Темнота и одиночество под звёздами

Пахнет рекой.
- Вот че ж такая херь, а? – говорит Серый.
Я смотрю в темное небо с редкими проблесками звезд. Я вижу большой ковш, но в его ручке нет самой яркой звезды – а ведь она должна быть.
Серый сидит на корточках, сливаясь с темнотой спортивным костюмом. Непочатая бутылка пива лежит на пожелтевшей траве.
- Если бы я встретил её на два года раньше, - говорит Серый.
По темно-синему шелку реки что-то движется, вспарывая воду короткими толчками. Может быть, водяная крыса. Может быть, лягушка. Я открываю свою бутылку – короткое шипение, и клочок пены, вылезший из-под крышки. Первый глоток «Сокола» кажется сладким.
- Такая классная девчонка, - говорит Серый. – Ты не представляешь.
Я не представляю. Я лежу в сухой траве, ощущая через ткань тонких штанов холод остывшей земли, и смотрю, как появляются и исчезают огни фар на Яновских холмах.
- Ну че ж такое?! – спрашивает Серый.
- Бутылку открой уже! – говорю я.
Пиво сладкой горечью, глоток за глотком, вливается в горло.
По темному небу, чуть светлеющему над другим берегом реки, где недавно село солнце – скользит желтая звездочка. Там самолетная трасса, или что-то вроде того.
Холодно. У меня мерзнут руки.
- Вот если б я встретил ее раньше, чем этот Эдик! – говорит Серый.
- Похоже на «педик», - говорю я.
- Да, - соглашается Серый, но как-то вяло. Его мучает расставание с этой неизвестной мне стервочкой, а я – развлекаю себя сочувствием.
- Давай, побьем его.
- Нет, она его любит.
Хмыкаю.
- Такая девчонка! – вздыхает Серый.
Холодно. Пиво теплее, чем мои пальцы. Мы купили его в крохотном ларьке в центре Молодежки. Когда мы выходили из ларька, какая-то девчонка-эмо улыбнулась Серому. А мне - нет. Там светили фары, и было много людей, и таинственно мерцали игровые автоматы в маленькой казиношке. Там я злился и остро чувствовал себя ненужным. Ненужным даже себе самому.
У реки, где мы один на один с темнотой, когда рядом чернеет силуэт Серого, а пиво оказывается вкусным – мне лучше.
- Да что в ней такого? – говорю я.
- Ну, самая обыкновенная девчонка, - говорю я.
- Будет еще много таких, - говорю я.
- Забей! – говорю я.
А Серый возражает.
И глядя в яркий свет фар на том берегу реки, я говорю ему:
- Да не слушай меня. Что бы я ни говорил, не слушай.
Странно, ведь я спрашивал его, любовь ли это. А он отвечал – «Нет. Да. Не знаю!»
А теперь грустит о чем-то, чего мне не понять.
- Я верю в любовь с первого взгляда! – говорит Серый.
Когда он говорит не своими словами, его голос едва заметно меняется.
- Фуфло, - говорю я, - ты смотришь слишком много тупых фильмов.
- Она особенная, - говорит Серый и открывает свою бутылку. Моя пуста наполовину.
- Да ничем она не особенная, - говорю я, и сам себе не верю.
Холодно, пахнет рекой, чертит небо очередной самолет, превратившийся в желтую точку. Земля под моим задом холодна - холоднее чужих сердец этой ночью. Серый звякает горлышком своей бутылки о мою:
- И чтобы не было такой вот херни! – провозглашает он.
Это не такой уж плохой тост.
- Я напишу об этом рассказ, - говорю я.
Желтый месяц висит рядом с фонарем во дворе маленького частного домика неподалеку.
- Хреновый же я писатель, если не смогу описать даже вот это, - повожу горлышком бутылки. Пиво устало плещется на дне.
Я смотрю на темно-синее небо с дырками звезд, на блеск фар и цепочки огней на далеких холмах, на расплывшийся в прозрачном облаке месяц и фиолетовый непокой реки – и сомневаюсь.
- Но как?! – говорю я.
Серый смотрит в видимую только ему точку за горизонтом и грустит.
Ему до фени любое писательство.
Его бросила девушка, похожая на Аврил Лавинь.
Я думаю, это фуфло.
Я думаю, это нестрашно.
Я не могу объяснить ему это, а он не может понять.
Мы чересчур часто спорим.
Может быть, Серый прав, а я – лох. Может быть, это он лох, а я – прав. Может быть, у нас просто разная правда.
Мы сидим на берегу реки, и свет фар иногда вырывает нас из темноты. Но ненадолго.