Молчание твое было совершенно

Молчание твое было совершенно.
О нет, это было не то молчание, что просто кричит о своем превосходстве и раскрывает себя теми оговорками глаз или пальцев, что подрагивают, словно пытаясь компенсировать это наигранное молчание ссылками на его цель и необходимость. Твое молчание молчало всегда, а особенно в моменты, когда речь твоя текла стремительно, когда ты поигрывала красками чувств, железными сочленениями мыслей и уж точно казалась деятельной и действительной. Но все равно, фигура твоя была прозрачна, и иногда тыкая в тебя пальцем, я убеждался в твоей призрачности – палец проходил сквозь твое тело.
Тело это было фантомом. Но, возможно, этот фантом был куда реальнее, чем сама действительность.
Печально, если это было так, если реальная ты всегда оставалась лишь жалкой копией своего фантома в моем сознании.
Помню тот случай, когда в очередной раз, не выдержав внутреннего напряжения, я перевел его во внешнее – ударил стену кулаком. Твой фантом участливо поинтересовался, не больно ли моей руке. Моей руке было плевать, и мне самому моя рука была не указ, но я потерялся в тот момент, я был поражен самой возможностью того, что-то кому-то может быть небезразлична боль моей руки. Я был готов к язвительному “стены не жалко?”, но совершенно не был способен вынести это безжалостно милосердное “руке не больно?”.
Да черт с ней, с этой рукой. И стена здесь совершенно ни при чем. Просто я поражен был мыслью о том, что, оказывается, еще можно жить, да, жизнь не окончена, и можно не делать вид, что болит, а действительно чувствовать боль.
И сильнейшая боль сразила меня в тот же миг, согнутый ею пополам, я упал на пол и корчился в муках, а твой фантом печально смотрел на мой распростертый дух своими немигающими мертвыми голубыми глазами.
Боль продолжалась вечность и не одну. А затем внезапно что-то мелькнуло, скрипнуло, щелкнуло, и весь мир погрузился во тьму. Ни света, ни звука. Из-за границ тьмы пришел запах. Запах цветов. Тех самых цветов, что я подарил тебе. Помнишь? Я, почти сумасшедший, сломленный и безучастный, как солдат пришел выполнить свой долг. Единственный внешний акт – и больше ничего. Да, я был невероятно эгоистичен, я смел ничего не хотеть для себя. Ничего, кроме одного – твоей реакции. Твоей реакции, которая подтвердила бы, что я существую, или ты существуешь, а, может быть, мы существуем вместе? Любая реакция полностью устроила бы меня. И я произнес огромную речь, правда она схлопнулась не будучи высказанной, не страшно. Я просто протянул букет и попросил его принять. И ничего кроме этого.
Она взяла. Она молчала. Несколько секунд она задумчиво разглядывала букет, затем медленно подняла глаза. И тут что-то треснуло. Я понял – по экрану пошла трещина. Я пытался заделать ее, бросал на это легионы своих безумий, пытался преодолеть ее с помощью метафор – тщетно. Ты молчала. Молчание, которое мне было страшнее всего. Молчание, которое мне нужно было сильнее всего.
Да. Мне всегда ты была безразлична. И лишь одно требовалось от тебя – молчать. В пустоту молчания твоего фантома уносились ветры, молнии и огни невероятной энергии, уносились не возвращаясь, уносились без отдачи. Да, для меня ты всегда была помойным ведром. Все, что могло нарушить твое молчание, было смертельно для твоего фантома, который и был мне по-настоящему нужен.
И даже если бы провалилась ты в ад – мне было бы безразлично. Ведь я бы знал, что ты по-прежнему есть и мог бы продолжать использовать вечно твой фантом, что в один момент стал столь ярким, что грозил убить тебя своим сиянием. В сравнении со своим фантомом ты была бедной тенью, никчемной пустышкой.
И я чувствовал себя виноватым. Ведь я убил не тебя – вряд ли ты была когда-то жива, нет, я убил что-то в себе, убил что-то, что позволило бы мне жить. Но я не хотел жить. Жить больно.
Но, в конце концов, я все равно принял боль. Но ты к тому времени ушла в туманы прошлого, тебя не видел я долгие годы. И твой фантом потускнел, поплошал, истерся. В один момент я уничтожил его, или же он сам рассыпался в прах времен?
Жаль, что ты никогда не узнаешь ни меня, ни своего фантома, ни этой истории, которой на самом деле не было.
Ты – отражение, что мелькнуло и исчезло, ты – нечто вечное, что не уходит с твоим бегством. Ты – вечная невозможность сказать о тебе что-либо кроме того, что молчание твое было совершенно.