Оглянись

 У каждой семьи есть свои тайны и секреты. В моей – тоже. И, наверное, не отгадаются и не раскроются, нету уже знающих правильный ответ…
 
 Начну странно. Про взаимоотношения с кладбищем.

 Мой прадедушка, Алексей Акимович, работал сторожем на кладбище. Там же и жил, в сторожке. Моя бабушка, Анна Алексеевна, ходила его навещать и брала меня, маленькую, с собой. Ох, и как же это было далеко! Километра три. А мне – годика три. И шли мы туда бесконечно долго. Зато - там! Было оно уже тогда, в начале шестидесятых, старым и дремучим. И нисколечко не страшным – ведь дедушка там работал, делал памятники и просто жил – значит, всё вокруг - почти как дом. И та самая, цветаевская, «кладбищенская земляника» была мне хорошо знакома на вкус. А ещё там была огромная шкатулка с бесценностями. Куда там, драгоценности! В этой коробке хранились пуговицы мыслимых и немыслимых видов, цветов и размеров. Откуда? Почему так много – никогда не знала, и никто не сказал. Но эта шкатулка-коробка хранится у меня до сих пор, как реликвия…

 Так и появилось чувство, что путешествие на кладбище – это далеко, тяжело, но всё будет хорошо, в конце концов.

 А поселился прадедушка там в тяжелые тридцать седьмые годы… Ведь странно – что называется один год во множественном числе. Но, видно, много слишком проблем на одну дату приходится…

 Прадедушку должны были раскулачить и сослать. Семья была огромная, крестьянская, работящая. Всех предупредили вовремя, и ночью, на подводах, они снялись. Взяв необходимое – двинули кто куда.

 Алексея Акимовича привела дорога к старшей дочери Анне, в теперешнее «ближнее Подмосковье», на станцию Перловская.
      
 Ну, пожалуй, про бабушку Анну Алексеевну надо издалека рассказывать.

 Даже – ещё дальше. Снова с прадедушки!

 Жили - проживали все мои предки Чекмарёвы в селе Покровское, на противоположном берегу от Саратова, рядом с городом Энгельсом. И всё это на великой реке Волге. Алексей Акимович женился на Ульяне Семёновне очень молодым. Было ему пятнадцать лет, а Ульяше четырнадцать. Не то, что бы в сёлах это было возрастной нормой, а были они загодя просватаны, да Бог их и свёл вместе, видно. Влюбились они дружка в дружку. Ну, и решили их повенчать, чего тянуть – то! У батюшки Акима Борисовича каждая пара рук дело делала, и молодая жена сына тоже не сидеть будет! Специально запрашивали разрешение архимандрита на венчание в таком юном возрасте. Разрешение получили, свадьбу сыграли, жизнь потекла.

 А когда первая доченька родилась – справили ей коляску аж на рессорах! Теперь – это не очень понятно, но, чувствуется, что тогда это было «круто»!

 Аннушка, Нюрочка, была старшей, а всего детей было семь. И, как это часто бывает в большущих семьях, были у неё тётки, моложе её по возрасту.
Маленькие детки быстро растут, у всех родителей свои к ним требования, и когда удалось Ане в Саратове поступить в какое – то высшее учебное заведение (может и в Педагогический институт, теперь не уточнить уже), то удалось ей проучиться там всего несколько лет. Семья была по крестьянским меркам очень состоятельной, и для обучения шли на различные уступки по хозяйству. Да вот тётки Анины поступить не смогли. Тогда, чтобы не обидно им было, и племянницу учиться не отпустили. Не по ранжиру племяннице учёнее тёток быть! Говорила мне когда-то бабушка – уж больно строг и суров был глава семьи Аким.

 Видно – скоро тут бабушка Аня и замуж вышла. Время тогда было непонятное, революционное. Так и недоучилась бабушка.

 А замуж она вышла за Георгия Фёдоровича. Был он её смутно дальним родственником. Кажется, кем-то троюродно внучатым?… Фамилия у них была одинаковая, да в том селе Покровское бОльшая половина были однофамильцами. Георгия по-домашнему звали Егорушкой или Горой. Старше Ани он был лет на пять.

 Егорушка был самым младшим из четырёх братьев. Тоже – крестьянского роду. И, хоть и трудно было этому сословию пробиваться, а помогли все друг другу образование получить! Младшему, Егорушке, удалось сельскохозяйственную академию закончить! И в Первую Мировую угодить. Но, к счастью, контузило его быстро где-то, и после госпиталя попал он дослуживать в Ревель. Это так раньше Таллинн назывался. Там его застала революция.

 Стать крестьянскому сыну офицером было нереально, а он стал! Помогло его высшее образование. Многое я никогда не восстановлю. Ведь он был офицером Белой армии! Как же это всю жизнь надо было таить, чтобы выжить в те самые, тридцать седьмые?!?

 Я, маленькая, донимала расспросами о его детстве, юности, службе в армии, видел ли он Ленина… И как в степи - на лошадях или верблюдах ездят? Какие маленькие верблюжата и жеребята рождаются? Про что-то он охотно рассказывал, о чём-то он проговаривался, а что-то унёс с собой… На многое не хотелось ему назад оглядываться.

 Спасли его в самые бурные дни революции простые солдаты. Они же были такого же рода-племени, как и Егорушка! А он, не вникая ни в какую политику и агитационную пропаганду, тайно, «подпольно», учил своих солдат грамоте. И когда в казарму пришла расстрельная группа по отлову офицеров, солдатики выбросили дедову шинель и прочие знаки отличия, переодели в свои одежды и затолкали на верхние нары! Дед даже не очень понял, что ему угрожало, солдаты разобрались быстрее.

 Я-то вижу сквозь минувшие годы, каким не военным, каким наивным, глубоким и чутким был дедушка! По слуху он овладел игрой на фортепиано, мог играть на скрипке, на балалайке, на гитаре… Он имел красивый бас, и часто пел старинные романсы Булахова или народные песни, аккомпанируя себе не очень послушными руками. Как у классика – землю попашет – попишет стихи… И, оторвавшись от прополки огорода, садился к старенькому пианино, чтобы «передохнуть» и вдохновенно спеть: "Вечерний звон…веч-е-е-ерний звон…" А, услышав по радио Чайковского или Глинку, он плакал от счастья и был уверен, что музыка и красота спасут мир!

 Поженившись, Нюрочка и Гора поехали искать счастья или кусок хлеба в столицу со своей маленькой дочуркой Викториной. (Коли сократить ласково – Ина получается, с одним "Н"…) Вернее – сначала, как бы на разведку, поехал Георгий Фёдорович. Работу найти, жильё, обустроиться хоть немного. Работники с  образованием были нужны, и т его взяли на  службу в Наркомат Сельского хозяйства. Но, вот, поселиться в столице было сложно – и ему выдали помещение около Москвы. На той самой станции Перловская Ярославской железной дороги, которую я уже упоминала. А по складу своей души были они Учителями и Просветителями, с большой буквы и по призванию. Вот и пошли оба преподавать, когда  Аня с дочкой через года полтора-два к нему перебрались. Георгий Фёдорович потом вернулся в агрономы, и последние годы перед пенсией работал на ВСХВ, а Анна Алексеевна проработала всю жизнь, больше 30 лет, директором начальной школы. Почему-то школа называлась "железнодорожная"? Видимо, была на балансе у железной дороги. Или учились в ней дети железнодорожников? Да это теперь совсем и не важно…

 Вот тут я и возвращаюсь к началу. Алексей Акимович и Ульяна Семёновна с младшими детьми Васей и Валей добрались до Ани. А она не просто была "старшим ребёнком", а стержнем всей семьи.

 Сверхсложно было найти жильё, пристроиться на работу и прокормить семью. Бабушка Аня смогла помочь и "спрятаться", и поселиться, и заработать. Так поселился Алексей Акимович с женой и дочуркой в крошечной сторожке на кладбище. А Васю взяла жить к себе Аннушка, ему же в школу надо было ходить! С Иной у них разница была десять лет, и он с ней не дядей, а старшим братом воспитывался.

 Жили они все четверо в роскошной каморке. Прямо по земле был настелен дощатый прогнивший пол, стоял небольшой стол, какой-то шкаф и умещалась одна кровать, но только - если дверь не открывать до конца. В углу стояла самодельная печурка, и, вечером, когда она остывала, на неё и спинку кровати клали несколько соединённых досок, которые служил кроваткой Иночке. Так что – первое время Вася ходил ночевать к соседям на сундук. А потом Аня "выбила" в домоуправлении чулан, в котором и поставили Васе койку. Больше там абсолютно ничего не помещалось.

 Кладбище, на котором жил и работал мой прадедушка, тогда называлось "еврейским". На одной его половине хоронили евреев, проживавших за чертой города, ведь до революции в черте Москвы им проживать было запрещено. Вот и получались их довольно большие поселения за городом. Отличалась эта половина от христианской расположением креста. То есть памятника. На одной половине кладбища памятники "глядят" на восток, а на другой – на запад. Как раз на границе и стояла сторожка прадедушки. Он по-крестьянски не чурался любой работы, а умел делать всё! И из камня выдалбливал, и из крошки мраморной что-то отливал, и оградки мастерил, и рыл могилы, и за чистотой и порядком на территории следил. В какой-то момент, может уже во время Второй Мировой? – должность сторожа сократили. Тогда представители еврейской общины стали скидываться и платить Алексею Акимовичу сами, чтобы могилы не оставались безнадзорными. Очень его все уважали за честность, бессеребреничество и мудрость.

       Удивительно, как он ничего и никого не боялся? К нему и грабители туда приходили! Он их просто пожалел и отдал все, что было. Про ружьё и вовсе позабыл. Грабителям понравилось! Через какое-то время ещё пришли. Он уже дверь не сразу открыл, тогда они стали её выламывать. Бабушка Ульяна кричит – мол, Алёша, ведь хоть нынче про ружьё-то вспомни! Дедушка в окошко дуло высунул, да в небо и выстрелил! Испугал! Убежали! И после этого больше не беспокоили.

 Маленькие дети и внуки, или приезжавшие на каникулы средние – летом поселялись в сторожке, как на даче. Получался муравейник. На краю кладбищенской территории, около озера копали огороды, сажали картошку, участвовали все-все-все!
 
 Средние дети их учились в вузах. Осторожничали, никак нельзя было проколоться со своей "кулацкой" роднёй. Младшие потом тоже поступили. И хотя никто никого не предал, у всех по жизням прокатилось много лиха…


 Мария Алексеевна, Маруся, промоталась за мужем-военным по всему Поволжью. И голодно было, и неустроенно всё, и тревожно. Маленькие дети, Женя и Роза, вырастали на колёсах переездов. Уже после Великой Отечественной осели они окончательно в Саратове.

 Иван Алексеевич, самый старший из братьев, был главным агрономом Крыма. Отказался выполнить приказ о вырубке кипарисов. Будто бы именно в них размножаются южные москиты… В 24 часа его вышвырнули и с должности, и с полуострова… А через короткое время, классически, за анекдот его отправили рыть Беломорканал. Но выжил! К нему даже ездила его жена с сыном и дочерью. Проездом через Москву, (надо было множество бумаг, разрешений и согласований), останавливались и жили у Ани. Когда семья встретилась, Иван дал жене принципиальный развод, и сыну Юре (Георгию) не велел носить опасную фамилию.
 
 И брат Анатолий не миновал жития у Ани. Рано умер, очень тяжело болел, как бабушка Аня говорила – сгорел молодым от рака. Пока шли больницы, операции и теплилась надежда, вся семья Анатолия жила у Нюрочки…

 И брат Фёдор… Вот уж самая большая тайна семьи. Он был на два-три года старше Васи. Внешне они были очень похожи, как братья и бывают похожи. А перед самым началом войны произошло что-то, почему Вася отдал Феде свои документы. Васю в мае 1941 года призвали в армию, но Фёдор совсем недолго с его паспортом прожил, и, в первые же дни войны, ушёл на фронт. Там он пропал без вести. Бабушка Аня после войны искала его, но тщетно. Да и не было известно, как его искать? Как Василия? Или как Фёдора? И по какой причине он скрывался по Васиному паспорту? Не будет ли ему хуже, если он отыщется?

 Василий же Алексеевич прошёл весь фронт. Вернее – проехал. Сначала я, маленькая, думала, что в  танке. Но – оказалось, что на лафете артиллеристского орудия. Орудие даже горело,  Вася был контужен, участвовал в легендарной Сталинградской битве. Всю войну трогательно переписывался с Иночкой, но, даже из этих писем, никто бы не узнал фронтовых подробностей, если бы случайно в сарае не нашли дяди Васин шлем, какие-то его награды, в том числе за Сталинград, и множество грамот. Победу он встретил в военном эшелоне под Хабаровском. Как он мне говорил – к Берлину и так много техники прибыло, ясно было, что ей в городе тесно будет. И прямо с окраины города их часть погрузили и отправили на восток, добивать японцев. Железные дороги были и повреждены, и перегружены, и перетружены. Поезда, даже спец назначения, шли к цели очень медленно. Они так долго пересекали страну с запада на восток, что прибыли к шапошному разбору. И та, японская, война уже закончилась. Обе победы праздновали по дороге.

 Ну, уж, а домой он и вовсе к зиме вернулся. Во время войны Анна Алексеевна, Георгий Фёдорович и Ина переехали в другое жильё. Куда и пришёл солдат с фронта. Там уже были две проходные комнаты, террасочка, тамбурочек с керосинкой. Большая печка голландка обогревала обе комнаты. Прямо около дома на улице была колонка с водой. А ещё в доме проживало четыре семьи, но все с отдельными входами! Так что - вроде бы и, даже, не коммуналка. Солнечная сторона, второй этаж! И всем-всем-всем хватало тут места, был кров, дом и стол, чем Бог послал. И всё это я помню уже сама.
      
 Во время войны от заражения крови умерла сестра Валя. Было ей чуть больше двадцати. Тоже, семейная тайна... Было ли это последствием криминального аборта или выкидыша? И кто был отцом ребёнка: гражданский муж или элементарный соблазнитель? Война всё спишет? Мучила ли кого-то совесть, что девушка не решилась родить вне брака? Или он погиб, ничего не зная? Но на нашем семейном кладбище её могилка появилась первой.


 Снова я вернулась к кладбищенской теме! Но не случайно же было такое начало. Думаю, что посещение кладбищ – это важная составляющая воспитания человека с детства. Память и душу нужно тренировать, нужно разговаривать с природой, небом, Богом, ушедшими людьми. А когда рядом много родственников покоиться, то и общение увеличивается, и житейские решения принимаются с учетом памяти о них. И дети историю семьи запоминают. Вокруг слишком хорошо видно: когда попадаются "Иваны, не помнящие родства", то не достойно человека их поведение.


 Когда я родилась, то Перловская квартира была переполнена. И бабушка с дедушкой взяли меня с собой, пожить у родственников в посёлке Клязьма. Про этот период помню только, что был там щипучий шипучий гусак. Его поймал мой папа.

 Поздно вечером, натрудившись за день, решили мой папа Лёня и мой дядя Женя проветриться и прокатиться на лыжах перед сном. Недалеко за домами Перловской были пустыри, правее этого большого пространства виднелся Лосиноостровский лес, а левее (почти не видно было) какие-то деревенские дома. Молодость и задор быстро докатили их до лесочка, и через полчаса они уже рванули через пустырь домой. Мела позёмка, лыжня не везде сохранилась. И вдруг, посередине белого пространства пустыря, по сохранившемуся отрезку лыжни, вперевалочку, гагакая ковыляет гусь. Лыжники посмеялись, поймали гусака и помчались к деревне. Дальше – как в анекдоте. Ночь, темно, стучат в ближнюю избу и спрашивают: «Хозяева, у вас в деревне гуси есть?» Хозяева, с перепугу, дверь не открыли, доброжелателей обматерили, и они, с Богом, обмотав птицу курткой, поспешили к себе домой. Дома, на втором этаже, конечно, держать гуся не смогли, и отвезли его к нам, в Клязьму. Там он и шипел в сарайчике до самой Рождественской ночи. Но я была мала и застолья не помню.

 Часто думаю, кто, из когда-то огромной семьи, помнит свою родословную? Знает и сможет пересказать смешные и серьёзные моменты дореволюционных приключений из жизни дедов, бывших мальчишками, или какие-то истории прабабушек и бабушек? Мы уже очень мало общаемся друг с другом, даже на уровне двоюродности! А уж более далёкое родство почти не прослеживается. Оглянувшись – не знаю, кому было бы интересно услышать: "А помнишь, как маленького Егорушку кобыла зубами за шею от своего жеребёнка откинула? И он учил, на своём примере, всегда соблюдать уважительную дистанцию с животными?" Мы все перегружены необходимой информацией, а на домашние воспоминания нет ни времени, ни хранителей этих историй…

 Но всё же очень хочется, чтобы люди сберегали свои семейные тайны, даже не раскрытые. Чтобы было кому сказать это самое: "Оглянись!", а там бы нам улыбались лица любимых ушедших.