Картина в подвале

История, рассказанная мной здесь, дополнилась рассказом одного моего давнего друга как раз перед тем, как он покинул этот мир при странных обстоятельствах, которые и сейчас, по прошествии нескольких месяцев, не дают мне покоя. Я знал его с детства, мы вместе росли в одном из тех кирпичных двухэтажных домиков, что так часто встречаются по окраинам нашего города. Непременными атрибутами таких жилищ, рассчитанных, как правило, на несколько семей, всегда являлись яблоневые сады, огороды с ветхими деревянными заборчиками и большие, заросшие травой и кустарником дворы. Наш облупившийся от старости домишко не был исключением.
В детстве нас, как ни странно, мало занимали обычные игры, столь популярные у городских детей. Мы не знали, как играть в казаки-разбойники, никогда не слышали о «зарнице» и прятках. Возможно, это было обусловлено необычным характером моего друга, его странной, иногда совсем не детской вдумчивостью и склонностью к мистификации применительно ко всему на свете. Он мог придумывать такие игры, даже мысль о которых никогда не родилась бы ни в моей голове, ни в голове любого другого ребенка моего возраста. Моя прабабушка переехала в дом, выходя замуж; как-то раз она обмолвилась мне о том, что до революции он принадлежал некоему купцу. К сожалению, мне уже не припомнить сейчас всех подробностей этого рассказа, но, однако, я помню со всей отчетливостью, как воспринял его мой друг. Отчего-то ему пришло в голову, что купец, бежавший от революционеров, обязательно должен был закопать где-то поблизости свои сокровища. Со временем мысль эта превратилась во вполне занимательную игру. Вооружившись лопатами, мы перекопали окрестности в поисках мифических драгоценностей, золотых дукатов и древних бумаг, вырыли из земли множество пистолетных гильз, несколько медных ложек и старинных монет. Клада мы, конечно, не нашли, и игра преобразовалась – один из нас что-то закапывал и рисовал карту, а второй, сбиваясь с ног, искал ее, а потом и само «сокровище».
На этом бы все и закончилось, когда бы не одно происшествие, случившиеся однажды поздним вечером. Бабушки и мамы в поздний час любили посидеть на лавочке у забора, ограждавшего улицу с узкой проезжей частью от просторного двора с его буйной растительностью. Они говорили о разных своих делах и не сразу заметили, как у крыльца остановился чей-то ухоженный автомобиль. Из него вышел полный мужчина средних лет и весело подмигнул сидящим:
- Здоровеньки! Не забыли еще Туркиных?
- Ой, здравствуйте, - отозвалась моя бабушка. – Нет, не забыли!
Оказалось, что Туркины – это фамилия купцов, в давние времена владевших домом - это помнили лишь старейшие жильцы. Бабушка знала ее от матери, моей прабабушки, а та – от мужа. «Купец» запер машину и пошел во двор – по-видимому, осматривать былые владения. Когда-то первый этаж дома был кирпичным, а второй – деревянным. Потом деревянный верх снесли и сделали полностью кирпичным. А внизу, на самом уровне земли, располагались окна подвала, в который вела вечно закрытая дверь. Ее несколько раз красили, но краска отчего-то быстро вспучивалась и, засыхая, осыпалась, поэтому, в конце концов, на дверь махнули рукой.
В подвал давно уже никто не ходил, но толстяку зачем-то туда срочно понадобилось, и это не ускользнуло от внимания моего друга. Обнаружив, что дверь заперта, толстяк спросил мою бабушку, не знает ли она, где может быть ключ. Бабушке очень не понравился этот вопрос, и она ответила только, что раньше в подвале жили художники, но их уже давным-давно никто не видел. «Купца» это, впрочем, не остановило. Дверь основательно прогнила, поэтому выломать часть дверного косяка не составило труда. Сгибаясь в три погибели и стараясь не запачкать куртку, толстяк протиснулся в подвал и отсутствовал около четверти часа. Жильцы еще продолжали сидеть на лавочке и посматривать на необычно открытую дверь подвала, обсуждая происшествие, когда из темноты раздался страшный вопль. Принадлежал он, несомненно, Туркину. Всполошившиеся жители дома выбежали было из-за забора на тропинку, ведущую к двери, но это оказалось напрасным – толстяк, спотыкаясь и чуть не сбив кого-то с ног, с лицом, бледным как мел, пробежал от двери к машине, спешно забрался в нее и умчался.
Бабушка велела заколотить дверь досками, и с тех пор ее не открывали. Случай этот, как можно догадаться, породил в моем друге замешанные на недавних играх догадки. В нашем садовом шалаше темными вечерами у костра велись тайные разговоры и строились необычайные планы. Проникнуть в подвал, кроме двери, также можно было через заросшие пылью окна, наполовину засыпанные землей и частью забитые рубероидом. Но попытайся мы открыть одно из окон, это рано или поздно обнаружилось бы родителями, которые строго-настрого запретили забираться туда. Поэтому мы, внимательно осмотрев все пути проникновения и взвесив «за» и «против», тщательно выстроили план действий. На какую только дьявольскую изобретательность не способен мальчишка, которому стукнуло в голову очередное приключение, особенно если в нем присутствуют тайны и клады!
В одном из окон оказалась форточка со вставленной в нее решеткой. Попробовав ее на прочность, оказалось, что она весьма легко вынимается и открывает доступ в комнату, смежную с той, в которую мы могли бы попасть, войдя через дверь. Примерившись, мы решили, что этот лаз вполне нам по размерам. Мы раздобыли электрический фонарик и в назначенный срок по очереди влезли в святая святых наших мечтаний.
В подвале оказалось весьма сыро и грязно – пол устилала клейкая черная жижа, удивительно гладкая на вид. Посреди комнаты фонарик высветил старинную печь и кучи старой сломанной мебели вокруг. В печи оказались полуобгоревшие полированные палки, напоминавшие художественные кисти и клочья бумаги. Помня о том, с каким воем выбежал из подвала «купец», мы держались друг друга и в любую секунду готовы были пуститься наутек через форточку. Но ничего не происходило, и мы перешли в другую комнату, ничем особо не отличавшуюся от прежней, кроме отсутствия печи. Осмелев, мы продвинулись далее, и вдруг фонарик выхватил из тьмы некую стоящую в углу конструкцию на трех деревянных ножках. Схватив друг друга за руки, мы впились в нее глазами, но вскоре поняли, что это не что иное, как мольберт.
Мы подошли ближе, направили луч фонарика на холст и разом отпрянули. Перед нами висела неоконченная картина, нарисованная в сепии с изображением двух самоубийц, висевших в петлях на стенах комнаты. Рисунок явно намекал, что на местах повешенных должны были располагаться картины. А между ними, в самой стене, на рисунке чернело нечто вроде печной заслонки. Картина производила кошмарное впечатление отсутствием деталей, страшными позами висящих людей и особенно – своей неоконченностью. Любые другие дети в ужасе бежали бы от этого зрелища, и я уже попятился к выходу, но меня остановил друг, призывая осмотреться. Луч фонаря заскользил по стенам, и внезапно, вне всякого нашего ожидания, вырвал из мрака висящие на стенах петли. Покойников в них не было, зато черные пятна под ними явно указывали на то, что когда-то там долго висели большие картины в рамках. Меня охватил ужас, и я сбежал бы оттуда, не медля ни секунды, если бы не был вновь остановлен своим другом. Вероятно, он тоже подумывал о скорейшем бегстве, но была одна вещь, которая заставила его остановиться. Это была черная «печная заслонка» на картине. Сообразив, что картина изображает не какую-то, а именно эту комнату, он был осенен внезапной догадкой о возможном происхождении этой «заслонки». И верно – откуда взяться печной заслонке в стене, не имеющей никаких признаков печи? Но на стене не было видно ничего подобного – только сплошной слой штукатурки. Мой друг, отойдя в угол к мольберту, вновь обратился к картине, но, едва бросив на нее взгляд, страшно вскрикнул и бросился бежать. Я в страхе последовал за ним. С ловкостью кошки выбравшись из форточки, мы со всех ног бросились в сад. В шалаше, отдышавшись, я спросил, что так напугало его, и он ответил, что рисунок на картине странным образом изменился. Комната исчезла, а вместо нее он увидел изображение огромной черной собаки, которая стояла боком и, зло скаля зубы, оглядывалась на него. Некоторое время спустя я поставил на форточку решетку, и все попытки добыть «клад» были оставлены.
И вот несколько лет назад я волею судьбы снова встретился с моим другом, которого до этого не видел с тех пор, как мои родители переехали из старого дома в новую квартиру. Он еще жил там некоторое время после этого, а потом тоже справил новоселье. Привожу читателю его рассказ по возможности дословно.
«Недавно до меня дошел слух, что наш старый дом собираются сносить и строить на этом месте какое-то очередное многоэтажное убожество. Вспомнив наши с тобой похождения, приключения и игры, я невольно вернулся мыслями к старому подвалу. Можешь считать меня сумасшедшим, но я подумал, что найти там клад действительно более чем возможно. На это указывает хотя бы то, что там пытался что-то искать потомок купца. Я навел справки об этом доме, и особенно о подвале. Может быть, ты помнишь, что твоя старая бабушка как-то говорила о художниках, когда-то населявших подвал? Она была права, в 20-ые годы XX века там действительно проживали два художника, обрусевшие не то итальянцы, не то французы. Не умея ничем зарабатывать себе на жизнь, кроме своеобразной живописи, они совершили самоубийство от голода в середине двадцатых годов – а именно, повесились. Перед этим они сняли со стен все картины и сожгли их вместе с кистями и красками. Весьма темная история, если учитывать нашу находку – ужасный мольберт. Другие сведения говорили о том, что купец был весьма богат, нечист на руку и вполне мог кое-что припрятать, поэтому я решил все же осмотреть это место, пока его не уничтожили. Меня останавливало лишь то воспоминание о странной (не сказать – страшной) перемене в картине, но… с годами мои воспоминания притупились, и мне подумалось, что во тьме возбужденному детскому воображению все это вполне могло померещиться. Прибыв на место поздним вечером, я, таясь от сторожей, скрытно проник внутрь подвала. Представь, каково было мое удивление, когда я увидел, что доски, которыми забили дверь по велению твоей бабушки, еще никем не тронуты – мне стоило труда взломать их без сильного шума. И – что бы ты думал! – мольберт и петли остались на местах. На картине, которую, похоже, не трогают ни время, ни сырость, изображены были все те же мертвецы, и я обратил внимание на «печную заслонку». Она действительно там есть, скрытая под слоем штукатурки! В ней я обнаружил холщовый мешочек, пропитанный смолой, а в мешочке было сто тринадцать золотых монет, жемчужное ожерелье и три перстня с небольшими рубинами. Я взял его, и в тот же миг я вдруг почувствовал леденящий душу страх, услышав приглушенное рычание большой собаки. С замиранием сердца я направил фонарь на холст – адская собака снова была там! Надо ли говорить, что я вспомнил детство, во второй раз в жизни пускаясь из этого жуткого места наутек?
Золото и перстни я продал, ожерелье до сих пор хранится у меня в сейфе. Но часто по ночам, на пороге сна и бодрствования, мне мерещится это ужасное рычание. Невозможно определить, наяву это происходит или во сне. Я уже жалею, что решился на эту вылазку, и я подумал вот еще о чем: художники повесились от голода на стене, в которой было спрятано по тем временам целое состояние!».

Возможно, я стал с этих пор слишком суеверным, но застрелите меня на месте, если ужасная смерть моего друга через три месяца после этого разговора является совпадением. Очевидцы рассказали, что он, переходя дорогу, отвлекся на какую-то большую черную собаку, внезапно на него зарычавшую, и его на скорости сбила машина.
Господи спаси и сохрани!