Старушка

Лишь несколько денёчков побаловали теплом. Уставшие от ранних зимних сумерек глаза, радовались озорному весеннему солнцу. По утрам слух ловил звенящие голоса синиц. И от всего этого благолепия, губы на лице расползались в ожидающей улыбке: «Весна! Уже! Скоро! Наконец-то…»

Но вот опять резко похолодало, и нахмурившееся небо вначале пролило на землю тяжёлые холодные струи косого дождя, а потом начало присыпать снегом. Туфли, сменившие было сапоги, поставлены назад в шкафчик. На опущенные, усталые хозяйские плечи вернулись тёплые куртки. Вместо долгожданных цветов, нехотя распустились зонты.

Пятница. Возвращаюсь после работы домой. Неделя была очень тяжёлая. Пять дней, как один – гонка, нервотрёпка, сверхурочные…
Дома – ужин наспех, вечерний сериал, и… спать, спать, спать… сил больше ни на что нет. Авитаминоз, депрессия или просто усталость… Во всём виновата природа, да разве с ней поспоришь?

В автобусе, рядом со мной садится старушка. Маленькая, сморщенная. Как девочка-школьница, она мостится на самом краешке сиденья, держась одной рукой за пластиковую ручку переднего кресла, а другой, придерживая помощницу и опору - палку.
Лица старушки мне не видно и я рассматриваю её руки. Они не соответствуют её хрупкой фигурке - натружены, суставы чуть узловатые. Кожа желтая в пигментных пятнах, под ней – ни жиринки; жилы и вены выступают буграми-ухабами нелёгкой жизни.

На коленях у неё лежит, видавшая виды, жёлтая дерматиновая сумка. Ручки давно потемнели, потрескались, истёрлись и из них торчит в разные стороны тряпичное содержимое. Интересно, сколько лет назад она покупала эту сумку, и сколько было ей самой? Думала ли она тогда, что эта сумка проживёт вместе с ней так долго.
Я невольно кошусь на свою сумку – добротная из хорошей кожи, почти новая, год назад на годовщину свадьбы мне подарил её муж. Как любая женщина, я ужасно люблю все эти мелочи, которые строгие мужья считают баловством – сумки, перчатки, шарфики, шляпки… И влюбляюсь в новую вещь, кажется навсегда, а потом изменяю ей с другой. Неужели и я буду носить эту сумку до тех пор, пока заскорузлые ручки не начнут ранить пальцы?

Руки старушки, как и она сама, очень беспокойны. Она: поминутно подаёт тело вперёд и вытягивает в сторону шею, стараясь рассмотреть местность за грязным окном - не проехать бы свою остановку… Руки: то поправляют сумку, то теребят её ручки, то тянутся к лицу – смахнуть слезинку у носа, стереть слюну в уголках рта.
Из-под рукавов старого тёмно-синего не очень тёплого пальто выглядывает зелёная, заштопанная в нескольких местах кофта, и от этого сморщенная рука, кажется ещё сиротливее и желтее.
Сколько ей лет? Семьдесят?... Моей маме – шестьдесят шесть, но она выглядит значительно моложе… Восемьдесят?.. Девяносто? С кем она живёт? Куда ей понадобилось ехать в такую отвратительную погоду, да ещё на ночь глядя?

Задавая себе эти вопросы, я начинаю думать о своей маме: может, и она сейчас шлёпает куда-то по лужам, переставляя больные ноги. Она такая! Даже, когда дома всё есть, задумает чем-нибудь порадовать папу и девчонок, подхватится, побежит за свежими дрожжами, затеет пироги.
За всю неделю я так и не собралась ей позвонить. Как она? Как сердце, что с давлением?..

Наконец, старушка высмотрела свою остановку, сползла с сиденья, всё ещё держась одной рукой за переднее, а в другой держа сумку и палку. Немного замешкалась, перекладывая сумку в другую руку, и стараясь придать телу опору в виде палки. В этот момент автобус дёрнулся, она качнулась, и три пары чужих рук с возгласами: «Ой! Осторожно, не упадите!», - потянулись к ней, поддерживая с разных сторон. Кротко благодаря, старушка приняла вертикальное положение, и, помогая себе палкой, двинулась по проходу к двери.

А на место старушки садится девочка-подросток: шкодные бриджи отливают бронзой, а кепка из белых и чёрных клиньев – лаком, в одной руке она держит… зонт-трость, другой играет с большой золотистой пряжкой. Её мама стоит рядом, они о чём-то беззаботно болтают. И я опять вспоминаю старушку: когда-то, наверное, и она вот так – уступала место своему ребёнку, сама стояла рядом; а теперь едет в хлябь куда-то одна.

Открываю ключом дверь, захожу в прихожую, и две пары глаз голодным вопросом лезут в нарядный полиэтиленовый пакет: «Что нам принесли? Кушать очень хочется!»
Ставлю просушиться зонт, скидываю мокрые сапожки, куртку, и бегом на кухню. Быстро режу мясо, - благо оно без плевы и сухожилий; ставлю на огонь сковороду. Пока мясо жарится, шинкую две головки репчатого лука (добавлю в мясо чуть позже) и успеваю сделать салат из свежего огурца и первой зелени (купила с рук сегодня утром по дороге на работу). Через каких-то полчаса, сидим и уплетаем за обе щёки, - мясо получилось что надо! После надоевшей квашеной капусты и солёных помидор, салат тоже пошёл за милую душу.

Телефонный звонок. «Мама!», - я перестаю жевать и заливаюсь от стыда красным. Так и есть, - мама.

- Как у вас дела?

- У нас нормально, мамуль. Как вы?

- Тоже нормально. Вот, хотели с папой завтра на дачу поехать – первый раз после зимы, папа и машину подготовил… Видишь, какая погода?! – сетует мама.

- Да, мамуль, дачу отложить придётся – передавали жуткое похолодание и снег. В центральной полосе слышала, что делается? Снежные заносы!

- Ладно, чего уж теперь… Я что спросить хотела – ты на субботу бассейн перенести не хочешь? А то в воскресенье Катя работает, и Настюху не с кем оставить, а мне так хочется поплавать…

- Хорошо! Суббота, так суббота!

И я мысленно благодарю, что она позвонила сама. И я рада, что у них всё хорошо. И я счастлива, что завтра она едет со мной в бассейн, потому что ещё два месяца назад, она боялась выйти на улицу, а в квартире ходила «по стеночке».

***

Мы едем в маршрутном такси, мама сидит, я стою рядом. У неё на коленях две сумки – её и моя. Одной рукой она придерживает эти сумки, а другой держится за спинку переднего сидения. Я смотрю на её руку – большая, мягкая… я помню, как нежно эти руки делают уколы… я знаю, как они умело обращаются со спицами… я никогда не забуду, как, получила от этих рук взубчку свежевыглаженными простынями за то, что делала из этих простыней себе и подружкам индийские сари... я не ела ничего вкуснее пирогов, тесто для которых месили эти руки, у меня не получается ТАК вымесить тесто…

Я смотрю на её руки… левое запястье немного угловато – мыла окно и упала с табуретки, перелом… я помню, как она лихо управлялась с гипсом…

«Твои руки всё время чем-то заняты, неугомонная моя мама! Я не похожа на тебя ни лицом, ни характером: когда светофор собирается сменить зелёный свет на красный, - ты успеваешь перебежать дорогу, а я стою, жду следующего зелёного и мечтаю… пока я думаю, КАК сделать, ты успеваешь сделать и так, и эдак… пока я терзаюсь и страшусь неизбежным, ты отчаянно бросаешься навстречу неизвестности…»

Смотрю на её руки и чувствую, что внутри поднимается волна тепла и любви. Я часто говорю мужу, сестре, племянницам, подруге: «Я люблю тебя!»
Я дарю это слово даже малознакомому легкомысленному мальчишке, ни за что… просто так, в ответ на его поспешное признание.
Я запускаю любовь в интернет и жду, что она многократно отразится эхом…
И я забываю отдать это слово той, которая в нём больше всего нуждается, той, которой я обязана, ЧТО живу и КАК чувствую…

«Мне очень хочется сейчас положить свою руку на твою, мама, чтобы защитить её и обогреть. Ты, наверное, удивишься, поднимешь голову и посмотришь вопросительно. Знаешь, почему я этого не делаю, мама? Я не стесняюсь! Нет! Я просто не хочу, чтобы на твоих глазах выступили слёзы…

Мы не похожи с тобой ни лицом, ни характерами, но у меня твои руки, мама! Живи долго, родная! И прости свою нерасторопную непутёвую дочь за невнимание. Я тебя очень люблю, мамочка!»