Магеллан на стакане

«Магеллан на стакане»

«Как часто, величие великих, совершенно
 не входит в их личные планы!»

Ветер носит шхуну, словно щепку. Третьи сутки штормит, но Господь хранит судно Магеллана, ведь три праведницы не прекращают своих молитв за него, и мольбы их услышаны.
И третьи сутки, как хлещет Магеллан вино. Пьет и пьет, и даже не закусывает. И уже не разберет великий мореплаватель, отчего же его так тошнит? То ли, от качки морской, толи от количества, выпитого им вина?
Магеллан наливает очередную порцию выпивки и уже готов употребить зелье, как вдруг, является ему Ангел небесный.
- Эй, Магеллан!- восклицает Ангел.- Хватит вино жрать!
- Это, почему же? – возмущается мореплаватель.
- Погибнуть можешь! – аргументирует Ангел.
- Ну, дык, и ладно! – согласно кивает головой Магеллан, выпивая очередную кружку вина.
- Эй, Магеллан! – не унимается Ангел.
- Что еще? – спрашивает мореход, подливая себе вина.
Ангел торжественно вещает: - Если бросишь пить, то будешь прославлен и знаменит. Имя твое, будет записано на полотне истории, и благодарные потомки, воспоют тебе славу!
- А на кой, мне это? - удивляется Магеллан, выпивая очередную кружку.
- Как это, на «кой»? – удивляется в свою очередь Ангел, - это же твое предназначение, как говориться, судьба твоя!
- А ну ее, судьбу эту! – махает рукой Магеллан, и вновь тянется к бутылке.
Ангел в бессилии разводит руками, и присев на табурет, некоторое время размышляет. Магеллан продолжает надираться.
- Эй, Магеллан! - вновь начинает Ангел.
- Ты опять?!? – возмущенно бурчит Магеллан.
- Слушай меня, - продолжает Ангел, и на устах его светится улыбка, - Если ты, немедленно не прекратишь жрать спиртное, то на завтра, у тебя будет такое жуткое похмелье, что все муки ада, тебе покажутся лишь легким приключением!
Помутневшие глаза мореплавателя приобретают, наконец осмысленное выражение, и он, лишь секунду помешкав, решительным жестом отодвигает от себя кружку со спиртным.
На следующее же утро, шторм был окончен, и судно Магеллана, вошло наконец в небезызвестный нам пролив.
И какое счастье, что он был трезв!