Глава пятая

ГЛАВА ПЯТАЯ

       Катя и Люба уже давно собирались навестить свою школьную подругу, живущую, как они выражались, теперь
«у черта на куличка». Но каждый раз им обязательно что-то мешало и, как назло, всегда в самый последний момент расстраивало их планы. И вот только сегодня, отложив все домашние хлопоты и заботы, поручив присмотр за детьми мужьям, они, наконец, сидели все вместе, уютно расположившись в гостях у Наташи, и пили чай.
       - Ой, девчонки, сколько же мы с вами не виделись. Вы просто не представляете, как я рада вас видеть, - улыбалась хозяйка, глядя на своих подруг.
       - Да время летит, - задумчиво улыбнулась Катя, - неделя за неделей, месяц за месяцем, не успеешь оглянуться, а год уже прошел. А за ним другой, третий. Состаримся, девчонки и не заметим как, - засмеялась она.
       - Да уж, - согласилась Люба, – никуда не денешься, дети растут, а мы стареем.
       - Да ладно вам в старухи-то записываться, мы еще повоюем…, - засмеялась Наташа, - у нас все еще впереди.

       Тужить не надо о былом,
       Его вернуть, нам не дано.
       А просто сожалеть о том,
       Что было в жизни так давно,
       Пустое дело, проку нет,
       Лишь только сердце бередить.
       И все же нам ретивых лет,
       Давно ушедших, не забыть.
       И если, вдруг, тоска придет,
       И опастылит все вокруг,
       Отбрось ее – шагай вперед.
       И быстро сгинет сей недуг.

       Продекламировала Люба и все засмеялась.
       - Правильно Любаш. Антон, наверное? – спросила Наташа. - Он все пишет, не оставил своего увлечения?
       - Да ну его, - продолжала смеяться Люба. - На него как найдет, так он всю ночь может просидеть, а утром ко мне все пристает - послушай, да послушай.
       - А чего, - вмешалась Катя, - у него очень даже здорово получается. Нет, правда, я серьезно. Люб, он не пробовал печататься-то?
       - Да брось ты, - отмахнулась та, - нашла поэта.
       - Мам, - вышла из соседней комнаты светловолосая голубоглазая девочка, - я к Ире схожу, у меня чего-то задача не получается, может, она решила.
       - Сходи, доченька, только не долго, ладно, - разрешила Наташа.
       - Мам, ну ты же все равно занята, а мы может, потом поиграем с ней во что-нибудь.
       - Ну, хорошо, хорошо, - Наташа посмотрела на часы, - только в шесть будь обязательно дома.
       - Ладно, буду.
       - Света, а ты остальные-то уроки все сделала?
       - Да, мам, сделала, - бросила дочь, уже закрывая дверь.
       - Наташ, Светлана вылетая ты, прям две капли воды, - улыбнулась Люба.
       - Да все так говорят. И на фотографиях когда я в ее возрасте была, не отличишь, где я, где она.
       - А, сколько ей уже? – спросила Катя.
       - Да в марте одиннадцать исполнилось.
       - С Володей-то, как они?
       - Да нормально. Она ведь не знает ничего. Мы, когда с Володей поженились, ей всего-то три годика было. Она его сразу папой звать стал. А вскоре он ее удочерил, и мы решили не говорить ей, что он ей отчим. Зачем ребенку травму наносить, ведь ничего же не изменишь. Он ее любит. Она его тоже. Вот только очень не любит, когда он выпивши. Насупится, за весь вечер слова может не сказать.
       - Наташ, а чего, Володя любит выпить? - бесцеремонно с удивлением спросила Катя.
       - Да не так, что бы уж очень, но бывает, - смутилась та. - Мужики сейчас все пьют, где их взять непьющих-то, - улыбнулась Наташа. Но Катя уловила в ее голосе, чуть заметную тоску и поняла, что коснулась раны в душе подруги.
       - А Игорек-то где, у свекрови? – спросила она.
       - У свекрови. Она его всегда на выходные забирает, души в нем не чает.
       - Ему два-то уже исполнилось? – присоединилась к разговору Люба.
       - Да. Третий уже.
       - Хорошо говорит-то? – тепло улыбнулась Катя.
       - Во всю лопочет, - засмеялась Наташа, - только иногда понять его трудно. Настойчивый такой, упрямый, в кого не пойму. А твоим то, Катюш, сколько уже?
       - Да Толику уже седьмой, а Андрюшке в ноябре будет четыре, - засмеялась Катя.
       - Чего ты смеешься? – удивилась Наташа.
       - Да так. Ты мне про них напомнила, и меня смех разобрал. - Люба и Наташа посмотрели на подругу вопросительно и с интересом. – Вот ведь природа, - продолжала смеяться Катя. – От одной матери, а дети совершенно разные. Толик внешне похож на меня, такой же темненький, а характером весь в Сережу - спокойный, неторопливый, любознательный, все хочет знать до тонкостей. Такой же, как и отец, не собранный и неуклюжий. А Андрюшка, внешне вылитый Сережка, такой же рыжий чертенок, но непоседа, весь в меня, - глаза Кати горели теплом и любовью. - Как шило у него в одном месте. Ни минуты покоя от него. Совершенно разные дети, - подвела она итог.
       - Кать, а Сергей в аспирантуру-то не собирается поступать, он же вроде…
       - Да ты чего, Люб. Он осенью уже кандидатскую защитил.
       - Вот это да! Молодец Сережка, кандидат наук! - восхищенно воскликнула Люба, - Катька как я завидую тебе.
       - Ага, - возмутилась Катя, - нашла, кому завидовать, матери одиночке. Весь дом на мне. Он же гвоздя вбить не умеет. Не поверите, вчера стул сама ремонтировала. А он сидит, смотрит и бубнит одно и тоже – Катенька я бы так не сумел, Катенька, где ты так научилась, Катенька, Катенька, - Катя опять рассмеялась. – Я уж ничего не прошу его, знаю, бесполезно. Две недели назад, -
Катя захохотала еще громче, - я попросила его помочь мне полку повесить, просто поддержать, полка тяжелая. Я уже все разметила, гвозди в стену вбила, помоги, говорю. Мы полку подняли, стали вешать, а она выскользнула у него из рук, бах об пол и боковая стенка у нее отвалилась, - Катя хохотала, вытирая слезы, смеялись и Наташа с Любой. – Ну, я ему дала, конечно! А он мне, паразит - Катенька прости, милая, я что-то не так, наверное… Надо было мне подумать сначала, как к этому подойти… А я ему говорю, твоим маме с папой надо было сначала подумать, прежде чем тебя делать.
       - Ну, ты даешь, Катюх, - Люба вытирала слезы.
       - Ага, я даю! Да! А что мне остается делать, девчонки. Я ж, говорю, я фактически без мужика живу. А ты, Люб говоришь, завидую.
       - Без мужика, - смеялась Наташа. - А дети-то тогда откуда у тебя?
       - О-о! – Катя многозначительно подняла указательный палец вверх. – Это вот то единственное, что он умеет делать.
       Подруги вновь загоготали.
       - Любань, а вы с Антоном все вместе, в одной больнице работаете? – спросила Наташа, когда смех немного утих.
       - Я все там же, а Антон в прошлом году прошел конкурс и сейчас работает в каком-то закрытом медицинском центре, где-то недалеко от Москвы. А что там у них, он мне ничего не рассказывает. Получать стал намного больше.
       - А Настюшка-то твоя как?
       - Да все так же. В детский садик ходит. Бабушка каждый день утром отводит, а вечером забирает.
       - Да, девчонки, вы знаете, - вдруг поменяла тему разговора Катя, - я недавно в нашу школу заходила. Вы знаете, там к дню Победы в вестибюле, прямо напротив входа мраморную мемориальную доску повесили с именами погибших на войне преподавателей и бывших учащихся школы, - Катя осеклась, увидев укоризненный взгляд Любы. – Я посчитала, девятнадцать фамилий на ней, - засмущавшись, тихо закончила Катя.
       Люба незаметно от Наташи многозначительно покрутила пальцем у виска, осуждающе глядя на Катю. Между подругами ненадолго воцарилось неловкое молчание.
       - А я месяца три назад, - с чуть заметной грустью проговорила Наташа, - знаете, кого встретила Олега Шатурова. Помните, он в параллельном 10 «А» учился, высокий такой парень, блондин. Я его не узнала сначала, а он мне – Наташ, ты чего не узнаешь? - спрашивает. Я растерялась, нет говорю. Ну, он представился, я вспомнила, конечно. Так он, знаете девчонки, Герой Советского Союза, и еще у него ордена и медали какие-то. Весь такой из себя, важный, гордый. Вот так, - добавила Наташа.
       - А у меня мамин брат кавалер всех трех орденов Славы, это тоже считается как Герой Советского союза, - проговорила Катя, но как-то без особого воодушевления.
       - Наташ, тебе дома-то не надоело сидеть, на работу не собираешься? – спросила Люба.
       - Да с первого сентября уже иду, конечно, надоело.
       - Ну и правильно. В коллективе все веселей, - поддержала ее подруга, - а с Игорьком-то как будешь устраиваться?
       - Да пока свекровь обещала посидеть, а потом в садик. Устроюсь как-нибудь.
       - Девчонки давайте я еще чай подогрею, а то он остыл уже, - предложила Наташа.
       - Ой, Натуля, спасибо, я не знаю как Катя, а мне пора. Мои старики сегодня в зал Чайковского идут, хор Пятницкого там, а мне с Настюхой сидеть.
       - Наташ и мне пора, - поднялась Катя. - У меня еще ужина нет. Надо своих оболтусов кормить. Мужики они же, как дети, ничего сами не могут.
       - Девчонки, ну может…
       - Нет, нет, Натуль, - Люба тоже встала. - Спасибо тебе за угощение, мы поедем. Давайте лучше почаще встречаться. А то видимся в два года раз. Нам-то с Катюхой попроще, мы рядом живем, а ты вон какую даль забралась, до тебя добираться два часа надо.
       - Это да, - вздохнула Наташа.
       Все трое вышли в прихожею, обнялись,
расцеловались, и Наташа осталась одна. Она подошла к окну, увидела вышедших из подъезда подруг, помахала им рукой.
       - Счастливо, до встречи, - прокричала, грустно улыбаясь, Наташа.


       * * *

       А в этот день вечером за тысячи километров от Москвы, на одной из окраин Иркутска, Игорь и Николай сидели за столом в сизой дымке тумана сплошь прокуренной, плохо освещенной столовой. В шумном мужском многоголосье стоявшем в зале, трудно было разобрать отдельные слова. Только по громко раздававшемуся гоготу, или недовольному пьяному воплю можно было определить настроение той или иной компании.
       - Зин, ты к нам-то подойдешь? Сколько можно ждать. Зовем, зовем, а ты все мимо, да мимо, - недовольно прокричал Николай официантке.
       - Ой, мальчики, сейчас, сейчас. Вы же видите я сегодня одна. Сейчас, минуточку, - дежурно улыбнулась полная, розовощекая неопределенных лет женщина.
       - Днем то у нас здесь чисто, даже цветочки на столах стоят. Это наша заводская столовая, - пояснил, как бы оправдываясь, Николай, увидев недовольный взгляд Игоря на грязь, валявшуюся на полу. – А вечерами, тут мужики собираются, водку глушат, жизнь прожигают.
       Игорь ничего не ответил.
       - Игорек, ты уж извини, - продолжал оправдываться Николай, - что я тебя сюда притащил. Дома нам Ленка не дала бы спокойно выпить и поговорить. Она стерва, стоит сто грамм выпить, как бульдог с цепи срывается, ни чем ее не остановишь.
       - Да ладно тебе, нормально тут.
       - Заказывайте мальчики, - официантка с блокнотиком и карандашом в руках мило улыбнулась.
       - Зина, значит так, - сосредоточенно начал Николай. - Нам бутылочку для начала, пару салатиков, каких-нибудь и из второго…
       - Остались только котлеты с макаронами, - перебила его официантка, улыбаясь и поглядывая куда-то в сторону. – сардельки кончились. Будите?
       - Хрен с ним, раз больше нет ничего, давай котлеты, - сморщился Николай. – Только ты, Зин, побыстрей, а то мы уж слюной изошли. Да, Зин, еще бутылочку лимонада захвати.
       - Пива не надо? - спросила официантка.
       Николай вопросительно посмотрел на Игоря, тот отрицательно покачал головой.
       - Нет, не надо. Ты только побыстрее, - попросил еще раз Николай.
       - Постараюсь, - бросила Зина и отошла к соседнему столу.
       - Да невеселую историю ты мне рассказал, Игорек, - вздохнул Николай. – Помотало тебя, судьбинушка, потрепала.
       - Слушай, Коль, - перебил его Игорь. - Я чего к тебе приехал то. Ты ведь знаешь, что перед немцами я рук не поднимал, в плен не сдавался. Я снятие судимости добиваюсь. А мне говорят, что не менее двух живых свидетелей того боя надо. Тогда может, и реабилитируют. Ты ведь все видел, может, удастся еще кого-то найти. А так не верят.
       - Вот ****и, - зло выругался Николай, - А они, что доказали, что ты предатель, что ты Родине изменил? У них что, есть факты? Тебя-то они, суки, за решетку запихнули без всяких свидетелей.
Они сволочи в войну баб в тылу тискали, а теперь им свидетелей подавай, доказывай, что ты не верблюд, - все больше и больше расходился Николай. – Тем, Игорек, которые под пулями в атаку шли, свидетели не нужны, они сами свидетели. А не верят те, которые сами на войну глядели с дрожью из-под бабьих юбок. Они не понимают и никогда, Игорь, не поймут, как это можно, глядя смерти в глаза, устоять и не предать Родину. Героев после войны много развелось, мать их ети. Тьфу, – смачно сплюнул Николай. - В общем, Игорьек, когда я потребуюсь, я все брошу и тут же приеду, куда скажешь и расскажу всю правду этим пидорам.
       Подошла официантка молча поставила бутылку водки пару стаканов и салаты.
       - Котлеты и воду я чуть попозже принесу. Приятного аппетита, - сухо проговорила она и, не дожидаясь ответа, повернулась и ушла.
       Николай взял в руку бутылку, сорвал с нее зубами крышку и разлил по полстакана:
       - Игорь, давай мы за встречу вторую выпьем, а первую - за ребят наших. Помянем тех, которые были с нами рядом и отдали свои жизни за то, чтобы жили мы сегодня, за землю нашу, за Родину. За тех, кто не вернулся домой. Пусть земля им будет пухом.
       Друзья встали, молча выпили. Закусывая, несколько минут они молчали.
       - Коль, а тебя-то когда и как? - спросил Игорь, кивнув на пустой рукав друга.
       - А, - брезгливо сморщился тот. – Недели через две после тебя. Тот день вообще какой-то сумасшедший был. Мы почти сутки из машин не вылезали. Вернемся, дозаправимся и опять в воздух. А к концу дня я только задремал, думал хоть часок посплю, а тут тревога. Я из землянки выскочил, смотрю фугасы то там, то здесь рвутся, бомбят сволочи. Я бегом к машине, и в этот момент где-то совсем рядом, как рвануло. И больше ничего не помню, - Николай разлил оставшуюся водку. – Те дни, Игорек, вообще очень горячими были. В один из них немцы Москву
летели бомбить, мы на перехват вылетели. И из девятки только мы с капитаном Сергеевым вернулись. Как уцелели, не знаю, - Николай замолчал, потом поднял стакан. – Ну ладно, давай дружище, за встречу, - проговорил он, но торжественности в его голосе было мало.
       - Слушай, Коль, а ты не знаешь, из наших остался кто-то жив? У тебя связи никакой ни с кем нет? – спросил Игорь, с надеждой глядя на друга, ковыряя вилкой в салате из капусты и огурцов. – Мне ведь надо еще кого-то найти.
       Николай с минуту сидел, задумавшись, потом поднял глаза на Игоря:
       - Ты помнишь, у старлея Старкова стрелок был - Васька Луценко. Он из Барнаула сам. Где-то года два назад, не знаю, как он разыскал меня, но прислал письмо. Я ответил, написал ему. Но получил письмо обратно, с припиской, что такой адрес не существует. Или он, или я чего перепутали, не знаю. Но на этом наша переписка и закончилась. Он писал, что вернулся домой в сорок третьем, без ноги. Он ведь тогда тоже говорил мне, что видел, как ты в горящей машине падал. – Николай задумался, пожал плечами и добавил. – Но вот как его найти?…
       Выпитое постепенно брало свое. Друзьям было о чем поговорить и что вспомнить. Постепенно их лица розовели, чаще светились улыбками, настроение заметно улучшилось. Николай рассказал какой-то анекдот, и они громко рассмеялись.
       - Коль, а ты где трудишься? - поинтересовался Игорь.
       - Да вот на этом предприятии, агентом по снабжению, - нехотя ответил Николай. Работенка простенькая, но хлопотная. Часто в разъездах приходится бывать, зато и рабочее время ненормированное, сам себе хозяин. Иногда пораньше освободишься и полдня дома.
       - Без руки-то тяжело наверное? – участливо спросил Игорь.
       - Да я уже привык.
       - А ты пенсию то по инвалидности получаешь?
       - Да какая на хер пенсия, - Николай саркастически улыбнулся, - мизер. Неделю на нее не проживешь и то так, очень скромненько, без излишеств. Хорошо, что у меня еще Ленка в продовольственном магазине работает. То одно притащит, то другое. Если б не она, не знаю, как бы мы жили. Да, в общем-то я, Игорек, на жизнь не жалуюсь. Сейчас все с хлеба на квас перебиваются. Слушай, Игорь, а ты когда-нибудь на Байкале был? – вдруг, спросил Николай, видимо, решив поменять не очень приятную ему тему разговора.
       - Нет, никогда.
       - Может, задержишься на денек, я бы завтра свозил тебя на Байкал?
       - Коль, с удовольствием бы. Но не могу, мне уже послезавтра надо на работе быть.
       - Жалко. Посмотрел бы нашу сибирскую красоту, седым Байкалом, дочкой его - Ангарой полюбовался бы. Там такие красивые голубые ели растут, сказка. Омулем тебя угостил бы. Ты знаешь, в Байкал ведь впадают сотни речек и ручейков, а вытекает из него одна единственная - Ангара. И вот там где она вытекает, прямо посредине ее из воды возвышается огромный камень. Легенда такая существует, когда Ангара выросла и решила покинуть отчий дом, то Байкал – отец ее, был против. А она - река своенравная, настояла на своем. И потекла искать свое счастье. Байкал разозлившись на непослушную дочь, в сердцах бросил этот камень ей вдогонку. Так он там теперь и лежит, прямо посредине ее русла.
       - Как-нибудь в другой раз, Коля, если доведется, - огорченно проговорил Игорь.
       - Зиночка, ласточка, - остановил Николай, проходившую мимо официантку, - сделай-ка нам, дорогая, еще бутылочку.
       - Николай, может, притормозим, - попробовал возразить Игорь.
       - Не-а, - улыбаясь, помотал головой Николай, - У нас, Игорек, в «баках» чуть на донышке, надо дозаправится, а то мы не дотянем до базы и придется делать вынужденную посадку, - засмеялся он. - А еще бутылочка, то, как раз норма, то, в самый раз.
       Игорь возражать не стал.
       В дальнем углу послышался какой-то шум, мужики повскакали, завязалась потасовка. Но никто из присутствующих особого внимания на это не обратил. Подобное - было ежедневным атрибутом данного заведения. А драка, как быстро вспыхнула, так быстро и угасла. И уже через минуту за тем же столом кто-то громко затянул: - «Горит свечи огарочек»…, и пьяный хор голосов нестройно загудел на весь зал…
       Они вышли из столовой, когда уже ночь безраздельно вступила в свои права. Накрапывал мелкий дождь. Друзья в обнимку, чуть покачиваясь, поддерживая друг друга, направились к остановке трамвая, громко горланя: - Шаланды полные кефали, в Одессу Костя приводил…
       - С-слушай, а куда мы т-топаем, - остановился, недоуменно глядя на Игоря, Николай.
       - А ты ч-чего забыл, мне же в аэро-порт. «Я лечу, ковыляя во мгле»…, - пьяно улыбаясь загорланил Игорь.
       - М-минутку, м-минутку, - Николай протестующе помахал указательным пальцем перед носом Игоря. -Так не-не пойдет. Ты м-мне друг или кто. П-полетишь п-потом. Сейчас ж-жмем ко мне домой. Я тебя в г-гости при-приглашаю, как люди от-отдохнем.
Вп-перед, - скомандовал Николай и ухватил Игоря под локоть, но тот не двинулся с места.
       - Коль, мы ж с-с тобой ин-те-лли, ин-те-лли-ге-лентные люди, - еле ворочая языком, выговорил Игорь. Я же не могу
с-стеснять твою семью. Какой с-свиньей я буду вы-выглядеть в глазах твоей с-супруги.
       - О! – радостно воскликнул Николай, расплывшись в широкой улыбке. - На-нашел что сказать. Ты плохо з-знаешь мою Л-леночку. Она пре-прекраснейший души человек. Она нас сейчас так ж-ждет, так ж-ждет, Игорек, никак не-не дождется. Ты обидишь ее. Понял? Она т-тебе этого не-непростит. Понял?
Никогда н-непростит, - убежденно повторил он.
       Они вновь медленно поплелись к остановке.
       - Н-николай, - заговорил опять Игорь, - будь
р-разумным, у тебя одна м-малюсенькая, совсем м-малюсенькая конмнатка, а у тебя дети.
       - Да они т-тебя тоже ждут не д-дождуться.
       - И потом, п-потом, - Игорь приложив не мало усилий, задрал рукав, посмотрел на часы и с минуту подумав произнес, – У меня же через шесть часов тридцать пять… Нет, ч-через шесть часов и сорок пять минут в-вылет. Мне же д-домой надо, Коля. Ты что забыл. А я очень д-даже хорошо помню.
       Наконец они дошли до остановки и сели на мокрую лавочку. Некоторое время помолчали.
       - Игорь, а вот ф-фильм «Два б-бойца», ты смотрел?
       - Очень х-хороший, з-замечательный фильм.
       - Это про нас с тобой, Игорь, - четко произнес Николай и пьяным голосом в растяжку тихо затянул: - «Темная ночь, только пули свистят по степи»…
       


       * * *

       Наверное, у нас уже никогда футбол не будет таким любимым и популярным зрелищем, каким он был в послевоенные годы. Самый крупный и по сути единственный в Москве стадион «Динамо», на котором проводились матчи, никогда не мог вместить даже десятой доли желающих посмотреть игру своей любимой команды. Особый ажиотаж творился на стадионе и прилегающей к нему территории в дни, когда играли такие команды, как ЦДКА, «Динамо», или «Спартак». Трудно описать, что творилось вокруг стадиона и на дорогах ведущих к нему. Эскалаторы в метро уже за два –три часа до начала матча работали только на выход. Трамваи, троллейбусы были не просто набиты битком, люди висли на подножках и буферах залезали на крышу. Футбольные матчи для людей были тогда праздниками.
       И сегодня был как раз такой день. Играли извечные соперники – «Спартак» и «Динамо». Стадион гудел многотысячной армией болельщиков, то чуть утихающей, то взрывающейся бурей эмоций, у одних - досады и разочарования, у других – радости и ликования.
       - Ну, отдай же направо то, отдай, - вскочив, громко раздраженно заорал Кольцов. – Тьфу, твою мать, - смачно сплюнул он и сел. – Сань, - сокрушался Владимир Анатолиевич, - ну ты видел, справа же Ком один стоял, совсем не прикрытый, отдай ему пас, и тот выходил бы один на один. А он, мудила, по воротам лупит, с такого острого угла и когда перед ним пара защитников. Ну, разве так можно играть, мастера, тоже мне, - раздосадовано, махнул он рукой.
       - Да какие мастера, - поддержал его постоянный сосед на скамейке стадиона, неизменный собутыльник и коллега по работе Александр Насадов - невысокий в поношенном пиджачишке мужчина. - У нас во дворе ребята лучше играют. Ты посмотри, они же пешком ходят.
       - Пинальти! Ну, верный же одиннадцатиметровый, рука же была, - вскочил, неистово закричав, недалеко сидящий от них усатый мужчина с многочисленными колодками наград на груди. Но судья назначил свободный удар в метре от штрафной линии. – На мыло, судью на мыло! - громко вопил усатый.
       - Да чего ты орешь, какой пенальти. У Серого
рука было прижата. Мяч в руку ему попал, - набросился на усатого сутуловатый с длинными руками молодой парень, сидящий на скамейке чуть ниже. - Я не понимаю, почему этот свистун вообще назначил штрафной, ничего там не было. Да он мазила, все равно не забьет.
       - Судью на мыло! – вновь заорал усатый.
       - Володь, там у нас осталось? – толкнул в бок своего приятеля Саня. - Давай добьем, а то на этих пацанов смотреть тошно.
       Владимир сидевший к нему полубоком, вытянув правую не сгибающуюся ногу, нехотя нагнулся, продолжая следить за игрой, пошарил рукой у ног и достал наполовину выпитую бутылку водки. Вытащил из кармана стакан и протянул приятелю:
       - На, разливай.
       - А ты чего боишься ошибиться?
       - Боюсь просмотреть, как наши гол забьют.
       - А-а, ну, давай, давай. Я думаю, можно ящик водки выпить пока они заколотят, - мрачно произнес Александр.
       Установив большим пальцем отметку на стакане, он аккуратно налил положенную норму и протянул Кольцову. В этот момент стадион взорвался оглушительным криком: - «Г-о-о-л!». Владимир вскочил и, на радостях выбрасывая кверху руки, задел стакан. Тот, описав в воздухе замысловатую дугу, звонко шлепнув о бетонную ступеньку, вдребезги разлетелся.
       - Ты чего, охерел? – ошарашено уставился на Кольцова Саня.
       Владимир застыл, оторопело посмотрел на Насадова, перевел взгляд на мокрое под ногами пятно и, жалостливо скривив физиономию, шлепнулся на место.
       - Вот падла, целый день невезуха, - сокрушенно произнес он. - Как с утра с Наташкой поругался, так и пошло.
       Минут пять они сидели молча, поглядывая, то на поле, то на осколки разбитого стакана. Насадов вздохнул и с горечью стал рассматривать остатки водки в бутылке.
       - Ну, чего уставился, думаешь прибавится? Пей, твоя доля, я свою выпил, - хмуро проговорил Владимир и посмотрел на мокрое пятно под ногами.
       Насадов молча запрокинул голову и сделал несколько глотков из горлышка. Поморщившись, рукавом вытер губы, достал из кармана небольшой сухарик, положил в рот.
       - На, - протянул он остатки приятелю.
       Кольцов посмотрел на него, молча перевел взгляд на бутылку, раздумывая, честно это будет с его стороны или нет. Но, решив, что в случившемся виноват не он один, одним махом допил оставшуюся водку и сунул бутылку под ноги. Александр протянул ему кусочек сухаря:
       - На, занюхай.
       Матч подходил к концу, «Спартак» хоть и забил гол, но проигрывал. Цифры на круглых дисках восточной трибуны показывали 2:1 в пользу «Динамо». Когда прозвучал финальный свисток, удрученные друзья поднялись и направились к выходу.
       - Володь. У тебя монета-то есть какая? - Саня, заискивающе заглянул приятелю в лицо.
       - А ты как всегда на мели? Мы ж только вчера аванс получили? – недовольно пробубнил тот.
       - Да я вчера на бровях пришел, Райка зараза подсуетилась, все выгребла до копейки, - скорбным голосом проговорил Насадов, - сегодня на билет еле выпросил.
       - Конспиратор ты херовый Саня, - назидательно выговаривал другу Кольцов. - Я, прежде чем пить, заначку сделаю, а потом уже за стакан. Правда, иногда спрячу так, что утром проснусь, и сам не помню куда заныкал, - усмехнулся Владимир.
       - Володь, ну ты же знаешь, я в долгу не останусь.
       - Да ладно, гундосить, куда пойдем то, на Масловку, или?…
       - Ну а куда еще? Там и пивка заодно попьем, - повеселел
Саня. – Ты посчитаешь потом, скажешь, сколько с меня.
       - Ладно, - деловито нахмурился Кольцов, - сам посчитаешь, грамотный, небось.
       - Володь за мной не заржавеет, завтра к матери поеду, у нее попрошу и вечером я в твоем распоряжении, с нескрываемой преданностью в глазах заглядывал в лицо приятеля Насадов.
       - А чего тебе мать на водку дает? - искренне удивился Владимир.
       - Да ты что, офонарел? Я, что у нее на бутылку буду просить что ли? На дело. Придумаю чего-нибудь, скажу, не хватает немного пацану на велосипед.
       Некоторое время они шли молча.
       - А ты чего, говоришь, утром с Наташкой поругался? - участливо спросил Саня.
       - Да ну ее на хер, - отмахнулся Владимир, - она совсем уже озверела. Мы вчера с Палычем выпили всего-то бутылку на двоих и по паре кружек пива, домой, как человек пришел. От нее вечером слова не добьешься, а с утра всегда начинает… Вот и сегодня. У меня и так башка трещит, а она: - «Когда это кончится, надоело, неужели ты не видишь, что семья рушится?»…. Ну, в общем, сам понимаешь. Я послал ее на хер, так не жравши и ушел.
       - Да у меня Райка такая же стерва. Чуть чего в слезы, - проявил солидарность Саня. – Они бабы дуры, не понимают, что мужику иногда расслабиться надо. Отсюда все и идет.
       Так за разговорами они дошли до магазина, купили бутылку «Московской», и направились к пивному ларьку, под странным названием «Причал».


       * * *

       Говорят, время лечит, зарубцовывает сердечные раны. Это верно. Но, ведь часто бывает и наоборот, когда, особенно в молодости, сделанная в жизни ошибка, постепенно и незаметно порождает трудно излечимую душевную боль, которая со временем только усугубляется, становится все более прогрессирующей, отравляет жизнь, а подчас приводит и к трагедии.
       Наташа все чаще и чаще задумывалась над этим. Совместная жизнь с Владимиров все больше и больше давала трещину. Его болезненное пристрастие к выпивке, убило в нем человека, он дегенерировал как личность. А жить с человеком, который уже не мог называться таковым, становилось все невыносимее. Она часто задавала себе вопрос, почему так произошло? Ведь сначала все было хорошо и не было никаких симптомов надвигающейся трагедии. Она старалась найти логически обоснованные причины, не утопая в эмоциональной трясине. Искала и, прежде всего в себе, недостатки, которые могли стать одной из причин теперешних их отношений. Но приходила всегда к одному и тому же выводу – они просто никогда не любили друг друга.
       Каждый вечер, когда все уже спали, Наташа, прибирая на кухне, задавала себе один и тот же вопрос – что делать, как быть? Но ответа не находила. И в эти горькие минуты она всегда вспоминала Игоря. Вспоминала и тихо плакала…
       Первого сентября, как и планировала Наташа, начались ее трудовые будни, прерванные два года назад рождением сына. Уже с утра она чувствовала необыкновенный прилив бодрости, настроение было превосходным, даже праздничным. А, войдя во двор школы и услышав веселое щебетанье ребятни, на ее душе стало еще светлее и радостнее.
       - О-о-о! Наталия Константиновна, голубушка! – радостно воскликнул Вениамин Аронович – уже пожилой с глубокими морщинами на лице учитель истории. - В нашем полку, коллеги, прибыло.
       - Наташенька, здравствуйте, дорогая, здравствуйте, - приветливо заулыбалась Галина Андреевна - худенькая невысокого роста преподавательница географии.
       Все кто находился в учительской, повернули голову в ее сторону и приветливо заулыбались.
       - Всем, всем здравствуйте! С началом нового учебного года вас! – с сияющим лицом, бодро проговорила Наташа.
       Дух учительской был пропитан торжеством приподнятым настроением. Огромные букеты цветов лежали на столах, на подоконниках, а кто-то уже успел соорудить импровизированные вазы из наполненных водой бутылок и банок.
       - Наталия Константиновна, милочка, как ваше здоровье? – подошла к ней преподавательница английского языка Виктория Ивановна - полная, давно миновавшая средний возраст блондинка. - Вижу, надоело сидеть вам в домашних застенках. И правильно, дорогая, правильно, надо быть в коллективе. – Виктория Ивановна была очень общительной женщиной и всегда знала про всех все. И очень любила всем давать советы. Ни одной перемены не проходило, чтобы она не высказала кому-нибудь своих рекомендаций или от души не посоветовала как поступить в том или ином случае. Но в целом она была женщиной доброжелательной и отзывчивой. - Как ваша малышка?
       - Малыш, - поправила ее, улыбнувшись, Наташа, – все хорошо, растет.
       - Ой, ну, конечно же, как я могла забыть? - засмеялась Виктория Ивановна. – Наташенька у вас ведь восьмой «Б», я имею, ввиду, классное руководство?
       - Да.
       - Вы знаете, Наташенька, в вашем классе есть один мальчик, Толя Зауров, он пришел к нам в прошлом году. Так вот, вы не представляете себе, он так парадирует голоса, ну прямо артист. Я в прошлом году стою на перемене возле учительской разговариваю с Зоей Федоровной и слышу голос Николая Николаевича - Виктория Ивановна зайдите, пожалуйста. Я обернулась, а у него как раз в этот момент дверь в кабинет закрывалась. Думаю, чего это я директору понадобилась? Захожу, слушаю, говорю вас Николай Николаевич. А он поднял на меня удивленные глаза и говорит, это я вас слушаю. Я не пойму в чем
дело. Говорю, вы же звали меня. Он спрашивает, когда?
Я говорю, да вот минуту назад. Он мне – кто вам сказал. А я говорю, да я сама, своими ушами слышала. Он сидит, смотрит на меня, как на сумасшедшую и говорит, Виктория Ивановна, вы не устали, голубушка, что с вами. Ну, я и вправду подумала, померещилось старой. Говорю, извините, Николай Николаевич, наверное, ослышалась. Он, улыбнулся, ничего, ничего, говорит, бывает. Я вышла от него, а Зоя Федоровна, увидела, что я какая-то растерянная и спрашивает, чего он вас вызывал то. Я отвечаю, да нет, он говорит, не вызывал, мне, наверное, просто показалось. Она смутилась, извините, говорит, я ведь просто так спросила…
Я думаю, ну вот, только этого еще не хватало, чтобы по школе разговоры пошли, что у меня с директором секреты какие-то. Я говорю, Зоя Федоровна, он действительно не вызывал меня, я просто видимо ослышалась. А она, представляете, Наталия Константиновна, смотрит на меня, с такой обидой и говорит, да я же сама слышала, как он вас позвал. Мне то, говорит, что, я так. И пошла, вижу, обиделась. А я, как дура, стою и совсем понять ничего не могу. Догнала ее, затащила к директору и так в сердцах говорю ему, Николай Николаевич, извините, но я ведь не девочка, чтобы со мной шутки шутить, вот, говорю, Зоя Федоровна, тоже слышала, как вы меня попросили зайти к вам. Он нахмурился, очки снял, стал протирать. Вы же, наверное, знаете, он, когда не в духе, всегда их трет. Потом встал, прошелся по кабинету, пристально так, подозрительно на нас посмотрел, и говорит - вам что, голубушки, больше заняться нечем, развлекаетесь. Мы с Зоей Федоровной переглянулись, видим он серьезно. А он сел за стол и говорит, идите, говорит, шалуньи, лучше делом займитесь и меня от работы не отрывайте. Мы вышли, ну знаете, как оплеванные, представляете, наше состояние. Ничего понять не можем.
       - А как вы узнали, что это Зауров то? - засмеялась Наташа.
       - Да как? Он, паршивец, после меня, еще троих преподавателей к директору отправил. Ну, мы и поняли тогда, что кто-то из ребят голос его подделывает, стали следить. А он хитрец притаился. Вы, Наталия Константиновна, фильм «Волга – Волга» смотрели? - вдруг спросила она.
       - Смотрела, прекрасный фильм, - подняла удивленные глаза на Викторию Ивановну Наташа. – А что?
       - Помните как там Ильинский «Еропкин на проводе, Еропкин слушает», ну и всякое такое?
       - Помню, конечно, - заулыбалась Наташа, но продолжала недоумевать.
       - Так вот где-то, через месяц, после этого, сам Николай Николаевич и поймал его, проказника. Директор как-то из Районо, возвращался в школу, идет и слышит, за углом ребята как жеребцы гогочут. Он заглянул, а там Зауров ребятам Ильинского из этого фильма копирует, а они хохочут, заливаются. Ну, Николай Николаевич его к себе…, - засмеялась Виктория Ивановна. - После этого мальчишка шутить и перестал.
       - Ну и что ж, его наказали? – спросила Наташа.
       Прозвенел звонок, преподаватели потянулись из учительской.
       - Да никак, простили парня, он только извинился перед нами и все. Он вообще-то парнишка хороший, умненький, вежливый. Я к чему все это рассказала то вам. Вы ведь, Наталия Константиновна, для него человек новый, как бы он не выкинул чего. Я советую вам сразу дать ему понять, что вы знаете о его проделках.
       - Спасибо, Виктория Ивановна, буду иметь ввиду, - Наташа нашла свой журнал и направилась к двери.
       - Господи, куда же мой то пропал? – услышала она раздраженный голос преподавательницы химии, Елены Михайловны.
       - Журнал пропал? – остановилась Наташа в дверях.
       - Наверное, кто-то по ошибке взял,– продолжала сокрушаться химичка. – Вот растяпы!
       - Да не переживайте вы, Елена Михайловна, сейчас вернут, сказала Наташа и вышла в коридор.
       Она медленно шла к своему классу, чему-то задумчиво улыбаясь. Впервые за последние годы она чувствовала себя человеком нужным людям, на душе было тепло, она ощущала огромный прилив сил и бодрости. Наташа подошла к высоким белым дверям, за которыми слышался ребячий гомон, подняла голову, посмотрела на табличку: «8 класс «Б», прочитала она и открыла дверь.