Окна, которых нет

(рассказ)
Маришка сидела на окне первого этажа городской инфекционной больницы, свесив ноги на улицу и счастливо глядя на зеленую рощицу, думала об указаниях судьбы. Если не понятно – куда идти и зачем, то ткнут носом – смотри, мол, надо сюда! Если и потом не дойдет – побьют и приведут нахально, – но тогда уже с болью и со слезами.
Марина Хмелева давно поняла эту простую формулу жизни. Но что-то видно не дослушала, не додумала, потому и сейчас она не дома с детьми и мужем, а в окне больницы с исколотыми венами, синей от шприцевания задницей и крутящейся головой.
«Ну и пусть – задница, зато сегодня я уже жива, – думала Марина. – Я могу сама встать, пройти, держась за стеночки, видеть не двоящуюся действительность, разговаривать. Мне не нужно звать на помощь нянечку. Она конечно уже многое повидала на своем санитарном веку, но как стыдно и невозможно унизительно просить кого-то помочь тебе сделать элементарные дела, необходимые твоему телу. Профессия санитарки в больнице, несомненно, самая важная на свете – польза от нее реальная и конкретная, простая и видимая, а главное – необходимая человеку.
А сегодня я могу быть для деточек своих и любимого. Быть. Просто быть рядом на земле. За это, Господи, спасибо тебе».
Маленькая дурочка пчела
Залетела в солнечное утро.
Ищет что-то нужное как будто,
Важная жужжит – дела, дела!
– Угощайся – розы на столе,
Сладкий чай с лимоном у кровати,
Капелька глюкозы на игле.
Хорошо, что двое нас в палате.
– Маришка, ты куда полезла! Слазь! – в палату заглянула медсестра Светлана. От ее красивых и добрых светло-синих глаз на душе становилось тепло и спокойно, – поехали, машина ждет.
– Знаешь, как дышать радостно! Я иду, иду. – Маришка тихонько слезла с подоконника и пошла следом за светом.
Машина ехала по центральной улице небольшого провинциального городка. Вот школа, в которой учатся ее дети, а вот место бывшей работы. Не смотреть в окна на четвертом этаже, не смотреть! Нет больше любимой работы, которой отдавала всю энергию и весь свой неуемный энтузиазм. Глупо и обидно получилось. Не хватило ума доказать, что ни в чем не виновата. Да и стоило ли…
***
– О! Вы пишете стихи, Марина Викторовна?! Да, да, нам такие интересные люди нужны, у нас как раз «воспитательная» ниша свободна, только в трудовой книжке мы вам запишем «преподаватель информатики». Если вы не против, то приходите завтра с документами, и приступайте, – оценила директор крупного учебного заведения.
Естественно, не против, работа со студентами – мечта. Вместе с юными сердцами можно такого напридумывать!
Спустя некоторое время в институте появилась поэтическая лаборатория, затем студенческий театр, потом сама собой подобралась команда для игры в КВН. Маришка бежала на работу, как на праздник. И после очередного удачно исполненного торжества души, почему-то каждый раз все больше боготворила директрису, дававшую возможность воплощать в реальность многие ее задумки и творческие планы.
– Что вы делаете со студентами, – часто спрашивала директриса, – почему они все время стоят вокруг вашего рабочего стола, чем вы их прельщаете? Колдуете, что ли?
– Нет, – смеялась Марина Викторовна, – мы просто разговариваем.
Иногда начальница превосходила саму себя:
– Вместо того, чтобы с ними беседы разводить лучше отправьте «электронку» в Москву! – однажды залетела в кабинет в конце дня директриса.
– Так света же нет! Компьютер не работает!
– Не знаете, чем заняться, так лучше стулья передвигайте! – серьезно заявила она и хлопнула дверью, – образ лучшего директора в мире неукоснительно падал все ниже и ниже. Жаль было наблюдать это превращение, ломающее все на своем пути.
Если начальство не в духе, то с ним лучше не спорить, а молча переждать. Все может измениться завтра.
А завтра…Премьеру спектакля Маришка ждала и боялась этого одновременно. Режиссер из нее никудышный, множества законов сцены и постановки спектаклей ей не знакомы вовсе. Все интуитивно, методом «научного тыка», чувством, что надо сделать именно так, а не как иначе. Мальчишки и девчонки, слушали и слышали с полуслова, хотя порой Марина чувствовала себя с ними собакой – все понимает, а объяснить не может. Тогда в ход шел метод зеркала:
– Вот, смотри, глаза, глаза держат любимую, а не руки! – кричала она главному герою-поэту, когда тот пытался читать любимой стихотворение о разлуке. – И голос твой врет, ты устал и хочешь есть, а ты, Сережа, должен в эту минуту не об этом думать, и находиться совсем не здесь, а там, с единственной, которая у-хо-дит на-всег-да. К тому же, уходит не от тебя, а от твоих стихов!
– Да почему!?
– Потому, что с тобой трудно! Ты кажешься не таким как все, твой дар – вначале, как игрушка для людей – новое, необычное притягивает. А потом, оказывается, что внутри тебя, как в матрешке, живет десять «Сережек», и все они разные, и каждый со своими глазами и ушами.
– Ну и что? Почему трудно-то?
– Потому, что на тех, кто рядом с тобой всегда накладывается большая ответственность за хрупкий сосуд из тончайшего стекла, в котором хранится твоя душа. Она нуждается в защите, а защита – это не просто щит и меч, это еще и нечто большее, способное уберечь. Это как воздух, как высший дух – он есть, но его нельзя увидеть, потрогать руками. Творческие люди не могут жить без своих ангелов-хранителей, тех людей, кто рядом, кто верит в них и любит. Но быть ангелом-хранителем очень сложно. Поэтому многие поэты, художники и музыканты спиваются, уходят в себя, и порой совсем оттуда не возвращаются. Так что, дорогой мой, ты, ты один все в себе носишь и это только твоя тяжелая ноша. А для всех остальных – ты интересный, необычный экземпляр. И ты всегда должен быть готов к тому, что тобой поиграются, как дети, и выбросят! Вот почему!
– И любимые выбросят? – растерянно смотрит в глаза юноша, сам пробующий писать стихи.
– Любимые не выбросят. Но любви слишком мало на свете, намного меньше, чем поэтов. Так что не обольщайся!
А ночью приходили строчки, желанные, порой непонятные и вычурные, но всегда желанные. Вскакивая в полусне с кровати, Маришка бежала на кухню, шепча заветные слова, чтобы они не ушли невзначай. Потом выплывали из памяти отрывки из постановки, словно озарение обжигало ясными моментами понимание того, как надо сделать так, чтобы зрители поняли. «На последней строчке нужно бросить рукописи в воздух, чтобы черновики летели, словно крылатые птицы – как живые сами, сами»...
– Милая, ты опять со своими стихами, а не со мной, – ворчит сквозь сон муж. «Я тут, тут», – Маришка гладит по плечу Максима и сама, счастливая, засыпает.
«Такого события общественность города не видела давно», «Три лица одного героя» – говорили критики и нытики. Хороша и сладка победа, долгожданная победа над собой! Но, исполненная мечта, как большая жирная точка.
А что потом?
Не понять нам дней очарований
В суете огней. Все смотрим вдаль.
Горечь от несбывшихся желаний.
От желаний сбывшихся – печаль…
 
***
Новый, недавно купленный, единственный в районе томограф головного мозга был похож на гроб. Марина послушно легла на холодный выдвижной стол и ее задвинули в ящик. Над глазами проплывали электронные линии, уши отчетливо ловили странные звуковые сигналы. Возможно, уже сейчас где-то на компьютере врач определит, что она больна неизлечимой болезнью и скоро ей придется лечь уже в настоящий гроб.
Нет, оказалось, что и с головой у Маришки все в порядке. Порядок во всем организме, который вдруг дал сбой и отказался работать. Марина приняла этот факт, как должное, немного испугавшись своего безжизненного состояния. Но со временем взгляд перестал двоиться, стены палаты приобрели нормальное очертание. Больничное окно все чаще манило Марину встать с кровати и взглянуть на осенний двор, засыпавшийся в охапки желтых листьев. Под окнами гуляла бездомная тощая собака и заглядывала в каждое из открытых: кто-то что-то даст. Маришка, облокотившись на подоконник, высунулась из окна и кинула собаке печенье.
– Псина! Иди сюда, ну, чё думаешь? Поговори со мной!
Собака понюхала печенье, потом укоризненно посмотрела на Маришку, и, не попробовав ни крошки, побежала по своим собачьим делам. Видимо она ожидала большего.
После обеда зашел лечащий врач и, улыбаясь, отметил, что с головным мозгом у нее все отлично. Странно другое, что ни один из врачей, осматривающих ее не нашел ничего болезненного, все анализы были замечательные. И если Марина себя будет чувствовать хорошо, то дня через три можно подумать о выписке домой.
«Что же дома?– думала по вечерам Маришка, лежа в постели. – Как жить дальше, чтобы приносить пользу людям, чтобы от ежедневной работы получать не только зарплату. Должно же быть что-то еще, что-то важное…»
***
В калейдоскопе дней складывались картинки из лиц, событий, обещаний и встреч. Занятия со студентами проходили легко и гладко. В один из понедельников в кабинет к Хмелевой зашла директриса, следом за ней – невысокий, худощавый мужчинка в очках. Его бегающие малюсенькие глазки почему-то сразу не понравились Марине. Он протянул руку. Будто что-то скользкое и мерзкое мокро проскочило по пальцам.
– Вот, познакомьтесь Марина Викторовна, Василий Степаныч Крыськин. Он будет вести часть ваших предметов, так что у вас будет больше времени для занятий с ребятами общественной работой.
– Очень приятно, – промямлила Марина. Бывает же такое – человека видишь в первый раз, он и рот не успеет открыть, а тебе уже противно и тебе не встать рядом с ним даже на расстоянии двух метров! А если еще представить, что придется с ним делить свой кусок хлеба, то и вовсе становится мерзковато.
Но ладить с людьми Марина умела. И даже из этой немного гнилостной ситуации, с какой-то непонятной подоплекой, можно сделать хорошие выводы – ребята будут видеться с ней чаще, можно будет разработать план новых интересных мероприятий. И вообще, что не делается, то – к лучшему!
Лучшее не заставило себя долго ждать. Через несколько недель, в кабинете директора при полном собрании всех работников Марину Александровну объявили подрывником, диверсантом и злейшим врагом №1. От внезапности у Марины пропал дар речи и, встав из-за стола, она просто вышла из комнаты. Потом написала заявление об уходе и тихо, не хлопнув дверью, ушла…
Слаженный коллектив после ухода Маришки быстро распался. Один за другим ушли еще пять сотрудников. Но от сознания сплоченности и сотоварищества бывших коллег Маришке легче почему-то не становилось.
Она сидела дома на диване перед телевизором, тупо просматривая все передачи без разбора. Она считала себя бездарной неумехой, никому не нужной, не способной осуществить даже самые простые задачи в жизни. Липкая пустота заполняла все клеточки ее тела и, расползаясь в сумраке комнат, обволакивала дом, а затем и всю улицу. Казалось, что день ото дня вместе с Маришкой и маленький город погружался в серую сумеречную пустоту…
       
       ***
Спустя некоторое время на стол главного врача одной из городских больниц легло заявление: «Прошу принять меня на должность санитарки. Число и подпись». Главврач потушил в пепельнице, полной окурков, недокуренную сигарету, встал и подошел к окну. Шел крупный снег, укрывая белым чистым одеялом еще вчерашнюю грязь, серые кусты. Весь мир за окном постепенно превращался во что-то светлое, новое и удивительно радостное. Потом он подошел к столу, еще раз внимательно прочитал стандартные, написанные от руки красивым ровным почерком слова и, не раздумывая, подписал заявление.