Помидоры по Фрейду

Красный – воинственный цвет. Абсолютно не согласующийся со скучной бледностью февраля. Лужи, подтекающие крыши, грязные воробьи на замусоренных остановках и полное отсутствие искр. В такой прострации единственное выражение жизни – это поголовная зимняя спячка. У кого-то даже внесезонная. Общая картина намалевана унылой сепией, яркости в целом – ноль.

Поэтому Мила украшала жизнь собственными силами. Добавляла сочные мазки в одежду, маникюр и волосы. Выражала индивидуальность красными тонами. Кто-то там утверждал, что женщину в красном характеризует недостаток секса, для Милы этот цвет был самым естественным состоянием. И вообще, она занималась психоанализом по Фрейду и точно знала, что недостаток секса характерен именно для тех, кто слишком много об этом говорит. Даже исподволь. Теория бессознательного, что тут поделаешь. А подсознание гораздо опаснее сознания, ибо сознание предсказать можно, а неконтролируемое подсознание может выкинуть штуки, не прогнозируемые даже никакими психологами. Себя Мила чересчур продвинутой не считала, а окружающие думали о ней как о Заумной, экзотически вытащенной из другой реальности. Все не как у людей.

Мила никогда не отвечала на зов природы. То есть, с внешней точки зрения она была почти нормальной, а вот временные отличия посылала на фиг. Могла зимой нацепить шорты и лакированные сапоги чуть ли не до талии и в таком виде заявиться на работу. Пару раз ее видели в кружевах, содранных из картинки прямо восемнадцатого века, – и это в будний день! Соседи не переставали удивляться безбашенной жиличке, а Мила носила разрезанные до колен джинсы и черный топ с надписью «Коси и забивай!» В этом, собственно и выражалось ее отношение к жизни. Завершала образ склонная к анорексии фигура, фатальная зависимость от хард-энд-хэви и полное отсутствие типа спутника жизни. Что отнюдь не поднимало имидж Милы в глазах сердобольных до чужих жизней соседских бабулек.

Мир за окном был какой-то индифферентный для Милы. Ну, ровным счетом ничего интересного! Все одинакового конвейерного сэмпла. А что такое однотипность Мила знала отлично – она работала на стройке старшим прорабом, нивелиром и уровнем умела пользоваться не хуже претендующего на право первенства противоположного пола. Этим и вызывалось смешанное отношение к ней начальства и работяг. Тетка в каске и с болгаркой в руке – зрелище вообще не для слабонервных. А загнуть матом Мила могла многоэтажным, и этим относительно достигался компромисс между тургеневскими локонами, не мнущимися даже под каской, и жесткой хваткой ухоженных рук. В обычной жизни Мила матом не ругалась, другое дело - стройка! Вот это была другая, настоящая жизнь, настоящая динамика. Неожиданные архитектурные решения само собой лезли в голову. И завершенные проекты являли собой вырванную из сказки мечту. Как говорила Мила, из бетона – конфетку.

- Что-то ты, мать, припозднилась! – усмешливо заметил Вовка. Он рисовал какие-то загогулины в журнале ведения работ и грыз кончик карандаша. По должности Вовка был главным инженером, но на объекте появлялся лишь в избранных случаях или когда в конторе уж совсем нечего было делать. Как сейчас, например.
Мила повесила на крючок тонюсенький плащик и осталась в вызывающих кровавых колготках. Остальная одежда просто теряла свою значимость на фоне стройных прямых ног, запакованных минимум в семьдесят ден. Потом присела на табуретку, расшнуровала блестящие лакированные сапожки (нужно ли говорить, какого цвета?) и стала надевать рабочие ботинки со стальными наконечниками. Весили они немеряно, но зато отпадала необходимость ходить в тренажерный и качать ноги.
- Да я в стройкоме была, между прочим. По объемам отчитывалась.
- И что, по срокам укладываемся? – поинтересовался Вовка.
- Ты, блин, главный инженер! Сам не знаешь, да? – прикрикнула Мила. – Твоя, между прочим, обязанность!
- Да лан тебе, милая, я ж шутю. Шутю! Не понимаешь, что ли?
Милу такие приколы не вставляли. Она любила кратко и по делу.
- Слушай, Владимир Петрович… Шел бы ты… к себе! А я уж тут сама разберусь. Мне вон еще ригеля на мачту ставить надо. А ты тут со своими разговорами!
Вовка лениво потянулся и встал.
- Не понимаю я тебя, Милорада, - пожаловался он. - Женщина ты красивая, а ругаешься как сапожник. И нравится тебе тут работать? Шла бы в офис, чисто, уютно, кофе в автоматах, интернет, водитель…
- А мне тут нравится, Вовка. В грязи, в кирпичах, в растворе. Я нестандартная. Усек? И больше не задавай мне таких вопросов.
Мила взяла коробку со щупами и вышла из прорабской.

Наступал период отделочных работ. Это не нравилось Миле больше всего, потому что означало скорое завершение проекта. Но сейчас ситуация выходила немного иначе. Во-первых, была весна. То есть, объемы автоматически вырастали. Во-вторых, тоже была весна. Гормоны играли совсем по-мартовски, хотелось любви, романтики, розовых тюльпанов и воздушных шаров, надутых гелием. Хотя какая, к черту, романтика… Концентрироваться приходилось на другом. Сублимация шла в одностороннем порядке, направленном сугубо на стройку. Бой-френда у Милы периодически не было, а фрилав она не признавала. Давно и сильно закрученные отношения с Андреем не брались в расчет. Они были какими-то магнетическими, причем полюса постоянно менялись, и никто, даже сам Фрейд, не смог бы предсказать, чем обернется следующий день. Но спаренные ионы не могли разорвать связи, и Мила замыкала кольцо на Андрее. Делал ли он то же самое, она не знала и не заморачивалась. Мужчин понять невозможно. Поэтому подсознательно Мила ждала, но вслух этого не показывала. Подсознательное должно быть скрытым.

- Привет, милая! – трубка превратилась в родной голос, а сердце ухнуло куда-то на двенадцатый этаж.
- Я подумал, у меня репетиция срывается, давай вечерком в пиццерию закатимся. Ты как?
- Сто восемьдесят пять! Пипец!
- Что? – не понял Андрей.- Ты мне?
- А, нет, сорри. Я дверные проемы промеряю. Дверь привезли, стали садить, а она не идет. Меряю вот сейчас.
- Я не вовремя?
- Нет, что ты! Все, я вышла. Какой тут вид! Я почти на крыше. Красота, Эндрю, ты бы видел!
Андрей вздохнул.
- Как насчет вечера?
- Айн момент… Давай в восемь, я раньше не успеваю, мне считать надо. Заедешь за мной, да? Я около моста тебя подожду.
- Да! – повеселела трубка. – Буду ждать!
- Все, отбой по каземату, я не могу разговаривать. Чао, бамбино.
Мила развернулась, мельком глянула вниз и заорала:
- Мать вашу, где стропы? Где тэбэшник ходит? Бегом скорую!

На каждом большом квадрате было четырнадцать маленьких квадратиков. Мила от делать нечего считала керамическую плитку в больничном коридоре и цедила противный кофе в пластиковом стаканчике. Невеселое занятие – просиживать вечера в больнице, тем более, в травматологии, среди плача, криков и наглых родственников, без очереди старающихся пролезть на рентген. Но выбор был определен заранее – ездить в больницу с рухнувшим с пятого этажа стропальщиком Рамисом Мила считала своим прямым долгом. Почти плюсом было то, что сломанная рука Рамиса заживала темпами ударной социалистической стройки. Но Милу все равно трясло и колотило. В глазах еще стоял случай, когда из-за неправильного крепления кранового троса огромное железобетонное перекрытие рухнуло прямо на оператора машины. Инженеров КБ затаскали по разбирательствам. Потом-то причина, конечно, выяснилась, но жизнь человека не вернешь. А говорить о потрепанных нервах вообще моветон высшей степени.
- Ну, что я могу сказать, Милорада Владиславовна? Кости почти срослись, рука будет функционировать нормально. О возвращении к работе еще рано вести речь…
- Ну, что вы, Прохор Семенович! – перебила Мила пожилого травматолога. – Я так рада, что все обошлось! Больничный мы продлим ему, конечно. А вот вернется ли он еще на стройку – это вопрос.
- Да, моя хорошая, сделайте одолжение. А вот по работе… Парнишка и сам перепуган. Урок получил. Может, стоит простить?
Мила посмотрела на Рамиса. Он стоял у стенки и читал плакат про эпидемию птичьего гриппа. Как будто и не о нем вообще говорили!
- Нам еще очень повезло, Прохор Семенович, что он – незаконный иммигрант. Иначе – я не представляю, что было бы! Тут тихо-мирно все замяли. Мы пойдем, спасибо за все.
- Да, Милочка, хорошего вечера вам.

Ехали молча. Рамис вжался в черно-желтое сиденье и испуганно поглядывал на Милу раскосыми узбекскими глазами.
- Простите меня, Милорада Владиславовна…
Мила резко взглянула на него и выкрутила руль.
- Ты обо мне тогда думал? О матери своей вспомнил? Зачем без страховки лез? Жить надоело? Ребенок!
Рамис помолчал и тихо произнес:
- А я всегда думаю о вас.
И поцеловал ее руку.
Миле сразу же захотелось плакать.
- Приехали, вылезай. Завтра зайдешь ко мне на работу.

Дома было очень тихо. Окна, будто черные дыры, поглощали идущий с улицы свет, и не отражали флуоресцентных органзовых штор. Тоска стояла, как в морге. Хотя там Мила никогда не была, но почему-то именно так себе представляла одиночество. Есть много, а поговорить не с кем. Совсем как в реальной жизни.
Андрей ответил только после того, как раз пять сбросил вызов. Из трубки слышались дешевые завывания какой-то попсы и пьяный голос Нурика, носившего ник Татарин исключительно из-за образа жизни, а не из-за национальности.
- Мила, ну я занят! – крикнул Андрей. – Не могу говорить сейчас! Я с друзьями!
- Андрей, ты мне нужен.
- Что? Громче говори, не слышу!
- Когда освободишься?
- Не знаю, где-то к часу. Я позвоню!
Андрей сбросил вызов и не перезванивал.
Мила прошлась на кухню, заварила зеленый чай и села к окну. Раскрыла незаконченный конспект из интернета по концепции мировых религий и стала читать, пока строчки не поплыли.

- Милка, спишь ты на ходу? Тебя к телефону уже полчаса ждут!
- Кто? – крикнула она. – Иду! Колонну пока утепляйте!
Собеседником оказался, как ни странно, Андрей.
- Прости, не перезвонил, пришел поздно. Не хотел тебя тревожить.
«А так я не тревожилась!» - мрачно подумала Мила.
- А я и не спала. Готовилась к экзамену.
- Вот надо тебе это образование? Кому сейчас философия вообще нужна?
Мила прочертила ногтем линию на пыльном подоконнике.
- Мне нужна. Мне – интересно.
- Хорошо, - покладисто согласился Андрей. – Планы на вечер есть?
- Абсолютно нет.
- Тогда давай куда-нибудь сходим? В «Арго», к примеру?
- Ладно, - согласилась Мила. Все равно ничего путевого на вечер не предвиделось. А выйти типа в свет и отдохнуть от строительной пыли перспектива не то что бы зашибись просто, но и не так отстойно. Единственное, что придется терпеть каких-нибудь недоразвитых индивидов, но в цирке живем, и по цирковым законам играем.

В «Арго» Андрей появился пафосно с розой и покрытыми бесцветным лаком ногтями. «Еще чуть-чуть…», - подумала Мила и не успела закончить мысль: к столику подсела одна из подружек Андрея, виолончелистка из местной филармонии, нестандартной ориентации блондинка с нарощенными волосами, ресницами и ногтями (это Миле было поровну) и татарка в девятом поколении (а вот это было уже фатально – татар Мила не переносила категорически). Опять же, по расхожему выражению, чуть ли не в каждом втором на постсоветской территории течет кровь воинственных монголо-татарских завоевателей, но это ничуть не оправдывало факт присутствия Алины.
Сидели, в общем-то, неплохо, и Мила даже начала уже подумывать о том, чтобы оставить Андрея у себя на ночь. Все же, весна, помидоры цветут и, ой, девки, любви-то как хочется! Дружно сошлись на жасминном зеленом чае. А когда все идет так идеально, необходимо, чтобы кто-нибудь обязательно все испортил.
Сия почетная обязанность была возложена на Татарина («Во, блин, атакуют!» - поморщилась Мила).
- А? Да! Сидим! С кем? – орал Андрей, непонятно, то ли он понтов, то ли и в самом деле хотел донести до сознания Нурика сколь-нибудь содержательную информацию. – Да! Я с коллегой и братом! Подгребай, жду!
Это уже обещало быть интересным. Конечно, неприятно резануло «с коллегой и братом», по Фрейду, так вообще это толковалось как полный трендец – проявилось несознательное, а вот с ним уже не поспоришь. Додумать Миле не дал подоспевший Татарин. Потекла высокоинтеллектуальная беседа.
- Да вот я думаю, миллион заработаю, такая жесть начнется! – заплетающимся языком распинался Татарин в очередной сто двадцать пятый раз. – А ты, Милка, чем занимаешься, замуж когда?
- А когда ты позовешь! – моментально отреагировал Андрей и засмеялся, донельзя восхищенный собственным чувством юмора.
- Видишь ли, Нурик, - вкрадчиво начала Мила, - у меня сейчас другие заботы. Думаю, куда бы свой миллион приспособить. А то деньги уже девать некуда. Хоть соли.
Пока офигевший Нурик переварил шокирующее заявление Милы, на поднялась, выбросила из кошелька несколько бумажек и демонстративно надела плащ. Самостоятельно.
- Сорри, меня ждут.
Андрей проявил инициативу.
- Ты куда?
- Туда… Чао, бамбино, не скучай!
И на звонки еще неделю не отвечала. Впрочем, сама тоже не звонила.

А на улице вовсю бесилась настоящая весна. Радостная, живая, жгучая. Рамис где-то откопал номер сотки Милы и закидывал ее любовными посланиями. Было смешно. Чем бы дети не тешились! Андрей тоже пытался что-то делать, как-то исправить ситуацию. Было забавно, хотя и надоедало. А потом он и вовсе заявился к Миле на работу, с ужасом созерцая огромный плакат на стене с советским рабочим, гласивший: «Хватит пылиться в офисе сраном, пойдем, накатим по 200 граммов!»
Мила даже не удивилась. Прочертила ногтем черту на подоконнике и сказала:
- Эндрю, вот сколько лет мы с тобой уже знакомы?
- Ну… лет пять, - потерялся Андрей.
- А ты до сих пор меня не изучил… Для особо одаренных популярно объясняю: по теории бессознательного оно всегда выпрыгивает в критический момент, выявляя природу сущего. Понял? Так что туси со своими кентами, а меня не напрягай.
- Мил, ты опять Фрейда начиталась? – догадался Андрей.
Мила задумчиво посмотрела на него.
- Я сейчас работаю над одной теорией. Не ново. Но очень применимо. Знаешь, в чужом огороде помидоры весь год красные. А в своем имеют неприятное свойство отцветать и желтеть. Неинтересно.
- Это ты к чему?
- К тому, Андрюш, что ты - ты свой огород. Извини, зацвел уже. Так что не парь мозги мне больше, ладно?
- И что ты предлагаешь? – жалобным голосом пожаловался Андрей.
- А ничего. Живи по сценарию советской эмблемы.
- Это как?
- А так. Коси и забивай!

Дома Мила устроила генеральную уборку, пугая припадком хозяйственной активности всех соседей и коммунального кота. Весна, все-таки, обновление! И невозделанных полей, выражаясь фигурально, осталось еще на много-много сезонов. А в лайф-джорнэл Мила поставила статус «Расцветают помидоры! Фрейд форева!»