письмо 5

Это моё пятое письмо к тебе. Пя-то-йэ. Ты ещё не ответил. На предыдущие. Ничего страшного. Ничего. Я умею долго ждать. Это не проблема. Я знаю, что ты непременно ответишь. Я знаю, чего стоят мои ожидания. Почему-то трудно говорить связно и толково. Хотя я абсолютно уверена, что ты сможешь понять и так. Ты – мой лучший. Лучший друг. Мой луч. Луч_ше других, которых сберечь, увы, не сумела. Я дорожу тобою. Бесконечно. Прости. Бесконечное прости…
Я медленно пью кофе. Соотношение 1\2. 1 – кофеин, 2 – вода. А адреналина нет. Привыкла. Жаль. Всех. Открываю окно и вдыхаю июньский перепачканный воздух. В нём крики. Матери на ребёнка. Он в коляске. Он ничего не понимает. Она не в коляске. Она понимает то, о чём кричит. А, может быть, ей только кажется… Женщина трясёт коляску, фиолетовые зайчики на резинке, со стёршимися мордами, пляшут и гремят, мальчик плачет. Она трясёт ещё сильнее, будто жесткий ветер бельевую верёвку пасмурной осенью… Мне кажется, что дитя сейчас вывалится. Он так неестественно вертится, будто его маленькое тело приклеено к пружине. Мать матерится. Закрываю окно, мне дурно… и звук выключается. Но я вижу, если прищуриться, как у неё вздуваются ноздри. Упираюсь горячим лбом в стекло и медленно стекаю, оставляя разводы. Накричать бы на неё, а потом отнять коляску, успокоить маленького, миленького. Распахиваю окно. Пробую кричать. Ничего не выходит. Ни одного звука. Первый крик комом. В горле. Снова набираю залпом воздух со словами «пре-кра-ти-те» и вижу, что она быстрым шагом марширует прочь, обращаясь с коляской так, как это делает с тележкой в супермаркете спешащий человек.
Отворачиваюсь. Закрываю лицо руками. Не двигаюсь.
 День сворачивается кислым молоком и превращается в белую точку. Присмотрись получше к ней: это пуговица на манжете левого рукава моей ночной рубашки. Правую – откусила и выплюнула. В тот момент я представляла, что так же буду сплёвывать свои страхи. Раз – и всё. Но только не вздумай повторять за мной. Срок годности этого трюка – две недели. Знаешь, что было потом? После четырнадцатого дня пуговица острым концом впилась в мою ладонь, когда я искала сброшенный на пол будильник. Он неожиданно зазвенел глубокой ночью. Я столкнула его с тумбочки. Он продолжал разрезать ночной воздух трелью, а моя рука растерянно шлёпала по полу – искала пищащий кусок пластмассы. Пуговица вдавилась выпуклостью и прилипла к коже. Я тут же вспомнила о своих страхах. Я так и не смогла заснуть в ту ночь. Всё думала, насколько сильны и абсурдны иллюзии, созданные человеком ради спокойствия собственной совести…
Теперь с неба на меня глядит одноглазая луна. Скоро полночь. Я тереблю край ночной рубашки и размышляю о том, как бы уговорить себя спать. Ещё я размышляю о том, что спать всё-таки очень глупо. В жизни порою находишь столько ошибок и оплошностей, что вряд ли хватает одних белых суток для их исправления. Эти два противоречия не позволяют мне сдвинуться с места – ни в сторону застеленной кровати, ни в сторону двери.
Быть может, я чувствую страх. Но не вполне понимаю, страх ли это, потому что, настолько свыклась с этим чувством, что с трудом отличаю его от остальных.
Конечно, было бы хорошо, если бы ты аккуратно приблизился и обнял меня за плечи. Внезапно. С теплом. Я бы вздрогнула, обернулась и стала улыбаться. Словно девятилетняя при виде папы с мороженым…
Но тебя нет в этой комнате. Ты в какой-то другой комнате другого дома. Как ты там? Расскажешь? Чьи тени сплетаются в объятиях?
Грустно от своей уникальной нелепости. У меня тяжёлые ноги. У меня кружится тяжёлая голова. У меня длинные и побеленные лунным светом руки. Мне вообще тяжко. но это не проблема. Это проходит. Об этом не надо много думать. Я медленно, словно сквозь морскую воду, бреду к постели. Кладу тело и расслабляю каждую мышцу, начиная с кончиков пальцев и кончая кончиком носа. Кажется, что всё моё существо готово покориться объятиям Морфея…

P.S. Включаю тусклый свет. Я всё же хочу дописать. Я желаю тебе добрых снов и любви. Выключаю тусклый свет. Пишу на ощупь в темноте. Пишу цифры времени: 02:33. Помни меня. Просто помни меня. Пожалуйста. Когда устанут остальные. Или когда им надоест…