На ладонях умирающий дух

Если вы увидели Дао – вы не увидели ничего.

Я бы хотел начать свои записи со школьного периода – к совсем юному мне, по некоторым причинам, обращаться не хотелось бы. Причины эти раскрывать мне тоже не хочется, впрочем, одна, возможно, состоит в том, что я совсем не помню столь воспеваемого многими счастья этого периода. Не то, чтобы он был несчастным, просто не помню.
Родители мои были в ссоре; мы с матерью жили неподалеку от Москвы, отец – в самой Москве. Школа, как и дом наш, была старой и почти развалившейся. Преподавало в ней всего три учителя, в моем классе училось двенадцать человек – девочек было больше. Я был нелюдим и ни с кем так и не подружился. Одну девочку я любил, звали ее Надеждой, но чувств своих не показывал. Любить было приятно, но немного больно, из-за чувства преграды и собственного бессилия. Однажды, в седьмом классе, я гулял поздно вечером и увидел, как ее бьют трое подростков, жестоко и больно, приговаривая, что мать ее – шлюха. Не знаю, что тогда стряслось во мне, никогда иначе я бы, наверное, так не поступил, но я, забыв вдруг всю свою жизнь, бросился ей на помощь. Конечно, спасти ее мне не удалось - меня избили почти до беспамятства, - но, когда я открыл глаза, то увидел ее лицо, в синяках и подтекающих кровью ссадинах, склонившееся надо мной. С тех пор мы были вместе. Впрочем, наше «вместе» больше походило на дружбу, чем на любовные отношения (в телесном плане все, например, зашло не дальше робких поцелуев, пусть и глубоких), но нас обоих это, кажется, устраивало.
В образовательной сфере мне больше всего нравилась математика, завораживающая той всеохватной простотой и системой, к коей приводил в итоге каждый пример. Учился я прилежно и школу закончил хоть и не отличником, но хорошистом.
По окончанию девятого класса меня отправили в Москву – таков был последний обет отца передо мной. Он купил мне однокомнатную квартиру и способствовал поступлению в колледж. Так, мои отношения с Надей закончились. Обучался экономике. Три года. Квартиру оплачивал отец, он же все это время присылал мне небольшие денежные суммы на еду. Через три года, запомнившиеся мне только подростковой надломленностью и идеализмом, меня призвали в армию.
Два года службы прошли как сон. К счастью, я не попал на поля сражений и война ничему не успела научить меня. Мое существо как будто завернулось в кокон, который с некоторым трудом дающимся равнодушием встречал как редкие издевательства надо мной, так и ужасающую необходимость каждого дня, безразличного к моему «я». Как в школе, как и в колледже, также и в армии у меня не было друзей; не думаю, что кто-либо пожертвовал бы своей жизнью ради меня, разве что только из-за идеи. Одиночество мне помогала вынести одна книга, прочитанная прямо накануне призыва: «Дао дэ цзин». Мистическая книга. Не знаю, понимаю ли сейчас ее правильно, но тогда из нее я вынес то, что у меня обязательно есть судьба, дорога, моя дорога, нарисованная на небе. Армия была всего лишь шагом в этом пути, и шагом неважным – поэтому я по возможности терпеливо дожидался его окончания.
И как же я был счастлив, когда шагу этому наступил конец! Вдыхал пьянящую свободу полной грудью. Просиживал на разных скамейках целые дни, наблюдая жизнь. Подстегнутый книгой и воображением, ходил по лесам в поисках духов и даже пытался разговаривать с деревьями. Но тщетно. В это время я вдруг встретил Надю и влюбился в нее заново, на этот раз тяжело и страстно. Не за красоту – она вряд ли была красива, но, возможно, за беззащитность. Таково было мое счастье. Она стала моей второй женщиной (первой была купленная мне в армии проститутка). Вскоре мы поженились. Через год родился сын.
К этому времени, конечно же, у меня уже давно не было свободы. Отец перестал посылать мне деньги, сочтя свой долг выполненным, и пришлось срочно искать работу. Устроился я бухгалтером в незаметной фирме. Денег нам едва хватало, и их стало вовсе не хватать, когда родился сын. Мне приходилось постоянно искать всяческие подработки, каждая из которых вытягивала последние силы. Кроме того, Рома родился с небольшим дефектом – почти весь его левый глаз заслоняла уродливая шишка. Я вдруг понял, что уже давно не считаю себя счастливым. Кроме того, проснувшись однажды утром и взглянув на Надю, я увидел, что больше не люблю ее: ее тело, ее материнская забота, ее привычки – все это только раздражало меня.
Умерла моя мама. В свои последние дни она была как безумная и лепетала мне только, что очень боится, что после смерти, там, у нее будут не такие красивые пальчики, как в молодости. Она буквально задыхалась от этой мысли. После похорон я встретил Алика. Пожалуй, в школе он был наиболее ко мне близок. Он заметно осунулся, но не утратил своей самовлюбленной горделивости. Мы долго пили и в конце он сказал, что во мне нет ничего мужественного.
И вот, как-то раз, гуляя по лесу, я вдруг увидел сложенную из камешков небольшую пирамидку. Она сильно привлекла мое внимание. Я подошел к ней и долго всматривался, не решаясь раздвинуть камни. В конце концов даже не увидел, а почувствовал таящегося в ней маленького лесного духа. Чувство было столь ясное, даже материальное, что в одно мгновение изменило для меня весь мир. И я услышал духа:
«Я умираю, - прошептал он, - Скоро. Остался всего лишь день».
Тогда я решил, что понял, для чего меня произвела судьба – чтобы я проводил другое ее чадо. И остался рядом с ним. Сидел рядом с этими камешками, гладил их, иногда подпевал что-то, но в основном просто молчал, вслушиваясь в бытие и в последнее дыхание духа.
Он умер не через день. Точнее, не человеческий день. Я ходил к нему уже несколько месяцев. Дома почти не появлялся, из-за чего у нас с Надей начались постоянные споры. Я не любил ссориться, но все чаще не мог скрыть своего раздражения. И наступил день, когда в порыве гнева выкрикнул, что уже давно не люблю ее и остаюсь только лишь из жалости. После этих слов в ее глазах что-то погасло. Она спросила, может ей уйти? «Как хочешь», - вот что я тогда сказал.
Она осталась в моей однокомнатной квартире, с Ромкой, а я стал снимать себе комнату. Так же работал, и каждый вечер проводил рядом с духом. Вместе мы молчали. И молчал мир вокруг. Но я знал, что я для него есть. Наверное, это самое главное знание.
Спустя почти год дух умер. Я слышал его прервавшийся стон, после которого пирамидка камней вдруг рассыпалась. Конечно, в ней никого не было. Домой я пошел тогда без всякой мысли, с одним только чувством, какой-то пустоты, как вдруг подумал – не сумасшествие ли это? И в то самое мгновение я все понял. Не существует такого пути, который можно понять, ибо путь, который можно понять и увидеть – иллюзия. Возможно, не было ни духа, ни судьбы – но тогда-то, в этом «не было» и крылся истинный я. И дух, даже если его «по-настоящему» не было, конечно же был. Ибо вся самая суть в каждом из нас – это то, что мы делаем самого бесполезного. И тогда-то, в этом духе, был он или не был, я обрел себя.
Записку сию пишу, потому что давно в детстве загадал написать через много лет, что узнаю.