Глава 10. The Beauty of the Beast и немного спорта

Это деcятая глава повести «Злостное английство меня»
Начало – здесь:
http://www.proza.ru/2007/04/18-248
Это эротическая повесть. В ней любится английский язык.

Несмотря на крайнюю утомленность геноцидом в постъядерных пустошах, проспал я всего часов пять и проснулся лишь немного заполдень. Чувствовал себя превосходно. Что ни говори, и что бы ни плел Артём про «готические» свойства этой комнаты, пугая и подхлестывая мое доверчивое подсознание, - в ней и впрямь было нечто мистическое. Хотя бы то, как хорошо я здесь высыпался в эти дни и какую необыкновенную легкость ощущал по пробуждении.

Это светлое и приятное чувство никак не хотелось омрачать всякими занудными тестами на Sequence of tenses. «Успеется!» - подумал я. И решил, чисто для разогрева, малость попрактиковаться в навыках общения. Но выбрал на сей раз не Fallout, где общение сводится преимущественно к заряду плазмы в башку, а более мирный интерактивный продукт. Из обучающей коллекции. На тему дружбы и… тесной дружбы.
       
Мне удалось добиться от жгучей брюнетки Даны приглашения на чашечку чаю. Мы сидели за столом, я слушал ее болтовню и влет подмечал важные обстоятельства. Как звали ее лучшую школьную подружку, как звали тетю этой подружки, как звали пуделиху той тети, как звали ветеринара, который щупал нос у той пуделихи…

По ходу – вставлял сочувственные реплики, выбирая из списка. И уже добился от Даны согласия пощупать ее собственный носик. Да, определенно, я поднаторел в искусстве виртуального обольщения девчонок. Можно сказать, одной рукой управлялся.

«А тот ветеринар, Кайл, он трогал носик Джулли только пальцами?»

«Да»

«Он халтурщик. Надо обязательно потрогать губами. Вот так…»

Я наклоняюсь, приникаю к носику Даны, и губы скользят ниже, и уж высвечивается мигающая опция “unfasten the bra?” – но тут скрипнула ручка двери. Нда, предусмотрительно я запер свою комнату. Потому что квартира – проходной двор. Заходи, кто хошь, смущай, кого хошь…
Мысленно поворчав, я поспешно подтянул брюки, застегнул ремень, подошел и открыл.

Это был, разумеется, не Артём. И не кто-либо из его дружков. Это была девушка – миниатюрная и будто фарфоровая, явно восточного типа. С первого взгляда она казалась невзрачной и робкой. Со второго – «что-то в ней есть». С третьего – ослепительно красивой и… харизматичной, что ли? Четвертый и последующие взгляды – подтверждали впечатление, полученное от третьего.

«Так вот ты какая, Ира-сан…» - подумалось мне.

- Good morning! – поздоровался я.

- Hi! Listen, do you know, where is Artyom?

Мне понравилось, что она ни словом, ни жестом, ни прищуром не выразила недоумения по поводу того, кто я, блин, вообще такой и какого хрена делаю в их квартире. Это было оригинально – и это мне понравилось.

- Well… I don’t know exactly… But he told to be back somewhat about noon.

Ира чуть нахмурилась – и я понял, что выразился не совсем ловко. Оправдался:
- Sorry, my English is far from perfect…

- Так чего по-русски не говоришь? – она мимолетно подернула плечиками.

- Artyom told me to speak only English while I’m here. He is my teacher of a sort.

- Poor kid… - посочувствовала Ира.

- Do you want a cup of tea? – галантно предложил я.

- Ты очень гостеприимен, - заметила Ира. Кажется, она не иронизировала. Мельком заглянула в экран: - А, Дану чаем поишь? Молодец, прилежный мальчик.

Я покраснел. Нет, все-таки Ира иронизировала. Она говорила очень серьезно, вернее, как будто рассеянно, без какой-либо нервозности и колкостей, как будто вообще не от мира сего, – но она иронизировала.

«Занятная барышня», - подумал я.

Мы сидели на кухне и болтали (по-английски, разумеется). В основном – мыли косточки Артёму.

- А он вовсе не такой маньяк, как… - тут я прикусил губу. Я ведь до сих пор не обозначил, какое отношение имею к Артёму, и не был уверен, что не наговорю чего лишнего.

Ира усмехнулась, закончила мою «прикушенную» фразу:

- Как говорил про него Лёшка? Не волнуйся: я хорошо знаю Лёшку. Знаю, что него есть младший брат. Ты довольно похож на Алексея. Глаза другие – а так похож.

Мне показалось – или впрямь в ее словах «я хорошо знаю Лёшку» промелькнуло нечто такое… во что мне лучше было не вдваваться и не париться?

 Но одновременно – возникла совершенно безумная мысль: а что, если Ира дуется на Артёма, и пожелает ему отомстить, а тут так удачно под руку подвернулся я, и… Нет, вот как тогда вести себя, а?

Ира-сан протянула руку, приложила свою изящную фарфоровую кисть к моему лбу:
- Ты что-то совсем раскраснелся. Боишься, что стану тебя соблазнять? Или, наоборот, не боишься?

Невыносимая легкость была в ее изуверской откровенности.

- Ммм… - давление пара моего конфуза закупорило клапан гортани.

Тут Ира-сан рассмеялась, беззаботно и мелодично. Взъерошила мои волосы, наэлектризованные противоречивыми мыслями.

- Не бери в голову! Артём – такой безупречный самец, он никогда не ошибается, его ничем нельзя смутить… Вот я и решила хоть на тебе отыграться, тебя помучить. Ты не в обиде? Война полов, не более того.

Положительно, Ира-сан была интересная чудачка. Не знаю, куда бы нас занесли эти tides of sexual war, если б не вернулся Артём.

- Привет, Ириш! – громко поздоровался он из прихожей. А вслед за своим голосом – вошел на кухню и сам.

- Чай, значит, пьете? – догадался этот великий дедуктор, окинув взглядом кухню. И была в его тоне странная агрессивность, обида отелльская. Я даже удивился. Неужели этот «безупречный самец» может быть таким дешевым параноиком, чтобы ревновать свою женщину к четырнадцатилетнему заморышу, который к тому же и по-английски через пень-колоду изъясняется? Но Артём – ревновал неприкрыто и пошло, «мыльно-оперно».

- Как погляжу - я вовремя явился! Или, напротив – не ко времени? А?

Ирка молчала. Я попробовал подать голос:

- Тём, да…

- Что – да? Хули – да? – он вдруг накинулся на меня и ощутимо стиснул плечо. Принялся стыдить, с надрывом и страстью: - Саша! Сладкий мой! Ужель ты впрямь готов был изменить мне с этой… (кивок на Иру)… с этой… слов нет! Да что ты в ней нашел?

- Решил сменить ориентацию? – без малейшего осуждения, а лишь с любопытством спросила Ира.

- Почему – сменить? – Артём осклабился плотоядно и гнусно, как истинная гиена фарса. – Расширить! Веришь, эти античные ребята, греки, римляне, персы, – они знали толк в наслаждении. И не видели причин оскуднять свое амурное меню, сводя его к постной девичьей диете.

- Да? – Ира была всё столь же рассеянна и равнодушна. – А мне вот почему-то кажется, что этой ночью ты с женщиной был.

Артём, мгновенно избыв свою «мужеложскую» ревность, пожал плечами:
- Ну, как тебе сказать? Не совсем угадала. Видишь ли, меня пригласила Катерина, моя бывшая одногрупница.

- Это которая арабский фольклор изучает? Которую вы с Лёшкой из бедуинского плена выдергивали, в Египте?

- Да, та самая. Только она коптский фольклор изучала. И это был не плен. На самом деле, сердобольные бедуины подобрали ее в пустыне с солнечным ударом… но она не вышла вовремя на связь - и случилось недоразумение. Оно разъяснилось – и никто не пострадал.

Ценой немалого усилия, я всё же воздержался от ухмылки. Если Братец Лёша говорит, что он заурядный шофер в газете, – значит, так оно и есть? А что средь зимы подозрительно загорелым бывает – так мало ли, какие у кого случаются рутинные рабочие командировки?

- «Плен» - в переносном смысле, - поправилась Ира. – Так ты хочешь сказать, что…

- Я хочу сказать, что с Катериной у меня ничего не было. Последние года три – точно. Нет, это был дружеский визит. К тому же, там отирался ее нынешний бойфренд, и было бы свинством игнорировать его присутствие.

- Этой ночью ты был с женщиной! – твердо повторила Ира.

Сказать по правде, мне было не совсем удобно присутствовать при их семейной разборке, но… никто не гнал меня, а Артём стоял так, что загораживал дверь в коридор своей монументальной фигурой. А если сказать по самой-самой правде – мне было хоть «неудобно», но интересно. Эти двое – стоили друг друга, ****утые каждый по-своему, но оба – мощно.

Артём вздохнул:
- Говорю же: ты не совсем правильно угадала. Да, конечно, мне хотелось женщины. Но трахать Катерину, как я уже отметил, было бы моветоном. Поэтому она позвонила подруге. И пригласила. Замечательная подруга, работает топ-менеджером в рекламном агентстве, красавица, умница, всё при ней…

- Значит, ты всё-таки был с женщиной?

- Уффф! Ириш, ты зациклилась! И ты не права. Потому что у подруги оказалась сестра. Тоже умница и красавица, студентка ГИТИСа… Так что, я был с ДВУМЯ женщинами. И долго. Практически, не спал. Поэтому, извини, я малость притомленный…

Ира, немного помявшись, заявила:
- У меня к тебе дело.

Тут Артём наконец ступил в кухню, освобождая путь для моей ретирады, и я понял, что настало время воспользоваться им.

Вернувшись к себе, я какое-то время теребил мышкой «косынку». Как-то вот ни на что другое настроения не было. Ждал. Потом из прихожей послышались голоса. Разобрал только Иркин, более звонкий: «Ладно, счастливо! Пойду дальше пылать гневом и обидой. Соскучусь – через три дня».

Это обещание «пылать гневом и обидой» было высказано всё тем же деловито-рассеянным тоном, без малейшего намека на иронию. Я фыркнул.

Ира удалилась, и Артём вошел ко мне. Я обратился к нему, пока он не завел разговор о чертовых тестах:
- Извини, чего-то я затупил…

- В смысле?

- Ну, наверно, надо было тебе подыграть, когда ты… это самое… типа, «сладкий мой»?

Артём хмыкнул. Проворчал:
- Не надо! Что я дурака валяю – Ирка давно привыкла. А ты – человек свежий. И глаза слишком честные…

На языке у меня вертелся еще один вопрос, и даже не один, поскольку, признаться, тогда мне впервые довелось наблюдать супружескую ссору, что называется, изнутри. И то, что я наблюдал давеча на кухне, как-то мало походило на сцены «семейного гнева» из фильмов и книжек. Помолчав немного, я наконец решился:

- Слушай, а Ира тебя совсем, что ли, не ревнует, что… - тут я замялся, имея достаточно такта, чтобы свести свою бестактность к отточию.

Артём усмехнулся, с надменностью короля, заподозренного в отсутствие покушений на него. Мол, меня-то – и не ревновать? Потом сел на кровать, вздохнул.

- Ладно, Саш. Хотя мы учим английский, а не этику семейной жизни, сейчас я поведаю тебе главную мудрость симбиоза человека с теткой. Итак, запомни. Теток, которые бы не ревновали, - в природе не существует. Они всегда ревнуют и через то – зело мучаются. Такая уж в них душевная потребность. И ты всегда чувствуешь себя подонком, что из-за тебя страдает такое нежное, небесное существо… - Артём выдержал паузу и ухмыльнулся: - Но если не давал поводов – то вдовесок чувствуешь себя еще и кретином!

Я почесал затылок. Молвил озадаченно:
- Но я бы сказал, Ира отреагировала как-то…

- Спокойно? – Артем пожал плечами. – Что ж, она умная барышня. Зачем ей закатывать истерики на ровном месте? И она оценила, что я сказал правду. Ну, то есть, - он покривился, - часть правды. Потому что на самом деле, помимо рекламщицы и студентки ГИТИСа, там были еще…

Тут он прихлопнул поток своих откровений ладонью об бедро, встал и решительно мотнул головой:
- Ладно! Хорош лясы точить!

«Сейчас он спросит про тесты», - уныло подумал я. И снова поспешно покаялся (в преддверии раскрытия моего «фелонства» - бывает у меня такое настроение, покаянное):
- Да, ты извини, что… Ну, это ж из-за меня она не осталась?

Артём вскинул брови:
- Из-за тебя? Ты слишком много-то о себе не воображай! Да здесь еще взвод таких задротов разместить – хрен кто заметит!

- Но ведь вы ж как бы помирились?

- Кто сказал, что мы помирились? – вознегодовал Артём. – Когда мы ссорились – договаривались на неделю. Сейчас – всего четвертый день. Нет, просто Ирка по делу зашла…

Тут он спохватился и решил объясниться, хотя на сей раз я ничего не спрашивал:

- Только ты не подумай, будто финансовый какой вопрос! Ирка – она самодостаточная вполне. Нет, тут был вопрос политический. Видишь ли, у нее тоже есть младший братик, он студент и принципиальный такой юноша, сознательный. У них там отчислили с курса одного товарища, только за то, что он активист НБП, – и они устроили вроде как митинг протеста перед институтом. Ну а «кровавые сатрапы режима» - загребли. «Экстремизмус» шьют. Это было вчера, но Ирка узнала сегодня, и ввиду важности проблемы явилась лично. Решила, что звонить – как-то неудобняк, в размолвке. Ну а я парень попроще – позвонил, уладил. Уже всех отпустили.

- Ну ты прямо волшебник! – восхитился я. В общем-то, вполне искренне.

Артём скромно улыбнулся:
- I’m no wizard… just lizard… Yeah, “I am a lizard king – I can do anything!” – перешел на русский, разъясняя важный политический момент: - Видишь ли, Саша, государственные мужчины действительно рьяно, не щадя себя, борются с экстремизмом. А что такое экстремизм? Это, когда, к примеру, гаишник останавливает машину и замечает на пассажирском сиденье газету «Лимонка». Да, экстремизм – самый махровый и вредоносный. Но если на сиденье лежит обычная лимонка, не газета, а рядом еще и «калаш», - значит, просто по делам человек едет. И грех отнимать у него время… “Yeah, here are two sorts of guys. Those dangerous fanatics with flags and posters – and those peaceful honest citizens with frag grenades. The latter love to be well esteemed - and get it”.

Я раскрыл рот, чтобы выдать какой-нибудь умный, льстивый и главное – затяжной пассаж на эту тему, но теперь уж Артём всерьез вознамерился обратиться к нашим школярским делам.

- Так! – сказал он. – Всё это мило, но ты мне зубы-то не заговаривай! Тесты, я так понимаю, ты благополучно продинамил?

Я собрался с духом и заглянул прямо в глаза. В глаза розовых кроликов, чьи мордочки украшали мои домашние тапки. Понятно, что зверькам, в таком-то незавидном положении, было не до меня, – но и в их глазах читался упрек.

- Ну и что с тобой делать? – весело, чуть устало поинтересовался Артём.
Я почувствовал, как у меня краснеют уши. Где-то в области от темечка до шеи.

- Знаешь, - задумчиво сказал Артём, наблюдая мою физиогномическую цветовую метаморфозу, - вот будь я по-настоящему бессердечен… знаешь, как бы я с тобой поступил?

«Ну да… сейчас будет лекция на тему альтернативного использования тех прутьев, что покамест не вплетены в корзину…»

- Будь я по-настоящему бессердечен, я бы закрыл глаза на твою нерадивость, чтобы ты терзался муками совести! – мрачно и довольно неожиданно закончил Артём.

Выждав немного, чтобы я проникся суровостью кары, он улыбнулся, кротко и солнечно, даруя мне избавление от означенной участи.

- Но я всё же не настолько зверь! – утешил он. – Нет. Я не стану так мучить тебя, не стану и пытать, даже – на предмет того, какие именно *** ты пинал всё это время, пока меня не было. Ясно одно: ты пинал не те хуи. А сейчас – будем пинать те. Вместе. Открывай тест.

По правде, такая «воинствующая» милость была уж, что называется, за гранью добра и зла. Я сконфузился еще более, и моя совесть, избавленная от терзания собственными муками, обеспокоилась благополучием «репетитора».

- Эээ… - сказал я, подняв глаза. – Слушай, ты сам говоришь, что утомился, почти не спал, всё такое…

- На том свете отосплюсь! – заявил Артём.

Он сходил на кухню за стулом, уселся рядом. И очень-очень скоро я понял, чего на самом деле стоила Артёмова «милость». О нет, он не был зверем – он был хуже. Сейчас, с недосыпу и усталости, он был истинными демоном педагогического садизма. И лезвием своего сарказма он буквально нарезал мое Эго тонюсенькими ломтями, комментируя мою и без того судорожную борьбу с каверзной английской грамматикой.

«Ага, ага! If I would see… Действительно, почему бы не выбрать такой вариант, когда он есть? Саша, лапочка, ты извини – у меня вчера случился припадок резонерства. Гамлетовская такая аномалия. Это когда я битых два часа сам с собой разглагольствовал о глаголах. Всякая фигня, вроде времен в придаточных предложениях со словами if, when. Да, согласен, нездоровая привычка. Впредь – не буду тебя смущать своими внутренними монологами.

Я краснел, конфузливо пыхтел, перемещал черный кружок из одного чекбокса в другой. Артём кивал:
«Во! Теперь – совсем лепота! If I have saw… Saw – это пила, в смысле? И давно ты мечтаешь о прогулках с бензопилой наперевес? Саша! Знаешь, что! Зазубри такую пословицу. When the cat is away – the mice will play. «Кот из дома – мыши в пляс». Вот тупо зазубри ее, чтобы всосать наконец этот расклад с временами! Повтори?

Я повторил.

«Ма-ла-дца! Будь ты тюленем – получил бы рыбку. К слову, ты не подумай, будто я с каким-то намеком пословицу эту припомнил. Да ладно, я даже рад за тебя, что ты так хорошо отдохнул!»

Стыдясь и одновременно сатанея, я думал зло и завистливо: «Сам-то, можно подумать, перетрудился! Вот мало что по бабам шляется, наставничег, так еще…»

«Дальше давай!» - требовал Артём. И я давал дальше – давал повод в очередной раз смачно повозить себя фейсом по монитору. В конце концов – взбунтовался:

- Тёмка! Ну ты меня смущаешь! Собраться не даешь!

- Чего-чего? – и в солнечном прищуре Артёма, и в приторном его тоне было столько игривой нежности, что на секунду мне сделалось малость жутковато. – Собраться? Я правильно понял? Ты сидишь за столом, перед тобой четыре варианта ответа, ты перебираешь их, прикидывая так и эдак… и лажаешь, потому что я смущаю тебя, не даю собраться? Знаешь, Саш, сдается мне, истинная причина такой твоей впечатлительности и разобранности… в гиподинамии.

- В чем?

- В недостаточной физической активности. Поэтому сейчас мы внесем полезные коррективы. Значит, так. Я ничего не подсказываю, тебя не смущаю, на каждый вопрос – минута, каждый неверный ответ – пять отжиманий. Время пошло.

И он отправился на кухню покурить. Вернувшись минут через пять – оценил мои успехи. Похвалил: «Недурно. Восемь вопросов и всего один ляп». Указал, где, пощелкав ногтем по монитору. «Сам поправишься?»
Я сконфуженно усмехнулся, хлопнув себя по лбу: «He don’t, блин!»

- С физкультурой повременим пока, - заметил Артём, когда я готов уж был принять упор лежа. – Четыре косяка накопится - тогда.

«Это двадцать, значит?» - прикинул я и не преминул похвастать:
- Вообще-то, я сорок отжимаюсь.
Тогда, в девятом классе, я считал это неплохим достижением. Артём фыркнул и напомнил:
- Осталось еще триста пятьдесят два вопроса из четырехсот.

Где-то в районе двести тридцатого вопроса я, намертво прилипнув животом к полу, сдавленно выдохнул:
- Всё… больше не…

Серии были щадящие, по двадцать, но это - уже шестая.

- Да всё ты можешь... - Артём покривился чуть досадливо. - Поверь мне, я знаю, у кого когда рвутся трицепсы. Впрочем, подсоблю…

Он аккуратно поддел мою обессиленную, распластанную тушку подъёмом ступни и натурально «поддомкратил». И так – восемь оставшихся раз. Может, в его манере оказывать помощь было нечто небрежное или даже пренебрежительное, но я нашел в себе силы стерпеть унижение. Вернее, не имел сил ни на что иное.

- Ладно, далее – заменим отжимания приседаниями, - уведомил «гуманный» Артём, когда я плюхнулся обратно в кресло. – По десятке за ошибку.

- Вот это я и называю «гармоничным развитием личности»! – с улыбкой сообщил он, когда я последним усилием подвинул мышку к последнему чекбоксу и вбил последний черный гвоздик в гроб этого чертова теста.

«Вот это я и называю настоящим садизмом!» - подумал я, но высказаться вслух – сил уже не было.

Чем я отличался тогда от медузы, пережившей десятибалльный шторм? Тем, что медузам, даже в десятибалльный шторм, не приходится мучить свои студенистые мозги английской грамматикой.

- Завтра у тебя, конечно, всё будет болеть, - предупредил Артём. – У тебя будет искушение проваляться весь день на кровати, как шмать вяленной дыни. Но знаешь, в чем твое счастье? В том, что я не позволю тебе это сделать.

- Вот уж свезло так свезло… - пробормотал я, кое-как приходя в чувство.

- Именно. Эту мышечную боль – ее очень легко преодолеть. Если не расслабляться, не раскисать. Воспринимай ее… как энергию. Приятное, бодрящее покалывание. Словно легкий морозец. И лекарство – то же. Больше двигаться, давать нагрузку. Это позволит сохранить и преумножить запасы молочной кислоты. А вопреки расхожему предрассудку, молочная кислота – полезная штука. Отличное топливо. Да и смазка для всей системы. Два в одном. Как смесь для двухтактных двигателей. Главное – правильно взбалтывать. И боль в мышцах – как искра зажигания. Не жалей себя, не жалей оборотов – и свечи будут чистыми.

Я закатил глаза, в изнеможении, теперь даже приятном. Поинтересовался:
- А даже если Я себя пожалею – это что-то изменит?

Артём усмехнулся надменно и «стально», совсем как тот ваказаши в его прихожей – на очередное мягкое брюшко.

- Запомни, Саша! – молвил он с замогильной назидательностью. – Слезами жалости к себе – питается река, несущая твой челн в море смерти. И чем полнее воды ее – тем шире русло и тем стремительней, неотвратимей ее бег…

Немного обозлившись от этой цветистой «дзенской» дидактики, я откликнулся:
- Ага, охуенно поэтично, блин, но чего, блин, бывают «челны» с моторчиком?

Артём пожал плечами:

- Бывают и на воздушной подушке…