Письма

Милая А.
Пишу Вам уже из Франции, только что проехали германскую границу и красоты открылись мне. Крестьяне жнут совсем как у нас серпами. Коровы по лугам бродят, многия с телятами, обилие фруктов на деревьях. Князь Н. сказал, в скорости увидим Реймс, не более трех дней пути осталась.
Как чудно, а в России сейчас уже осень, сентябрь, идут наверное дож-ди. Вот и не зная как Вам любезная А. письмо дойдет, оправляю его в Москву, но верно Вы в имение поедите батюшку навестить вот и разминется оно с Вами душенька. Так не страшно, как вернетесь, так и прочтете. А я по прежнему Вам писать буду.
Поздравлению мои А., П. и милой Жужу.
Вечно Ваш К.


Ну, ты ****ь раззвонил. Так и ебнул бы об стену телефон ****ый, не стоил бы только ты пятьсот долларов. Ну, все утро скоро, надо, надо подни-мать жопу. Да ****ец в клеточку, с опухшим еблом, да на работу, Анатолий Иванович, Анатолий Иванович, пидарас ты тамбовский. Костюм вчерашний уже все, надо новый искать, а вот ты и есть в шкафу. Теперь бегом по лестни-це, ждать лифт времени нет, а на улице решай на чем ехать – на машине или метро, на колесах час, а под землей минут шестьдесят, впрочем, один *** опо-здаю, можно и в авто потрястись, зря что-ли это говно покупал.


Милая, милая А.
Вот мы и в Рейсме. Как прикажете, но цены здесь не сравнить с петер-бургскими, чудно, но все дорого. Давно замечаю. Но французы живут небогато. Нет и размаха, раздолья российского, князь Н. заметил, что дворянство мест-ное сыто лишь рассказами. Так это или нет не могу Вам совершенно ручаться, но дворянское собрание, что посетили мы с князем премерзко и отвратительно, разговоры скарбезные и даже не о дамах, гадости одни, Вам и пересказать не могу, но намекну, что некий местный барон любит другого, но не как брата.
Простите меня за некую брутальность, но чрезмерно здесь все свиньи, о нет, не бросайте письмо я исправлюсь. Далее покинув Реймс, едем в Париж, по дороге напишу Вам, но тоски по Вам скрывать уже и нет сил, так пишите, пишите. Как батюшка, а как В., сложилось ли с университетом у брата Т., по-сещаете ли Вы таинственного поэта Б.
 Пишите мне, Ваш К.


Вот она и работенка, ****ая ****енка. Да не видеть ее вовсе и жить лучше. Работа, купи, продай, обменяй, надо же таким как я следы заметать чу-жих махинаций и провокаций. Входим, вот и лифт, что не индивид то, ****ь и говно. Зажравшиеся свиньи и бюрократы, им уж и пешком ходить надоело, от собственной важности, даже сами у себя отсосать не могут. Суки.



Милая и добрая А.
Еще не получал Вашего письма, но верю оно догонит меня хотя бы в Орлеане. Мы так несемся на Франции, что даже нет времени сообщить Вам точный адрес, да и письма не сразу находят. А виной тому все наш знакомый – князь Н. Представьте себе душенька, что отчудил он недавно, да в самом – то Париже. Рассказать кому, так и не поверят нам. Так прибыли мы в Париж, а князь мне и говорит, что все французы просто жадины, да так и сказал. Три дня прошло, а мы в салоны не ногой, нам тогда в Grande Otele прибегает, пред-ставьте лакей некой мадемуазель Ж. и приносит письменное приглашение на вечер, князь Н. ему и скажи, что мадемуазель Ж. просто воровка и скряга. Ла-кей бежал от нас, но вечером мы с князем Н. пошли в салон Ж. и представьте, милая А. мадемуазель Ж. совсем на обиделась и тогда-то князь, уже не мог ос-тановиться, возьми за партией в трак, да и скажи графу Т. что тот мол жулик. Граф Т. тут в обморок и рухнул, да так и упал, насилу отпоили бедного водой. А князь Н. Вы спросите, так он как не бывало, ушел с вечера, а утром мне и го-ворит, дальше едем, так и выехали к вечеру.
Вот оно и все наше маленькое парижское приключение, едем далее, а я только тоскую по Вам, вашему милому дому и думаю, как встретите Вы своего путешественника.
Искренне Ваш К.
       

Видел давеча Колюху. Здорово говорю, а он - ты новости слышал, а я нет. Он и говорит на выходных Катька из приемной слетела, позвали ее на за-городное совещание, ну как всегда, да только ей тот жирный пайшик достался, который на рыжем «Бентли», а она и лоха дала, как ей девки не ****или, что у него не встает и сосать только надо, она дармовой текилки упилась и давай и так и так, уебку этому *** ставить, да ему жир все мудя еще в прошлом веке отдавил, он пыхтел, надоело, ее оттолкнул и сбежал, а Толяна потом по трубе послал, обиделся видно. Катьку теперь точно уволят, да и хер с нею, много ду-мать о себе стала, как три сотни стали платить, так уже за жопу и не лапай, какая девочка нашлась.


Милая, милая А.
Вот мы в Орлеане, да так быстро, ведь князь гонит нас как почтовых. Роздыху не дает, и мы летим, несемся. Князь и здесь шутит, на днях дал швей-цару рубль, так на следующий день, Вы не поверите у входа было четыре швейцара, вот канальи, а князь взял да и переехал в другой отель. Так вот, и смех и грех и что князю нашему не сидится. Вот и не думал, что князь такой путешественник, мне говорит завтра в Брест, а там и в Испанию оправимся, я помилуйте князь, дайте роздых, а князь мне нет, время уже осень и скоро шторма. Вот так и снова мы на корабль, а значит и письма Ваши меня так и не догонят, ну что ж встречу их в Испании. Милая, пишите, пишите мне, простите за краткость слога, но засыпаю, да подумайте, засыпаю за столом, а утром уже на корабль.
Ваш К.


Сегодня мне ****а эта, Маринка сказала, что беременна, а я ей, откуда знаешь, она ля да ля, а я ей говорю, ты корова в этом уверена, а она да нет, а я почему, а она надо проверить, а я ей что проверять-то, ты что, ссать разучилась мандалайная чучело. Слезы, конечно, да если не из ****ы течет, то из глаз. Ну и *** с ней, все равно надоела. А про пузо врет. Врет, ****ь, замуж просто хо-чет. Вот пусть на хуй и пойдет. Интересно, с кем она дальше замутит, навер-ное, с Петровичем тому хоть и под сорок, но лопух не отсоси хуй, к тому же холостой, завглавбуха – пидор и чмо.


 Прекрасная А.
Простите, что так вульгарно, но так заждался встречи с Вами, так же-лаю видеть Вам, хотя бы прочесть Ваши письма, но увы. Уже второй день в мо-ре, штормит, князь Н. наконец-то оставил меня нравоучениями и лежит пла-стом в каюте, читает Ливия по-латыни и вновь переведенного на французский, хмуриться и исправляет. Кого спросите, правит, так и Ливия и французов.
Пишу Вам, пишу. За бортом океан, скрепят снасти, но я думаю о Мо-скве, там скоро и снег пойдет, поземка будет. Представляю Вам в зимних сан-ках, на Воробьевых, как Вы румяная с морозу подаете мне руку и склоняете голову……
Пиши мне, лучше сразу в Мадрид, князь – то прям и рвется к Эску-риалу.
Вечно Ваш К.


Ой, ну как вы меня все заебали, что-ли. Работаешь с утра практически до вечера, зарплату пропиваешь и проебываешь, к бабе так подойди, сяк подой-ди, мало того, что отьебать, так еще и накормить надо, а с первого раза все еще и целки. Вот так еб твою мать, ****ь. Как заебало – то все. Дорога, пробки, трамваи, автобусы, налоги, доходы, работы и отходы. Вот и ****ец, отпуск на-до и на юг, на юг. Ну да, а там что тоже самое, но зато дороже, деньги, деньги, деньги. Да попал, так попал, а с утра опять на работу, ****ь ее так. Хватит са-моанализа, выключаем свет и спать.



Прелестная А.
Люблю Вас и пишу Вам с первой встреченной почтой. Сошли на берег испанский. Князь и оживился, ну говорит все долго ждали, долго плыли, вот и наверстаем, если говорит по 80 верст в день ехать, то скоро в Мадриде и будем. Возражения, мои он отбросил, снял экипаж и вот мы снова в пути – летим в Мадрид. Простите, за философствование, любимая А., но задайтесь вопросом - зачем русские едут по свету. Зачем колесят, если выехав из последней полькой заставы душит тоска по родным ухабам, траве, снегу, ветхим сельским церк-вушкам и златоверхой Москве, расхлябанности нашей, размаху, русскому му-жику будь он каналья не ладен. Вот и только здесь я и понял, что русские и едут из России, чтобы вернуть, но не в Россию, а на Родину, в Отечестве благо-словенное и проклинаемое, далекое из Европы, но не более близкое и дома. Ба-нально, да, но загадочная славянская душа, но глубокая славянская боль и тос-ка.
Милая А. вот и только здесь, понимаю, как люблю Вас и жду встречи с Вами. Как глупо, совершенно глупо, проехать полмира, чтобы это понять, но можно промчаться другую половину, только чтобы увидеть Вас.
Ваш К.



Любимая А.
Вы уже, наверное, вернулись в Москву и конечно там ждали Вас мои скромные письма, Вы прочли их как Вы только одна и любите, вечером в гос-тиной, в том углу, где представил нас добрый В., да и потом Вы сложили их в ту самую шкатулку, что уже давно полна письмами и написали мне письма, ко-торое я получу с большим опозданием. Да так, мы разделены тысячами верст, но мысли соединяют нас, сокращая это расстояние.
 Как прекрасно, как радостно, что я могу вновь писать Вам, знать что вы откроете письмо и несколько раз прочтете его, задумаетесь над ответом и составив его отправите дворника на почту, дав ему полтину, чтобы он спешил скорее. Потом бородатый почтмейстер, сядет в дорожную бричку и полетит Ваше письмо за мной через Германию, Францию в Испанию, где не видят сне-гов, а потом скорее и в Англию, куда мы с неугомонным князем и направляем-ся. И хотя я не вижу Вашего письма, я знаю, что в нем, как насмешливо Вы описываете осенние псовые охоты, может быть зимние балы, где юные корне-ты краснели, видя прекрасных гимназисток, а может быть новый роман Ф., проигрыш, или все-таки выигрыш В, и многое другое, все то, что так банально дома и дорого за его пределами.
Пишите, пишите все, нежная и любимая А., Ваш К.


Подошел сегодня, этот гондон, Анатолий Иванович, что говорит мо-лодой человек, а зайдите ко мне. Захожу, а там ну ****ь такая коньяк, кофей, бутебродики хитровыебанные и прочая ***тень. А эта залупа мне и говорит, знаете ли милый, вы такой отсос, что сверху решили вас перевести с бооооль-шим повышением в центральный офис, аж в сам Ландон. Ясно, что платят как там, в 150 раз больше, секретарша личная, штатец свой, кабинетик с видком на Тауэр и прочая поебень. А этот хуй ко мне мило наклоняется и говорит, а зна-ешь паренек что ты так взлетел, вот компанию нефтяную что-ли ты правил (да помню, там сучка одна была, вот номер жопа узкая, а ****а как лапоть), так когда из налоговой пришли хуй нашли, из счетной хуй сосали, из прокуратуры выдрочились, а тоже хуй. Вот и решили тебя с повышением, да и болтать меньше в Лондоне будешь, так ведь. А еще и говорит ты и дальше так меть, лезь, я для тебя уже говно, да для тебя у нас все говно, хочешь хоть все еби, да любая даст в лифте, только бы с тобой ****юк на острова свалить. А если и ****ить не будешь, то к полтиннику спопудово милиончиков сто и сколотишь. Как же вы просты, ебыный Анатолий Иванович, ведь и не знаете, мудило греш-ный, что жить могу я только в письмах.


Дорогой князь Н.
Вы прекрасный человек, но даже у Вам не получилось. Как не убегали мы от почты, как не скрывали Вы от меня это известие, но сегодня портье отеля отдал мне письмо нашего общего друга Б. Так я узнал правду, добрая милая, любимая А. умерла от инфлюэнцы, уже как четыре месяца, и только Ваша за-бота и благородство уберегли меня от этого удара.
Вы благородный человек, но ответьте, есть ли для меня теперь смысл жить далее, после столь ранящего известия, впрочем, Ваше поведение в по-следние месяцы показывает, что Вы знали, чем все это кончиться. Завещание и распоряжение по имуществу Вы, мой душеприказчик найдете у В. Так же в конверте, что я отставлю на столе, мои бумаги, дорожные чеки и неотправ-леннное письмо А. Распорядитесь, как сочтете нужным.
Прощайте, К.


 
Из письма Тимофеевой Варвары Петровны, 1944 года рождения, дом. адрес РФ, Москва, ул. Проезжая 15, кв. 107, телефон 234 – 98 – 11, подруге.

«… жилец из 11 квартиры повесился. Сначала все писал письма какие-то, на почту пачками носил, потом в дому заперся, молчал, молчал и повесил-ся. А такой порядочный был, в фирме бухгалтером работал. И чего не жилось – то, деньги были, счастливый наверно был, вот с жиру и сбесился. Вишня у ме-ня уже созрела, два ведра нарвала, и я картошку подкапывала, молодая еще…».