Осколки личности. Часть первая

       Что случилось с экологией (вариант первый).


       Когда Будда пришел к нам в город, все вокруг расцвело, и лотосы в мгновение ока выросли под его ногами.
       Но тут подъехал один деловой человек на шестисотом Мерседесе и пригласил Будду подвезти, ведь на машине – быстрее. И Будда по своему великодушию и состраданию согласился, и подсел в машину.
       С тех пор экология накрылась женским половым органом.


       **********************************


       Что случилось с экологией (вариант второй).

       Когда Будда сидел под платаном и тихо медитировал с кроткой улыбкой на устах, мимо него как раз проезжали три рокера. Они остановились, посмотрели на Будду и сказали, что им надоело на каждом шагу натыкаться на круглых идиотов с круглыми самодовольными физиономиями тунеядцев и лоботрясов.
       - Сами не могут сцепления от тормоза отличить, а морды корчат как на иконах.
       Три рокера развернули свои мотоциклы выхлопными трубами прямо под нос медитирующего Будды, дали по газам, и с тех пор экология накрылась женским половым органом.


       *********************************


       О пользе украинского языка

       Богдан Иванович Костюк преподавал у нас в школе украинский язык и литературу. На первом же уроке он заявил:
       - Так вот, дети, надо учить украинский язык, потому что я, например, украинец, но преподаю в русской школе, а моя жена русская, но преподаёт в украинской школе…
       И тут Вадим Савчук задумчиво, но, как всегда, авторитетно произнёс:
       - А дети – грузины!



       ************************************

 

       О конфликте поколений


       Класс затих. Все ждали, что же будет: Богдан Иванович в упор смотрел на Нинку Замиш, а Нинка Замиш в упор смотрела в маленькое зеркальце, тщательно припудривая на шее вчерашние засосы.

       - Диты! – презрительно фыркнул Богдан Иванович, - хиба ж це дивчата?! Вид ных же смердыть. Подывыться на неи, - указал он на Замиш, - нафарбуе облычча так, що воно блыщыть, як халява в чоботи, и думае, що красуня з портрету. Нияка вона не красуня, - пидстилка!!! До неи жодень хлопець не пидиде задарма. Хиба зараз можно знайты гарну дивчину? Нафарбують облычча сморкули – сморкати, та и чипляються до хлопцив. Пидстилки!

       Як бы вы бачилы, яки булы дивчата у нашому сели, колы я був парубком… *

       На следующей перемене Наташка Хоботова, которая никогда не красилась, и даже не обращала внимание на то, что ходит обсыпанная перхотью до самой поясницы, зашла в мужской туалет, сделала минет Юрке Фокину, сковырнула пробку с портвейна и не отрываясь выжлякала всю бутылку за один присест.

       А когда отсасывать было нечего, вытерла губы рукавом, сплюнула через выщербленные зубы, и сказала:

       - Ну, и сволочь же этот Богдан!

       

* - «Дети! – презрительно фыркнул Богдан Иванович, - разве ж это девчата?! От них же смердит. Посмотрите на неё, - указал он на Замиш, - намажет лицо так, что оно блестит, как голенище у сапога, и думает, что красавица с портрета. Никакая она не красавица, - подстилка!!! К ней ни один парень задаром не подойдёт. Разве ж сейчас можно найти хорошую девушку? Намажут лица, соплюшки, и цепляются к ребятам. Подстилки!

       Если бы вы видели, какие были девчата в нашем селе, когда я был молодым…» - авторский перевод с украинского.

 

       **********************************


       Как я стал антисоветской шкурой


       Богдан Иванович ненавидел евреев, и поэтому не упускал никакой возможности унизить меня перед всем классом: ударить по шее, дать щелбана, или, на худой конец, просто обозвать Шлёмой, хотя моё имя – Саша.

       Я ему мстил не очень умело: идёт он, например, на переменке по коридору, а я ему кричу во всю глотку:

       - Привет, Богдан!

       Все ржут, а ему ничего не остаётся, как прошипеть мне вслед:

       - У, Шлёмо!

       Однажды мне показалось, что час моего торжества настал: Богдан Иванович на уроке украинской литературы решил высветить тему американского империализма.

       - Отак, диты, Америка – це краина, що хоче проковтнуты усю земну кулю, сплюндруваты облычча матерей горем та слёзмы. Як воны прыгноблюють крипакив!Як воны прыгноблюють крипакив! Визьмыть та подывыться, як там помищикы прыгноблюють крипакив!*

       Я не выдержал и заорал на весь класс:

       - Богдан Иванович! В Америке нет никаких крепостных! Там есть только фермеры и наёмные работники.

       Реакция Богдана Ивановича была незамедлительной:

       - Вон з классу, антырадянськя шкура!

       Я выбежал из класса с улыбкой до ушей, но на перемене меня вызвали к директору и предупредили, что за антисоветские выступления я буду отвечать по закону.

       Через несколько лет, когда мой младший брат пришёл в школу в первый класс, все знали, что его надо опасаться, - он брат антисоветчика.

 

* « - Так вот, дети, Америка – это страна, которая хочет проглотить весь земной шар, исказить лица матерей горем и слезами. Как они эксплуатируют крепостных! Как они эксплуатируют крепостных! Возьмите да посмотрите, как там помещики эксплуатируют крепостных!» - авторский перевод с украинского.

 

       **********************************

 
       За двумя зайцами


       Светку Трунову трудно было любить со всех сторон: слишком уж она была похожа на жирную утку, да ещё с очками на плоском носу.

       И эти очки я ухитрился разбить. Я проходил между партами и учительским столом, а сбоку стояла Трунова, и тут меня на неё толкнули в плечи изо всех сил.

       Расчёт у ребят был прост: я упаду на Трунову, она упадёт на пол, юбка на ней задерётся, и, пока я буду на ней барахтаться, пацаны с возмущёнными криками бросятся нас разнимать, и тоже упадут на неё; и тогда в куче-мале кому-нибудь да удастся засунуть ей руку под трусы. А виноват буду я.

       Когда меня толкнули в спину, я просчитал эти варианты в считанные мгновения, решил не падать, и, сделав замысловатый пируэт, и отчаянно размахивая руками, остался на ногах, но очки с Труновой смахнул. И очки разбились.

       И Трунова, когда увидела, что на ней никто не лежит, а очки разбились, пожаловалась на меня Надежде Семёновне, - нашей классной руководительнице, и сказала, что я специально ей очки разбил и специально не хожу в школу по две недели, чтобы играть в преферанс в подвале. И, кроме того, в этом деле замешан Сеня (Сеня – это мой друг): сначала Сеня две недели сидит в подвале, а я прихожу в школу и говорю, что он болен (мы с Сеней  соседи), а потом Сеня приходит в школу и говорит, что я болею, а я в это время играю в преферанс.

       Надежда Семёновна, выслушав Свету, обрадовалась и решила накрыть Сеню с поличным, - его как раз не было в школе. Она нагрянула к нему вечером и спросила у Сениной мамы:

       - Почему Сеня дома и уже две недели не ходит в школу, он что, заболел?

       Сенина мама недоумённо посмотрела на Сеню, а Сеня ответил автоматически:

       - А чего в школу ходить? Я думал, что уже каникулы, мне Саша (Саша – это я) давно сказал, что уже каникулы.

       И тогда Сенина мама закричала громким голосом:

       - Ох, уж этот Саша! Это такая семья, это такая семья…! Этот Саша пришёл к нам домой, а я была на работе, так он залез в кладовку и съел трёхлитровую банку клубничного варенья, и потом со злости эту банку разбил, потому что варенья не осталось. Это такая семья, это такая семья…!

       Сенина мама обладала маленьким ростом, что не мешало ей вопить на децибелах реактивного двигателя, и её крик не мог вынести решительно никто, даже Сеня, а её сосед получил инфаркт и, убегая от смерти, разменял свою трёхкомнатную квартиру на двухкомнатную с доплатой, лишь бы от греха подальше.

       Поэтому Надежда Семёновна тоже решила убежать и, выйдя из подъезда, подумала, что ей остаётся только одно, - зайти ко мне домой, тем более что я жил в соседнем подъезде и на первом этаже.

       Мой отец пришёл с работы злой и думал поужинать, а тут – Надежда Семёновна, и спрашивает:

       - А правда, что Саша часто болеет, его практически две недели в школе не было, только сегодня появился и Труновой специально очки разбил?

       Отец грозно посмотрел на меня, и я понял, что он сейчас как звезданёт, - так и расколет меня напополам, поэтому я отвечал автоматически:

       - Я думал, что каникулы. Мне Сеня сказал, что сегодня надо в школу идти, а раньше я не приходил, потому что он говорил, что у нас каникулы.

       - Да, каникулы, - заверещала Надежда Семёновна, - а что вы на каникулах делали?

       - Как что? – ответил я, - гуляли, в гости друг к другу ходили. Я к Сене в гости ходил…

       - В гости? – опять заверещала Надежда Семёновна. – А зачем ты пришёл к Сене в гости, съел там трёхлитровую банку варенья и к тому же со злости её разбил? Ведь это ж форменное хулиганство.

       Отец недоумённо и вопросительно посмотрел на меня, а я ответил автоматически:

       - Никакого варенья я не ел. Сеня кинул в кладовку пассатижи, и попал в банку, там банка с вареньем стояла, и банка лопнула, и варенье вытекло, и Сеня, чтобы не прибежали муравьи, вытер варенье тряпкой, а я варенья не ел.

       После моего ответа у отца прояснился взор, и он сдерживался изо всех сил, чтобы не расхохотаться: очень уж ему понравилось, что его сын не какой-нибудь шлимазл, а настоящий сын своего отца. И я понял, что спасён.

       И Надежда Семёновна, несолоно хлебавши, вернулась к себе домой, а я целый и невредимый пошёл спать, и утром спросил у ребят в школе:

       - Кто это? Отгадайте загадку: «По домам шатается, на «Н» называется».

       И ребята отгадали и воскликнули хором:

 - Это Надежда Семёновна!

 - Правильно! С меня пол-литра.

 
       **********************************

 
       Не стой на крови


       Есть в иудаизме заповедь: « Не стой на крови брата твоего»
       На окраине моего города располагалась воинская часть, куда я заявился проведать перед Песахом Александра Гольдберга. Его призвали совсем недавно, а мои родители дружили с родителями его невесты – талантливой скрипачки.
       Меня беспрепятственно пропустили на КПП и попросили подождать, пока найдут Гольдберга.
       Ждать было скучно, я выглянул в заднее окошко и увидел двух узбеков, которые кричали на маленького, щуплого солдатика:
– Нагнись ниже, сука! Мы тебя научим стоять раком!
       Лопоухий солдатик нагнулся, выставил задницу и, прикрыв ягодицы руками, терпеливо ждал, пока узбекам надоест соревноваться, кто лучше попадает в его зад из рогатки.
       Потом подошёл сержант и позвал лопоухого на КПП.
       Я передал Александру приветы, посылку с едой и вещами, и ничем себя не выдал, и он меня очень сильно благодарил за услугу. Но в дальнейшем, сколько меня не просили навестить Гольберга, я всегда отговаривался делами.

 

       **********************************

 
       Двусмысленная история
 

       Невозможно ничего рассказать. Чем лучше рассказываешь, тем больше двусмысленностей. Даже в библейских текстах всё зависит от интонации. Попробуйте с определённой интонацией рассказать о том, что Авраам договорился с Сарой, что в случае чего, - утверждать, что он ей не муж, а брат, - и получать за это подарки. Или о том, как Ривка говорит Якову: «Иди, сынок, к слепому отцу, только не забудь обмотать руки козьей шерстью и скажи, что ты не Яков, а Эсав. Отец и поверит».
       Помню Володя – алкоголик просил у соседей одолжить ему пять шекелей на сигареты до послезавтра – через день должно было поступить к нему на счёт пособие по прожиточному минимуму, а без сигарет дотянуть никак нельзя.
       Но ему никто, кроме меня, не одолжил. Да и я трясся: вдруг не отдаст. А потребовать о возвращении стыдно: пять шекелей не такая сумма, чтоб её назад требовать. А с другой стороны жалко: всё-таки пачка сигарет. Но, я думал, что Володя как честный человек постарается отдать – и он отдал. Но стратегически лучше всего всегда просить не пять шекелей, а хотя бы двадцать.
       А соседке – литовке я ничем помочь не мог. Она жаловалась, что кольцо вокруг её семьи постоянно сжимается: социальный работник кружила как ястреб и наводила ужас – казалось, что она вот-вот отдаст приказ растащить детей по чужим семьям, так как они после садика шатались по улицам без присмотра до шести часов вечера.
       Литовка – её Браха зовут – прошла вместе с мужем обряд принятия иудаизма – работала в доме престарелых санитаркой, и возвращалась в шесть, а Гриша – её муж – крутился в агентстве по недвижимости до десяти вечера.
       И непонятно, как им можно помочь. Один раз встретил Гришу в автобусе и говорю: «Знаешь, против вас сплетни и интриги плетутся, говорят, что вы долги не возвращаете».
       А он в ответ как петух встрепенулся, хвост распустил и давай на весь автобус орать: «А ну скажи, кто это говорит, назови поимённо!».
       Совсем дурак. Ну, кто ему имена назовёт?! Завёлся как граммофон: «Назови, да назови!». Думал, наверное, меня криком испугать – истинный придурок. Таким людям уже ничем не поможешь, - поздно.
       Уехали они обратно в Литву, чтоб хотя бы на время социальные службы со следа сбить, отлежаться чуть-чуть у родителей; а там фашисты не хуже чем у нас, только по- другому работают.
       Короче говоря, вернулись они через полгода, - их какой-то раввин привёз на общественные деньги – видит – мальчонка какой-то оборванный, белобрысый к нему подходит и на чистом иврите есть просит.
       Ну, рав, конечно, удивился: «Кто да что? Как да почему?».Потом заплакал и увёз всех в Израиль.
       А в Израиле пошло всё по старому: Гриша крутил махинации, познакомился с какой-то американкой и удрал с ней в Америку, - бросил семью.
       Браха осталась одна с шестью маленькими детьми на руках и сошла с ума, её поместили в сумасшедший дом, квартиру банк продал за долги, а детей растащили по чужим семьям. Пять детей…
       Понятно, что после них за нас принялись: мы тоже многодетная семья, и – бедность – дети мал-мала меньше; жена – дома, я один работаю.
       Звонит психологиня и говорит, что моего сына надо отправить в спецсадик – перевести из обычного – мол, ребёнок какой-то необщительный.
       Я доказываю, что всё наоборот, а она и ухом не ведёт, - вызывает на педсовет при муниципалитете.
       Приходим на педсовет,- все сидят и слушают её бред сивой кобылы,- и ей верят, а нам, родителям – нет. Сплошной фильм ужасов. Понятно, им нужно детей для спецсадика набрать, лишние ставки для психологов и воспитателей выбить, а тут я что-то своё кричу – мешаю.
       А потом за дочку принялись, а потом ещё за одну дочку…
       А психологиня всё звонит и звонит. Я ей по- хорошему говорю: «Ты чего нас преследуешь?». А она так оскорблено: «Я?! Вас?!! Не забудьте прийти на следующий педсовет при муниципалитете».
       Я трубку бросил – и жене: «Всё, терпеть хватит! Она хочет всех убить, и нас, и детей наших. Мы обязаны защищаться. Раз она Бога не боится – пусть умрёт! Или она – или мы. Наша правда против её правды, наши жизни против её жизни. Пусть она умрёт! Ты как мать должна встать рядом со мной и сказать: «Пусть она умрёт, сволочь! Во имя всех детей нашего города, которым она принесла вред и несчастье, и собирается ещё принести! Пусть она подохнет как собака и долго мучается перед смертью. Аминь!».
       Жена встала рядом со мной,- эта самая кроткая из всех женщин,- и мы прокляли психологиню.
       Но психологиня не умерла, - продолжила жить, и это меня сильно вышибло из седла, я даже пошатнулся в вере.
       Правда, она тяжело заболела, долго лежала в больнице, а потом уехала, - перевелась на другое место работы.
       Через несколько лет случайно встретился со знакомой – она учительница младших классов – и она мне говорит: «Ты помнишь, у нас в городе психологом Михаль работала, молодая такая, тридцать шесть лет, красивая такая, шатенка?..
       -Ну, помню, допустим, ну и что?
       -А то, что она уже несколько лет как в земле лежит. Умерла от рака. Мучилась очень. Двое детей сиротами остались.
       Да, двусмысленная история получилась. Я и забыл, что хотел, чтоб она не сразу умерла, а ещё долго мучилась.
       Вот она и мучилась, а я ещё возмущался, почему она живёт. Двое детей сиротами остались.
       Двусмысленная история…

 

       **********************************

 
       Рассказы о полярнике

 
       Не каждого человека помнят после смерти достаточно долго. А вот дядю Гришу все родственники помнят до сих пор. Потому что он был полярник и радист.

       Мне Гришу не удалось повидать, но я постарался узнать о нём как можно больше. Ведь это так романтично иметь родственника - полярника, хотя бы и бывшего. К сожалению, всё, что мне удалось узнать, уместилось всего в четырёх рассказах.
 
       Рассказ номер один – рассказ племянника.

       Вологда. Лето. Жара. Стою, играю в волейбол, и тут кто-то сзади - бах! - меня по плечу и говорит: «Привет, Миша!».

       Оборачиваюсь, смотрю: мужик в унтах, меховой шапке, - в такую жару.

       И тут до меня доходит, - это дядя Гриша с зимовки приехал.

       Рассказ номер два – рассказ друга.

       Ну, отстучал дядя Гриша по рации телеграмму и решил пойти опорожниться. По большому! А ночь жуткая, холод такой, что яйца к ветру примерзают. Ну, он комбинезон расстегнул, капюшон откинул, и кряхтит, - делает своё дело.

       Сделал, - накидывает капюшон – и чувствует, что-то тёплое по голове на лицо стекает.

       А это он себе в капюшон насрал.

       Рассказ номер три – рассказ мамы.

       У дяди Гриши был сын. Единственный. Учился на геофаке в МГУ. Очень талантливый. Поехал летом в экспедицию и там умер от менингита. Как раз перед свадьбой. У него в Москве невеста осталась.

       - Еврейка?

       - Нет, русская.

       Рассказ номер четыре – рассказ отца.

       Сидит дядя Гриша на балконе и чинит велосипед. И надо же такому случиться: двинул случайно ногой какую-то железяку, а она вдруг возьми и упади с седьмого этажа на голову парню, который внизу по телефону-автомату со своей подругой разговаривал.

       Ну, парень копыта и откинул. Насквозь голову прошибло!

       Еле-еле дядю Гришу от тюрьмы отмазали. Вот жизнь, иди знай…

Это всё, что рассказали мне родственники о дяде Грише – полярнике.


       **********************************


       Проблема похорон

       Когда мимо нашего дома проходили похоронные процессии, меня разрывало от смеха. Я догадывался, что это, скорей всего, от нервов, но ничего не мог с собой поделать: этот траурный марш Шопена в исполнении забулдыг никак не вязался ни с каким конкретным покойником, который, оживи на мгновение, непременно бы подумал: «Неужели это играют обо мне?»

       Самое смешное, что причитания, плач и вопли родственников усопшего тоже никак не сочетались ни с его обликом, ни с его биографией, и вообще ни с чем.

       Но я думаю, что смех в такой ситуации, - это нервы. Поэтому, когда тётя Фаня умерла, я решил сдерживаться и в комнате у покойной прикусил себе губу. Но тут дядя Фима принялся причитать: «Фанечка умерла, Фанечка умерла!», а потом забежал в туалет и спустил воду в унитазе, а тётя Мара сказала, что Фанечка умерла, потому что постоянно стояла у плиты и готовила, а окна в кухне нет, - вот сердце и не выдержало.

       И тут у меня опять не выдержали нервы, и, чтобы не заржать, я закрыл лицо руками, вцепился в щёки пальцами, и изобразил глубокое горе.

       Но не тут-то было: два религиозных еврея подошли к мужу покойной и вынули маленький ножик, чтобы в знак траура сделать ему надрез на пиджаке, а тот как шарахнется от них, как рванёт в спальню…

       И я тоже выскочил из квартиры, поднялся на два пролёта вверх, и, чтобы дико не захохотать, зубами вцепился в перила лестничного пролёта.

       Когда стодвадцатикилограммовую покойницу положили в тяжеленный, мокрый от сырости сосновый гроб, всё стало ясно: шестеро евреев такой вес удержать не могут.

       Им бы догадаться отделить гроб от покойницы, и спустить тётю Фаню на простынях, но они, обрывая руки, из последних сил, задвинули гроб на перила, и начали спуск.

       Когда тётя Фаня вывалилась из гроба и шмякнулась вниз с шестого этажа, я уже не смеялся.

       **********************************

       Шофар

       В Проскурове проживало много евреев, но Советская власть сделала своё дело: из молодых молился только я, да и то у себя дома, а старики собирались в какой-то халабуде, да и то по большим праздникам.

       На исходе Йом Кипура* я зашёл к ним в хату и почувствовал, как они напряглись. Ход их мыслей был понятен: из молодых мог зайти лишь кэгэбист или сумасшедший.

       В конце Судного дня полагается трубить в шофар**, и какой-то дряхлый старичок вынул его из ветхого мешочка, прижал к оттопыренным лиловато-сиреневым губам, и попытался дунуть. Сил хватило только на то, чтобы отплеваться.

       Шофар сполоснули под краном и передали в другие синевато-бордовые губы. Результат остался тем же, и старики посмотрели на меня:

       - Возьми шофар, - попросили старики, - и протруби.

       Но я отрицательно покачал головой. После их губ это казалось невозможным: от брезгливости тошнота подкатывала к горлу. Да и видел я этот бараний рог впервые в жизни.

       Старики переглянулись, и зашаркали к выходу.

       После репатриации в Израиль я хотел купить шофар, даже трубить научился, но каждый раз как-то денег не было.


*
       Йом Кипур – Судный день у евреев

**
       Шофар – бараний рог, предназначенный для трубления