Глава первая

       

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Май 1940 год.

       Как только прозвенел последний звонок, известивший об окончании учебного года, здание школы мгновенно, словно вырвавшийся из глубоких недр дремавший вулкан, наполнилось веселым звенящим детским гулом. Ребята, перекрикивая и задорно подталкивая, друг друга вихрем выскакивали из настежь распахнутых дверей классов и шумным неудержимым потоком, словно бурлящий горный ручей, неслись по коридорам в сторону вестибюля на улицу. И только выпускники десятых классов выходили в коридор, не спеша с чуть заметной вальяжностью. Но, вместе с тем на лицах некоторых из них, в основном девочек, можно было прочитать не только радость, но и необъяснимое волнение и озабоченность.
       Из дверей 10-го «Б» выскочила невысокого роста черноволосая, большеглазая девушка и бесцеремонно расталкивая попадающихся на пути одноклассников, быстро, почти бегом, направилась к выходу из школы. На ее лице были гнев, раздражение и досада.
       - Кать! Катя! Кать! – закричал выбежавший за ней из класса одноклассник Сережка Корнеев, худенький с взлохмаченной рыжей шевелюрой, на ходу поправляя, соскакивающие на нос очки, - Катюша, подожди!
       Катя резко остановилась и обернулась.
       - Ты, чего обиделась то? – подскочил к ней с недоумением на лице Сережка. - Я хочу…
       - А я не хочу…, - раздраженно и резко перебила его Катя.
       - Чего ты не хочешь? – тихо, в полной растерянности произнес он, глаза его выражали искреннее удивление и озабоченность.
       - Я не хочу то, чего хочешь ты. Понял, Мичурин? – тон Кати оставался прежним, - не хочу, чтобы ты позорил меня перед всем классом и всей школой. Дурак ты, Сережка, вот кто! Хоть и отличник. И ко мне больше не подходи и не разговаривай со мной. А эту свою писульку можешь порвать и выбросить, или оставь ее себе на память, - Катя сунула ему в карман вчетверо сложенный тетрадный листок, повернулась и быстро выскочила из школы.
       Окончательно оторопевший Сергей с еще большим недоумением посмотрел ей вслед, медленно доставал из кармана, сунутый ею листок, поправил вновь соскочившие на нос очки и, изумленно глядя на строчки, прочитал: «Катюша! Ты самая красивая на свете девочка. Я тебя люблю. Как хочется мне целовать твои пухленькие губки!» Сережка некоторое время, обалдело смотрел на любовное послание, потом медленно поднял голову, растеряно огляделся по сторонам, как бы ища объяснения или сочувствия и опять, посмотрев на дверь, за которой скрылась Катя, тихо промямлил:
       - Катя, но это же не я… Это какое-то недоразумение…
       Эту картину, стоя у окна, молча, чуть улыбаясь, наблюдали Игорь и Наташа – одноклассники Сергея и Кати.
       
       - Вы помните,
       Вы все, конечно, помните,
       Как я стоял,
       Приблизившись к стене.
       Взволнованно ходили вы по комнате
       И что-то резкое
       В лицо бросали мне.

       - Опять Есенин? – улыбнулась Наташа, посмотрев на Игоря, а тот продолжал с явной иронией, глядя на обескураженного Сергея:
       
       - Вы говорили:
       Нам пора расстаться,
       Что вас измучила
       Моя шальная жизнь,
       Что вам пора за дело приниматься,
       А мой удел –
       Катиться дальше вниз.

       - Я тебя спрашиваю, это из Есенина?
       - Великих творцов поэзии, Наташа, надо знать, а то …
       - Нашел тоже мне великого поэта.
       - А разве нет?
       - Игорек, какой ты отсталый, - нахмурилась девушка, - Есенин поэт умирающей литературы, его поэзия совершенно не вписывается в идеалы новой революционной подлинно народной культуры. Понял? Да и с точки зрения морального облика он отрицательный субъект.
       - Натулька, прошу тебя, не надо, а то мы поссоримся. Скажи
лучше, - Игорь посмотрел на дверь класса, -чего там Антон с Любой застряли?
       Наташа бросила портфель на подоконник и молча направилась в класс. А через минуту они уже вчетвером выходили из школы.
       - Ой, ребята, как же хорошо, - воскликнула Люба, подпрыгивая и размахивая портфелем, - какие же мы счастливые. Нет больше школы, нет уроков, нет домашних заданий. Не надо утром просыпаться и с тревогой думать…
       - А мне совсем не весело и даже грустно, - хмуро перебил ее Антон.
       - И мне, - грустно поддержала его Наташа. - Вы знаете у меня такое чувство, будто я, что-то потеряла ценное и дорогое, что-то покинуло меня навсегда, навсегда. Наверное, человек испытывает такие же чувства, когда теряет родных или хороших друзей, а может…
       Антон остановился, вскинул руки к небу:

       - Улетело детство, детства не вернуть
       На руках у мамы мне уж не уснуть,
       Улетело детство безвозвратно вдаль,
       Лишь оставив в памяти, светлую печаль.

       - Опять Есенин? – улыбнулась Наташа.
       - Почему Есенин и почему опять? – обиделся Антон, - Нет, синьорита, это восходящая звезда советской современной поэзии Антон Зорин – весело и торжественно произнес Антон и рассмеялся, - Как!?
       - Антончик, ты гений, ты талант, - воскликнула Люба, вновь подпрыгнув и хлопнув Антона по спине портфелем.
       - Ребята, у меня предложение, - Игорь забежал вперед, широко расставил руки, остановил компанию. - Готовиться к экзаменам начнем послезавтра, а до этого предлагаю такой распорядок: сегодня вечером в кино, а завтра с утра на весь день на лоно природы. Принимается? Кто за?
       Копания, шумно галдя, подняла руки. Прибавив шагу, ребята свернули за угол жилого дома и вышли на одну из оживленных московских улиц.
       - Слушайте, а как было бы хорошо, - мечтательно улыбнулся Антон, - если бы мы продолжили учебу вместе в одном институте. И потом…
       - И потом, - перебила его Наташа, - работали бы все вместе на одном предприятии, жили бы в одной квартире…
       - И имели бы общих детей, - засмеялся Игорь.
       - Фу, какой ты пошляк, Игорь, и циник, - обиделась Наташа.
       - Наташ, ну я же пошутил.
       - Нет, правда, - вздохнул Антон. – Вот пройдет еще месяц – два. Мы поступим в разные институты, а я знаю, что это так и будет. Видеться будем только по выходным, а то может быть и не каждый выходной. А разлука, - Антон вздохнул еще глубже, - она отдаляет людей, и наша дружба постепенно будет переходить в простое, ни к чему не обязывающее знакомство. Пройдут года. И может случиться так, что когда, - Антон уныло улыбнулся и посмотрел на Игоря, - когда Наркому авиации Игорю Александровичу Талову, доложат, что его просит принять его бывший одноклассник Зорин Антон Иванович, то Нарком сморщит в догадке лоб и спросит, а кто это, я что-то не помню.
       Ребята засмеялись, а Наташа с заметной грустью на лице тихо проговорила:
       - Антон, прекрати, а то я сейчас расплачусь, - потом, уже более бодро добавила. - Хорошие друзья не могут превратиться просто в знакомых. Так не бывает. Правда, Люб? - повернулась она к подруге. Та ничего не ответила, идя и думая о чем-то своем.
       Некоторое время они шли молча.
       - А я уверен, - нарушил молчание Игорь, - что настоящая дружба не ведает ни должностей, ни профессий, ни рода занятий, ни социального положения, главное для нее открытость, честность и самопожертвование ради друга.
       В это время Люба подняла голову, посмотрела во двор ближайшего дома:
       - Ну вот, я уже дома.
       Компания остановилась.
       - Ребят, ну чего насчет кино-то, идем? – напомнил свое предложение Игорь.
       - Мальчишки, Наташ, - извиняющимся тоном проговорила Люба, - я вечером никак не могу, не обижайтесь. Мама работает сегодня во вторую смену, а мне надо за Павликом присмотреть, а то он такое может натворить. А вот завтра, пожалуйста, на природу поехать у меня проблем не будет.
       - Кстати я тоже сегодня занят, - деловито произнес Антон, - мне надо…
       - Ну, чего, надо, так надо, - без заметного сожаления перебил его Игорь, - а мы с Натулей сходим в кино. Да, Наташ? - Та молча кивнула. – А насчет завтра, я предлагаю встретиться в восемь у школы. Нет возражений, договорились?
       - Я не против, - глядя на Любу, произнес Антон.
       - Я тоже, - согласилась та.
       - Ну, до завтра.
       - Пока,
       - До встречи.
       Друзья расстались. Наташа с Игорем скоро свернули за угол, а Антон и Люба продолжали стоять, о чем-то увлеченно беседуя.


       * * *

       Тихое, совсем раннее августовское Подмосковное утро. Над рекой и ее окрестностью густой серый туман. Прохладно. Мертвая глухая, от этого всегда неприятно настораживающая, тишина нарушалась лишь редким лягушачьим, гортанным оповещением, что рассвет не за горами.
       - Да, Михалыч, а лето-то уже тю-тю, - чуть поеживаясь, проговорил Иван. - Через две недели осень.
       - Не говори Вань, время летит. Слушай, а мы чего ж про приманку-то забыли. Ты ее взял, Петрович?
       - О, дьявол, и, правда, Саш. Взял, конечно, а пришли, и забыл про нее.
       Иван встал, порылся в сумке, достал обернутую в тряпочку овсяную круто заваренную кашу и начал кусочками бросать ее в воду.
       - Ты все-то не бросай, может клева не будет, перейдем в другое место, там пригодится.
       - Оставлю, не переживай, - Иван, закончив бросать, сел.
       Некоторое время они сидели молча. Высокую траву лизнул совсем, совсем слабый ветерок.
       - Михалыч, красота-та, какая, тишина. Ты знаешь, у меня в такие минуты ощущение, будто я где-то далеко, далеко в безлюдной глуши, где еще никогда не ступала нога человека. Сижу у речки в тайге, за тысячи километров от людей и всегда мне кажется, что вот–вот произойдет какое-то чудо, необычное явление, откроется какая-то тайна…
       - Романтик ты, Иван, - усмехнулся Александр Михайлович.
       - Нет, правда…
       - Были бы мы сейчас на берегу глухой таежной речки, я думаю, нам с тобой приманка не нужна была бы, - усмехнулся Михалыч, - а на крючок вместо червяка кусочки красой тряпочки насаживали бы. Там, наверное, рыба голодная и не такая привередливая, как у нас. Поклевки, наверное, были бы одна за другой, таскать не успевали бы.
       - Не знаю, я там не был, - тихо проговорил Иван Петрович, - и еще тише добавил, - Бог миловал…
       - Да, я тоже в тех краях никогда не был, так, предполагаю только, - улыбнулся Михалыч.
       - Саш! Саш! Клюет у тебя, клюет.
       Александр Михайлович замер с удочкой в руках, через мгновение сделал подсечку и первый окунек шлепнулся в ведро с водой.
       Петрович сидел, настороженно поглядывая на свои поплавки. Но те были пока мертвы. Михалыч старательно насаживал на крючок нового червя. Левая его рука сгибалась совсем лишь чуть–чуть, поэтому червяка он одевал на вытянутых руках, как часто вдевают нитку в иголку подслеповатые старухи.
       - Михалыч, рука-то до сих пор болит? – участливо спросил Иван Петрович.
       - Рука-то? - переспросил Александр Михайлович. К этому времени он справился с насадкой и закинул удочку. – Да нет, Вань, не болит. Так иногда к перемене погоды поноет малость, а так ничего, не беспокоит.
       Они опять надолго замолчали. Прервал молчание опять Петрович:
       - Михалыч, вот ты партийный, скажи мне, пожалуйста, как друг, на кой хрен мы к финнам полезли, столько народа загубили, на кой черт они нам нужны, чего мы там забыли?
       - Иван, так это же наша, русская земля.
       - Как это наша, когда она была нашей-то, ты что, Михалыч.
       - Не я что, а ты что. Финляндия была частью Российской империи. Историю надо знать, Ваня.
       - Империи, - недовольно пробурчал Иван и после некоторого молчания добавил, – Так Ленин же дал финнам независимость, чего же теперь-то надо? Что нам финны угрожали, что ли?
       Александр Михайлович не ответил.
       - Чего молчишь-то? – не унимался Петрович. - Я вот смотрю, у тебя рука не сгибается. Вот скажи мне, Саша, на хрена и за какие такие шиши ты воевал в Испании? Ради чего ты инвалидом стал, из армии тебя списали и на самолете, ты уж меня извини, теперь можешь полететь только в качестве пассажира? Почему, Саш, так получается? Чего нам там надо было делать? – грустно закончил Иван Петрович. – Молчишь!
       - Да нет, почему молчу, - задумчиво проговорил Александр Михайлович. - Ты же знаешь, в Испании воевали наши добровольцы. Солидарность с рабочим классом Испании.
       - Солидарность, добровольцы, - недовольно пробурчал Петрович, - Там испанцы воевали с испанцами, чего мы туда полезли, кто нас просил? Если ты добровольно воевал в Испании, скажи тогда, Саша, какие у тебя были мотивы, когда ты добровольно изъявил желание воевать против Франко?
       Александр Михайлович молчал, делая вид, что сосредоточен только на поплавках.
       - Знаю я, Саша, какими были вы добровольцами.
       - Ну, а если знаешь, Петрович, чего спрашиваешь? – Михалыч недовольно поежился.
       - Знать-то не знаю, так догадываюсь, только не пойму я ни хрена, Саш.
       - Наше дело, Петрович, исполнять приказы, а думать за нас есть кому. Им там тоже не сладко. Страна в окружении империализма, а это враг рабочего класса, сам понимаешь, поэтому…
       - Да я все это понимаю, Саша, - воскликнул Иван Петрович. - Тем более, зачем самим-то на рожон лесть, прецедент создавать, вот я о чем.
       - Иван смотри у тебя поклевка. И на той тоже, - оживился Михалыч.
       Петрович сделал подсечку, бросил удилище, быстро схватил другое, тоже подсек и потянул на себя.
       - О, какой красавиц, - улыбался довольный Иван, аккуратно вытаскивая крючок из ярко полосатого окуня.
       - Да, хорош, грамм на триста, - согласился Михалыч, потом резко схватил удочку Ивана и дернул. – Чего ж ты про вторую-то забыл, растяпа? – Но крючок был пуст, на нем не было даже червяка.
 - Замешкался, черт возьми, сошел окаянный, - недовольно
пробурчал Иван, – ну ладно, сейчас ты у меня опять возьмешь, - бубнил он себе под нос, насаживая червяка.
       Солнце уже осветило верхушки деревьев, туман над речкой почти растаял. Поклевки пошли чаше, и у рыбаков не было время на разговоры. Так прошло часа два. Когда поплавки вновь замерли на продолжительное время, Иван потянулся, встал, подошел, посмотрел в ведро:
       - Саш, больше половины ведерка наловили.
       - Ну и хорошо, уже не пустыми домой вернемся.
       - Слушай, - вдруг вспомнил Иван, - а чего твой Игорек-то с нами не поехал, ты вроде говорил, он собирался?
       - Да какая ему сейчас рыбалка, последние денечки дома, с друзьями – товарищами надо проститься, на той неделе уезжает.
       - Значит, все-таки, по стопам отца пошел, летчиком захотел стать, династия воздухоплавателей Таловых зарождается, - засмеялся Иван. - Это хорошо, когда сын дело отца продолжает. Саш, ты его настроил-то или сам он?…
       - Он сам свое будущее определял. Я считаю, Вань, в таких делах родители должны играть второстепенную роль, только следить, да по возможности помогать, чтоб не сбился с выбранной дорожки. А так вольному – воля. Человек может принести наибольшую пользу обществу и достичь чего-то, только тогда, когда он сам находит удовлетворение в работе, а не делает ее из-под палки.
       - Это верно, это правильно. Подневольный труд - труд раба.
       - Тамара, вот та всегда против была, до слез не раз дело доходило. Все меня в пример ставила, Испанию каждый раз вспоминает.
       - Да это понятно, Саш, - протянул Петрович, - мать все-таки. Они женщины более чувствительные, сентиментальнее что ли. Мы то мужики погрубее, покрепче духом, да и мыслим пошире. Завтра вечерком зайду, проведаю его, а то когда теперь увидимся.
       - Зайду, проведаю, - усмехнулся Александр Михайлович. - Да разве его, Иван, дома сейчас застанешь, он раньше двенадцати – часа ночи домой не приходит, компания у них там, девчонки.
       - У него-то есть зазноба какая?
       - Да вроде дружит там с одной Наташей, одноклассницей, но насколько у них все это серьезно не знаю. Обещал перед отъездом привести познакомить. Татьяна говорит, что они дружат еще с восьмого класса, с тех пор как мы приехали сюда. Игорь ведь в эту школу в восьмой класс пошел.
       - Да, Михалыч, хорошее время у теперешних ребят, счастливые они, не то, что мы. Как вспомню свое детство, юность – плакать хочется. А сейчас им все – учись, да учись, работу выбирай любую, по душе. Войны б только не было, - Иван замолчал, молчал и Александр.
       - Саш, как ты думаешь насчет войны то, не будет? – после некоторой паузы спросил Петрович.
       Талов ответил не сразу. Иван вопросительно смотрел на него и ждал.
       - Ты знаешь, Вань, я так думаю. Гитлер он ведь не дурак. Зачем ему война на два фронта. Он там с англичанами завяз, зачем ему лишние хлопоты. А потом он же понимает, что СССР это не Англия и не Франция, нам есть, чем ответить. У них ведь разведка работает. Думаю, не пойдет он на нас. А потом у нас ведь договор с Германией о ненападении, отношения с немцами сейчас хорошие. В прошлом году ведь в Бресте даже совместный военный парад проводили, а это, что-то значит, Ваня.
       - Да, наверное, ты прав, - согласно протянул Иван. - Ни нам, ни им война, ни к чему. А потом знаешь, Михалыч, я, когда думаю об этом, то прихожу к выводу, что только сумасшедший может напасть на нас. Почему? Да разве может какой-нибудь враг покорить такие просторы как наши. Они же это понимают. И потом армия у нас закаленная, одна из лучших, испытанная в боях. Они ведь тоже об этом знают. Ты ж сам говоришь, разведка-то работает. Не просто же так Сталин говорил, что если нам и придется воевать, то это мы будем делать только на чужой территории. А товарищ Сталин слов на ветер не бросает, сам знаешь.
       В это время начались опять поклевки.
       Ближе к полудню солнце пригрело так, что рыбаки разделись до маек. И после того как поплавки вновь замерли, немного подождав, Иван предложил:
       - Саш, может пора? Я думаю, до вечера уже брать не будет, чего без толку сидеть-то. Как?
       - Да, я не против, давай собираться помаленьку, - согласился Александр Михайлович.
       Мужчины, не спеша, свернули удочки и направились вдоль леса в сторону шоссе.
       
       * * *

       - Ой, мам, спасибо. Накормила на неделю, - Игорь отодвинул пустую тарелку, встал, подошел к сидящей на диване матери и поцеловал ее в щеку.
       - А компот-то, чего не будешь? – хмуро кивнула Тамара Ивановна на стоящую на столе кружку.
       - Не мам, спасибо. Уже некуда, - засмеялся сын и похлопал себя по животу. – От обжорства, правда, никто еще не умирал, но хорошо все в меру.
       - Опять убегаешь? – печально вздохнула мать, поднимаясь.
       Услышав в ее голосе обиду и тоску, Игорь не сразу нашелся, что ответить. Чуть поморщась, открыл шкаф, порылся в нем, достал белую рубашку и внимательно осмотрел ее со всех сторон:
       - Мам, посмотри, она не очень мятая?
       Тамара Ивановна подошла к сыну, взяла из его рук рубашку.
       - Да вот только внизу и то не очень, а так ничего, - опять вздохнув, удрученно проговорила она, - но ты ж ее не на выпуск оденешь? Давай подглажу.
       - Не, не надо, мам. Я уже опаздываю, - тихо, вроде как, оправдываясь, произнес Игорь. – Мам…
       - Ну, что ты заладил, мам, мам, - тон Тамары Ивановны не менялся. – Тебе твои друзья, сынок, дороже родителей. Игорек, последний день ведь, побыл бы с матерью и отцом-то.
       - Мам, я постараюсь побыстрее вернуться, и потом…
       - Знаю я твои побыстрее, - перебила она его, - ты каждый раз так говоришь. Уедешь вот, когда теперь увидимся? - дрогнувшим голосом, проговорила Тамара Ивановна. – И за что мне такое…
- Ну, ладно тебе, мам… - нахмурился Игорь.
       - О Господи! Да за что же мне такая доля досталась, - завздыхала Тамара Ивановна. - То отца все провожала, да ждала, теперь вот тебя. О, Господи! – сокрушенно махнула она рукой.
       Игорь посмотрел на мать. Печаль, беспомощность и какую-то обреченность увидел он в ее глазах. Ему стало жалко ее, сердце его дрогнуло.
       - Мам, ну, что я навсегда, что ли уезжаю. Год пролетит, и не заметишь. Летом в отпуск приеду, опять вместе будем. Надоем еще, - на лице Игоря появилось жалкое подобие улыбки. - Мамуль, ну не обижайся. Ну, надо же мне с друзьями проститься.
       Тамара Ивановна вдруг улыбнулась, подошла и обняла сына:
       - Да ты, сынок, с ними уже который день прощаешься, все никак не простишься. Сколько ж у тебя друзей-то?
       - Много, мамуль, много. Это хорошо, мам, когда много друзей, - оживился Игорь. – Правда, ведь. Не имей сто рублей… - засмеялся он.
       - С Наташей-то простился? – спросила она.
       Игорь заметно смутился, щеки его чуть порозовели, он молча высвободился из ее объятий и начал одеваться.
       - Чего молчишь-то? - продолжала улыбаться мать.
       - А чего ты меня только о Наташе спрашиваешь? У меня и без нее друзей много, ты же знаешь.
       - Но я же знаю, что вы с ней дружите уже давно. И ничего тут нет предосудительного, дорогой мой, не маленький уже, и нечего стесняться дружбы с девочкой. Я знаю, что Наташа девочка хорошая, скромная и весьма симпатичная.
       - Мам ну ладно, хватит тебе, - недовольно, все больше смущаясь, фыркнул Игорь. - Скромная, симпатичная, откуда ты-то знаешь?
       - Да как же не знаю, что ж я ее не видела, что ли?
       - По виду разве можно определить, хороший, скромный человек или нет. Ты что с ней разговаривала что ли?
       - Не разговаривала, но видела и не один раз.
       - А разве можно, ни разу не поговорив с человеком, определить, что он собой представляет? - повторил Игорь.
       - Так нам, сынок, на родительских собраниях учителя о вас все рассказывали, кто хороший, кто плохой, кто скромный, кто выскочка.
       - А, понятно… - протянул Игорь.
       - И ее мама мне тоже нравится, - продолжала Тамара Ивановна, - серьезная, душевная, отзывчивая женщина. Наташа похожа на нее - такая же светловолосая и голубоглазая. Ты хоть бы пригласил ее к нам, познакомил, - не унималась мать.
       -Мам, да ладно тебе…, - скорчив на лице недовольную мину, - пробурчал Игорь.
       - Она на вокзал-то завтра придет тебя проводить? – не унималась мать.
       - Мам, да, я ее уже несколько раз приглашал к нам в гости, но она чудачка боится. И на вокзал завтра тоже не придет, говорит, стесняется.
       - Чего ж тут стеснятся-то, вы ж друзья?
       - Ну, это ты, мам, у нее спроси, - Игорь поморщился. - Ну ладно, мамуль, я пойду.
       - Иди, - удрученно вздохнула Тамара Ивановна, – Игорек, приходи пораньше, мы с отцом тебя ждать будем. Ладно?
       - Мам, да чего ждать-то, ложитесь и спите спокойно. Завтра наговоримся, поезд-то в семнадцать тридцать, весь день впереди. Ну ладно, мамуль, я пошел.
       Игорь подошел к матери чмокнул ее в щеку и направился к двери.
       
       * * *

       День подходил к концу, начинало смеркаться. Где-то вдалеке раздавались редкие раскаты грома, предвещая приближение грозы. Игорь посмотрел вверх. С южной стороны надвигалась огромная темная туча, сверкнула молния. «Совсем не к стати, - подумал он. - Может стороной пройдет?» Но раздавшийся в тот же миг громовой раскат ответил, что сегодня согласия с небесной канцелярией не достигнуть. Игорь прибавил шагу. На встречу с Наташей, как и положено мужчине, он пришел, держа в руке три малиновые астры. Наташу он увидел еще издалека и быстро направился ей навстречу.
       - Здравствуй Натуль, - Игорь протянул цветы.
       - Здравствуй Игорь, спасибо. - Наташа покраснела и смущенно опустила глаза. – Сейчас, наверное, сильный дождик начнется, - тихо проговорила она, - давай куда-нибудь спрячемся, а то промокнем, будем как мокрые курицы.
       - Да вон можно под арку между домами. Пойдем?
       - Пойдем, - согласилась она, но тут же передумала. - Игорь, давай лучше добежим до школы, а там можно под козырьком у входа спрятаться. Ладно?
       - Ладно.
       Они, взявшись за руки, быстро зашагали в сторону школы. Войдя во двор, остановились у дверей здания. Гром, то совсем рядом, то где-то вдалеке, предупреждал их о том, что свое убежище они покинут еще не скоро. Игорь держал Наташу за руку, которая казалась ему очень маленькой, нежной и какой-то бархатистой. Оба, чуть смущаясь, молчали. Первой заговорила Наташа.
       - Игорь, - глядя на цветы, тихо произнесла она, застенчиво улыбаясь, - а знаешь, мне еще никто цветы никогда не дарил, ты первый. Спасибо тебе.
       Игорь смутился. Ему было приятно услышать слова благодарности от Наташи, но что ответить он не нашелся и промолчал.
       - Значит, все-таки уезжаешь? - вздохнула Наташа и с нескрываемой грустью посмотрела на него.
       - Натуль, ну ты как моя мама. Я же не навсегда уезжаю. Летом приеду в отпуск, а закончу училище, получу направление и…, - продолжить он не решился.
       Сверкнула молния, и вновь прогремел гром. Наташа подняла голову и посмотрела на темное небо.
       - Как громыхает-то, а дождя нет, - удивленно проговорила она. - А может, стороной пройдет?
       - Может, - согласился Игорь и посмотрел вверх.
       По улице, гремя по рельсам, и натужено скрежеща на повороте, как бы выражая недовольство приближающейся грозе, медленно прополз трамвай. Свет от его тускло освещенных окон, полз рядом с ним, приводя в движение тени от кустарников росших по бокам трамвайного пути. Метрах в ста от школы трамвай остановился и выходящие из него пассажиры, тут же исчезали, растворяясь в совсем уже сгустившихся сумерках.
       - Наташ, пойдем на нашу лавочку, может дождя-то и не будет, - предложил Игорь, продолжая держать ее за руку. - А если начнется, прибежим сюда, успеем.
       - Пойдем, - кивнула Наташа.
       Ребята направились в сторону трех молоденьких березок, шелестевших листвой у самого забора школы. Здесь они уже не раз проводили вечера, мечтая о счастливом будущем, обсуждая школьные и личные проблемы, события, происходящие в стране… Здесь, как бы, отгородившись от всего мира, они чувствовали себя ближе друг к другу, и говорили, говорили и говорили. Им было вдвоем всегда хорошо, они понимали друг друга.
       Наташа, чуть поежившись, села. Игорь сбросил пиджак, накинул ей на плечи, сел рядом, обнял рукой и чуть притянул к себе. Наташа повела плечами, но протеста не выразила, а наоборот еще теснее приблизилась к нему.
       - Как мне будет скучно без тебя, Игорек, - тоскливо проговорила она, глядя перед собой в пустоту.
       Игорь промолчал, не найдясь, что ответить.
       - Наташ, ты к вступительным экзаменам-то готовишься? - спросил он, решив не поддерживать тему о разлуке, стараясь исключить минорность в их разговоре.
       - Конечно, а как же.
       - А когда у тебя первый?
       - Ровно через неделю, сочинение. Боюсь ужасно.
       - Да ладно уж, не притворяйся. Ты же всегда отличницей была, чего тебе бояться? - улыбнулся Игорь.
       - Да, какая я отличница, в аттестате четверок полно.
       - Наташ, не скромничай, видел я твой аттестат, у тебя всего две четверки. Это у меня все наоборот, - засмеялся он, - только две пятерки, а остальные все четверки, даже одна тройка – по химии. Натуль, а вот скажи, почему ты все-таки решила стать
учительницей? У тебя мама с папой работают на заводе, а ты
вдруг учительницей.
       Наташа мечтательно улыбнулась и ласково посмотрела на него:
       - Понимаешь, Игорек, я думаю, что учитель передовая свои знания школьникам, получает при этом огромное моральное удовлетворение. Я вот, например, когда рассказываю маме то, чего она не знает, а должна знать, испытываю именно такие чувства. А в школе дети. И когда ты открываешь им столько нового, интересного, полезного, ты как бы оставляешь в них свою частичку разума и души на всю, на всю жизнь. Разве это не интересно и не благородно? А? – она уже серьезно и вопросительно смотрела на него. – И мы ведь, Игорь, строим новое коммунистическое общество, а для него нужны высокообразованные, культурные люди, преданные своей Родине и идеалам коммунизма.
       - Наташ, но все-таки, чтобы быть хорошим учителем, для этого нужно призвание талант, если хочешь. Вон у нас…
       - Игорюш, талант нужен в любом деле. Люди, не обладающие талантом, не могут достичь больших высот в своей профессии.
       - Ты, конечно, правильно говоришь, ну а вот если у человека нет, его - этого таланта, что ж он так и должен прозябать на задворках общества? И даже упорство в овладении профессии ему не поможет? Здесь ты, по-моему, Натуль, не права. Ведь не зря же говорят, терпение и труд все перетрут.
       - А упорство человека, Игоречек, разумное, конечно, по-моему, это тот же талант. Не все же люди упорством обладают. И вообще, знаешь, мне папа не раз говорил, что все люди рождаются с заложенным в них определенным талантом. Но вот как его определить, как найти в себе, раскрыть? Вот это всегда очень трудно. Часто бывает, проживет человек жизнь, а о своем таланте так ничего и не узнает. – Наташа говорила увлеченно, совсем по взрослому, твердо убежденная в своей правоте.
       Но Игорь все-таки возразил:
       - Нет, Натуль, одного таланта человеку мало. Вот представь себе, чего добьется талантливый художник, например, если он лодырь и пьяница? Чего он создаст? Да ничего. Талант есть, а толку-то что.
       - Игорек, ну какой же ты бестолковый, - Наташа легонько стукнула его кулачком в грудь и засмеялась, - Я же тебе говорю, человек не только должен найти свой талант, но и суметь раскрыть его. Конечно, бездельник и пьяница этого не сделает.
       - Вот теперь ты правильно говоришь, - засмеялся
Игорь.
       - А я и до этого то же самое говорила.
       На некоторое время они примолкли. Раскаты грома были уже какими-то редкими и расплывчатыми, слышались где-то вдалеке. Гроза прошла стороной.
       - Наташ, - совсем тихо проговорил Игорь.
       - Что? - чуть дрогнувшим голосом спросила она.
       - Наташ, а ты меня будешь ждать? – решился, наконец, Игорь задать, как он считал, главный вопрос сегодняшней их встречи. Но, произнеся эти слова, почувствовал какую-то неловкость и смущение.
       А Наташа, к его удивлению, отреагировала очень спокойно, как будто уже давно ждала этого вопроса, и ее ответ давно был готов.
       - Игорешка, конечно, буду, - с печалью в голосе тихо проговорила она. – А ты, что в этом сомневался?
       Игорь опять не нашелся что ответить, только прижал ее к себе еще крепче, наклонился и поцеловал в щеку.
Наташа счастливая задумчиво смотрела перед собой. Потом посмотрела на него и улыбнулась.
       Некоторое время, они заворожено смотрели в глаза друг другу, биение их сердец набирало обороты, дыхание становилось частым и прерывистым. Их губы медленно сближались…
       Для Игоря и Наташи это был первый поцелуй в их жизни. Они бесконечно счастливые долго сидели, прижавшись, друг к другу и молчали. За них в это время говорили их сердца, их души.
       Потом они целовались еще, еще и еще…
       - Ой, Игорешечка, у меня уже губы болят, - прошептала, наконец, счастливая Наташа, отстраняясь и упираясь руками в его грудь. – Хватит, ладно?
       Игорь нежно прижал ее к себе, она положила ему голову на плечо, и они опять долго сидели молча…
       Потом медленно, держась за руки, шли в сторону ее дома, о чем-то увлеченно говоря, возбужденно жестикулируя руками. В это время, в предутренней тишине им казалось, что кроме них на этом свете больше никто не существует. Остановившись у крыльца ее дома, Наташа грустная и счастливая, потянулась к Игорю и поцеловала его в щеку.
       - Ну, вот и все, Игоречек…, - прошептала она дрожащим голосом, и по ее щекам покатились молчаливые слезы.
       - Натулька, ну ты чего, глупенькая?… - Игорь хотел сказать что-то еще, но подступивший к горлу комок, не дал
произнести больше ни слова. Глаза его тоже увлажнились. Он обнял Наташу и прижал ее к себе.
       - Игоречек, - всхлипывала она у него на груди, голос ее дрожал, - я тебя очень прошу, ты мне пиши почаще. Ладно? Я буду ждать твоих писем, я очень, очень скучать буду по тебе, - Наташа не выдержала и разревелась.
       Игорь с большим трудом сумел взять себя в руки:
       - Натулечка, ну чего ты, ну успокойся, мы же не на век с тобой расстаемся. Все будет хорошо, - шептал он, нежно гладя ее волосы. - Летом я приеду в отпуск, а когда закончу училище, приеду и заберу тебя с собой. И мы всегда будем вместе. Ну, успокойся, Натулик, ну, пожалуйста. А писать я тебе буду каждый день, честное слово, - Игорь достал платок и осторожно начал вытирать ей слезы.
       - Прости, Игорек, - Наташа немного успокоилась, подняла голову и виновато улыбнулась. – Игорь, а хочешь я тебе на память, подарю свою фотографию? - вдруг спросила она.
       От неожиданности Игорь на мгновение даже растерялся, но быстро собрался:
       - Ой, Натулик, конечно, и даже очень хочу. Буду каждый день на тебя смотреть и всем показывать, какая ты у меня красивая.
       - Нет, не надо. Смотреть, смотри, - Наташа полезла в сумочку, - а показывать никому не показывай, я не хочу. - Она достала фото и протянула Игорю.
       Игорь повернул фотографию в сторону тускло горевшей над крыльцом лампочки. С фото на Игоря смотрела, улыбающаяся Наташа. Она стояла где-то в лесу на поляне, прислонившись к огромной ели, в легком платьице в горошек. Одна ее рука лежала на толстой русой косе, перекинутой на грудь, в другой - держала большой букет ромашек. Игорь перевернул фото:
       «Игоречек, сердце мое навсегда с тобой.
       На память. Наташа.
       17 августа 1940 г.»,
прочитал он. И в это время сверкнула молния, прогремел, совсем рядом грозовой раскат. Они одновременно подняли головы.
       - Гроза, наверное, вернулась, - Наташа посмотрела на Игоря. – Ну ладно, Игоречек, мне уже давно пора. Сегодня мне достанется. Они потянулись опять друг к другу. Поцелуй был долгим и трепетным.
       - Ну, ладно, Игорь, все, иди, а то промокнешь, - тихо проговорила Наташа и сделала шаг назад. – Береги себя, Игоречек, и помни, что я тебя буду очень ждать. Пиши, обязательно пиши. Знай, я каждый день буду ждать твоих писем, - Наташа развернулась, побежала к крыльцу и быстро скрылась за дверью.
       Игорь еще с минуту постоял, глядя на дверь за которой скрылась Наташа, потом повернулся и зашагал в сторону улицы. И в этот момент хлынул проливной дождь.