Глава первая - grave

       Кому-то эта история может показаться самой что ни на есть обыкновенной и заурядной, кому-то странной и несуразной, а кто-то возможно и найдет в ней волнующие детали.
       Я так до сих пор и не могу понять, кем являлась для меня эта девушка, равно как и не могу понять для чего, ради чего она сделала то, что сделала. Что ей двигало? Что ей подсказывало? Действуют ли ангелы хранители по приказу, либо по своей природе?
       Эта история, точно беседа с самим собой бывшим. И пересказываю я ее себе вот уже в который раз, и с каждой прожитой минутой жизни, убеждаюсь все более в том, что мне сказочно, невероятно, немыслимо повезло, повстречать этого человека на своем пути. И чем меньше подробностей остается за давностью часов, дней, месяцев, тем отчетливей видится мне замысел свыше. Распадаются прямые линии пересечений, прахом осыпаются домыслы и предположения – время очищает, стряхивает ненужное. Когда-нибудь я пойму, когда-нибудь…

GRAVE

       Не знаю как у вас, а мое утро всегда начиналось одинаково. Оно повторяло себя, снимало точнейшую кальку, копировало мельчайшие черты самого себя, без каких – либо перспектив к прогрессу. Никакой зыби, никакого движения. Идеально отлитая форма. Монолит. Я открывал глаза, вяло поднимался с кровати и шел в ванную. По пути мельком обращал внимание на свое отражение в зеркале, неизменно внутренне содрогался, и приступал к водным процедурам.
       Завтрак. Прогноз погоды, новости ( для чего я каждое утро слушал новости? ) запереть квартиру, и выйти на улицу. От кровати до двери подъезда – сорок шесть минут. И что хочешь с этим делай, медленнее не получалось. Можно быстрей, но медленнее…
       И так изо дня в день. Постоянно, устойчиво, стабильно. Константа возведенная в абсолют.
       Я вовсе не считаю себя педантичной особой, но чтобы выйти на улицу мне приходилось проделывать все это с неколебимой постоянностью. Это даже не ритуал, сие – закон мироздания моего утра. Вплоть до несущественных движений моего тела.
       Такое вот начало дня. Потом я шел на работу. По дороге выкуривал две сигареты, причем первый окурок бросал всегда в одну и ту же урну. И не по своей воле ведь! Порой развлекал себя тем, что экспериментировал в скорости курения. Успеть выкурить сигарету до этого заколдованного места. Нет, никакого удовольствия, только бестолковая спешка. Пробовал курить не торопясь – тухнет, либо истлевает, но на полпути к урне. Впору сделать вывод граничащий с разгадкой бытия – все вокруг состоит из мельчайших, едва заметных насечек на теле времени. И ты переходишь от одной к другой, с соответствующими атрибутами, продвигаясь далее с чем-то новым, чему найдется свое законное применение.
       Знавал я человека, который переходя дорогу у своего дома, всегда почесывал кончик носа. Потому, что – чесалось! Другой, чихал проходя мимо определенного водопроводного люка. Потому, что – чихалось!
       И происходит все это не абы когда, но в те моменты, когда с нами происходит нечто постоянное. Соорудил вот я такую мысль и не зная что с ней делать далее, в каком направлении развивать, поставил на полочку к остальным вещам в сознании. То есть – привык, добавил в систему и заставил работать. Зевнуть два раза подряд, посмотреться в зеркало перед умыванием, выкурить две сигареты, в туалете и на кухне. Истина. Закон. Почти второе Я.
       По дороге на работу мне встречались одни и те же люди. Столько раз, что впору было снимать шляпу в приветствии и раскланиваться-расшаркиваться. Вот сейчас из-за угла дома выйдет старушка с ярко – рыжими волосами, а вот – почтальон набирающий код подъезда. Молодая мама открывающая перед дочуркой калитку детского сада, здоровающаяся с нянечкой, которая бросает на траву горсть хлебных крошек, на которую мгновенно слетаются голуби, в которых с разбегу врезается вислоухий спаниель, которого строго окрикивает пожилой хозяин, который заводит свою белую «Оку». Всем привет, всем доброго утра!
       Конечно ничего странного во всем этом нет, у них тоже свой персональный график утренней жизни, просто в одном пункте совпадающий с моим появлением, однако забавно, что и я являюсь для кого-то незаметной, деталькой существования.
       Все это пестрое многообразие предсказуемостей заканчивалось в тот момент, когда я подходил к месту работы. Я отпирал свой газетный киоск, принимал у экспедитора всю полагающуюся прессу и налив в пластиковый стаканчик кофе, из прихваченного термоса, принимался снабжать население новостями, объявлениями, скандалами, примирениями, катастрофами, котировками, и откровенным враньем.
       Вот так, каждый день.
       Порой я задавался вопросом, на который так и не осмелился ответить: насколько нужным делом я занимаюсь. Или быть может я им заниМАЮСЬ? Вы вот заниМАЕТЕСЬ любимым делом? И сколько, к примеру, людей заниМАЕТСЯ не пойми чем? Наверное ответим мы на столь абстрактно поставленный вопрос каждый в свое время. Уж не помню где, я вычитал, что 90% всего населения просто зарабатывает деньги на жизнь, 6% посвящает себя тому, что нравится и 4% добиваются успеха в своем предназначении. Интересно, каким по счету я иду в тех самых 6%? Ведь добиться хоть чего – либо продавая газеты… Да, маловероятно.
       Словом, каждодневно я пребывал в полнейшем душевном спокойствии. Я знал, что меня ожидает, понимал, что делаю и знал кто я есть. Водоворот событий, шторм происходящего, ураган неожиданностей – все это совершенно не затрагивало мое болотце. Я попросту не впускал в свой тридцатишестилетний мир ничего, что могло бы сбить меня с толку, да собственно никто и не стремился ломиться в мою дверь. Чтобы что – то произошло, этого надобно ожидать, верно?
       Ближе к шести часам вечера я сдавал курьеру кассу, запирал киоск и шел домой. Мой почтовый ящик к этому моменту всегда оказывался порядочно захламлен всевозможной рекламой. Пластиковые окна, пицца, ремонт под ключ, обувь, одежда, новый спортивный магазин, голосуйте за, а иногда, никогда не голосуйте за… Да, внутренний мир почтового ящика, порой богаче, нежели действительность некоторых людей.
       Я методично просматривал цветные и черно – белые листки, бросая один за другим в картонную коробку на полу. На улице источал зной июль и вездесущий тополиный пух, залетевший в открытую форточку подъезда, вздымался из коробки рваными белыми комками, предвещая нашему дворнику дяде Мише скорую, нудную уборку. Он был любителем приложиться к бутылке всем своим существом, но не во время работы, и никто, никогда не видел его пьяным или хотя бы пошатывающимся. Однако весь двор, весь наш дом о двенадцати этажах и пяти подъездах, подозревал, что спать дядя Миша не укладывается, а проваливается в забытье. Обыкновенный такой бытовой алкоголизм. И все сочувствовали, сопереживали, относясь к слабости Миши не как к пороку, но как к болезни. Редкость, да.
       Ведая, насколько ревностно он относится к чистоте вверенной ему территории, зная, что каждый упавший с дерева лист, дядя Миша распознает буквально в лицо, я добросовестно кидал рекламки одну за другой точно в коробку.
       В тот момент, когда в моей руке оказался самодельный конверт из тетрадного листа в клеточку, с начертанными на нем моим именем и фамилией, когда я пребывая в легком удивлении поднимался на лифте на свой четвертый этаж, когда заходил в квартиру и когда наконец сев за стол распечатал его, тогда-то собственно и началось то, о чем мне хотелось бы в который раз самому себе рассказать.