Фатум

Геннадий Моисеенко
ФАТУМ

Судьба - странная девка. Казалось, что во всём она благоволила ко мне: с лёгкостью я получил образование; без проблем сдал все экзамены и, учитывая, что я числился в активе курса обучения, рассчитывал на выгодное распределение на работу. Каково же было моё возмущение, когда я узнал, что мне выпало распределение служить библиотекарем при архиве. Сказать, что это был крах всей моей жизни, это ничего не сказать. Страшнее захолустья нельзя придумать. Можно смело поставить крест на карьере и влачить жалкое существование среди пыльных стеллажей и сырости гниющей бумаги.
Встретили меня неодобрительным взглядом и циничной фразой в мой адрес:
- Ещё одного недоумка прислали на нашу голову.
После этого мне определили фронт работы подальше от глаз людских и от начальства. Я стоял средь покрытых серым пушистым налётом книжных шкафов, взирал на толстые переплёты, и земля плыла под моими ногами. И стоило пять лет грызть науку, чтобы остаток жизни протирать пыль с ненужных никому корешков. Дни спрессовывались в недели, недели – в месяцы…
Чтобы коротать время, я приобрёл привычку заглядывать в книги, стоящие на полках. Иногда мне попадались прелюбопытные фолианты, но более всего скрасило моё существование открытие, изменившее моё мировоззрение и всю мою жизнь. Среди потрёпанных книг я наткнулся на две книги, бережно связанных лентой. Любопытство толкнуло меня развязать ветхую тесьму. Бант, скрепляющий два конца, буквально рассыпался в моих пальцах.
Обнаруженные мною книги поразили меня и заставили долго ломать голову, что их связывало вместе; почему неизвестный счёл нужным хранить их неразделёнными друг от друга. И было отчего ломать голову. Одна из книг поразила меня своей мудростью, и каждый раз, читая её, я чувствовал прилив чистой и светлой энергии. Вторая же книга вызывала во мне отторжение и омерзение к описываемым в ней событиям, и только человеческий интерес толкал меня читать её.
Чтобы мой читатель понял мои чувства к обеим этим книгам, я хочу предложить несколько фрагментов из каждой книги поочерёдно, и пусть ваш суд будет мерилом прочитанному.

По благословению отца моего старца Феодора писано моею рукою грешною протопопа Евсевия, а ещё что речено просто, и вы, Господа ради, читающие и слышащие, не побрезгуйте просторечием нашим, потому что люблю свой русский природный язык, стихами философскими не привык речи приукрашать, потому что не словеса красивые Бог слушает, но дел наших хочет. Что рассуждать: не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ни иным другим ждёт от нас речей господь, но любви с прочими добродетелями хочет; того ради я и не забочусь о красноречии и не унижаю своего языка русского, но простите же меня, грешного, а вас всех рабов Христовых, Бог простит и благословит. Аминь.

Во дни благословенного Владимира Господь явил церкви своего светильника и иночествующим наставника приснопамятного Евлампия.
Родился Евлампий в земле Русской, а где, то не ведомо. Да и мало ли на Руси мест Богом благословенных, где благодать нисходит на человека, предрасполагая к раздумьям о предназначении человеческом.
При рождении речено было ему имя Георгий, а по рукоположении в сан стал он Евлампием. Так он и остался в памяти народной, поминающей и доныне одного из славных своих святителей и просветителей. Одно известно доподлинно, что происходил он из простой семьи, людей скромных и богобоязненных.

- Ну вот скажи, на кой чёрт тебе рожать вздумалось? У нас что, без этого вы****ка забот мало?
- Как ты можешь ругаться на него, Серёжа, он ведь твой сын.
Но Серёжа не унимался:
- Что с того, что сын? Мы с тобой не венчаны, в ЗАГСе не расписаны, значит, он мне никто.
- А я от тебя ничего и не прошу. Ты только плехни в стакан.
- Плехну, чтоб ты подавилась. Вот ты, Юль, подумай, сколько на него денег надо. Кормить, поить, одевать. А я что, уже не человек? Смену отгорбатишься на заводе, домой придёшь усталый…. Выпить мне надо? Надо! А теперь что же, я себя ущемлять должен?
- Да что ты так кипятишься? Вырастит как-нибудь. Ты им ещё гордиться будешь. А представь, он вырастит, а ты к тому времени уже не в силах будешь. Глядишь, стаканчик тебе поднесёт.
- Ага, дождёшься от них, нонешних, - пробурчал Серёжа. – Назвала хоть как?
- Георгием.
- С чего это?
- Просто так. На гербе Москвы всадника видел?
- Видел.
- Так вот, сказывают, что его тоже Георгием зовут. Красиво скачет.
- Я уж боялся, что ты в честь узурпатора его назовёшь. А то как пришёл к власти наш нынешний правитель, так все кинулись в его часть имена давать. Такое уже однажды было, когда в семнадцатом переворот был. Вот и теперь, после этого переворота, все кинулись верноподданнические чувства выражать.
- Серёж, да что нам дело до политики? Ты налей мне ещё.
- Эт, верно. А ты что к моей бутылке примазалась? Халяву почувствовала?
- Так не чужие мы теперь.
- И не мечтай. Вот тебе граммулька и отваливай, пока харю не набил.

Мудрость на Евлампия снизошла очень рано. Ещё в раннем детстве обнаружил он рассудительность и, через это, умение примирить враждующих словом добрым.

Песок не хотел слушаться и осыпался, но маленький Серёжка упорно строил гараж для своей машинки. В ход пошли щепки и обрывки бумаги. От усердия Серёжка сопел и шмыгал носом. Песок поддался и гараж был построен. Чуть в стороне, в той же куче песка строили гаражи для своих игрушечных машинок такие же чумазые мальчишки.
- Коль, дай поиграть одной машинкой, - попросил Лёшка.
- Не дам, - буркнул Колька.
- Тебе что, жалко?
- Жалко.
- Так у тебя их три, а у меня ни одной. Что станет с машинкой, если я с ней немного поиграю? У тебя останется ещё две.
- У тебя руки грязные, - не уступал Колька.
- Песок тоже грязный.
- То песок, а то руки.
- Ну и не буду играть с тобой, - обиделся Лёшка.
- И не играй, больно надо.
- И ребятам скажу, какой ты жадный.
В этот момент ссору ребят услышал проходивший мимо Жорка. Он тут же подскочил к Кольке.
- Чего жадничаешь? - подступил к Кольке Жорка. – Давай сюда машинки.
- Не дам, они мои.
- А я тебе по морде дам, - и Жорка ударил Кольке в нос. По лицу потекла кровь. – Будешь знать, как жадничать. А вы чего вылупились? – прикрикнул Жорка на ребят, - кыш отсюда.
С этими словами хулиганистый мальчишка стал топтать построенные в песке гаражи. Малышня с рёвом разбежалась по сторонам.
- Вот теперь будет мир, - довольно сказал Жорка.

В семилетнем возрасте Евлампий был отдан в обучение, к концу которого проявил высочайшие знания и поражал учителей рассудительностью, твёрдой логикой и стойкостью в убеждениях. С той поры его жизнь сопровождалась чудесными знамениями, исходящими от покровительства Божественного.

Урок географии начался на удивление тихо. Впрочем, тому была причина – ученики сидели уткнувшись в тетрадки и писали самостоятельную работу. Что может быть проще для учителя, дай задание школьникам и наслаждайся тишиной. А потом можно будет спросить за незнание предмета с не выполнивших работу. Всё законно и просто… для учителя. Ученикам же такая система никогда не нравилась – что за счастье сидеть и не пошевелиться, не перемолвиться словечком с соседом. Есть только одна возможность хоть как-то изменить течение урока – задать вопрос учительнице.
- Любовь Васильевна, а «Царицын» через «и» пишется или через «ы»?
- Люда, тебе стыдно задавать такие вопросы, ты же у нас отличница. Впрочем, у нас урок географии, а не русского языка, и потому мне безразлично как ты напишешь, лишь бы ответ был бы правильным.
Воспользовавшись возникшим сбоем в плавном течении урока, свой вопрос тут же вставил Жора:
- Любовь Васильевна, а куда впадает речка Чача.
- Чача, - задумчиво пробормотала учительница по инерции, ещё не понимая подковырки. – Какая чача? Прекрати болтать, занимайся работой.
- Любовь Васильевна, я серьёзно. Мы, вот, изучаем экономическую географию, так у меня всё время вопрос в голове вертится: сколько надо налить девушке, чтобы её доступность стала преступно недопустимой.
Класс дружно засмеялся.
- Прекрати, - возмущённо крикнула преподавательница.
- Так я же по теме и очень серьёзно, - не унимался Жора, - Вы только скажите, я сбегаю в магазин.
- Тебя уже вызывали на педсовет ни раз. Вызовут ещё. Я поставлю вопрос о твоём исключении из школы.
- Ну вот, я хотел с Вами по-хорошему, полюбовно договориться, а Вы… В слове «педагог» столько эротичного, особенно в первой его части.
- Выйди вон и на мои уроки больше не являйся.
- С превеличайшим удовольствием.
Жора вышел из-за парты, не спеша прошёл по проходу, а когда поравнялся с Любовью Васильевной, к её ногам упала граната. И хотя граната была без запала и не могла причинить никакого вреда, но разглядывать времени не было, и побледневшая учительница пулей выскочила из класса.
- Всё, - объявил Жора, самостоятельная работа отменяется. Айда пиво пить.

И было это, когда Евлампий только входил в силу мужескую. Исполнилось ему тогда двадцать лет. Окружили его вороги веры истинной. Хотели они насадить свои порядки. Подступили к Евлампию с силою страшною, силою несметною. Словом обратился к ним Евлампий, и отступили супостаты. Воистину, там, где хитростью не возьмёшь, там словом разумным, словом Богом данным низвергнешь. Промыслом Божиим великие дела свершаются.

Одного взгляда на рожи подошедших парней было достаточно, чтобы понять – добром эта встреча не кончится. Жорка был, как всегда, под хмельком, да и для чего ещё в кабак ходят, и стоял у стойки бара, потягивая термоядерную смесь.
- Слыщал я, - начал один из парней, - ты права качать вздумал.
- А ты что, козлина, хочешь наехать на меня? – огрызнулся Жорка.
- Ты базар мети. Кто козлина?
- Да ты, фраер дешёвый.
- Ты что не знаешь, чья здесь территория? Это наша территория, и мы будем устанавливать здесь порядки.
- А я плевать хотел на то, что это ваша территория. Была ваша – стала моей. И в ваших интересах, мальчики, сдёрнуть отсюда, и побыстрей.
- Что-то ты борзо держишься.
- А ты подумай своей глупой бараньей головой, может быть, в жизни что-то поменялось? Короче, если вы сейчас отсюда не свалите по быстрому, то попадёте в непонятку, - продолжал наседать Жорка.
- Это к кому же?
- Да хотя бы к Комару.
- Ты-то какое отношение к Комару имеешь? – растерянно спросил один из парней.
- Вот тогда и поймёшь, какое отношение я имею. Всё, базар закончен. Это территория отныне моя, и вам сюда лучше не соваться. Уяснили?
- Кажется да.
- Вот и молодцы.

В другой раз столкнулся Евлампий с врагами веры истинной. Обратился он к ним с увещеваниями, стыдил и к разуму призывал. Но на сей раз враг оставался глух. Тогда пришлось оставить Евлампию молитву, развернуться во всю ширь молодецкую, удаль молодецкую показать. Дрогнул враг, бросил поле бранное. Обратился тогда Евлампий к народу с проповедью, и молвил он: «Не в том сила, чтобы с мечом на Русь идти, а в том, чтобы словом Божьим отстоять Русь от супостата». И преломил Евлампий пять хлебов, и явилось чудо, кормил он этими хлебами пять тысяч человек, и все сыты были. И пустил он чашу с вином по кругу, и сотворил молитву над чашей этой, и, крестивши, сказал: «То есть кровь Христова. Он вас поил, и я поить буду. И причастившись, обретёте веру истинную». И пили из чаши пять тысяч, и напоил их одной чашею, ибо кто крепок в вере, с тем Бог.

В ресторане было душно от толпившегося народа. Все места за столиками, да и у стойки бара, были заняты. За одним из столиков сидела компания парней.
- Смотри, Жорка заявился. Весь на понтах, - сказал один из участников компании, в котором, если напрячься, можно было узнать Кольку.
- Да, теперь нос он задерёт, - поддержал тему разговора другой компаньон. В нём мы углядели другого выросшего мальчишку, некогда игравшего в песочнице – Лёшку. – Только б сюда не подошёл, позора не оберёшься.
- Похоже, ты накаркал. Он как раз сюда и направляется.
- Привет, орлы, - радостно воскликнул Жорка, - что, однокласснички, не рады меня видеть?
- Ты ж у нас теперь «крутой».
- Да бросьте, ребята. Ну, подфартило, с хорошими людьми судьба свела. Зато теперь при деньгах.
- Если ты при деньгах, то чего ж ты одеколон пьёшь? Разит, как от парфюмерной фабрики.
- Одеколон – это печальная привычка детства. Без него я нужной кондиции не добираю. Да и пить одеколон, куда безопаснее, чем ту водку, что у нас продают в магазинах. Одеколон – экологически чистый продукт. А то, что воняет, так это для освежения дыхания.
- От твоего свежего дыхания мухи дохнут. Шёл бы ты отсюда, Жора, - отповедовал Коля. – Видишь, здесь сидят нормальные люди. У нас хорошая, приличная компания. Тебе здесь делать нечего.
- Гребуете?
- Можно сказать и так. Находиться рядом с тобой малоприятное занятие.
- А если я не уйду?
- Уйдёшь, Жора, уйдёшь. Тем более, что настроение ты нам уже испортил, так что, если мы тебе поможем отсюда убраться, то наше настроение улучшится.
- Это как же ты поможешь мне отсюда убраться? Это теперь мой кабак. Что хочу, то и делаю. А будешь п…еть, получишь по роже.
- Так это твой кабак? Ребята, пошли отсюда, – компания дружно встала. – Мне противно здесь находиться.
- Ах, ты ещё и оскорбляешь моё заведение, - с этими словами Жора кинулся в драку. Хорошо, что подоспевшие официанты разняли дерущихся.
- Хозяин, не надо, пусть убираются, - успокаивал Жору один из официантов.
- Да, пусть убираются. И чтоб их сюда больше не пускали.
Жоркины одноклассники ушли, а Жорка уже завёлся.
- Сегодня мой день, всех угощаю за мой счёт. Пейте, жрите, на всех хватит. Налетай, братва, гуляем. Я наливаю всем.
С этими словами Жорка стал откупоривать бутылки и обходить ресторанный зал, наливая каждому, кто попадался на его пути.

Построил Евлампий себе скит, а чтобы ближе к народу быть и нести ему слово божественное, построил он свой скит в центре поселения. С той поры, когда вечер опускался на Землю, окрестности услаждал звук небесной музыки, исходившей от жилья преподобного. И даже после смерти Евлампия, несмотря на то, что прошло немало лет, музыка райская продолжает исходить от жилища, освящённого благостным присутствием. Это ангелы поют хвалу святителю.

Как и все нувориши, Жорка не отличался ни скромностью, ни умеренностью. Особенно это выразилось в постройке дома. Все набобы стремятся показать свою обеспеченность, соревнуясь в роскоши постройки. Жорка старался не отставать от остальных. Свой двухэтажный особняк он украсил колоннами, а сверху, насмотревшись западных фильмов, построил пентхауз. И не важно, что получилось вычурно, зато роскошно. Свой дом Жора построил не на окраине, как это обычно делают новоявленные богатеи, а в центре города. При этом он говорил: «Плевать мне на чистый воздух, главное, чтобы всё под рукой было. А если я напьюсь, как я домой добираться буду?» А напиваться Жорка любил. И ещё одна страсть была у Жорки. Любил Жорка вытащить на пентхауз усилители с колонками, подключить к ним электрогитару и поупражнять пальцы. Эта страсть осталась у него со школьных лет, когда он играл в любительской рок-группе.
Выйдет, бывало, под звёздное небо, крутанёт ручки настройки и пройдётся плектором по струнам. Хорошо, если в голову взбредёт поиграть соло в районе первой и второй октавы. Но если вздумалось Жорке «погонять» кварты или квинты… Вот тогда держись. Для непосвящённых поясню – кварта на гитаре играется так: задействованы две верхние струны, причём палец на самой верхней струне прижимает струну на два лада выше, чем на следующей струне. Остальное дело техники. Самое главное иметь хорошую «примочку» «Овердрайв», искажающую звук. Квинта играется так же, просто интервал немного другой.
И раздавалось рычанье в ночной мгле. Это Жорка, нажав ногой на «Овердрайв» изрыгал из гитары неистовые звуки. Надо ли говорить, что по соседству с Жоркиным особняком люди старались не селиться, а те несчастные, которые уже жили в то время, никак не могли обменять свои квартиры на другой район.

Случилось, столкнулся преподобный со зверем лютым на дороге узкой. Ни обойти, ни убежать. Не дрогнул Евсевий, осенил Зверя знамением крестным, сотворил молитву, и остановился зверь, стал послушным и кротким, как агнец.

Парковая тропинка, петляя между кустов, вывела на аллею сквера. Отсюда уже близко было к Жоркиному дому. На этой аллее часто можно видеть, как степенные граждане выгуливают своих собак.
Жорка шёл, как всегда «наодеколонившись», и пытался не сбиться с пути. В этот момент в обзор помутнённого Жоркиного взгляда попал английский дог, беззаботно и мирно поднявший ногу на бетонную ножку скамейки.
Жорка и трезвый-то не прошёл бы мимо, а уж пьяный… Желая подразнить собаку, он тихо позвал:
- Кис-кис.
Собака тут же встрепенулась и подняла уши. На этом надо было успокоиться, но это было бы не в Жоркином характере, и он повторил:
- Кис-кис.
Собака дёрнулась из стороны в сторону, ища глазами кошку, но не увидев развлечения и поняв, что её дразнят, зарычала.
- Ну, чего недовольна? – продолжал дразнить пса Жора, - ты на кого голос подымаешь?
Дог хрипло гавкнул и посмотрел в сторону хозяина, спешащего ему на выручку.
- Как Вам не стыдно? – стал срамить Жорку собачник. – Пёс и то умнее Вас. Нажрались, так сидите дома.
- А ты мне что – указ? Да я твоему псу глотку перегрызу.
- Послушайте, идите своей дорогой подобру - поздорову, от греха подальше.
- Подумаешь, пса его тронули, - недовольно проворчал Жора, но, хоть и пьян, понимая, что с собакой такого размера шутки плохи, решил не углублять ситуацию. - Ну, и пойду. А ты будешь гундеть, по роже получишь… и твой пёс тоже.

Довелось преподобному побывать в странах заморских, в землях неверных. И там нёс слово Господне в народ, и находил множество последователей. И увидели цари иноземные силу веры православной, и убоялись, и изгнали святого с земель своих, но просчитались, ибо вера истинная, как зерно, павшее в землю, даёт всходы. И чем крепче зерно, тем крепче всходы.

Самолёт натужно разбежался и оторвался от земли. На тринадцатом месте сидел Жорка, такова была его прихоть, а рядом с ним его временный напарник, который продолжал давать Жоре последние инструкции:
- Запомни, наше дело десятое. Прилетели, встретились, поговорили. Если будут артачиться, припугнём. Стрелять только в крайнем случае. Амстердам, это тебе не наша провинция. «Клюшки» свернут вмиг, опомниться не успеешь. Любая собака тебя сдаст, даже братки.
- Сдавать западло, - отозвался Жора. – Какие они братки, если сдают?
- Я же тебе сказал, это не у нас. Там, если надо, с самим чёртом договор заключат. А уж сдать полиции мешающего фраера – запросто. И никто не предъявит.
- Суки, не по понятиям живут. Мочить надо гадов.
- Спалишься. Дело сделаем и домой. Вот когда они к нам сунутся, а они обязательно сунутся, вот тогда и пошмаляем их. Понял?
- Ладно, понял.
………………………………………….

- Я уж не надеялся увидеть тебя живым.
- Что так? – удивлённо спросил Жора своего недавнего компаньона по путешествию в Амстердам.
- Да думал, что замочили тебя.
- Ещё чего не хватало.
- Ну и дурён же ты. И что тебя разобрало. Как попёр на фраеров. Болтаешь что попало.
- Я всего лишь хотел объяснить лохам, как жить надо.
- А они так тебя и послушались. Да им твои базары, как бутырскому петуху до проблем латиноамериканских лесбиянок.
- Попробовать всё ж надо было.
- А стрелять для чего стал.
- Для наглядности и доходчивости.
- Ну и как, довёл до сведения? Чудом ноги унесли. Они ведь, разыскивая тебя, все аэропорты перекрыли.
- Что я, дурак, в аэропорт соваться? Бабки есть, нанял водилу, и рванул в Дортмунд. А там меня никто не знает и не ждёт. Так что всё просто.
- Не, чтоб я с тобой ещё связался… ни в жизть…

И задумал Евлампий найти себе жену, достойную родить продолжателя дел славных, способного нести истину в народ. Но где ж найти деву верную, деву чистую, чтобы как в колодезную воду можно было взглянуть и увидеть дно, чтобы как ручей омывала прохладной водой и несла очищение, чтобы как ключ била благой верой. И не нашлось средь жён земных такой, и решил Евлампий: «В служении Богу моё предназначение, ему жизнь мою посвящу».

Жора одним глотком выпил содержимое стакана, крякнул и сказал:
- Омерзительное пойло. Мне бы сейчас одеколончику.
- Я смотрю у тебя сегодня плохое настроение, - откликнулся на тираду его дружок Санька по кличке «Клоп».
- А чего ему быть хорошим-то? Анька сбежала. Говорит: всё кончено, мне замуж пора. Я ей говорю? Я тебя что, не … Ой, чуть не матернулся в приличном месте. А она в ответ: постель – это ещё не замужество. Да на хрена ж тогда я ей кольца золотые покупал? Она ж как елка золотом увешена.
- Может быть, тебе самому жениться пора?
- Жениться? Ты что, с ума сошёл? Все бабы ****и! Куда ни глянь – одни шлюхи.
- Ну, это ты сгущаешь краски. Есть очень даже приличные девушки. Ты просто не туда смотришь, не с теми общаешься.
- Ты меня совсем за дурака держишь. Думаешь, я только с ресторанными потаскушками общаюсь. Ничего подобного! Видел я этих фифочек. У меня на проспекте есть магазинчик, ну ты знаешь, мы вчера туда ходили. Лежат на прилавке стопочкой кошельки-лопатники. Все одинаковые, абсолютно. Подходит при мне дамочка и говорит: покажите кошелёчек. Валька, продавщица, подаёт ей верхний. Дамочка недовольна: нет, мне, пожалуйста, нижний. Валентина уже хотела пуститься в объяснения, но я остановил её. Говорю: « Достань нижний.» Перекладываем кошельки, подаём дамочке нижний. Та посмотрела и говорит: « А теперь вот этот», - и показывает в стопке кошельков почти самый нижний. Валентина их уже переложила один раз, теперь тот, который был сверху, оказался тем, на который указала фифа. Я Вальке тихонько кивнул, мол, достань. Та снова ворошит всю кучу, но теперь в стопку не складывает, а кладёт их сверху на стекло один подле другого, чтобы можно было взять любой, какой приглянётся. Причём, все кошельки абсолютно одинаковые. Дамочка снова морщит лобик: нет, не то. И тут, не глядя, говорит: я возьму вот этот, и забирает кошелёк из другой стопки, который она даже не смотрела. Ты хочешь, чтобы я женился на таком чудовище? А ведь она с виду была холёная, лощёная.
- Но она же, в итоге, купила кошелёк.
- Хорошо, расскажу другой пример женской логики. Там же в магазине у нас есть музыкальный отдел. При мне же подходит одно очаровательное создание, долго что-то выбирает, а потом и спрашивает: « А нет ли у вас альбома группы «Руки вверх»?» Я спрашиваю: «Какого?» – потому как знаю, что эта дебильная группа наштамповала кучу разного дерьма. Девушка отвечает: «Crazy». А этот альбом стоит у неё перед носом. Я тогда закрываю его рукой и говорю: «К сожалению, нет». Девушка расстроено: «Какая жалость, я обыскала весь город, уже два месяца ищу этот альбом, он мне так нравится, хочу купить его, но не могу найти». Ну, я тогда и говорю: «Только для вас, раз уж так нужен именно этот альбом, вот, сохранился один экземпляр». И достаю из-под руки этот компакт-диск. Радости девушки нет предела, она шепчет: «Он самый, ну-ка, какие тут песни, да, это они, и эта есть». Потом она на секунду задумалась и выдала мне коронный ответ: «Нет, я не буду его брать». Железная логика!
- Да ты пойми, все бабы такие. У них в голове мандавошки ползают. Куда поползёт, туда и мысли текут. Это надо принимать как неизбежность.
- А мне-то зачем мучиться с этой неизбежностью? Нет, уж лучше я в своём ресторане сниму какую-нибудь тёлку на ночь, чтоб утром выпроводить её из дома и забыть, что она существовала. Даже имя не спросить. Как говаривал один мой знакомый: постель не повод для знакомства. Зато никаких проблем и головных болей.
- Так можно любую в постель затащить, была бы дырка.
- Вот это я и имею в виду: баба – это заменитель рукоблудия.
- Да, так ты никогда не женишься.
- А мне и так хорошо.

А между тем нашлись завистники, прельстила их слава Евлампиева, что народ тянется к святителю, как бабочки в ночи тянутся к фонарю, и решили завистники оклеветать преподобного, пошли они в народ с клеветой, стали слова поганые говорить. Пришли ученики к преподобному и, ставши перед ним, сказали: «Дошла и до нас молва грязная, порочащая имя твоё, а ты молчишь». И ответил им Евлампий: «Что сотрясать воздух? Кто в грязи сам измазался, того незачем в грязь втаптывать, а тот, кто чист, того как ни мажь, всё равно чистым останется».

- Жорка, я вилять вокруг да около не хочу, - начал разговор, подсевший к столику Димка «Хлыст», - что за базары о тебе по городу трут?
- Какие базары? – удивился Жора.
- Как какие? Неужто не слышал? Говорят, что ты ментам стучишь.
- Во, бля, сказанули. Интересно, интересно, и какие ж ещё за мной грехи водятся?
- То, что ты долю общаковую зажимаешь, делиться не хочешь.
Тут «Хлыст» замялся.
- Продолжай, я послушаю.
- А ещё говорят, что ты педик, потому и не женишься.
- Ну, ёксель-моксель. Теперь что же, любого холостяка педиком считать будут? Какая падла на меня бочку катит? Видно я кому-то сильно насолил, а силёнок со мной разобраться не хватает, вот и мусорят на базаре. И кого же я стуканул, вот в чём вопрос? Где пострадавшие?
- Не знаю.
- Вот то-то и оно. Если бы было так, и нашёлся бы хоть один человек, который мог бы показать на меня пальцем и сказать: «Он меня заложил», то меня братва в миг на куски разорвала бы. А так, какому-то сучёнку хочется меня оклеветать. Не получится. Плевать я хотел на эти сплетни.

Увидели враги, что не погубить святителя клеветными измышлениями, и задумали они тогда погубить его телесно. Долго искали случая, и случай представился. Проповедовал в тот день Евсевий средь людей, вселял в них крепость духа, обращал лицом к церкви, хлеба преломлял, народ кормил, кровью Христовой причащал. И подступили к нему враги и сказали: «Коль сильна в тебе вера, яви чудо». Отвечал им смиренно святитель: «Не в чуде вера, а в чудесном спасении души вашей через молитву и ежедневный подвиг во имя Господне. А кто чуда ждёт, чтоб укрепиться в вере, тот веры не обретёт, ибо лживы помыслы его».
Увидели враги, сколь сильна в нём вера, и ударил самый главный средь них мечом Евсевия по горлу. Так принял мученическую смерть благословенный Евсевий. Тут же чудо явилось, тело преподобного заблагоухало, как кущи райского сада. И сколько дней лежал во гробе Евсевий, столько шло благоухание умиротворяющее. Народ толпами шёл проститься со святителем, и коснулся их аромат неземной, и снизошло на них через этот аромат благословение, и больные исцелились, а страждущие успокоились.
Схоронили Евсевия на высокой горе, чтобы отовсюду видно было, да чтоб ближе к небу вознести тело преподобного. И даже от могилы его шёл аромат, и люди знающие говорили: «То дух указует путь к святителю, а через него к вере православной». И укрепились мы в вере, и стал для нас знамением земной подвиг скромного раба Божьего Евсевия. Аминь.

- Эй, народ, у меня сегодня настроение хорошее, а посему гулять будем, - громко объявил Жора в своём ресторане, и публика в зале оживилась.
Не все радостно отреагировали на этот призыв. К примеру, бывшие одноклассники Жорки недовольно сморщили нос, и тут же встали из-за столика и ушли из ресторана.
А за соседним столиком два бритоголовых мордоворота переглянулись, и тот, у которого на груди среди густой «растительности», в распахе рубахи, был виден огромный (иначе не назовёшь) золотой крест, сказал:
- Вот и случай подвернулся. Пусть куролесит, это нам на руку. Сейчас бардак начнётся.
Бритоголовый крестоносец не ошибся. Жорка, вокруг которого тут же собралась плотная толпа халявщиков, стал наливать в протянутые бокалы вино и раздавать на закуску бутерброды. От самого Жорки, как всегда, разило одеколоном. Началась давка, в которой никто не заметил, что бритоголовые собутыльники вклинились в толпу. Крестоносец незаметно кивнул своему напарнику и тут же сильно толкнул стоящего перед ним ханыгу. Тот упал и потянул за собой соседей. Цепная реакция пошла по толпе, и через мгновение падали и поднимались практически все. Воспользовавшись возникшей суматохой, в тот момент, когда Жорка тоже не устоял на ногах, подельник бритоголового крестоносца подскочил к веселящемуся хозяину ресторана. Ничего не подозревающий Жора лежал на полу и сквозь смех, разбиравший его, кричал:
- Во веселуха пошла, пить будем влёжку. На этом его весёлая тирада оборвалась. Как неуловимый метеор блеснул нож в руке бритоголового, и из разрезанного горла Жорки хлынула кровь. В свалке не сразу разобрались, что произошло. Сначала приняли красную липкую жидкость, залившую пол, за «кагор», которым подчивал толпу хозяин, а когда до пьянчуг дошло, что произошло, было поздно. Под визг перепуганных девиц Жорка с хрипом испустил дух. От его крови в зале стоял стойкий терпкий запах дешёвого одеколона.
Когда гроб с Жоркиным телом опускали в могилу, Серёжка «Клоп» шепнул Димке «Хлысту»:
- Народу-то набежало, и «крутые», и «халявщики», все здесь.
- Чуют поживу, - ответил «Хлыст».
- А я чую другое. Принюхайся, запах одеколона так и не выветрился.
- С чего ж ему выветриться-то? Жорка им так за жизнь пропитался, что от него и через двадцать лет, если откопать, вонять будет. Ты лучше заметь, все в могилу землю два раза кидают, - сказал Димка «Хлыст» и, наклонившись, два раза черпнул песчаной земли.

Вот, пожалуй, и все ключевые моменты двух, столь различных повествований. Цитировать их полностью я не счёл нужным, дабы не утруждать читателя излишними подробностями, без которых и так понятно, о чём идёт речь. Может возникнуть вопрос, почему я привёл столь разные тексты вместе, а так же, что же объединяет эти две книги, кроме ленты, которой они были связаны? Долгое время и для меня это оставалось загадкой, пока однажды, случайно, я не узнал, что в обеих книгах рассказывается об одном и том же человеке. Разница только в том, что разные авторы излагали свой взгляд на жизнь этой личности. Как относиться к этому, и какой вариант биографии считать более реально отобразившим жизнь, я не знаю, а вы уж сами выбирайте.

17.09-12.11.2001
Геннадий Моисеенко


Рецензии