Всё-таки они люди...

Сегодня утром я пошел плакать. Далеко, за холмы, к самому лесу. Все ноги себе стоптал. Пришел, залез на вершину самого высокого холма, достал свечки, воткнул их в землю, зажег. Сажусь, плачу, мол, какая у меня лошадка была. Загляденье. И помогала мне, покуда жива была, и от напасти спасала. И я ей тоже помогал, и кормил, и одевал, и чистил каждый вечер, и спасал ее тоже. Вот иду, значит, один раз, по Цуеву, лошадку веду следом, а там закон есть, что, дескать, нельзя на улице какать, ни людям не зверям, никому. Штраф за это большой полагается. Иду вот я, смотрю – насрала моя Прасковья. А мне навстречу ахвицер губернской полиции. Говорит мне, насрал – плати штраф. А мне тогда нечем заплатить-то было. Ну, так и говорю ему: «Ваше высокородие, нечем мне платить. Вот так-то так». А он разжалобился, но, сука, принципиальный попался. Сказал наказать – значит накажет. Короче, заставил он меня за Прасковьей съесть. Я и съел. Ну, на самом деле, не съел, а обратно в кобылу положил, но его высокородие не заметило. Или еще, едем мы через поле, а там в степи стан казачий, да вот беда – не казаки там, а бандиты и разбойники одни. Ну и напали на меня. А Паша взяла, да и покусала их. Одному аж два пальца отхватила. А еще одного лягнула в пах, да так, что его там товарищи бросили, он всех казаков полиции сдал, его самого помиловали, а остальной стан повесили. Правда, ушли они в большинстве за границу, а кто остался – поплатились.

Не успел я как следует проплакаться, подошел ко мне паренек. Спрашивает:

- Борис Федотыч, а чего вы плачете? – я его, конешно, не знал совсем, но он ко мне даже по батюшке обратился.
- Я, - говорю, - лошадку свою потерял.
- Хорошую?
- Хорошую. Верную, добрую. Жалко так. Не передать словами.
- А что с ней стало, расскажите.
- Ходил вчерась к Сашке-кузнецу, чтобы сабельку мне заточил, а то тупая стала. Походил по Устели, в трактир зашел, забрал свою шашку, иду, значит, обратно, где лошадь оставил. Прихожу – а там люди какие-то. Подхожу к ним, хочу сказать, что нечего пялиться, а они – рраз! Меня к стенке прижали, а Прасковью взорвали. Конина на пол улицы, кровь повсюду! Чуть удар не хватил!

- Ох уж эти вандалы! Сожалею, сожалею.
- А ты, кстати говоря, кто? Чтой-то не узнаю.
- Я, Борис Федотыч, - Ивасиль, студент. Хочу спросить, здесь не пробегал парнишка такой, в рубахе штопаной? Павлушка Медный Зуб звать. А?
- Не, не видел я никакого Павлушку.
- Ну, простите меня, пойду, сам поищу.

Повернулся Ивасиль ко мне спиной, потопал к поселку. А я его, наглеца, догнал, и палкой по спине, палкой, палкой!

19 июня 1920