Мои короткие и счастливые вечера

Ты здесь? Ты слышишь меня?
Тишина.
Мы умерли? Нет. Мы живы? Вряд ли.
У меня нет головы, лица, сердца, я - это память.
А кто ты? Ты - мой друг. Но почему же ты молчишь, друг? Какая обида заставляет
твои челюсти быть плотно сжатыми? Какой душевный груз противится пожеланию
здравствия твоему верному и близкому человеку? А быть может я был ветренный и
далекий от тебя, и поэтому ты нашел себе других друзей?
Неужели ты не помнишь треск костылей, на которых мы бежали от своры слепых собак,
разбрызгивая смоляные капли в разные стороны? Скрип-скрип, шаг, скрип-скрип, шаг.
А наши бинты развивались по ветру прямо от головы, как победные флаги.
Ты улыбался и даже мог бы пошутить как раньше, может быть не совсем смешно, а я
бы притворился смеющимся, чтобы порадовать тебя. Но ежедневные доза лекарства,
название которого состоит из 2 букв и 7 цифр (я запомнил, потому что ненавидел
его. Я всегда запоминаю то, что ненавижу) и еженедельная шоковая терапия разучили
тебя веселиться. Но зато ты все еще улыбаешься.
И совсем не помнишь, как с тяжелым хрустом деревянные опоры подломились и мы
упали рядом, оземь, навзничь?
Как слетели и разбились розовые очки, и как мы, безумные и слепые, рыскали,
гладили асфальт руками, а псы тяжело дышали и лизали осколки сухими как пепел
языками?
Как живые, мы были почти как живые.
А помнишь, как задолго до псов мы вдвоем переделывали известные выражения, когда
еще находились там, в периметре? Ты сказал: "Мы рождены, чтоб сказку сделать
пылью", а я ненавидел Ницше, который лежал в соседней палате, и поэтому придумал:
"Все, что меня не убивает, делается сильнее". А Ван Гог, который две недели
подслушивал нас через стакан, каждый вечер смеялся как ребенок и рисовал желтые
подсолнухи.
...А потом я достал из голенища нож и с хрустом воткнул его в только что
сорванное яблоко. Я видел, как липкий и сладкий сок потек по моим пальцам, по
руке, по полу и заполнил всю пустоту так, что она полностью стала переливающегося
золотистого цвета. Тогда мне уже не захотелось есть, я просто смотрел на этот
свет и думал о детстве. Думал о детстве...

Кожаные ремни, равнодушный укол, дешевый сон.
Мы с тобой, спина к спине, сражаемся с римской армией. Другие варвары уже пали,
но мы прорубаем себе дорогу к императору; грязные, обросшие длинными путаными
бородами за месяцы и месяцы походов, испачканные спекшейся или еще спекающейся
кровью врагов, мы размахиваем палицами, превращая сверкающие латы римских
легионеров в исковерканный и порваный в клочья металл вперемешку с плотью. Но
что-то случилось, и вот я уже поднят на четыре копья на метр от земли; как
загнаный зверь рычу и пытаюсь обломать деревянные стержни, неистово истекая
кровью на взволнованных пылом сражения солдат...

Тежелое пробуждение, восстановление фазомоторики; запись в дневник.
"Прошлая жизнь №73, воин-варвар". Это все так интересно, особенно для врачей,
обыскивающих мою палату два раза в день. Медицинская тишина, тихий час...
Наверное вы хотите знать, почему я здесь сижу? Нет, Гамлет не сошел с ума, он
притворяется с какой-то целью. А может быть сошел, и подобно героям Льюиса
Кэррола прыгнул за белым кроликом в бездонную яму? Слишком много вопросов.
Как ты себя чувствуешь?
Ты принимаешь лекарства?
Видения все еще мучают тебя?
Назови столицу Австрии?
Почему ты опоздал в школу?
Хотел бы я посмотреть, как Гамлет, сменивший одежды принца на больничную пижаму
бежит босиком по снегу, на секунду напрягается, приседает и тут же взлетает на
забор, словно влекомый какой-то неведомой силой; прыгает уже по другую сторону
заграждения, подворачивая ногу, и бежит, бежит, замедляя ход все сильнее...Нет,
он уже не управляет своими членами - по его походке кажется, что тросики его
сухожилий порвались как стальные канаты падающего лифта, разбрасывающие обмотку в
разные стороны с бешеной яростью... И когда Гамлет уже не в силах сопротивляться
невидимому кукловоду, с тяжелым хрипом он падает оземь, навзничь (все это уже
определенно где-то было?), с такой силой, что дротик с транквилизатором как
торпеда вылетает из его спины и падает в белый, рыхлый снег...

...А люди в форме свирепо и остервенело вбивали резиновыми дубинками гвозди в
теплое дерево, сколачивая резные стенки скворечников для красногрудых снегирей; и
губы дрожат, как будто лопнул воздушный шарик, который ты надувал...

...А когда у меня был жар, мне приснился сон. Я весь в огне, полыхаю от самого
сердца до волос. Но приоткрыв глаза и взглянув на потолок, я как будто сразу
потух. Я встал с койки и подошел к окну, шумно втягивая холодный ночной воздух; а
внутри меня ветер свистел между потухших, но все еще шипящих от дождя слёз
головней.

Каждый видевший меня мог сказать, что во мне нет чего-то необходимого человеку,
но есть нечто не принадлежащее человеку. Я знаю, это путано, но так записано в
моей медицинской карте (а она у меня большая, с красным махровым переплетом и
золотым теснением). А еще сегодня увели Ван Гога. Увели гулять, а он не пришел.
Наверное засмотрелся на подсолнухи; я могу это понять и жду своего друга с другой
стороны стены...

Стекло - не помеха, главное поплотнее обмотать кисть куском простыни, и осколки
не смогут разрезать кожу. Когда на дворе ночь и в палате не горит свет, я вижу
черную ночную вязь за окном. Вижу, как горят и сгорают фонари. Вижу, как тихо.
Слышу, как нет людей. А когда включается лампа дневного света, я вижу в стекле
свое лицо, смотрящее на улицу, и никто не способен нарисовать график взгляда,
смотрящего на себя, стоящего на улице...

СОЧИНЕНИЕ НА ТЕМУ "ЕЖЕДНЕВНАЯ ПРОГУЛКА"
Однажды на каждодневной прогулке запертых я обратил внимание на старый высокий
вяз, опустивший от весенней вечерней усталости кисти своих ветвей, и увидел
широкое птичье гнездо с толстыми колючими стенками. Прекрасный голубой птенец
стоял на краю гнезда, собираясь совершить свой первый полет; даже с трех метров
снизу я увидел, как дрожат от восхищенного возбуждения его маленькие птичьи
лапки. Но когда он сделал шаг, что-то в природе пошло не так, замкнуло, и сильная
жестокая волна ветра снесла в сторону едва оторвавшего лапы от гнезда птенца...
Ни секунды не задерживаясь, я рванулся с места, чтобы поймать глупого и красивого
пернатого, и даже не заметил, как порвались 4 цепи, соединяющие мои лодыжки и
локти с основным зданием Периметра...Едва я успел поймать птенца на ладонь, как
свет перед лицом загородили 4 резиновые дубинки, перепачканные смолой и
копотью...
ОЦЕНКА: 4+

Погуляй со мной молча, прокатись со мной на автобусе, любуясь солнцем, дай мне
послушать то, от чего сходят льды, сходи со мной на самый прекрасный фильм,
прогуляйся со мной по незнакомой улице в сильный-сильный ливень и без зонтов,
посиди со мной при свечах и пении совы в теплой деревянной сибирской избушке,
пошвыряй со мной снег на нехоженных полях, спой со мной русскую народную песню...
Давай просто посидим в тишине, взявшись за руки и закрыв глаза.
Я знаю, что прошу очень много, но будь хотя бы морским ветром на моем лице, и
можешь просить что хочешь у меня...

Я чувствую, что скоро уже не смогу общаться с тобой. Разум гаснет, закат совсем
близок, поэтому небо наиболее красиво освещает багряная неоновая полоса,
протянутая от одного полюса Земли к другому. Остался один шанс убежать, и он
принадлежит мне, как все, что я рассказал тебе.
Хотя я и на земле, еще один шаг равносилен прыжку с тысячеэтажного дома. Позади
меня стоит персонал Периметра, и подбадривающе улыбается. На стене главного
здания ярко сияет розовая надпись "Приходи еще, друг!". Я размышляю всего миг, за
который с моей раскрытой ладони успевает сделать шаг голубой птенец. Он летит в
распростертую перед глазами пропасть, оказываясь через несколько минут на другом
ее конце. Чтож, попробую и я.
Господи, дай крыло безумному.

Ты здесь? Ты слышишь меня?
Тишина.
Я - ничто. Я - твоя память.

Февраль-март 2008 г.