Святой источник

(маленькая повесть о первой любви)
1.
Это будет потом: контракт на четыре года и работа на износ с семи утра до одиннадцати вечера. Замужество, дети, фешенебельный дом в ряду таких же чинно расположенных близнецов с аккуратно подстриженными газонами. Беспокойная близость океана, холодные рассветы и бесконечные телефонные разговоры с родными и друзьями.
В один из таких холодных дней мне принесли в подарок книгу. Я держала ее в руках, как бесценную весточку из моего детства. Книга о моем друге и учителе, великом человеке Этибаре Мамедалиеве, одновременно и радовала мое сердце и больно жгла душу, потому что теперь уже ничего нельзя было вернуть и ничего не исправить…
Шумный дворик, каких было много в Баку, можно назвать одним из красивейших мест на Земле, потому что я там родилась. Двухэтажные домики, соседствующие в странных, одному богу известных геометрических пропорциях друг к другу, образовывали некое подобие замкнутого многоугольника.
 Двор… Было что-то родное, семейное в этом уютном месте. Вместе соседи праздновали свадьбы и дни рождения, вместе решали проблемы, помогали друг другу – кто чем мог, вместе провожали в последний путь. Жизнь казалась бесконечно светлым событием, надежным и правильным.
С незапамятных времен во дворе росли деревья инжира и двух тутовников – черного и белого, и едва фрукты начинали поспевать, как дети их обносили. За каждым была закреплена только своя ветка, и занять чужую было запрещено негласным правилом двора. По толстым веткам ребятня забиралась на крыши домов, залитые киром. Крыши зачастую служили детворе островами-убежищами, на которых любили собираться и обсуждать самые невероятные события в округе. Жарким летом кир имел свойство подтаивать и мы, лазая по крышам, вымазывались черной липкой массой одежду, неизменно получали за это от родителей.
Я тоже частенько получала от бабушки. Наказание мне доставалось одинаковое во все времена – мыть полы и гладить белье. Мне казалось, что наши полы сотрутся до дыр, а белье гладить я не люблю и по сей день.
Бабушка иногда специально под кроватью оставляла какой-нибудь мусор, и, видя, что я быстренько справилась с уборкой, присаживалась перед кроватью и, показывая на бумажку или ниточку в самом дальнем уголке, грозно говорила:
– А это что такое? Нужно все уголочки промывать, чтобы никакая грязь в доме не осталась, и мыть не шваброй кое-как, а руками. Вот так, – при этом, она перегибалась вполовину и начинала виртуозно мыть тряпкой заданный квадрат.
Получалось это у нее – ну, очень красиво. Оставшись сиротой, с малых лет, ей приходилось жить и работать у людей, присматривать за их детьми, словом быть хозяйкой в чужих домах. За это она получала кое-какую еду, тепло и крышу над головой. Привычка делать всю домашнюю работу так, чтобы никто не смог ни к чему придраться осталась у моей бабушки на всю жизнь. Чего она и требовала от меня, буквально с самого рождения.
Как любила рассказывать бабуля, родилась я шестимесячным ребенком, поэтому меня долгое время держали в вате в плетеной корзинке возле батареи. Бабушка с дедушкой души во мне не чаяли, радовались каждому моему новому движению, слову, шагу. Мои родители были очень молодыми и, рождение дочки, да еще и недоношенной, никак не вписывалось в их жизнь. Они ничего не поняли обо мне, а вскоре и вовсе уехали в Москву к двоюродной тетке искать лучшей доли. Так что дедуля с бабулей стали для меня родителями. И я в свою очередь, обожала своих стариков и гордилась ими, как только может гордиться принцесса своими знатными родителями.
Однажды на праздник весны «Новруз байрам» (Новый год по мусульманскому календарю) молодая соседка Фергана, невестка тети Наргиз из квартиры напротив, принесла нам сладости и орехи. Мы пили чай с пахлавой и халвой, Фергана рассказала, что к ней должен заехать ее брат Этибар, который может угадывать будущее.
– Фергана, скажи брату своему, пусть зайдет к нам, расскажет – что ждет меня впереди, – попросила я.
– Перестань, Мехрибан! Чем к людям приставать, иди лучше уроки учи, – заявила бабушка. По интонации в ее голосе я поняла, что им нужно посекретничать и послушно ушла в свою комнату.
Прошло некоторое время. У Ферганы родилась дочка. Все соседи приходили поздравить семью с новорожденной. Пришли и мы с бабушкой.
– Какая красавица, – воскликнула бабушка, глядя на крохотное попискивающее существо. – Глазки, как алмазики блестят, а губки – чистый гранат! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить!
– Не сглазите, ханум, у вас душа светлая, добрая, – к коляске с малюсеньким красненьким сморщенным человечком подошел мужчина. – Племянница у меня и, правда, кукла. Здравствуйте, меня зовут Этибар, мне Фергана о вас много рассказывала. А тебя зовут Мехрибан, так, стрекоза?
Он посмотрел на меня внимательными глазами. Будто не в лицо смотрел, а в самые потаенные глубины души. Я, как завороженная не могла оторвать от него своего взгляда, а в ответ только кивнула головой.
– Мы еще увидимся с тобой и обязательно поговорим! – пообещал Этибар, будто отвечая на мой непроизнесенный вопрос. Мне тогда было лет 15 и я многого не понимала в жизни. Но ЭТОГО не возможно было не понять – передо мной стоял не совсем обычный человек. В его присутствии комната озарялась светом и теплом, будто ангелы спускались с небес, окружая всех и вся. Состояние умиротворение и покоя, какое бывает в церкви, наедине с высшими силами. Некая светлая защита, сила и знание, вера – все вместе – это был Этибар.
После я часто заходила к Фергане – понянчиться с маленькой крохой. Мы выходили с ней на прогулки, беседовали о быте невестки в доме свекрови, о новшествах в мире молодой замужней женщины, она объясняла мне мелочи кулинарии. По родным бакинским улочкам мы с ней могли гулять часами. Фергана любила рассказывать мне о своем детстве в далеком горном селе, а я любила слушать. Особенно мне нравились воспоминания об Этибаре. Так я узнала о том, что маленький Этибар часто выходил по вечерам во двор и при этом чувствовал, как невидимые силы набрасывались на него, и он становился объектом рукоприкладства. Этибар жаловался родителям, но они сочли его рассказы за выдумку. В те дни пришел к ним во двор дервиш (нищенствующий монах) и спросил: «Где здесь живет сеид (почетный человек, ведущий свой род от пророка Магомета)?»
– Здесь нет такого – отвечали родители. Но мужчина, ткнув пальцем в Этибара, сказал: «Вот сеид». А когда родители рассказали путнику о том, что происходит с ребенком по вечерам, дервиш сказал Этибару: «Когда выходишь по вечерам на улицу, надевай шапку», и ушел. Лишь спустя многие годы Этибар понял роль шапки и благодарил в душе таинственного путника: оказывается, демоны различали нимб над его головой и пытались свести счеты с Этибаром заранее. Вот такая история…

2.
На Апшеронский полуостров зима набегала ветрами. Вдруг – то ли с неба, то ли с моря – сорвется ветер, будто озорной мальчуган, разметает все вокруг, поднимет пыль, растреплет ветви деревьев, как девичьи косы. Нашалит, нашкодит – кому ведро перевернет, кому провод оборвет – и уйдет незаметно обратно, словно его и не было.
Где живет бакинский ветер? В небе или в море? А может быть, он живет в душах эмоциональных, вспыльчивых бакинцев, и иногда вырывается на свободу. Я не знала этого. Не знала этого и моя подружка Фергана. Но зато она знала что-то важное о семье и счастье, наверное, поэтому опять и ждала ребенка.
Однажды, когда декабрьский разбушевавшийся ветер утих, мы с Ферганой как всегда, пошли гулять.
– Мехри, как ты думаешь, когда мне придет срок рожать? – почему-то спросила она у меня.
– Не знаю, – ответила я, поглядывая с девичьим любопытством на сильно округлившуюся старшую подругу. Потом, остановившись, зачем-то закрыла глаза. Как во сне показалась рука с вытянутым вверх указательным пальцем. – Похоже на первое число, – выпалила я, не подумав, назвав первое, что пришло мне в голову. Мы оба засмеялись и, продолжая прогулку, направились на бульвар, поближе к морю.
Я очень удивилась, когда через полтора месяца, в ночь на первое февраля Фергана родила вторую дочь.
– Что это было? – спросила я у Этибара, когда мы снова увиделись.
– Ты удивлена, не так ли? Я помогу тебе в этом разобраться. Вот смотри, тут у нас есть третий глаз, – Этибар показал точку на лбу чуть выше переносицы.
– Как у Циклопа что ли? – рассмеялась я. Слова Этибара казались то ли бредом, то ли сказкой. Я не была готова «переварить» то, что он мне объяснял.
– Иди сюда, – спокойно сказал Этибар и поставил стул посреди комнаты. – Садись, я тебе что-то покажу.
В комнату вошла бабушка, вытирая натруженные руки о фартук. Из кухни доносился головокружительный запах жаренной в духовке курицы. Я смотрела на бабушку и думала о том, что хорошо просто жить рядом с ней. Всегда дома чисто, уютно, всегда вкусно пахнет. Придешь иногда расстроенная домой, а она обнимет тяжелыми, теплыми руками. Прижмешься к ней, и слезы сами высыхают. А вместо грусти проявляются бабушкины запахи: то ванилью пахнет ее фартук, то киндзой. На душе становится спокойно и все обиды кажутся мелкими и не страшными…
Итак – я сидела на стуле посреди своей комнаты, а рядом стоял Этибар.
– Я сейчас покажу тебе что-то, а ты смотри внимательно. Закрой глаза.
– Как же я буду смотреть? – удивилась я.
– А ты смотри не глазами, а другим зрением, которое внутри тебя.
– Ну, да, – согласилась я, почти понимая – о чем он.
– Сосредоточься. Закрой глаза и смотри. Что ты видишь? Что это? – он держал свои руки над моей головой, и я чувствовала теплый поток его жизни над своей. Словно щит закрывали его руки меня от неизвестного меча окружающего мира.
– Что это? – повторил он свой вопрос. Я крепко сжимала веки и мне в голову не лезло ничего кроме жаренной курицы. Поэтому я ясно увидела сначала куриные лапки с коготками, а потом и саму курицу, толстую, неуклюжую, стоящую на этих лапках.
– Курица! – радостно воскликнула я, обрадовавшись своему «видению».
– Сама ты курица! Мехри, не думай о еде, не думай ни о чем. Расслабься. Только ты и вселенная. Больше никого. Смотри, смотри и не думай, просто смотри, – повторял Этибар.
Я пыталась расслабиться, но мысли, как муравьи, все лезли и лезли мне в голову, бегали туда-сюда, и у меня ничего не получалось. Не знаю, как долго это продолжалось, но в какой то момент мысли кончились и передо мной появился сначала чистый бесцветный экран. Потом посреди экрана появилась такая же бесцветная роза. Словно нарисованные темным простым карандашом на светло-заштрихованном фоне ясно выделялись не коготки куриной лапки, а шипы розы. А на крепком стебле – большой нераскрытый бутон. Я не верила своему открытию и долго молча, с удовольствием разглядывала эту необычную розу, прекрасную и удивительную, созданную нашим воображением.
– Чего молчишь, Мехри?
– Этибар! Как красиво! Этибар! Это роза. Я вижу, вижу!
– Смотри, моя девочка, смотри. Я показал тебе не просто розу. Это ты. Твой талант и твоя жизнь еще не раскрылись, впереди много радостных и удивительных открытий, но много тревог и потерь. Но ты, как этот крепкий цветок с шипами сильна и сможешь защищаться. Я верю в тебя, и говорю тебе – ты будешь видеть. Видеть, Мехрибан, а не просто смотреть!

3.
Летом я с отличием закончила школу и легко поступила в институт. Ох, сколько у моих стариков было радости, ведь в нашем роду никого не было с высшим образованием. Дедушка хвалил меня, говорил, что прожил свою жизнь не зря, раз у него такая умница-внучка. Я при этом думала, что даже если б я была намного хуже, чем есть, он бы любил меня не меньше, а может даже и наоборот!
– А кто же ее приучил к книгам и водил по библиотекам с пяти лет? – горделиво расхваливала деда бабуля перед соседями, сидя под раскидистым тутовником.
В тот день, когда я оказалась в списках зачисленных на первый курс, мои старики как тогда у нас во дворе говорили, открыли стол. Чего только не было на столе. Готовили как на свадьбу – всем миром, и всем миром праздновали. Плов, курица, кутабы, шашлыки, сладости, орехи, фрукты. Наши добрые соседи, от всего сердца радовались за меня и за моих стариков, без зависти, без лицемерия, а чисто и светло принимали чужое счастье, как свое собственное. Среди дорогих гостей были и Фергана с мужем, с детьми и племянниками.
– Почему не пришел Этибар? – спросила я подругу.
– Не стыдно тебе, девочка! – не на шутку рассердилась бабушка. – У него – жена, вон – мальчишки, а ты им интересуешься. Соблюдай приличия!
– Бабушка, я просто спросила! – обиделась я.
– Просто, просто… Ничего не бывает просто. Иди лучше на кухню, неси долму, она уже готова!
– Он в Москве, по делам уехал, – ответила на мой «неприличный» вопрос Фергана. – Обещал вчера приехать, но что-то задерживается.
А я знала, что увижу его сегодня. Обязательно увижу! Вот откроется дверь и войдет мой добрый волшебник, знающий и умеющий так много! Мой первый учитель, заставивший заглянуть за запретную дверь в иной мир.
Но он на мой праздник не пришел. Было грустно и казалось, не случилось что-то сказочное, яркое. Не произошло, и все.
Поздно вечером дети стали хныкать, и Фергана повела всех четверых укладывать спать. Я помогла ей донести малышей до дома и вернулась прибирать со стола, мыть посуду. Вдруг дверь открылась, и вошел Этибар. Сердце мое чуть не разорвалось от счастья. Я готова была броситься к нему навстречу, но сдержала себя благодаря этим противным «приличиям».
– Здравствуйте, ханум, – обратился он к бабушке, – а где сестра? Разве не у вас на празднике?
– Нет, Этибар, она уже ушла детей спать укладывать. И твои мальчики тоже с ней. Не волнуйся, они верно уже спят. Сядь, поешь что-нибудь с дороги!
– Спасибо, ханум, я спешу. Даже дома еще не был, сразу к вам. Ну что ж, поздравляю тебя с твоей первой победой! – Он протянул мне свою ладонь, и я пожала его руку. Потом смогла все-таки взглянуть в его черные глаза – они улыбались.
Спустя некоторое время Фергана спросила у меня, то, о чем я сама у себя боялась спросить:
– Мехри, почему ты все время спрашиваешь об Этибаре? А как о нем речь заходит, сразу краснеешь?
– Не знаю, Фери! Сама не пойму. Хочется быть рядом с ним, смотреть в его глаза, слушать его голос. Пусть бы он говорил, говорил, а я бы слушала, слушала до бесконечности. Мне его каждое слово дороже золота, каждый взгляд – сильнее ветра, пронзительней, чем молния в майскую ночь. Я не знаю что это.
– Не влюбилась бы ты! – покачала головой подруга.
Я ничего не ответила ей, но в душе знала, что это не обычная любовь. Это что-то большее (хотя может ли быть что-либо больше любви?). Это было восхищение, уважение, причастность к его большому сердцу, пусть не надолго, на кратковременный миг его жизни, но причастность. Это молчаливое взаимопонимание до самого конца…
Когда я заходила к Фергане домой, то не могла пройти мимо секретера, на котором стояла фотография Этибара. Лицо с огромными черными глазами, которое все время смотрело на меня, куда бы я ни переместилась.
– Подари мне эту фотографию! – не раз просила я подругу.
– Не могу, – говорила она. – У меня только эта, а другой нет.
У меня не было причин не верить ей. Наверное, и, правда, не было другой. Да и не могло быть другой такой фотографии.

4.

Я сдавала одну сессию за другой. Студенческая жизнь захлестнула меня целиком. Появлялись новые друзья и подруги, новые впечатления заполняли дни живительной силой юности. По дороге домой мимо старых улочек, мимо домов, я часто брела наугад, словно изучая родной город, хотела увидеть что-то новое еще и еще.
Мне нравилось наблюдать как без устали бежит вода из святого источника, чудом сохранившегося в старой части города. Окруженная стертыми, гладкими камнями, хрустально-чистая вода стремилась на свет по неведомым подземным речушкам, одаривая собой всех, кто пожелает.
В любое время года я любила сидеть на скамеечке напротив, под лозой старого винограда. Особенно весной и летом. Огрубевшая кожа толстой лозы напоминала мне натруженные руки уставшей женщины, хранительницы семейного очага. Гроздья висели зеленые, едва сформировавшиеся, но уже обласканные солнцем. Было видно, как с каждым новым днем в них прибавлялся сок, как живое движение заставляет увеличиваться маленькие, размером в мизинец, гроздья.
Однажды я спросила молодую женщину, которая часто приходила сюда, и наполняла старинный большой металлический кувшин, подставленный под струю прозрачной ледяной воды.
– У вас дома, что нет воды?
– Есть, конечно, но мы любим пить чай, настоянный именно из этого источника, – любезно отвечала девушка. Мы разговорились, слово за слово, и она забыла про кувшин. Он наполнился водой до краев, и пока мы разговаривали, вода, естественно, бежала и бежала.
– Ой, перелилось, а я и не заметила, – воскликнула она, и легко подняв огромный кувшин на свое хрупкое плечо, пошла вниз по узенькой улочке. Я долго смотрела ей вслед, и мне казалось, что она зря переживала за перелитую родниковую воду. Ведь сейчас ее никто не набирает ни во что, а она все-равно бежит, так же как и много лет назад. И будет бежать еще сотни лет, если кто-нибудь не преградит ей путь, не заложит камнями или не взорвет. Мир и покой нес в себе святой источник, бескорыстно одаривая тех, кто, наклонившись к нему в жаркий, летний полдень и в любой другой день, искренне просил пить.
Возвращаясь домой после таких прогулок, я долго не могла ничем занять свои мысли. Из памяти всплывали городские образы – то дома и улочки, то фонтаны на бульваре и детвора, бегающая вокруг, то корабли вдалеке на горизонте Каспия. Мой мозг, словно предчувствуя разлуку с любимым городом, старался вместить в «бортовой компьютер» все мелочи, все неважные, но такие красивые, до боли родные глупости.
Иногда в ночной тишине, когда мои старики засыпали, я, откладывая очередную лекцию, доставала два старинных бархатных фотоальбома, и не спеша разглядывала пожелтевшие снимки: вот бабушка и дедушка совсем молодые. На дедуле – высокая папаха, одной рукой он придерживает саблю, висящую на поясе, другой едва обнимает жену. Вот я – голопузая в смешных панталонах, один выше другого, уплетаю арбуз, сидя на лавочке возле тутовника в нашем дворе.
Как жаль, что нельзя продлить один день или укоротить другой по своему желанию. Нельзя вернуться назад и прожить счастливо день, который показался неудачным. Когда я спрашивала об этом Этибара, он смеялся, и говорил, что можно научиться делать так, чтобы каждый день был удачным. То есть любое событие, любые неприятности можно повернуть в своем сознании так, чтобы неприятность стала уроком, а событие – способом измениться и стать лучше. Были короткие, но очень емкие беседы, оставившие неизгладимый след в моей жизни. Каждое его слово – как драгоценный, бесценный небесный нектар.
За суетой, за бесшабашной радостью молодости, за беспечностью пряталось нечто главное, неуловимое. Его трудно было поймать, ухватить, понять, что оно рядом. До тех пор, пока «это» не оставалось в прошедшем времени.
– Учитель может дать своему ученику только то, что он готов принять. И не больше, – сказал мне как-то Этибар. Если бы можно было это «больше» взять и положить на полку до того, как будешь готов…
В бесконечных буднях прошли мои студенческие годы. По распределению я попала в один из лучших НИИ, а через год по контракту уехала в далекую Америку. Этибар тем временем основал "Центр Науки и Человека". Спустя год учредил и возглавил Союз Народных знатоков и экстрасенсов Азербайджана. Как он говорил, чтобы было поменьше шарлатанов, нужно организовывать знающих, тех, кто разделен – объединять. Потом им был образован Институт парапсихологии и теологии.
Издалека я следила за его деятельностью, приветы от него регулярно передавали мне родственники и Фергана. Однажды от нее пришло письмо, в котором она рассказала, что январским днем при невыясненных обстоятельствах Этибар вместе с двумя сыновьями в собственной квартире был злодейски убит неизвестными преступниками.
Спустя время Фергана совместно со своими друзьями смогла издать книгу о жизни и деятельности Этибара, которую и передали мне в Вашингтоне. Я стояла на берегу океана, ветер трепал мои волосы, и соленые слезы безудержно катились из глаз. Прижимая книгу с той самой фотографией Этибара, я плакала потому, что так ничего и не успела сказать ему, а он так мало успел рассказать мне.
Было горько осознавать, что ни время, ни пространство не смогли уберечь великого, мудрого человека, способного еще так много сделать для своей страны. Такого не должно было случиться НИКОГДА!
Но «никогда» имеет отрицательную метку. Когда оно приходит, перекрывая кислород полноценной жизни, можно только беспомощно поднять голову к небу, к звездам и крикнуть, что есть силы: «Ты где-е-е-е»?
– Я здесь, – отзовется эхом вечность.
– Я здесь, – прошумит серая пена океана.
– Я здесь, – отчеканит мысль где-то в глубинах подсознания.

24 февраля 2008 года