Так выросли, - грустно сказала она Тоту. – Нет. Здесь нет кораблей, способных эвакуировать Деревья. Нужно останавливать гусениц.


Весь оставшийся день До Ли облетала материк и выжигала кладки, на которые указывал Хранитель. Бенге покачивал головой: такое оружие, как у До Ли, на Идеале и не снилось. Слоник картировала местность, а затем одномоментно уничтожала кладки на территории часового облёта.


Ночь не спали. Сидели в кают-компании и молчали. Только Рила не выпускала руки Бенге, будто боялась, что его понесёт в очередное приключение. А он дрожал крупной дрожью, пытаясь сделать вид, что расслабился: дрожь помогала сохранить сознание, что уплывало куда-то: в солнце, в хвойный аромат и бесконечный сон.
Оно, наконец, встало, солнце Брагониды: белое, слепящее и маленькое, пробегающее небо на три часа быстрее, чем земное солнце. Только что оно было алым, превратило тюльпановые деревья в лес теней – и сразу стало яркой иглой. Едва на пирамидки упали первые лучи, зашевелилась земля, и оставленные в живых гусеницы самых далёких от Сада и Питомника кладок десятками выползли на поверхность.
- Такая малость всего не зъист! – бодро сказал Беня Денису. – Можно не волноваться. Сотня глистов – и чтобы такие разрушения?
Забывшийся Валента напрямик транслировал фразу Тоту, и бабочка вздрогнула, встопорщилась и ответила:
- «Глисты» - это остатки моего народа. Однако, если я не вмешаюсь, они всё съедят. Мне пора.
- Прости, не подумал, - извинился Беня. – Обидеть не хотел, хотел поднять дух.
- Дух упал, - объявил Тот и уполз к выходу.
Бенге вскочил.
- И ни-ни! – пропела До Ли. – И сиди, Рилу за ручку держи. Только твоего мяса детишкам Тота не хватало. Сиди, смотри, как питаются.
- Питаются? - Жрут! – ахнул Беня, взглянув на экран.
Компания гусениц, горсточкой в его руках начавшая путь по материку, двигалась со скоростью локомотива, пропуская через себя всё, что встречала на пути. Теперь это были уже полуметровые, суетливые, покрытые разноцветными кисточками волос чушки.
- Эй! Сбоку-то! – крикнул Денис. – Чего к Саду прёшь? В миске не доедено!
Словно услышав его окрик, шеренга, что доныне шагала плечом к плечу, двинулась веером, охватывая всё новые полосы деревьев, и к середине дня установился порядок: на каждый радиус деревьев осталось по две гусеницы. Они ели, иногда приподнимали головы, ощупывали друг друга передними ножками, даже, кажется, бодались – но затем дружно, рядышком, вгрызались в еду.
Пара, что не изменила направления, уже приближалась к Саду. Перед гусеницами в бреющем полёте пронёсся Тот, обдал их ароматом запрета, но они не сбавили темпа. Снова и снова пролетал Тот – безрезультатно.
- Не справится, сказала Рила, собираясь снова взять за руку Беню – и встретила пустоту.
- Ушёл? – шёпотом спросила она.
- Ушёл, - ответила До Ли. – Он не смог бы иначе. Он любил тебя, Рила. Не забудь.
И Рила заплакала, упав головой на подлокотник Бениного кресла: генеральша, что падала в обморок в объятьях брагонида, но Никогда Не Плакала.
Там, в центре событий, Тот упал на землю и встопорщил задние крылья. Загудел, затоптался кругами. Позади него, ближе к Деревьям, встал Беня – как был в корабле: в трусах.
- П;том напугать хочет! – вслух подумал Денис. – Они его не выносят. Ночью наш бедный Тот весь истоптался.
Плоские галоши голов трёхметровых гусениц на мгновение замерли перед Тотом – но двинулись вперёд, и Хранитель взлетел, злобно гудя крыльями. Беня пятился к Деревьям, громко топал, кричал и размахивал руками.
- Лучемёт бы взял! – взвыл Денис.
- Нельзя. Последние представители народа, - мягко сказала До Ли. – Он ведь дипломат.
Гусеницы ползли, загоняя Беню к Деревьям…
Первой пала Яблоня, и Денис завыл от боли Вольда.
- Теперь второй резерв полон. Терпи, Барин. – До Ли покачивала кресло Рилы, та впала в полусон.
Вот Ива с рогатыми цветами покачнулась – и Тот потерял высоту в полёте.
- Пал, - сказала До Ли.
Теперь – Дуб.
- Терпи, Робин, - пробормотал Денис.
Берёза. С Петрой там Любочка…
Уже Секвойя. Беня прижался спиной к Дереву, с которого посыпалась хвоя и горкой легла вокруг. Две плоских головы и острые когти челюстей: кровь Бени мешается со смолой.
- В меня иди! – закричал Денис. – Сдюжу!
- Не сдюжишь, Барин. Двое в одном – никогда, - ответила До Ли.
- В меня! – взвилась Рила. – Беня! Слышишь? В меня!
- Он не может теперь обуревать, - прошептала До Ли.
- Он обуревает меня давно. Пусть, наконец, до дна! – потребовала Рила. – В меня, Беня!
Голова Бенге откатилась, изжёванная шея заплескала кровью, но гусеница спешно подобрала лакомство.
Рила неуверенно встала, осторожно пересела в кресло Бени и срывающимся голосом спросила:
- Всё верно? Беня, это ты?
- Второй резерв, - пояснила До Ли. – Не ответит: спит в крови. Не буди, Рила, пусть отдохнёт. Это – он. Первый раз в моей жизни – смена пола! Он очень любит тебя, Рила.
Денис оглянулся на экран.
- Тот справился! – объявил он. – Они остановились.


Тоту надо было уходить. Деревья потеряны, и нет никакой надежды: резерв на Идеале тоже погиб. Теперь гусеницы съедят Питомник, и впоследствии бабочки умрут от голода.
- Хоть бы одна! – заговаривал он себя. – Тогда и другие остановятся.
Одна?! Валента ударом ворвался в сознание Пала, дал блок – и ринулся из Тота. Мгновение спустя Тота покинул Пал.
… Как жжёт огнём все кишки! Как хочется есть! Голод, жуткий голод… Валента лихорадочно жуёт и подтягивает тело за следующим куском… Стоп. Я – Валента. Мне – не надо есть. Мне надо остановить себя! Запах. Запах Тота! Омерзительная вонь… Но голод важнее… Нет, вонь! Она нарастает, бьёт по челюстям, они вязнут в еде, не раздвигаются, ножки не идут…
Гусеница взбрыкивает в воздух, нависает передним концом тела над Тотом: еда! – Нет, вонь!… Стоять! – Нет, уходить!
Правильно. Гусеница успокаивается. Правильно, друг уходит: повернулся вспять и начал сочить слюну. И я?… Это зачем? – А! Я вью кокон. Я – Валента. Я – не хочу есть. Кокон – моё дело.
Гудение мешает. Я сплю. Гудение. Мешает. Зуд.
- Валента!
- Это кто – Валента?.. Это я. Кто там?
- Тот.
- А! Сплю.
- Вернись, погибнешь!
- Погибнешь… А! Я – Валента. Тот! Ну как, они стоят?
- Возвращайся, - голос Пала. – Я уже в Тоте.
Валента уходит. Жаль. Спать так уютно…


Они остановили всех гусениц, и теперь те лихорадочно закукливались на голом обгрызенном стволе тюльпанового дерева, свисали гроздьями. Ствол кренился.
- Рухнет! – решил Тот. – Всё зря.
Крест разведчика подлетел в последний момент, подхватил падающий ствол, а Рила натянула растяжки.
- Ну, Тот, - сказала До Ли. – У тебя есть народ - и пара Учителей в придачу. Я смотрела: эти двое дружно ели, всё – пополам. Каждый откушал всех Деревьев.
- Без Ивы Валенты, - расстроился Тот. – Глуповатыми будут. Нечуткими. Какие же это Учителя?
- Тот! Пошевели ганглиями! Валента и Пал гостили в гусеницах!
- А! – сказал Тот. – Может быть…
Рила баюкала спящего в ней Беню, ей не до того, а Денису объяснить, что «может быть», не соизволили.

       И Петра

- Я возьму тебя за руку, сказал Любочке Зет. – Получится быстрее.
Он вытеснил Петру в дальний угол сознания и вовсю ухаживал за прекрасной ведьмой. Надеется… Ну-ну. За руку – это верно. Только кто кого возьмёт? Любочка ради науки сама ему эту руку оторвёт, только бы освоить «хождение по пузырю».
- В Новый Город! – объявил Зет. Мигнуло, и они очутились в центре площадки среди пентаклей.
- Это что? – изумился Зет. – Я тянул не сюда.
Петра прыснул, а ответила Любочка:
- Это – Петля.
- Почему перекосились связи? – возмутился Зет. – Твои штучки, Петра?
Петра начал было язвить, но дикая боль ожога, так знакомая ему по бытности носатым усатым Витькой, только десятикратно усиленная, свернула сознание вокруг крохотного светящегося стерженька.
- Эрманика! – белыми губами прошептал Петра. – Скорее!
Он пульсировал в боли – белой, едкой – языки пламени ели его тело, лопались глаза, а он всё кричал – и шли часы: огромный циферблат со стрелками, что прыгали сразу на четверть оборота. Три часа – удар боли; шесть часов – огонь; девять – вгрызающаяся в боль игла холода, и сердце останавливается… где у него сердце?.. ещё терпи, до двенадцати… Петра эмбрионом разгибает тело… где у него тело?.. вышел… жив… И стерженёк внутри него стал колом, Берёзой, что обволакивала, исчезала… «Вольд!» - пульсировало сознание, прыгая по циферблату вокруг Дерева.
Зет корчился и выл от боли Петры, Любочка держала его за руку и звала Петру на поверхность сознания.
- Что - «Вольд!», Петра? – повторяла она. – Тебе нужно к Вольду?
«Тебе нужно к Вольду? - загудело эхо в свернувшейся матрице, - К Вольду? К Вольду?».
Цикл снова двинулся по циферблату: три… шесть…девять…
Любочка шлёпнула на шею Зету второго эрманика – и Петра совершил невозможное: перевёл вопрос в ответ:
- К Вольду!
- Ну, так пошли! – твёрдо сказала Любочка, прижавшись к Зету всем телом. – Иди, Петра, я с тобой!
До Ли тихо ахнула, когда в кают-компании объявились эти двое.
Любочка поражённо взглянула на Тота, тряхнула головой и сказала Денису:
- Ты нужен Петре, Вольд.
- Они обожжены, жрица, - крякнул Денис. – На Идеале сожгли Деревья и их тела. Петра потерял своё тело.
Рила откинулась в кресле и грубым голосом сказала:
- Ну-с, четверо с нами. Один Робин болтается неизвестно где.
Любочка уставилась на неё – и ахнула. Пожалуй, даже в этом виде генерал, что умрёт, подавившись берцовой костью мамонта, глубоко впечатлял.


Прошёл месяц, необходимый Тоту для воспитания «своего народа». Медленно-медленно возвращались к настоящему Вольд и Петра, и Любочка делала всё возможное, чтобы придать им силы. Зет и Денис уже поняли, что для Любочки существенны лишь эти двое, а она и сама не могла разобрать – кто ей ближе. Пусто было без обоих сразу. Предложи выбрать одного ценой другого – не смогла бы.
- Любовь и дружба близки, малышка моя, - сказала ей Рила. – Может, ты путаешь?
Малышка! Знала бы Рила, через что прошла эта «малышка» там, в Новом Городе…
- Любовь – моя профессия, - оборвала её Любочка, с каким-то странным удовлетворением наблюдая расширившиеся глаза Рилы. – Мне путать нечего. Теперь я – жрица, я чую эти ваши «матрицы», и одни мне близки, другие – нет. Эти оба мне близки… Не забудь, я ведь даже не знаю, как они выглядят, а мне – всё равно… Они уже никогда не будут «выглядеть», и, может быть, только я смогу принять их такими.
До Ли засмеялась.
- Вот что значат женщины на корабле: про любовь говорим… Для меня это - вера и верность. Не уверена, что дружба даст обе составляющих. Друзья иногда не верят, и часто неверны – просто потому, что у них своя жизнь. Друзей берут за понимание – в те редкие минуты, когда их вера и верность с тобой. А любят постоянно, вот и всё. Рила любит Беню – но и дружит с ним. Это лучшее, что может подарить судьба.
- Женщины! – возвысил голос Беня, свободно распоряжавшийся телом Рилы. – Неужели больше поговорить не о чем? Дел невпроворот, а мы тут сиднем… Рила! Твой лунный цикл меня достал: мне всех растерзать хочется. Скажи какую-нибудь гадость, а то причин не нахожу.
- Солёненького поешь, - злорадно пропела Любочка, но Рила в то же время мысленно ответила:
- Я люблю тебя, Беня! – И общий разговор прервался.


Зет с Денисом увлеклись планированием действий на Лисавах: Зет не желал сохранять планете название аталантов, а родина Дениса ещё на Земле звалась Лисавы. В их планах немалое место отводилось Киборгу, чья лояльность была подтверждена в переговорах. Теперь До Ли известила Киборга о причинах исчезновения Зета с Любочкой, и озадачила его судьбой боевого козла и, главное, Крила. Лисавы ждали новых друзей – Илья всё еще готовил армию, а Сопротивление Аталантии нуждалось в сведениях Зета. Им простой действовал на нервы.
А Петра с Вольдом просто лежали в их сознании двумя свернувшимися котами, но коты те чуяли присутствие друг друга, и потихоньку начинали просыпаться.
Активно жили, пожалуй, только Пал с Валентой: они перебрались в тела Учителей и наслаждались невероятными ритуалами, что сопровождали взросление бабочек. Им почему-то захотелось – а Тот и До Ли очень обрадовались, поскольку ущербная Ива молодой смены Тота теперь получала поддержку от матриц.
Пал иногда вспоминал кошмар своей роли на Идеале – но с каждым ритуалом память блекла, стиралась ритмами висцеральных ганглиев Учителей, и в конце концов в сознании Пала осталась лишь схематичная картина событий. Ущёрб эмоциональной сферы был преодолён… Вот только идеал его, «Бэмби», тоже сник и заместился всё той же Любочкой.
Да, дорогие стажёры, да. В вашем полку брожение: одна любимая женщина на всех – это как-то не очень…
Зато Беня выл волком и регулярно ругался с Рилой из-за полного застоя в делах. Его успокоили лишь вести с Идеала: за восстановление порядка взялся глава Тайных, а в его рациональный ум Беня верил больше, чем в прихотливо изогнутый интеллект Кароля.
- Что с Деревьями? – спросил Беня у До Ли. – Их что, больше нигде нет?
- Боюсь, что так, - отвечала она.
- И как мы теперь жить будем?
До Ли фыркнула.
- А как вы до них жили? Сядете в корабль и слетаете в гости. Будете судить-рядить, выбирать-смещать, голосовать и орать с трибуны. Создадите Империю. Пройдёт много-много поколений, прежде чем…
- Что?
- Да ладно. Потом как-нибудь.
Именно этот разговор разбудил матрицы Вольда и Петры.
- Киборг сказал – мы связаны, люди и Деревья, - сказал Петра Вольду. – Он говорит, что Лисавы – новый полигон. Из людей там родится несколько рас. Одна из них – Пастыри. Наши Пастыри – это потомки прежней расы гуманоидов. Мол, все гуманоиды идут одним путём.
- А как с идиотами быть, он не знает?
- Да, вроде, недолго осталось. У них там какая-то хромосома почти разломилась. Он считает, что надо их отселять на свой материк: пусть размножаются друг с другом. Что жалеть территорию для своих потомков? Глядишь, и они расу создадут.
- Вряд ли Крил сможет жить самостоятельно: полезет на горку и сверзится.
- Это глупости. Тогда ведь Крил под гипнозом был. А так он вполне ничего: за себя постоит… Но Денису придётся объяснять своим людям – а Заветы? БабМаня? Потребуется подготовка.
- А ещё какие расы? – заинтересовался Вольд.
- Не сказал. Сказал – молод. Сам поймёшь.
- Это о Земле, До Ли? – неожиданно спросил Вольд, и она ответила:
- Да, связь есть.
- Больше ничего не скажешь?
- Рано. Погоди.
- Куда уж позже, - возмутился Петра.- Мы уже духи бесплотные, ничего не можем, таскаемся приживалками в чужих телах. Можно унизить сильнее? И вообще, я в теле не женился, не влюбился, и по пузырю не ходил. Так хотел!
До Ли назидательно сказала одним из самых детских своих голосков:
- Ты, Петра, от рождения эрмаником укушенный. Суёшься в воду, не зная броду. Это ты-то не ходил? Ты принёс вас сюда: совершил прокол слоёв – трёх, заметь! – и, что называется, вознёсся, да ещё и Любочку перенёс.
- Это Берёза! – недоверчиво сказал Петра.
- Она к тому времени уже сгорела, - ответила До Ли. – Любочка включила в тебе посыл, а перенёс – ты.
- Зет, - упрямился Петра.
- Зет считает, что летает. По пузырям ходить – это ходить по Вселенной, в измерениях и слоях. А они ползают по планете и называют это полётом! Пусть тешатся – им другого не дано. Но ты – ходишь по пузырям. Я – свидетель.
- Отпустите нас с Денисом! – взмолился Зет, вытесняя Петру. – У нас дела на планете: мы по ней ползаем. Летайте, пожалуй, без нас. Дай им киберов, пусть трещат локтями и мигают глазками. Мне мой паразит осточертел. Меня родина-мать зовёт. А они пусть с Любочкой целуются, если ей смазка на устах не претит.
Денис вздрогнул и посмотрел на Зета.
- Говори за себя. Я и обождать могу – выход получше поискать. Жаль, Петра, я уж занят, тебя принять некуда. Вон, Тот же принял! Почему не я?
- Потому, что он брагонид, - неудобопонятно ответила До Ли. – Лети с разведчиками, Зет. Они тебя до поворота подбросят, а из Новегорода сам… пузырнёшься. Только… когда пакостишь аталантам, не забывай, что яблочко от яблони… Они – твои родители.
- Эй! Эй! Дама! Не порть мне международные отношения! – забеспокоился Беня. – Любой партнёр в кармане фигу держит.
- И Тот? – поинтересовалась До Ли.
- Нет, - удивился Беня. – А правда! Нет!
- А ты сам?
- Я? Иногда. Без этого нельзя.
- Вот будущее, - мысленно сказала До Ли Петре и Вольду. – Из-за этого и будет вам не один путь. С фиги дел не начинают, господа дипломаты. Фига – оружие обоюдоострое. Вернётся в потомстве – не наплачетесь…
Куда Петре голову приклонить? – вслух продолжила она.
Рила подмигнула Любочке.
- Я эрмаником укушенный – возбудился Петра. – Я тебе такой лунный цикл устрою – тут всё вверх тормашками встанет.
- Потерпим, - захохотал Беня. – До Ли? Много ли у тебя тарелок? Ух, покидаемся!
Зет отбыл через час.

       Возвращение

Вот и закончился период ожидания: Тот, наконец, отозвал Пала и Валенту и торжественно прошествовал на корабль. Он был спокоен за Учителей и юных бабочек, мог оставить их без страха – потому, что им не нужен был больше Хранитель: хранить было нечего. На месте Сада осталась круглая голая площадка. У Тота теперь лишь одна задача: возродить Сад. Покинув новые слои, вернуться в старые – на Землю, к Диким Деревьям. По пути он надеялся устроить судьбу Пала и Валенты – До Ли сказала, что вся пятёрка и Беня должны быть едины. Поэтому До Ли летела к Ницце, к Робину.
Что она знала? Каждый из этой экспедиции мог только гадать, но До Ли уже доказала им, что к её словам следует прислушиваться.


Тот, кто был отделён – Робин - этот месяц прожил в чаду забот о чужой жизни: ставил шары с ночесветками и учил их кормить; сидел со Строителями над задачей получения энергии без вмешательства в энергию рек и морей; разбирал с виноградарями правила возделывания сельскохозяйственных культур, что не замедлили появиться. Вечерами таскался окапывать и обнимать взглядом единственный дикий кизил; составлял таблицы съедобных и ядовитых растений и грибов… это Робин то, что терпеть не мог работать в теплицах!
Транспорт с Идеала ушёл с заданием привозить семена и книги: Робин не знал, что теперь с Идеала можно привезти разве что школьные учебники. Ночесветки могут всё – но не всё может Робин. Здесь – субтропики: любимая смородина не вырастет, любимая малина в загоне, земляника тоже держится с трудом… Он занимал всё своё время, оставив работу с людьми Фреду и Юргену.
Фред, что побывал на Идеале в объятиях Кароля и поучаствовал в космической битве, стал особо уважаемым консультантом.
Бурлили сёла, люди меняли род деятельности, щипали, как могли, Вонговых представителей и заменяли своими.
Юрген женился! Хотел тихо, но тёща устроила великий пир, и Юрген потерял привлекательность в глазах некоторой части женской половины населения. Робин присутствовал на свадьбе, видел их несколько истеричное веселье и думал, что, когда падает с плеч мешок непосильных проблем, люди впадают в эйфорию и начинают совершать глупости, подсознательно желая что-нибудь понести – ну, хоть флажок! После на флажке появляется лицо любимого лидера – и пустой мешок начинает заполняться рухлядью…
Их мир, их рухлядь. Дурость предков разгребли, свою дурость оставят потомкам. Робин – дипломат. Он установил отношения, решил вопросы торговли, он хорошо знает местные условия. Всё!
Уходил подальше в зеленечник и удил в ручьях форель. Устал. Устал от ожидания встречи, когда в нём разочаруются – но не делал попыток предупредить ситуацию. Вольд вышел на связь лишь раз, принял блок и обещал быть. Никаких деталей.
Ладно. Жди, Робин. Тоскуй, Робин.


Обезглавленная военная машина Иризоны продолжала работу: Куратор Иризоны, Глава Совета Пастырей Орвин не счёл нужным сообщить на планету о гибели их траспорта: вот вернётся из карательной экспедиции, тогда и сообщит об их геройской гибели и, заодно, о своей мести. Однако сам Орвин всегда готовил два корабля – ради именно такого случая: невозврата первого до установленного срока.
Срок прошёл. На Ниццу был послан корабль «с секретом», как любил его называть Орвин. Инженеры Иризоны добились его благосклонности, разработав этот «секрет».
Теперь корабль завис на орбите Ниццы, и автоматы начали подготовку оружия. Разведчик До Ли вынырнул из перехода совсем рядом.
Уставшая за месяц в тесном помещении, надоевшая друг другу до чёртиков команда сейчас дружно сгрудилась у экранов. Рила, Любочка и Тот не видели Ниццы, а Денис мечтал о винограде… каждому – своё.
До Ли назидательно вещала о современном положении Ниццы благодарным слушателям, когда корабль начало трясти.
- Жёсткое излучение. Тревога. Ритм излучения сбивает настройку автомата. Ручное управление невозможно: автомат не отключается, - ледяным голосом сказала До Ли. – Мне не подчиняются двигатели. У меня нет для вас скафандров! Я так давно была одна… простите.
- Наладить можно? – спросил Вольд.
- Излучение в двигательном отсеке превышает допустимую норму облучения. Я не смогу вас вылечить. Сидите здесь: здесь защита получше. Я теряю высоту, ухожу с орбиты. Может быть, снизимся – и избегнем действия этого фрегата. Похоже, он с Иризоны: я не встречала фрегатов в современном флоте Пастырей. Оружие новое. Неизвестно.
- Или упадём и сгорим, - мрачно сказала Рила.
- Может быть, - ответила До Ли. – Если Петра не справится.
- А он что? – заволновалась Рила, оглядываясь.
- Любочка уже в отсеке: прошла по пузырю. Я и охнуть не успела. Ага! Денис, бегом в рубку. Вольд, бери управление: Петра справился.
Бледная Любочка возникла в кают-компании и отправилась к креслу.
- Умнее придумать не могла? – сердито набросилась на неё Рила.
- Я была в болотах. Я прошла Плато. Мёртвые лучи и так во мне. Чуть больше… А потом… с меня достаточно - еженощно гореть вместе с Петрой. Самой себе – и вам – я этого не желаю.
- А Петра разрешил? – с трудом ворочая языком, спросил Беня.
- А его спросили? – подавленно сказал Петра. – Перенесли - и велели починить. Починил – обратно унесли. Как ручную обезьяну.
- Лучше бы я, - передал Тот.
- Вы все не успели бы. – Можно было подумать, что До Ли плачет. Может ли плакать матрица? – Нас могла спасти только Любочка.
Тот беспокойно зашевелился на своём насесте.
- Фрегат вспыхивает – передал он. – Ещё оружие?
- Лазер, - сказала До Ли. - Будем его уничтожать… Он, похоже, охотится не за нами: ему планета нужна. Не волнуйся, Вольд там уже вовсю трудится.
Цепочка ослепительно белых шаров рванулась от Слоника к фрегату, украсила иллюминацией его поверхность, и корабль начало корчить, выламывать: все шары потянулись к одному, уцепившемуся около носа. Трассы, что некоторые из них прокладывали по поверхности корабля, начинали пылать пурпуром. Другие шары словно присосались к поверхности фрегата и тянули свою добычу к носу. Обшивка раскрылась лепестками, как затейливо очищенная кожура апельсина, и тогда носовой шар рухнул в глуби корабля.
- Ох, рванёт! – азартно взвизгнула Рила.
Трудно было назвать это действо «рванёт» - в космической тишине запылало солнце, и вдруг не осталось ничего, ни лепестка этого апельсина - лишь блеклая точка, рассыпавшаяся облаком.
- Я боюсь тебя, До Ли, - торжественно передал Тот. – Ты страшна во гневе.
- Бойся Вольда. Это он решил играть по-крупному, мой автомат отключён.
- Там были люди? – спросила Рила.
- Вряд ли. Наверняка это автомат. Я попала под его удар случайно, как мешающий наводке объект. Он попытался тряпкой вытереть меня со своего экрана… А целил - в населённую зону.
- Да что им далась эта Ницца? – удивилась Любочка.
- Там Робин, - коротко ответила До Ли.
- И что? Они так его боятся?
- Не так. Они хотели бы, чтобы его никогда не было.
Любочка покачала головой.
- Ну, стажёры, вы у меня все особо опасные, - Бениным басом сказала Рила. – Горжусь.


Робин встретил их на космодроме: обнялся с Денисом, поклонился Риле и Любочке, покружился, разведя руки, перед Тотом… Рила отшатнулась.
- Ты погиб на Идеале! – прорычал Беня. – Я видел глазами Пала, как горело твоё тело. Кто ты?
- Не хватает: «Изыди!», - вмешался Вольд. – Мне не понятно твоё возбуждение, генерал… Я знал, что Робин в своём теле. И, кроме того, мы видели Робина в прошлый раз, когда вынимали его из рубки. Здесь, на Ницце, ему пересадили матрицу из трупа в собственное тело. Я даже завидовал. Правда, я думал, что тут телепортация. Но тогда чему же было гореть, а, Робин? Есть идеи?
Ещё бы не быть… Беседы с Вольдом периода пребывания Робина в теле Поля были довольно лаконичны, а после - свежеприготовленные пейзажи Ниццы попадали в блок как обычный для планеты пейзаж.
Бери-ка ты блоком, дорогое Яблочко, слишком долго всё рассказывать. Бери блоком всё: и комплексы, и догадки, и реалии Робина. Уж этим-то гриб ходячий может тебя обеспечить… И думай: матрицы у всех у вас есть, а вот тела - нет и такого.
- Ты прекрасно справился, Робин, - сказала тем временем До Ли. – Ты на редкость хорошо справился.
Вольд транслировал блок, и все занялись анализом.
- Это протез, - сказал по размышлении Вольд. – Ночесветки изготавливают протез для матрицы. В конце концов, чем протез хуже ноги? Он помогает ходить. Получается, Робин в выигрыше. Он – при своём теле, не то, что мы, паразиты.
Любочка увлеклась идеей и стала донимать Робина расспросами: как, когда, что почувствовал?
А ничего. Уснул Полем, проснулся Робином с голой задницей. Вокруг Поля одни хрустальные кусты росли, а Робин возник вместе с некоторым минимальным набором растений, что постоянно обогащался, и ныне вполне тянет на мир Идеала. Пумы разве нет, а другие звери тоже объявились.
- Ещё протез. Теперь – планеты, - восхитился Вольд. Они считали тебя всего – от сознания до ДНК. По ДНК проследили эволюцию, через сознание взяли форму и экосистемы.
- Одно проверил: съедобные растения пригодны в пищу людям… Не мне, я имею в виду, – аборигенам. Значит, химия повторена, – сообщил Робин. – Я над проблемой ночесветок голову сломал. До Ли! Что ты о них знаешь?
- Что знает гуманитарий о жучках? Знаю, что планеты для вас заселяли ночесветками, чтобы адаптировать среду к поселенцам. Идеал – помесь своего мира и мира Земли.
- А у нас нет ночесветок, - удивился Денис. – Знать не знаю.
- Лисавы – прародина Пастырей. Там всё возникло в эволюции, а не копировалось. Ваше там – только то, что вы завезли с собой. И вы, и
привезённые животные и растения - мутируете. Место эволюции человека – Земля. Там тоже нет ночесветок.
- За тысячу лет на Идеале мы тоже наполовину ночесветки, - предположил Петра.
- Вопрос не ко мне. Мучай Киборга. Это его конёк: он и разработал идею тиражирования миров.
Бене надоели теории, когда не решён главный вопрос.
- Марш к реке купаться! – велел он Риле. – Может, у меня критические дни закончатся, стану светиться и размножаться тарелочками.


До Ли открыла люк: идея купания обуяла всех членов экспедиции, кроме самой До Ли. Неплохо бы – но как это выглядит, купание в реке космического разведчика?
- Ты не рискнёшь? – спросил Вольд.
- Пастырей ночесветки не тиражируют. Проверено. Я не знала, что вам сделали исключение. Обычно отказывают всем представителям разумных рас.
- Так мы неразумные, - фыркнула Рила. – Наши мозги в счёт не берут – тиражируют, словно ручных попугаев. Пантеру, вон, тиражировать отказались. Она, верно, умнее.
- Молодец, - прошептала им с Беней До Ли, - неизвестно, повторится ли с ребятами то, что сделано с Робином. Пусть будет над чем пошутить.


- Эксперимент вечности! – объявил Петра, заводя Любочку в воду. – Эй, типография! Штампуй, что ли!
Ничего не произошло. Рила с Любочкой замёрзли и стыдливо полезли из воды. Денис терпеливо стоял по горлышко и дрожал крупной дрожью. Снаружи, конечно, субтропики, а вода с гор: ледяная.
Тот подполз к воде и окунул в неё лапку. Застыл холмиком: вроде, заснул. Посидел так, пока не вылез злой Денис, и улетел к кораблю. Всё зря.
- Я знаю! – бодро сказал Петра. – Мою сложную натуру скопировать нельзя. Не то Робка: он у нас примитив.
Подавленные неудачей, выполнили долг: нанесли визит новому царьку Фреду, пожали руку начальнику милиции Юргену, вежливо поинтересовались, не было ли разрушений от луча фрегата Иризоны – и лишь потом рассказали о бое.
- Видел! – похвастался Юрген. – Две звёздочки рядом, а после – одна. Это – ваша битва? Впечатляет!
С иронией. Не бывал ты, Юрген, и на метр выше Стены, не знаешь ты ничего. Вот если бы хрясь дубенем – понял бы.
- Спасибо! – расчувствовался бывалый космонавт Фред. – Мы и не пикнули бы – поджарились. Вы у нас герои. Памятник вам сделаем напротив Робина: «Героям космоса – от благодарных жителей Ниццы».
- Из оргапласта? – хихикнула Любочка. – Оранжевый?
- Из породы, - не понял Фред. – Ну, той, из которой «конфетти» надробили: красивая, кристаллы один в один! Переливается. У нас из неё надгробья делают.
Благодарим покорно. Надгробье героям! Ну что за народ!
А после – не спали. Очень уж хотелось в свои тела – уснёшь ли тут? До Ли терпела-терпела их вялые бессмысленные беседы – и убаюкала.
Петра летел над водой, как бабочка: порхал, кружился, кажется, даже пел что-то без слов. Слов – не было. Потом – не было чувств, кроме падения во что-то мягкое и податливое, где он барахтался скорее от наслаждения, нежели от страха. Потом он лежал в этой перине. Не спал: видел свой мир, свой любимый Идеал, а после – рощи Берёз, сады Яблонь, Дубравы и леса Мамонтовых деревьев… это что?.. а, Секвойи. Одна-единственная Осина в его сне рождала целые леса из корневых отпрысков, а Ивы роняли ветки в воду, те укоренялись, прибитые течением к берегу – и река текла в аллее из шариков Ив. Где может быть такое? Священные Деревья – толпами? Какой-то питомник… «Земля!» - сказало сознание и уплыло в сон без сновидений.
Петра проснулся на берегу и толкнул Вольда:
- Осиной его зовут! – возбуждённо прошипел он. – Помнишь то Дерево? Безымянное?
- У нас бы спросил, - вяло откликнулся Валента. – Тот это имя знает… Эй! Ты погляди!
Заверещал Петра, вскочил на ноги, дёрнул за руку Вольда:
- Не спи, телепень! Событие имеется! – и с сомнением протянул: - Ладно мы все, но Беня без трусов погубит наш имидж! Чистая обезьяна! Как же мы к кораблю пойдём?
Вольд открыл глаза и улыбнулся.
- Именно здесь они мёрзли, - сказал он. – Повторим их подвиг?
Они вчетвером ринулись в воду и разбудили Беню.
- Отряд, стройсь на помывку! – взревел он и побежал в воду купаться. – С тиражированием вас, стажёры.
А Любочка блаженно спала, раскинувшись на койке – впервые за месяц никто в ней не ворочался и не болботал.
«Наверное, так бывает после родов», - подумала она сквозь сон, но не проснулась. Радостно.

       Идеал

На Идеале поднялось Сопротивление. Никто из Тайных не думал, что их военная подготовка пригодится отнюдь не в борьбе с насилием Пастырей – а в полицейской акции на планете. Принять и простить кровь и огонь там, где Канон утверждал основы гуманности, Тайные не могли. Неожиданно оказалось, что беда смыла лак зависти с селян – и против Гололобых встали все. Отрядам не удалось рассосаться и исчезнуть – сами Пастыри построили такую систему регистрации населения, что любой новый человек оказывался на виду.
Под прикрытием Пастырей отряд Ангела отступал к югу, в непроходимые мангровые заросли побережья, а Хрюшу загнали к горам, к тем самым шахтам, с которых всё и началось, к космическим военным заводам. Что тысяча человек измученного жёстким преследованием отряда против десятков тысяч заводчан и шахтёров, не поддержавших когда-то идею Ангела? Заводы и шахты были городами, где никакие Хрюши одержать победы не могли. Не то – столица: малочисленный академический центр со столь же малочисленной новоиспечённой Стражей.
Но Ангел тогда выбрал столицу не сам по себе – его действия контролировал Совет Пастырей, и операцию поддерживали четверо помощников Орвина. Пастыри никогда сами в бой не вступали, однако сейчас, когда отряды попали в клещи преследования, сочли нужным сохранить эти две боевые единицы отморозков, рассчитывая пополнить ими скудеющий сексуальный потенциал Иризоны.
Пастыри готовили эвакуацию отрядов и ждали транспортов с Иризоны. Покуда живы эти четверо – гибель Совета Пастырей ничего не меняла. Они не знали о событиях на крейсере: просто Орвин замолк, что он часто делал, испытывая их самостоятельность.
Отряд Хрюши привлекал их больше, и было решено начинать эвакуацию с него.
Тем временем на планету вернулся транспорт Сола, и Куратор запросил у Пастырей полномочия, потребовал доложить о планах.
- Твои у нас полномочия! – грубо ответили ему. – Ты лишён полномочий ввиду необходимости карательной экспедиции. Потерял планету – выполни долг чести.
Долг чести для них – умереть и выдать матрицу Совету.
Долг чести для Сола… каков он?
Сол вновь ушёл на орбиту, вторично испугав горожан исчезновением Башни Пастырей.


А Кароль, передав бразды правления главе Тайных Василю, занялся двумя неотложными делами: укоренением наломанных веток Деревьев и восстановлением Янова госпиталя. Проблемы медицинские решали ученики Яна, уже поднаторевшие в огнестрельных ранениях, но осталась ещё проблема биологическая: здесь медики разводили руками.
Дело в том, что отряд Саши ударил тогда, когда боевики Ангела начали жечь пациентов госпиталя, и прицельным огнём по огнемётчикам заставили отойти тех из них, кто уцелел. Тем самым «дело» Ангела не было доделано, и из-под обуглившихся тел Саша вытащил одного парня ещё живым. Опознать его не было никакой возможности, парень был в коме, с ожогом восьмидесяти процентов тела. «Смертник», - сказали врачи.
Семь веток, потерявших листья, со сморщенной корой, и одно сочащееся сукровицей тело – вот задачи Кароля.
«Надежд никаких!», - сказали бы все, кроме Кароля и Бени. Их надежды обладали собственной жизнью и тянули своих хозяев за собой – в пекло ли, в рай?
- Не мучил бы, - предложили Яновы ученики. – Если выживет – не поблагодарит.
- А ты смерть поперёд не кличь, - разъярился Кароль, тряся белобрысой косой и обводя скрюченным пальцем весь консилиум. – Ты, как и я, жизни служишь. Так служи, а не решай за Господа, кому жить, а кому… жить. Ян в гробу перевернётся! Ученички!
Он забрал тело из госпиталя и подключил к резервному аппарату жизнеобеспечения, что перед нападением боевиков заботливо закопал за трубами вверенного ему имущества истопник Академии.
Теперь ветки стояли в растворах стимуляторов, тело плавало в аппарате, а Кароль сидел рядом и видел, что живы и те, и другое. Живы, но в коме. Кароль ничего не мог сделать – просто ждал.
Вышел на Связь Беня с Ниццы.
- Получили тела у ночесветок, - передал он. – В телах – все стажёры. Ночесветки создают протез тела.
Протез?! Связь коротка – иначе пока не умеют. Телеграфным стилем надобно уместить всю информацию. Протез!
Кароль почесал в затылке – и поставил ветки в ручей. Через день он положил в ручей красное тело. Ну, ночесветки! Кароль без вас, почитай, не справился…
Первой укоренилась Яблоня.

       Стажёры

- Когда Вольд в теле, все девушки – его! – пожаловался Петра. – Ну вот что ты, Любочка, в нём нашла?
- На Ваню её похож, - заметил Денис.
- Похож, - согласилась Любочка, покраснела и рассердилась. – Хочу – смотрю. Я же вас не видела.
- Вот и смотри на меня! – потребовал Петра. – Ты меня выносила, выбросила – и дело с концом? Я так не хочу! Где мои цветочки на лугу?
- То «смотри», то «не смотри», - прыснула Рила, – кабы не мы с Робином, ты, небось, до сих пор бы голой задницей сверкал!
Любочка отмахнулась.
- Тебя, Петра, я знаю теперь, как себя, - сказала она. – Я на себя в зеркало подолгу не гляжу: зачем? Ты ведь тоже меня до дна узнал, и не цветочки у тебя в голове, а клетка для Любочки построена. Близнец ты мне, Петра. Не сын: сына так не узн;ешь.
Беня встревоженно посмотрел на Рилу, но та заулыбалась:
- Брось, Беня. Для меня всего страшнее была твоя непредсказуемость. Чуть-чуть больше тебя узнала: теперь я буду жить спокойнее.
- С грибным протезом? – тяжело брякнул Робин.
- С любимой матрицей, да ещё в родном теле, - отчеканила генеральша. – Уберите комплекс неполноценности, стажёр. Ваш генерал с вами.
Брагонид долго разглядывал всю шестёрку и, наконец, изрёк:
- Все как тюльпаны – одинаковые. Где кто – не различу. Одевайтесь в разные цвета. Рила розовая. Её – знаю. А запахи ваши так меняются, что вы перепутываетесь совсем.
Прихотью Тота они теперь напоминали табор, зато соблюли интересы партнёра: любимых Пала и Валенту он стал различать издали.
А Денис собрался домой. Собственно, все они собрались домой. Тот летел дальше – в поисках Деревьев.
- Ну как, жрица? – спросил Денис. – Со мной, или с ними?
- Вера и верность, - задумчиво ответила Любочка. – Пожалуй, Барин, я с тобой.
У Вольда защемило сердце. Конечно, трудно расставаться с Денисом: врос в него, привык. Да и Любочка…
- Я буду! – пообещал он. - Разберёмся на Идеале, и я прилечу…
Неправда, Вольд. Наверное, неправда. Тот ведь летит на Землю. А ты?
- Никто ничего не забыл? Лисавы – не ближний свет. Может, меня сэкономите? Корабль старый, – капризно сказала До Ли.
- Сразу двоих? – понял её Петра.
- Сможешь. И сразу – обратно. Мы тебя ждём здесь. Игры с движением оставим пока…
Петра обнял Дениса и Любочку, те оглянулись, качнули головами – и исчезли.
Робин сильно удивился.
- Видишь, боевитый ты наш оргапластовый статуй, как бывает? – Рила взяла шефство над Робином, пытаясь вылечить его от одиночества. – Раз – и нету!


До Ли как раз объясняла Робину, что такое «ходить по пузырям», когда вновь появился Петра.
- Она умирает! – хрипло сказал он. – Я изнутри понять не мог, что это. Теперь вижу: она получила такую дозу, что не сможет её вынести. Денис-то давно понял, а мы про неё… забыли.
- Год-два, - подтвердила До Ли. – Второй год – тяжёлый. Денис с ней останется… Вольд?!
Вольд медленно оседал на пол, изламывался, растекался лужицей. В лужице побежали голубые огни ночесветок, и До Ли спешно наклонила пол в систему уборки и выпустила ночесветок: Вольда не стало.
- Почему? – просигналил Тот. – Вы все теперь так?
Рила схватила Беню за руку.
- Отозвана матрица, - предположила До Ли. – Возможно, живы Деревья?
Тот закружился в танце, остальные напряглись. Куда они теперь? Опять в демоны?
Вот она, перед глазами, та смерть нынешнего тела, что так пугала Робина. Раз – и нету, как только что говорила Рила… Ну что же. Нет – так нет. Что останется? «Оргапластовый статуй», и где-то - мятущаяся матрица.

       Идеал

Едва Кароль посадил Яблоньку в огромный горшок, тело обожжённого начало проявлять признаки жизни: заплывали глянцевой розовой кожей голые красные мышцы, топорщились чешуйки меняющегося покрова наполовину сожжённых век и губ, подёргивались конечности, прогибалась спина – и Кароль срочно вызвал медиков, чтобы они сняли болевой шок. За неделю человек обрёл сгоревшую кожу, и теперь спокойно спал под обезболиванием.
Крохотная Яблонька не смогла запретить дурацких действий – морфий остановил считывание матрицы, оставил тело наедине с ночесветками, и тело выполнило задачу быстро и неряшливо. Да, он был жив, Вольд, человек Яблони, но от Вольда там осталось двадцать процентов сохранной кожи. Всё остальное было сплошным уродливым розовым шрамом – свидетелем гибели Сада. Яблонька вырастет - но та, прежняя, сгорела, как сгорела кожа Вольда, и боль всего Сада заросла его розовыми шрамами…
И настал день, когда он сумел разлепить опухшие веки и щёлочки глаз выглянули в мир. «Синие, – всхлипнула медсестра Света, – Это Вольд!» – и убежала плакать в кусты.
Кароль удивился. Чего это она? Ах да! Кажется, её прочили в жёны кому-то из стажёров. Нет! Она – жена их сокурсника Миши. Ну да! Гаечка. Плакать-то зачем? Это же Вольд! Живой!
- Вольд у меня, - сообщил он на Ниццу, где зачем-то задержался Беня. – Восьмидесятипроцентный ожог. Выжил калекой. Укоренились Ива и Яблоня.
Пал нахмурился.
- А меня почему не взяли? Ива-то укоренилась!
До Ли нежно проворковала:
- А ты – единственный, Пал. Твоё тело не выжило. Ты же видел его!
Казалось бы, грустная весть, а все вздохнули с облегчением. Калеками стать – теперь как-то не хотелось.
- И как он это выдержит, наш первый парень на деревне? – спросил Валента. – Одно дело – демоном, другое – уродом в своём теле. Ему плохо, ребята. Лететь надо. Теперь окончательно ясно, куда: на Идеал. Там и Деревья, и Вольд. Моей Ивы нет… но Вольд меня тянет, как маленькая собачка на большом выгуле: почти волочит. А вас?
Все почувствовали то же. А Тот рвался к черенкам: как же, без слюны Хранителя им, может быть, плохо!
До Ли переслала сообщение Киборгу и спросила о состоянии Любочки.
- Она в Подворье, - ответил Киборг. – Спасти её может только Родина.
Этого До Ли не знала. Да, человечеству нужна Родина. Но чтобы смертельно больной человек выздоравливал там?.. А Любочка не захотела остаться с ними, ушла умирать в Подворье. Год у неё есть. Год – и потом не спасёт ничто.
И самой До Ли – хватит ли резерва на этот год? Да ещё на этот полёт?.. А могла бы она оценивать свои возможности, кабы Любочка не вывела их из-под удара фрегата Иризоны?
- Мне нужен год на Идеале, - сказала До Ли, и Тот обрадовал её, закружившись: ему тоже нужен этот год, Деревья нуждаются в Хранителе!
Они простились с Ниццей и ушли на Идеал: тяга Вольда становилась нестерпимой.


Он не говорил, Вольд. Он сидел у ручья рядом с мокнущими черенками Берёзы, Дуба и Секвойи и молчал. Если задавали вопрос – отвечал глазами: да – нет. Синими глазами прежнего Вольда. Глаза состояли как бы из двух частей: те, знакомые, ясные и весёлые, - и новые, что смотрели сквозь тебя, и тебе хотелось обернуться
Сожжены голосовые связки – но это пройдёт, прокашляется. Можно говорить шёпотом – но он не говорит. О чём? То, о чём думает он, никому не интересно, а их хлопоты далеки от него. Вольд – уходит. Кое-что доделает – и уходит. Сегодня ещё дрожат ноги… завтра.
С кровью и смертью, с чудовищами, рождёнными тут, на Идеале… с Хрюшей сладит дед Василь – глава Тайных. Глава Тайных – его дед! Что же есть человек, если дед прячет от внука такое? Холил, лелеял, учил и воспитывал – и прятал?!
Робка. Попал в переплёт, психовал, не ведал судьбы – и прятал! Герой, спаситель-избавитель – и изгой. Такой, каким стал сам Вольд. Хочет ли он показаться людям таким? – Да нет же! Их память – памятник ему прежнему. Она сломается – и не останется того Вольда. Умрёт матрица Вольда в человеческой памяти…
Приходил Миша, вернувшийся с Ниццы. Сидел рядом. Хорошо сидел – просто глядел в воду. Так бы все. А лучше – никто.
Ну вот, ноги не дрожат.
Вольд ухватил край горшка и потянул свою Яблоню туда, где ей место. Кароль бегал вокруг, кричал, махал кулаками – Вольд увёртывался и тащил горшок на пепелище – туда, где росла Яблоня-мать, а потом по-звериному, ногтями, копал яму, пока Кароль не сообразил и не присоединился с лопатами. Вдвоём быстрее.
Вывернули Дерево… ветку… из горшка, засыпали корешки пеплом Яблони, и Вольд показал Каролю на Иву и Осину.
Вот и всё, что он должен сделать: показать им, что самое слабое и нежизнеспособное взрастёт на родном пепелище.
Слаб ли он как дитя Яблони? – Да нет. Здесь он нормален. Слаб ли он как дитя Земли? – Именно. Когда-то они с бабушкой мечтали найти Землю просто так – для радости, для любви, для памяти. А теперь тот, чистый, интерес стал шкурным. Значит, Вольд не успел: надо было начать раньше, и судьба не стала бы гнать его плёткой.
Скоро здесь будут все: До Ли, Тот, Беня и ребята. Где Денис и Любочка? Их Кароль не упоминал. Ах, Слоник! Ты давно знала, что Вольд полетит с тобой на Землю. Пров;дение? – Да! Полетит!


Когда-то он думал про расщеплённый мозг. Теперь, когда ему нужно понять, зачем, собственно, Земля и в чём состоит Закон Вселенной о планетарной зависимости, стоит вернуться. Не зря он тогда вспомнил о расщеплённом мозге, включив ускоренный цикл времени: возможно, вопрос один.
Где наибольшие потенции к видообразованию? На Лисавах. Какие силы определяют временные циклы, ритмику в сознании? – Ритмы планеты-хозяина данной биологической жизни. Гравитационные воздействия окружающих небесных тел, из которых главное – Луна.
Древние хроники связывают Луну с подсознанием: вот и пласт отдельного времени. Есть сознание – матрица, и подсознание – «резерв» в терминах До Ли. На Лисавах нет крупной Луны, зато есть несколько маленьких, с очень сложными законами взаимодействия. Если каждая даёт свою временную характеристику, то «расщепление» мозга у лисавцев – не на два, а на много вместилищ матриц.
Там эволюционировали Пастыри, там они обрели свои магические свойства, но зарубили их в корне, вмешавшись своими интеллектуальными лапами: генной инженерией. То же сейчас повторяют аталанты. Итогом стали одноплановые, рациональные до невменяемости, наивные до глупости современные Пастыри. Зато их шары-вирусы отлично вместили это убожество.
 Их атависты – До Ли, Сол, Киборг – сохранили кое-что из древних свойств.
Что происходит сейчас? Чёрные Пастыри – новая генерация, многомерный мозг, владеющий ритмами лун. Чувствовать ритмы – со временем, в эволюции, значит использовать. И они – маги. Они используют напряжения связей лун и вытворяют незнамо что – просто путём резонанса своих многих «я». Лисавцы клана Дениса тоже считали ритмы лун, и способны к картированию местности. Наконец, телепатия и телепортация – общее направления развития свойств как в Новом Городе, так и в Подворье, у Пастырей и аталантов: то есть, не зависит от расы.
Наверное, Кароль бы объяснил это через генетику – и ладно. Он бы ткнул Вольда носом в радиацию и сказал, что не надо выискивать ничего иного. А неправда это! Радиация – фоновое давление. Есть, конечно, и у неё резонансы… но мало. А планетарное окружение – это «матрица», сквозь которую давит радиация и бьёт уже в определённые точки. Кстати, это воздействие может влиять и не на генотип, а на уровне реализации: на развитие нервной системы. Тогда оно не будет наследоваться и исчезнет в следующем поколении, буде родят его в других условиях… Ладно, проехали.
Сейчас важен набросок причин. Из него следует: смена места жительства на другую планету – источник дисбалансов. Если синхронизирующие мозг воздействия в новых условиях слабее и монотоннее – будет стагнация, как на Ницце, вымирание пород и сортов, снижение качества работы систем органов у людей. Если эти воздействия сильнее и разнообразнее – будет мутирование, изменение сознания и образование… новых рас? Так, видимо, думает Киборг. Планетарная зависимость при этом проявляется ещё сильнее.
Так кто же наименее зависим? - Пастыри, потратившие последние силы на ликвидацию гена этой зависимости, уже имели наибольшие шансы! Сами они – люди космоса, ибо единственный план, оставшийся им после всех дуростей самосовершенствования, - план сознания – поддержать проще, нежели сложные волны многомерных сознаний.
Так зачем Земля-праматерь? Ведь тысяча лет уже приспособила людей к их планетам рождения?
Затем, что та Луна – источник базовых ритмов, что сбились в новой среде и уничтожили опыт прежних поколений!
Покой – великое слово. Покой – это поддержка предков, врезанная в людей – история, писанная буквами на линейках, разлинованных Луной. Линейки сдвинулись, буквы расползлись, хаос сменил стройные конструкции, что возводили поколения до катастрофы. Память, врождённая память, исчезая, либо ведёт к деградации, либо к новообразованию неизвестного знака: то ли уродов, то ли гениев.
Вот что ищет Вольд: рай. Земля – это рай. Отчего он стремится туда? От усталости; от гигантского груза современной информации, что шевелится в основании черепа и давит к земле; от ущербности? – Он просто хочет провести форматирование своего диска: своей мятущейся матрицы. Там, на Земле, как в компьютерном докторе, в волнах врождённых ритмов он возродится. Ну же, До Ли! Где ты? Не пора ли завершить дела и вернуться? Вольд готов. Он ждёт.
Сдавая дела, можно сказать: планета Лисавы в руках Дениса, Зета и Киборга. Что сделал Вольд? – Соединил их. Нужен ли Вольд теперь? – Нет. Нет!! Не его дело – решать судьбы. Главное – развязать узел… и связать снова, получше… Планета Идеал – в руках деда, Бени, Кароля… Сола?
Сола! Опасно! Знают ли они, как опасно?


Транспорт обрушился на зеленечник, едва не задев свежепосаженную Осину… вещь в себе – Дерево, но для чего?
Вольд не шелохнулся. Солу надо – сам прибудет.
Транспорт не менял облика и накренился, навис над Вольдом в какой-то слоновьей беспомощности. Тогда Вольд встал и приказал люку открыться. В шлюзе лежал Сол. Сол?!


Пастыри, Пастыри! Существа одной идеи, вы не видели, что творят с вашего благословения люди Иризоны. А они – творили Уловитель. Пока ещё слабенький, пока ещё направленный лишь на разрушение, он оказался оружием, более опасным для Пастырей, нежели для людей, потому что человек может потерять разум и опереться на тело, на бессознательное. А вы всей своей эволюцией отрубали мешающее ясному сознанию, складывали яйца в одну корзину, и теперь хороший психотрон – ваша гибель… Там, где человек потрясёт головой и продолжит путь на неверных ногах, там вы – погибнете.
Итак, Сол ушёл на орбиту, рассудив, что Пастырь Зекр, что отвечал ему давеча, напомнив о долге чести, командует здешними бандитами, но никаких космических средств, кроме лёгких платформ, на настоящий момент не имеет. Если он рассчитывает на помощь крейсера – пусть рассчитывает и дальше. Вряд ли он может предположить, что крейсер погиб. Однако, поскольку на планете за дело взялся Василь, и бандитов гнали по материку, как баранов – за Пастырями может придти транспорт. По сводкам Василя, бандиты не использовали никакого серьёзного современного оружия – значит, Пастыри не задействовали главных сил… но могут.
Что может сделать Сол? – Ждать на орбите корабли подкрепления. Жаль, что погиб разведчик, но и транспорт Сола не был обычным и был оснащён кое-какими техническими новинками Идеала, разработанными горными инженерами. Ясно, инженеры и не подозревали о возможности применения их изобретений в военном деле: людям Идеала не следует знать агрессии… Да, это, конечно, в прошлом, но всё же. Так что корабль был оснащён в нарушение всех Пастырских правил, втайне от людей, самим Солом.
Он фиксировал точку выхода в слой, расположился рядом и стал ждать. Если бы его противником была До Ли, такое ожидание могло обернуться вечностью: До Ли умела менять слои в любой точке пространства, почему, собственно, и стала главным врагом Пастырей – методом не поделилась. Остальные Пастыри летали по старинке – прокол в точке, и вечное ожидание лобового столкновения. Как повезёт. Поэтому-то они и контролировали все космические полёты, и давали разрешение на точное время рейса на основе данных единого диспетчера.
Сол и До Ли о своих полётах не извещали. Оттого Сол – неблагонадёжен. Сейчас он – прямой враг. И хорошо. Надоело кривить душой, жить не хочется.
Мигнуло в переходе, возник транспорт и начал стандартную процедуру расхождения, запросив Сола: «Кто такой?». Автомат объявил об отсутствии опасности, краем сознания Сол уловил переговоры транспорта с Идеалом. С Зекром, с кем же ещё, если резидент и Куратор Сол в переговорах не участвует… И Сол начал готовиться к спуску на планету, сбивая настройку, отключив автомат, переходя на ручное управление. Самоконтроль задрожал было, но был снесён лихорадочным мельтешением в мозгу одной идеи: «Сесть во что бы то ни стало».
Крохи подсознания – атавизм, свойственный летающим Пастырям, застопорили руки, и Сол с изумлением увидел неприличный кукиш правой руки. Затих шёпот в мозгу; Сол, наконец, взглянул на экраны и понял, что ещё чуть-чуть – и он врежется в землю на полной скорости, да ещё на территории Академии.
Замигало в глазах лицо До Ли – той, живой, что рассталась с жизнью, намеренно уйдя в матрицу. Теперь она Слоник, душа корабля…
Матрица – не поддастся! Решай, Сол, время не терпит. Тысяча лет искушения бросить всё и уйти… Вот сейчас, только что – фиг вам, а не долг чести… И теперь – матрица в корабле?!
Да! Рука распустила кукиш и чиркнула ногтем большого пальца по подключичной впадине, где извечно жил хрустальный шар – все его знания, мысли, надежды, его лицо и тело шар был готов принять в себя вот уже тысячу двести лет… Теперь – принял. Удар по панели похож на движение в морской воде – рука ползёт через гигантское сопротивление желанию жить – или чинно опочить в некрополе… Это – нарушение высшего порядка, и он… это… сделал!!
Матрица легла в гнездо панели и приняла управление. Замигали приборы, включилось торможение, выверилась точка посадки. Поздновато. Удар, скрежет. Наклон транспорта. И вялое тело Сола ползёт к шлюзу. Умирать не страшно: он уже умер. Он – корабль по имени Одинокий, повреждённый корабль, так и не вступивший в битву из-за контроля противником сознания пилота. Он не выполнил задачи и сел на землю… Он – Сол.
Вольд вынес его на руках и положил туда, где сидел сам: в центр треугольника из трёх тощих прутиков, что когда-то станут Деревьями, а сейчас – вроде проростков зеленечника. Спрятались. Хорошо.
- Я умер, - сказал ему Сол, скорчившись в позе эмбриона.
- Ты жив, - удивился Вольд. – Говоришь ведь.
- На исходе первый резерв. Я – умер. Второй резерв… Не хочу в некрополь. Я их презираю. Они утратили расу. Вместо того, чтобы изменять себя, полезли выводить себе тела из разумных гуманоидов! Создатель не стерпит. Их уже меньше сотни, и дети не рождаются… Вольд! Сейчас ты видишь, как умирает целая раса. Не хотел бы я быть на твоём месте.
- Можешь принять блок? – спросил Вольд.
- Попробую. Резерв слаб. Давай.
Умирает? Да, он враг – но именно он начал движение людей к самостоятельному развитию. Он создал Тайных! Это сказал Кароль, и от этого Вольду тоже хочется умереть: люди не нашли сил. Сол ждал тысячу лет – и создал Тайных. Неужели и люди угасают?
Что дать в блок? Тьфу, Вольд! Ты сейчас – человек Вселенной. Сол – тоже. Не начинают дипломатии с фигой в кармане… Вольд дал в блок всё: всё, что узнал за это время, всё, что сделал. Умираешь, Сол? – Вот тебе пожитки на дорогу к Создателю. Вот итог трудов твоей расы.
- Ты понял, что вы не умерли? – спросил Вольд у Сола. – Чёрные Пастыри вырвались из пут химеры аталантов. Они все летают! У них есть дети: свои дети! Умираете вы, но Создатель вернул расу к жизни. Радуйся, Сол…
А вот мы… Мы – на распутье. Куда пойдём – тем и станем. Вы надеялись создать породы, а создали заповедник человеческих недостатков. И снова вмешался Создатель! Деревья противны вам потому, что они… как и я теперь… граждане Вселенной. Они не видят – крылья у тебя, или открытый ротик, они видят душу и разум. Если оставить только разум… так уже было: вышли вы. Если только душу… Не знаю. Может, теперь это я. Но такую цену мы – Деревья – заплатили за единение Мира.
Сол поднял голову.
- Она трясётся на ветру! – показал он. – Она трепещет!
Вольд проследил его взгляд.
- Тебе открылась Осина? Я рад. Я любил тебя, Сол – и остерегался.
- Не хочу быть кораблём, - попросил Сол. – Коснись красного пятна на панели в рубке, принеси мой шар!
Коснуться пятна? Ты не рассказывал этого когда-то, Сол. Может, включится самоуничтожение корабля, и вновь не останется Деревьев?
Коснись пятна, Вольд.
Не надо, Вольд.
Он – человек Мира. Осина открылась ему! Коснись пятна, Вольд…
Вольд нёс хрустальный шар и думал. Вот она, матрица духа. Душа Сола уйдёт вслед за телом.
- Не уйдёт, - сказал Сол, прочитав мысль. – До Ли дала мне третий резерв. К сожалению, поздно.
Он взял шар и положил его у стволика Осины.
- Прими дар, - мысленно прошептал он, и Осина задрожала, шарик задымился и исчез.
- Приняла, - наклонился Вольд к Солу. – Приняла же! Слышишь?
Мёртвое щуплое тельце с огромной головой. Ротик открыт. В крике? В улыбке? Где ты теперь, Сол, основатель общества Тайных?.. «кто вам целует пальцы? Куда ушёл ваш китайчонок Ли?»…
Вольд закопал его под корнями Осины и ушёл в транспорт: он и кривой годится для боя. Итак, вы Пастыря - психотроном? А чем мы вас?


- Не спеши, До Ли! Он в точке перехода! – хором сказали они, и Беня прикрыл рот рукой и уставился на стажёров.
- Дался вам этот Вольд! Мы к Деревьям летим! – крикнул Пал, тыча рукой в разъярённого Тота, что призвал переводчика.
- Яблоня, - мягко напомнила До Ли. – Яблоня, Тот.
И Тот поник в своём углу и загородился крыльями.
- Обойдём. - До Ли сменила курс. – Будет здорово в него вмазаться. Все проблемы Пастырей решим за них.
Искорёженный транспорт Сола висел в точке перехода поблизости от транспорта Иризоны – иного здесь быть не могло: До Ли считывала диспетчерские данные.
- Сола нет, - сказала До Ли тоненьким голоском. – Умер. Ушёл.
- Это Вольд, - кивнул Беня.
- Тебе больно. Мы с тобой, - грустно сказала Рила. – Он был другом?
- Он мой муж, - ответила До Ли. – Мы расстались тысячу лет назад, но он – мой муж.
- Что говорят в таких случаях, До Ли? – спросил Петра.
- Таких случаев нет. Такой – один. Ты – уже сказал.
Тот сделал круг по кают-компании, гудя крыльями.
- Спасибо, Тот. Вернёмся к нашим баранам. Вольд под прессом психотрона. Я вмешаться не могу – получим огонь на себя.


- Крил хороший! – напевал Вольд, наводя орудие. – Дядьки плохие! Бах!
Трассы ракет – как бисерный дождь. Бисер клюёт иризонский транспорт. Рикошет, рикошет, рикошет, есть попадание, рикошет. Ага.
- Дядьки плохие! Крил хороший! – Вольд дубасит по месту попадания «розой» - большой ракетой в ореоле мелких минок, что присосутся вокруг. – Бах! Взз! И плюмп!
Гравитяга транспорта завязана чуть не узлом. Кувыркаться тебе, плохой дядька, до скончания века.
Красный луч срезает его гравитягу. И ладно. Плохие дядьки – чего хорошего ждать? Зато есть координаты орудия. Бах!
Луч гаснет, и яркая белая звезда сотрясает транспорт Иризоны.
Ещё бах. Туда же – ещё. Дядьки плохие.
Крил хороший. Самоходка пробилась в развороченное отверстие и поползла по нутру корабля противника. Сама бах! Сама! Транспорт кувыркается – а ей-то что? Ползёт. Бах!
Ну вот. И гипноиндуктор подавили. Спасибо, Крил. Помог. Теперь – Вольд… Вторая команда самоходке. Рубку – к чёрту, пилить надо. Самоходка ползёт под бронёй как зудень, бьёт в технологические отверстия, колеблет броню.
- Потрошим тебя, драгоценный! – Вольд играет симфонию на орудийной панели. – Гайки, винтики!
Вольд слышит, как чмокает самоходка, выдирая ослабшие крепления – и разверстое брюхо корабля начинает сыпать детали.
- От роя! Мусору накидали! – Вольд подаёт назад ракетными двигателями, и с удовлетворением видит белесые вихри улетающего из транспорта воздуха.
- Чпок! – Вращением скрученной гравитяги разбрасывается содержимое бывшего транспорта, и теперь это не корабль - это диск, кольцо. Фаэтон.
В голове возникает Петра.
- Как ты прошёл психотрон, мясник?
- Дурачка не взять. Крилом я их. Пусть-ка они в зелёном желе попсихотронят. Похие дядики! Бах! Кшил хоосий!
- Гигант. Готовился?
- Сол подготовил.
- Умер Сол.
- Ушёл. В Осину ушёл, Петра. Наш он, Сол. Он – седьмой. Теперь мы едины.
У курсантов мурашки по коже. Вот почему говорили хором!
- Вообще-то я босой, гравитягу ободрали, - признаётся Вольд. – Вы меня, случаем, не спасёте? А то впору Денисушку кликать…


Прошёл год. Уже не слышно пальбы на Идеале: ушли с планеты Пастыри и забрали боевиков на транспорт, прорвавшийся к планете, пока Слоник эвакуировала изуродованный корабль Сола. Однако До Ли предупредила их возвращение: оставила в точке перехода паразитный адаптер, и он внёс возмущение в курс вражеского транспорта. Куда забросила его точка перехода, оставалось только гадать. В окрестностях населённых планет он не объявился.
- Полумера, - сказала До Ли, - лучше бездействия. Аннигилировать – это повредить слой, драться… кто знает, какие ещё сюрпризы создала Иризона. А так – отсрочка. Создатель знает, через сколько лет и где они появятся. Может, лет через пятьдесят – тогда и будете решать. Готовиться к их визиту нужно уже сейчас. Женщин у них нет, не размножатся… Плохой выход, но – выход.
Иризона затихла и больше не присылала кораблей – то ли исчерпала ресурс, то ли испугалась. Корабли собирали на космических заводах Идеала и, разумеется, теперь Иризона не могла рассчитывать на пополнение флота. Хотя… фрегат не был собран на Идеале. Опять «но», и многообещающее «но».
Сопротивление впервые осознало свою силу, которую, казалось, и девать теперь некуда – но Василь предложил своих ребят в администрацию вместо ставленников Пастырей. Сол тех отбирал, или не Сол – теперь не вычислишь, так что администрация в полном составе прошла переподготовку и мирно трудилась на заводах и в полях, а ребята из Тайных спешно изучали науку управления.
Беня с печалью пересчитал по пальцам новый выпуск, потерявший большую часть курсантов в бою за Академию. Все курсы лишились значительной части студентов, и ближайшие выпуски обещали быть мизерными. Это теперь, когда космическая экспансия только начиналась!
Он посадил на транспорты всех пилотов дальней разведки, сохранив связь лишь с Брагонидой.
Большинство из оставшихся в живых Пастырей были из разряда «неблагонадёжных», и не стали покидать своих планет после упразднения поста Куратора. Совет Пастырей возродился лишь для того, чтобы препровождать матрицы в некрополь. Умирающая раса сторонилась Чёрных Пастырей с Лисав – то ли из зависти, то ли из-за охватившей Пастырей депрессии – явного знака близкой смерти.
Беня произвёл стажёров в дипломаты и разослал по планетам. На Идеале им было нечего делать. А там – кто удивится, увидев живыми тех, чьи обгорелые трупы оплакивал весь Идеал?
Новоиспечённые дипломаты погрузились в жизнь планет – и обнаружили одно странное свойство своих тел.
- Ты не пробовал отрастить усы? – спросил как-то Петра Вольда, и неожиданно понял свою бестактность: кожа Вольда вряд ли теперь могла произвести на свет что-либо, кроме редких тонких щетинок. А потому заторопился:
- Никаких надежд. Я пытался подстричь волосы – назавтра снова длинные. Здесь так не носят, и я выгляжу идиотом. А усы в Новом Городе – знак мужчины! Нет! Не растут, хоть убей. В зеркало гляжусь – щенок щенком, словно и не было этих испытаний. Морда розовая и глупая. Пампушечка какая-то, а не мужик!
- Многого хочешь от ночесветок, - ответил ему Вольд. – Скажи спасибо, держат твой облик, что считали с той юной матрицы, да и резерв в интеллекте дали. Вот если бы ты не обучался – что бы запел?
Петра взвыл, поняв, что и такое со временем может случиться.
- Сколько у нас времени? – спросил он Вольда.
- А сам определить не можешь? Столько, сколько сам решишь. Долго ли можно гулять подростком среди взрослеющих людей?
- Приклею усы и буду носить лысый парик…
- Яйцеголовым станешь: твои-то волосья – да под парик?!
- Всё! – объявил Петра. – Займусь магией всерьёз, благо Киборг рядом. Пусть обучает меня вместе со своими: Хольгерами, Харретами и Хрен его знает… ами. Зет уже сюда прибыл, на обучение. В целях укрепить революционный процесс. Даже помирился: сказал, что женщины способны погубить самую крепкую мужскую дружбу.
- И ты дружишь?
- По-мужски: с оглядкой. Может, из-за спины какая дева вынырнет, и он тут же погубится…
- Фига в кармане?
- Зачем? Остерегаться – это не значит задумывать пакость ближнему. Глаз третий врастопырку, а не фига в кармане. Сие – иное. Попчик его блюдёт, но и я страхуюсь. Долго ты там сидеть будешь? Пора бы к нам, Дениса подбодрить.
- Нет, - как всегда ответил Вольд. Нет, дорогие. Вольд остался на Идеале. Может, и нужен он на Лисавах, но помнил глаза друзей, когда выбрался из транспорта. Тогда он понял свою инакость: транспорт Одинокий заразил его мизантропией. Нет и не может быть человека, способного без дрожи видеть его лицо. Так зачем, спрашивается, такое лицо показывать? Рождать в мир страшные сны? Вызывать к жизни жуткую память? Нет. Вольд остался.
Тот и До Ли тянули время, преследуя какие-то свои цели. До Ли даже исчезла куда-то почти на полгода. Он – ждал, потому что имел теперь лишь одну цель: Землю. Родину. Панацею. Он хотел вернуть её человечеству ради будущего.
Его грусть видела сквозь века: затаившуюся Иризону; случайно добытые, трофейные военные унискафы на эйфоричной Ницце; отряды Ангела и Хрюши под руководством Пастырей где-то, откуда есть возврат; неуловимых аталантов и жертвы мёртвых лучей на Лисавах.
Планеты теперь связаны ими воедино, наступил век открытий, торговли, смешанных браков… взлёт. А Вольд, хоть убей, видел посадку – неизбытые ещё кровь, смерть, огонь… потому что Родина была слишком далеко, и они не чуяли своего родства, принимали гостиницу за дом, сожителей – за родню, а родню – за врагов… Вольд мечтал принести человечеству Землю.
Он оставался единым центром информации: друзья слали ему блоки с Лисав, Брагониды, Ниццы; Беня добавлял по своим каналам Бродвей и Васюки, Аркадию и Миттвайду; череда новых планет с их обитателями росла и ещё будет расти: всё это по силам Вольду. Но не собственная активность.
Уставая, он уходил в зелёные сумерки сознания Крила, и тогда не откликался, не ел и часами сидел у юных Деревьев. Лишь Тот делил его одиночество, и иногда, когда Вольд выключался надолго, кормил его мёдом, как гусеницу Учителя, и купал в ручье.
- Он похож на Деревья, - сказал Тот До Ли, когда та возвратилась. – Иногда мне кажется, что его надо поливать. Моя слюна, во всяком случае, ему полезна.
К концу года прилетел навестить Вольда Робин, что носился теперь с идеей кремнийорганической жизни: нашли на Ницце большое количество соединений кремния, и вся Империя… будущая, конечно… обрела посуду.
- Кремния нет на остальных наших планетах потому, что его исчерпали! – волновался Робин. – Вероятно, первая жизнь была иной химии.
- Тогда бы его было много, - охладил его пыл Вольд. – Трупы ты не учитываешь? Осадочные породы?
- Почему нас расселили по планетам, где кремний редок?
- Спроси у Киборга. Я не знаю.
- Зато я думаю, что они ушли с планеты, съев её всю! Как саранча!
И это приятное предположение. Если так, то можно представить себе их возврат к родной кормушке…
- Я думал, унылее меня не бывает, - фыркнул Робин. – Да я живчик рядом с тобой! Взял бы в руки свою депрессию. Утомляешь.


С Брагониды вернулся Валента – он собирался на Землю в поисках своей Ивы. С бабочками остались Пал и Рила.
Кароль уже получал последние наставления от Тота, когда пришёл транспорт с Лисав с посылкой от Дениса: огромным термоконтейнером. В глыбу льда было вморожено тело Любочки.
«Возьми её с собой, - писал Денис. – Она сдала работу Ване: он теперь жрец. А ей – тут не выжить. Я подумал – может, ты прав про Родину? Киборг с тобой согласен. Возьми её с собой. Не принуждай – беглые рабы горделивей Барина. Я – принудил. Хитростью заморозил, с помощью Киборга, – меня она уже не простит. Прощай, Вольд. Передай привет Земле от меня и БабМани: сияние над могилой видно даже из Старгорода».
 «Торгуй ураном, - ответил ему Вольд. – По дешёвке торгуй, не мелочись. Избавляй землю от груза. Прощай, Денис. Петра с тобой – ты не одинок. Беру её и помню твою пословицу о рабах. Принуждения ей не избежать: моё лицо не пришло в норму и всё так же отталкивает людей, а я там буду мозолить ей глаза… Создатель вас благослови».


       Вольд. Прощание

Всегда любил концентрироваться на одной задаче. Грешен. Видимо, именно из-за этого мне досталась судьба, сталкивающая лбами не одну, а целый букет задач. Сейчас, сбросив гнёт тех времён, я смотрю на себя, того, и пытаюсь представить – как это было? Я ведь действительно походил больше на растение, но изредка, всплесками, включался в жизнь и даже мог мыслить. Резерв, сказала бы До Ли. Резерв резерва?
Тот не признался, но я подозреваю, что он меня изредка поливал – это когда мой резерв забывал, кто я такой.
Мы летели обычным путём – не шли по пузырю – из-за того, что в Тоте, во мне и в Любочке всё ещё жило тело… В Валенте? Здесь – вопрос: тело ли, собственно, грибной протез? Как Петра обходил это противоречие, мне до сих пор не ясно – но на то и существует Петра, чтобы случались нереальные события: это его роль.
Долгий перелёт, изолировавший меня от Бени со товарищи спустя пять переходов (и у меня, следовательно, есть границы влияния), отнюдь не способствовал моему «очеловечиванию». Когда мой резерв принимался требовать мысленной пищи, я вцеплялся в До Ли и Тота, и они мигом загружали меня под завязку, после чего можно было высаживать остатки Вольда в горшок ещё на два-три перехода. Однако тогда я понимал, о чём они толкуют… тогда. Не сейчас. Нынче я – просто человек, и уж не взыщите.
Так вот, беседовали о Земле. Долгими космическими ночами, вместо вязания носков. Итог помню, аргументы – увольте.
Значит, Земля – колыбель всех рас. Слабые возражения о том, что есть ведь и плазмоиды и, может случиться, кто-нито неизвестный, были встречены отмашкой: мол, не лезь в кишки. Все – это Люди, Пастыри и Брагониды. Аталанты – случайный преходящий гибрид, способствующий Всем. Его хорошо бы естественно отобрать, но это – дело времени.
Далее. Земля – это маятник, что прыгает из слоя в слой, стареет – и молодеет вновь, одновременно существует в слоях и… В общем, Лисавы и Идеал – это ипостаси Земли. Зачем, в таком случае, Родину искать где-то вдали, когда Лисавы с Идеалом – вот они?
Ан нет. Они – это уже пройденный этап, на них всё складывается в направлении единства рас (не без нашего участия), а вот чтобы всё это закольцевать, требуется Родина: она, та, что Пра-. Что-то о том, что тогда Лисавы станут Идеалом… Чёрт ногу сломит.
С какой же из них взяли наших предков Пастыри? – С Пра-, но только в другой, ушедшей ипостаси. Вам ясно? Мне – нет. Теперь – нет. Тогда, вроде, всё сходилось…
Когда мои скрытые резервы скрывались совсем, и я тупел - я отправлялся к хрустальному гробу моего Шиповничка, то бишь Любочки. Смотрел.
 Киборг с Денисом подловили её чуть не в прыжке: ещё бы не насилие! Похудела она, маленькая наша героиня, даже посинела чуть, но, видимо, характера своего не утратила. Одно то, что нашла в себе силы сдать дела Ване, кое о чём говорило. Ведь и козла своего кошмарного отдала, и Аркана… Бедная девочка. Они все: Петра, Денис, Зет – побаивались её. Даже Рила, кажется, боялась. Нда… страшный зверь на глиняных ногах – как у всех ведьмачек с душой ножки её одним ударом перешибить можно, а потому я её, пожалуй, не боялся: я сам целиком из глины. Я не её боялся, а за неё. Как она вынесет принудительное перемещение, принудительную и малочисленную компанию – и лицезрение моей лаково-розовой образины?
И Валента – мой портрет в пастельных тонах… Он недалеко от меня ушёл: молчал, копошился с нашей Осинкой, впитавшей Сола, и ждал своего Дерева. Валента – жертва космического гнева, что послал на Брагониду метеорный поток и снёс с лица - Господи, чьего лица?.. Вселенной? Слоя? Реальности? – целое Дерево, без которого нет Сада, без которого крива моя Яблонька.
Валента тоже к ней ходил тогда. К ней – это к Любочке. Смотрел. За показ денег не берут… Смешно! Помнил я, как ревновал её к Денису, а теперь вот надеялся, что Валента её утешит. Ну, идиотом был. Имею право иногда быть идиотом?
А потом мы вышли к орбите Пра-… Земли. Ребята, она голубая! Материк здоровенный, весь в лесах. И вода – столько внутренних морей и озёр! Реки… таких я раньше не видел. Наша Пава – ручеёк.
Да что говорить, знаете уже, видели.
А когда сели – тут и кончился мой резерв. Ничего не помню, как, впрочем, и Валента. До Ли с Тотом всех троих аки новорожденных качали. Кажется, я простоял со своей яблонькой лет десять. Как сели – ринулся по горам, нашёл – и заякорился. Наверное, друиды такие же психи были. Валента, пока за ивой лез, чуть не утоп. Тоту пришлось её пересаживать, чтобы Валента без ног не остался. Вот тогда они и разбудили Любочку: мы оказались слишком трудными пациентами, требовалась помощь.
Вот мы, значит, росли и зеленели рядом с деревьями… да, конечно, они были обычными – ну, вроде орешника или лозы, - а Любочка оттаяла. Оттаяла, разозлилась на весь свет, а после разглядела меня – и подкосились её глиняные ноги. Вот что-что, а жалости мне от неё вовсе не требовалось. Я бы… кабы. Я себе рос, а она, можно сказать, меня окапывала. И Валенту, разумеется, но меня - с дрожью в своей жреческой душеньке: несчастненьким даётся самое вкусное!
Шло время. Сколько - Любочка не говорит, а уж Тота или До Ли спросишь – засмеют! Деревья становились всё умнее, мы - всё самостоятельнее. Наконец, остался лишь ритуал: посидеть ввечеру на закате с любимым деревом… Деревом с какой буквы? - Да нет! Ещё с маленькой: они для нас вроде детишек стали. Это мы рождали в них жар и трепет – не они в нас… А хотелось. Омыться в пузырьках, отдохнуть от груза мыслей, перестать походить на сомнамбул.
Я часто оставлял Любочку наедине с Валентой – поощрял чувства, надеялся устроить их жизнь. А она таскалась за мной как приклеенная и местами раздражала: ну никак я не мог запихнуть её в простое человеческое счастье.
Мы жили робинзонами: охотились по необходимости, разыскивали съедобные растения, что поступали сначала на анализ к Слонику, жили в палатках поодиночке, жгли костры и даже пели песни. Тот с Любочкой плясали, и вскоре не нужен стал Валента-переводчик: как-то начали мы понимать нашу волосатую бабочку. Тот много времени проводил с земными бабочками, играл с ними, словно ребёнок с куклой, а иногда даже заводил их на коллективные пляски в воздухе…
Вы заскучали? Наверное, я бы тоже, кабы был более человеком, чем растением: наши скорости всё же тренируют нас на более насыщенную жизнь.
Однажды я услышал ребят! Пробил блоки слоёв! Теперь мы снова жили в двух измерениях: у себя и с ребятами.
Что дальше? – Да вот стал я пегим отчего-то. Любочка сказала - от старости. Трёхцветным я стал: тёмным, рыжим и седым вместе. Есть такая редкая охотничья порода собак, корги называется. У неё ещё серый примешан. Обнаружил я своё окоргение по волосам - и ринулся к Слонику, в зеркало смотреть, в первый раз за всё то время. Какой человек в здравом уме такую рожу в зеркало сунет? Я и мылся-то, глаза прикрыв: берёг свою нежную душу от зрелищ. Нет, конечно, шрамы слегка выправились, не такие розовые и скользкие – но волосы всё равно не растут. На голове только… А когда они выросли, и не помнил.
Любочка со мной пошла, смотреть вместе. Будто никогда не видела и никого от меня не рожала.
И только тогда моё растительное сознание вспомнило о ней. Вспомнило, завидев вполне загорелого и не безобразного мужика на моём месте… Вспомнило о том, что жизни ей был лишь год. В ту пору год исполнился нашей третьей дочке.
А когда родилась пятая, начал седеть Валента. Он больше не светился по ночам и счёл себя вправе потребовать от нас с Любочкой сатисфакции: вот, мол, грибное тело утратил – подавайте объект противоположного пола. Я, как многодочерний отец, сами понимаете, хоть всех ему отдал бы, да как-то не по-людски. Старшенькую, Анастасию, ждать ему осталось недолго: растут эти девицы с неимоверной скоростью. Вроде, недавно ещё вопила в пелёнках с красной рожицей, а теперь краснеет исключительно в виду соискателя, да в свободное от его вида время дерёт нос перед сёстрами… Бабы меня заели, сплетничать начал. Устал.
 Вскоре я вновь рухнул в свою яблоньку.
- Будет! – сказала Любочка в один из редких моментов моего просветления. – Зови ребят. Ты с нами совсем зачах.
- Так блок на них не проходит, - напомнил я.
- Блок, может, не проходит, а ты посылай зов, - посоветовал Валента. – А то с нашей скоростью жизни ещё пяток девиц народишь, пока соберёшься, и придётся вызывать Киборга: решать проблемы размножения амазонок. Сейчас прямо и посылай: у них время бежит быстрее.
И я – послал.

       Эпилог

До Ли не обещала вернуться. «Время покажет», - сказала она на прощанье. Время показало: они не вернулись.
Год за годом ждали они Яблоню, оставаясь всё такими же молодыми. Год за годом Беня изыскивал средства сокрыть их отличия от людей – но вот умерла от старости Рила; юный Петра похоронил Дениса, и наследный Барин Петька уж клонился к закату; давным-давно передал свою информацию в библиотеки планет Киборг - и Яблоня потянула их вновь с прежней, неодолимой силой.
Их жажда действий уже поостыла: создана Империя, налажены связи, потеснены аталанты – след бывших стажёров остался в истории человечества.
Не оставили потомков? – Только проще уходить туда, откуда не возвратились их друзья.
Разумеется, именно Петра оставлял на Лисавах сына… Своего ли? – Да нет! Сына усатого носатого Витьки, что однажды поддался действию эрманика и соблазнил аталанту. Зет прислал ему младенца с письмецом от Бригитты, что, выпущенная Сопротивлением из ловушки для демонов, пребывала в инвалидной коляске. Коляска та занимала верхние покои в самом сердце Аталантии: Бригитта пробилась во власть. Смерть Мерлина сыграла ей на руку, но вот выздороветь не дал сын: тайные роды окончательно повредили её позвоночник.
«Забирай своего выродка, - написала Петре Бригитта. – Человеком вышел, мне он не нужен. Нос у него в тебя. Что стоило мне сообразить, что в Петле не действует предохранительная магия! Помрачение какое-то. Судьба, видишь. Может, тебе это существо пригодится?».
Петра возгордился: не иначе, он оказал благотворное влияние на кошмарную самку: Бригитта пожалела дитя! С ума сойти!
Существо выросло, получило имя Виктор, и теперь отец и сын поменялись местами: лопоухий Петра годился сыну в сыновья. Виктор тяготился таким отцом, часто советовался с Зетом, и стало ясно, что сын Петру не держит: гуд бай, папа! Петра переселил сына в Новый Город и перестал с ним встречаться. Возможно, тот уже древний старец? Проверять не хотелось.


Однажды к Петре пришёл Киборг, что учил его магии, и сказал:
- Я с вами ухожу. Меня тут тоже ничто не держит. Ты перебросишь -
справишься.
Один за другим собирались к Петре дипломаты. Последним прилетел Беня, сдав дела своим помощникам: управление Империей теперь – не шутка…
- Пора! – сказал Петра, широким жестом обводя друзей. – Поехали!
Они ушли в Петлю. Мигнуло. Ещё. Ещё. Мозг словно проваливается в себя, вспыхивая в агонии…


- Ну, Вольд! – обалдело сказал Петра, оглядываясь. – Ты тут на природе целую женскую футбольную команду настрогал! Гм… Которая тут моя?
Взгляд его упал на берёзовую рощу, он поперхнулся и ушёл, забыв поздороваться с Любочкой.
Один за другим они уходили в свои леса – лишь Киборг просто подошёл к палатке Тота - она стояла под той самой осинкой с Идеала, что пришлось увезти на Землю, потому что Сол поторопился.
Любочка увела дочерей подальше от лесов, представляя, что ждёт этих мужчин.
- Марш в воду! – крикнула она. – И без команды - не вылезать!
Над ними в бреющем полёте промчался Тот: проверил. Тихий гул заколебал дно ручья, зашевелил камни, ударил по барабанным перепонкам резким взвизгом. Над лесом одна за одной встали пестрящие голубизной ночесветок колонны, протянули ветви к небу: Яблоня, Берёза, Секвойя, обе Ивы, Дуб и - где ты, осинка с Идеала? - огромное Тюльпановое Дерево раскрыло цветы, и вечерние бражники ринулись за вкусным угощением.
- Мама! – завизжала младшая. – Смотри!
Бабочки лихорадочно откладывали яйца на поверхность листьев: хрустально-прозрачные кладки сияли в вечерних лучах Солнца. Спикировал к листьям Тот, неожиданно завертелся в воздухе – и прянул в небо. Деревья, словно привязанные, потянулись за ним, мигнуло – и не осталось ничего. Лес словно и не видел Великих Деревьев, словно и не было их здесь.
- Вольд! – крикнула Любочка, вылезла на берег и побежала в лес.
Из-за деревьев выбрался Петра.
- Все цветочки! – Он раскрыл ей объятья, с грустью поняв, что Любочка уже не та: постарела, отяжелела – но всё ещё хороша.
- Да тут он где-нибудь, не реви. Сдал резерв.
Он оглядел замерший разведчик: Слоник.
- Ну, дорогая До Ли, знаю я твою предусмотрительность. Выступай.
«Жили-были во Вселенной три расы, - раздался голос записи. – Одна из них – Деревья. Если и существовали у этой расы комплексы, так это прочерк в графе «происхождение»…
Прощайте, любимые! Такой же прочерк мы заполнили сейчас: видели? Мой муж и мой сын Солид, известный вам как Киборг, теперь со мной, в Тюльпановом Дереве, что рождает Брагонид. А у вас осталась Родина, ваши леса, маленькие бражники напомнят вам о нас…
Мальчики! Беня! Вольд будет хорошим тестем. Новое человечество получит что-то от всех ваших Деревьев…
 Я пыталась понять – кто же первый? И, знаете, кажется, поняла: вы, Люди. Вы – первые, кто начал этот цикл. Ваши Деревья родились от прежних Людей, а сейчас вы обучили Дикие Деревья жизни в единой Вселенной, и создали новую генерацию. Ах, лепестки Вселенной! Они никогда не перестанут меня удивлять…».
За спиной Петры уже собрались друзья.
- Грибное тело не размножается, - сказал Робин.
Вольд пригладил седые волосы, блеснул синими глазами:
- Ты на Земле, мальчик. Она уже вернула тебе тело: До Ли забыла о главных – ночесветках. Все они ушли в Деревья.
- Дык я теперь животное? Тогда которая из дочерей Евы – моя? - шёпотом спросил Петра у Любочки. – Чур, я первый!
Ты никогда не был первым, Петра… - Валента ухмылялся в седеющие усы.


       Москва. 2004