Экипаж

- …Площадка, командир!..
Голос штурмана глуховат и спокоен, но слова произносит необычно ясно и внятно, а не как всегда, скороговоркой. Да и шутка ли? Тьма вокруг кромешная, вода - в сотне метров под крылом, скорость в полтысячи верст. И только приборы мерцают красно-зелеными огоньками. Ночной полет на предельно малой высоте.
- Горизонт. Второй штурман, найти цель по курсу…
Где-то впереди – ночевка рыбаков, в самой середине залива. Два-три мелких траулера всегда «пасутся», ожидая времени утреннего лова. Различить визуально на такой скорости их почти невозможно – спят, погасив ходовые огни и слившись с чернотой моря.
- Есть цель на удалении тридцать пять километров. Курсовой триста полсотни шесть!..
Вадим пытается выделить едва мерцающее пятнышко, вращая наклон антенны и усиление. Штурман добавляет:
- Вижу, слева четыре градуса…
Командир недвижим и молчалив, и на фоне подсвеченной приборной доски кажется нефритовым изваянием из-за шлемофона на голове. Только его руки живут своей отдельной жизнью, плавными короткими движениями отрываясь иногда от штурвала и едва касаясь ребристого колеса триммера высоты. Машина плавно и незаметно доворачивает на цель, точно укладывая ее на курсовую черту бортового радара.
- Работаем…
Односложная фраза Владимира Ивановича, уверенно и азартно сказанная в переговорное устройство, услышана и понята всеми. Даже Луна внезапно выскочила из-за облаков, словно любопытствуя. Вадим, повернув кран управления, поднял кресло до упора вверх, и глянул вперед. Шли точно по лунной дорожке. Скоро станет видно посудину, что станет "жертвой". Тактически. Только тактически, подумал Вадим, и привычно отметил рубеж и направление:
- ...Дальность десять! На курсе...
Хорошая ночь, безветренная. Воздух чистый, без дымки. Через несколько секунд они увидят…
Вода приблизилась медленно и нехотя. Полсотни метров. Вдвое меньше разрешенной днем, вчетверо – ночью. По спине начинает пробегать холодок. Главное – тормознуть это ощущение опасности в первые же секунды. И верить в командира больше, чем в себя. Тогда все раскладывается по местам. Полет, как полет…
Двигатели уже тридцать секунд жгут топливо на максимальном режиме. Скорость за шесть сотен. Красота! Черная рябь волн на встречной мелкой волне почти неразличима против лунного блеска. Десять километров они сейчас проскакивают менее, чем за минуту.
- Командир, буруны!..
Командир огневых установок, не выдержав, все же решил напомнить о своей любви к жизни бесшабашным летчикам. Наверное, напряженно смотрит, как огненные языки, растворяясь в темноте, вышибают из воды пенные водовороты, блистающие в неярком лунном свете. Жаль, Вадиму не видно, - серое тело машины с пушечным колпаком за спиной надежно перекрывает сектор обзора. Бортовые огни не горят. Когда Сашка, второй летчик, успел их выключить? Наверное, по команде «работаем». О таких тонкостях летчики договариваются сами и штурманов не посвящают. Дело понятное. Нарушение всех «мирных» инструкций. Чем меньше людей в курсе, тем спокойнее себя чувствуют.
- Сорок!..
Это штурман. Подсказка на всякий случай. Чтобы летчикам лишний раз не отрываться взглядом от линии авиагоризонта на альтиметры. И еще, в какой-то степени, ответ кормовому экипажу. Чтобы не волновались слишком.
На радаре отметка цели почти достигла центра развертки. Вадим, внимательно наблюдая за целью в экране локатора, успевает поглядывать поверх кабины летчиков в сферический блистер, пытаясь первым заметить слабый корабельный огонек. Не увидел. Зато на краю лунной дорожки, примерно в двух километрах, вдруг вспухло темным силуэтом угловатое туловище рыбачьего траулера.
- Командир, цель наблюдаю визуально, прямо по курсу… - от волнения и радости, что не оплошал, у Вадима чуть перехватило горло, и голос прозвучал глухо.
- Вижу… - Рычагов, подтверждая, коротко даванул кнопку и через десяток секунд, с силой впрягшись в штурвал, скомандовал Сашке, - По-ошли!..
Бомбардировщик – это, конечно, не истребитель. Но, мать наша женщина, Вадим раньше не представлял, на что способна эта многотонная махина! Несколько десятков тысяч взбешенных лошадей сумасшедшим галопом рванули на высоту, вдавив в катапультные кресла перегрузкой. «Класс, как на лопинге!» - мелькнула мысль. И тут же забылась, потому что Вадим, поборов тяжесть, выпрямился в привязных ремнях и посмотрел назад, на горячие струи от двигателей. Это была уже не "горка", как называется фигура пилотажа, а настоящая "свеча". Почти вертикально крылатая сигара вгрызалась в темное небо, ревя от восторга мощью обеих форсажных камер. Свинцово-черная вода, едва подсвеченная лунным светом, удаляясь, медленно поднималась всей своей массой над тускло серебрившимся хвостом. А в побелевшей от реактивного удара двигателей водяной воронке бессильно, точно игрушечное, раскачивалось темное суденышко с блеклым топовым огоньком на мачте…
На заданной высоте летчики толкнули колонки от себя, и съеденный накануне предполетный ужин усиленно стал подниматься по пищеводу вверх, к свободе, к свету. Вадиму даже пришлось на пару секунд прижать подбородок к груди, чтобы успокоить вольнолюбие организма. Отрицательная перегрузка – штука мерзкая, что ни говори. Три-четыре секунды могут показаться минутой. До легкого подташнивания и липкого горячего пота, мгновенно выступающего на спине. Но глубокий вдох-выдох, пара прохладных вдохов из кислородной маски, и – все уносится в область смутных воспоминаний. Дальнейшее является привычным, виденным и выполненным сотни раз, и даже огни приближающегося аэродрома, чего не бывало раньше, сейчас почти не впечатляют.
- Сколько?! – не включая переговорное, высовывается из своего стеклянного гнездышка штурман, обращаясь к Иванычу. Командир наклоняется к указателю перегрузки, чтобы в темноте точнее снять показания, и довольно кивает в ответ:
- Четыре с половиной!..
…На земле все как всегда. Аэродром цветет огнями и пахнет сгоревшим керосином. Сонные инженеры и техники лишних вопросов не задают. В ночные полеты им приходится каждую машину дозаправлять, чтобы полк мог максимально использовать наступившую хорошую погоду. Экипаж медленно идет к летному домику одним из своих обычных, негласно сохраняющихся, порядков. Впереди командир со штурманом, за ними правак с оператором, позади – стрелок-радист и КОУ, командир огневых установок.
Рычагов на секунду поворачивается к КОУ, замедляя движение всех.
- Ты чего кричал? Если очко жмет, не смотри в окно.
Владимир Иванович всегда говорит без авансов, так прямо, что по нему трудно понять – отчитывает или просто описывает факт. Кому надо – сам сделает выводы. Но прапорщик Сергей Федоров, как и многие на его месте, под прицелом всегда серьезных черных глаз, ежится от командирского взгляда.
- Так страшно же, командир… Нервы-то не железные. Виноват.
- Виноватых наказывают, - жестко обрывает капитан Рычагов корявые оправдания, и, коротко взмахнув пальцем своей стальной лапищи, идет дальше, - Чтоб мне в первый и последний раз…
Больше ни слова об этом вылете. Впереди другие. Остальные члены экипажа чувствуют себя поощренными, им командир не сказал ничего. Стало быть, действовали грамотно.
Штурман, переговорив о чем-то с Иванычем, немного отстал и прикурил от папироски Вадима. Чтобы не нарушать порядок группы, помкор Сашка рефлекторно прибавил ходу и привычно занял место, точно в кабине, справа от командира.
- …Ну, какие ощущения?..
Что ответить толком на вопрос штурмана, Вадим не знал. Еще не успел разобраться, шел и удивлялся пережитому. То, что нарушили все мыслимые инструкции, понятно. Но - грамотно, на грани фола, как говорится. Да и как иначе можно научиться воевать и действовать по максимуму, если придется? Все казалось оправданным и несколько… обыденным, что ли?
- Да нормально. Еще б разок, чтобы прочувствовать…
Александр Кистенев улыбнулся, выпуская дым в мореманские усы.
- Прочувствуешь, обещаю. С нашим командиром еще не такому научишься…
Дальше до самого штаба все шли молча, оставляя за собой папиросный дымный след. И здесь, на земле, в темноте группой чем-то напоминая свою "небесную колесницу", проносящуюся в небе. Летают люди, подумалось Вадиму. А самолеты их поддерживают…
"Лётчики умирают легко" http://www.proza.ru/2007/12/03/567