Я здесь!

Я здесь, где стынет свет и покой.
Я снова здесь, я слышу имя твое...
Из вечности лет летит забытый голос,
Чтобы упасть с ночных небес холодным огнем...

(Маргарита Пушкина "Я здесь")

Я сидел на берегу моря… Надо мною чернело траурным бархатом ночное беззвездное небо. Акдениз с мерным, как бормотание священника, рокотом вздымал свои воды и безразлично швырял их на прибережную гальку. Волны ластились, целовали босые ноги, едва касаясь мокрыми холодными губами кончиков пальцев. Солнце мертвых, окруженное белым ореолом собственного сияния, выткало на неспокойной воде зыбкую, таинственно мерцающую серебряную полоску. Ничто не нарушало пугающего покоя душной южной ночи.
Сердце билось ровно и гулко. Сухие до рези глаза пристально всматривались в темноту, словно надеясь каким-то чудом увидеть противоположный берег. Но нет, берега отсюда не увидеть… Морская гладь казалась бесконечной, как мое одиночество.
Пальцы сами коснулись прохладной стали гитарных струн. Тоска рвалась изнутри, до боли сжимая сердце и раздирая легкие. Несмелый минорный аккорд, тихо сорвавшийся и беззвучно опавший на безжизненную гальку, словно пробил брешь в невидимой глухой броне, надежно защищавшей душу, и обжег ее, обнаженную и истерзанную, далеким воспоминанием.
Была такая же, как и сегодня, прозрачная лунная ночь. Ты сидела за письменным столом, освещенным ярким, почти белым светом настольной лампы, и сосредоточенно смотрела на исписанный листок. Я рассматривал тебя из-под полуопущенных ресниц, расположившись на диване в уютном полумраке тесной комнатки. Этакая черно-белая фотография: белый свет – черный мрак, белая кожа – черные волосы, белая бумага – черные строчки.
- Здесь… покой… дремлет? Млеет? – бормотала ты, быстро водя карандашом по бумаге, что-то зачеркивая, дописывая и снова зачеркивая.
- Стынет, - подсказал я из своего угла. – Стынет покой.
Ты удивленно обернулась, словно не ожидала услышать тут чей-то голос помимо своего. Ты явно забыла о моем присутствии, с головой погрузившись в работу.
- Стынет? – осторожно повторила ты и прищурилась, как скульптор, примеряющийся напоследок осторожно стукнуть молоточком по хрупкому камню.
Старые часы гулко отсчитывали секунды.
- Я здесь, где стынет свет и покой, - неожиданно продекламировала ты. Фраза сложилась, как мозаика. – Все правильно, именно этого слова и не хватало. Все, песня готова.
Ты встала, со стоном распрямила онемевшую спину и протянула мне листок. Я поднес его к лампе и пробежал глазами стройное стихотворение.
- Поразительно.
- Еще бы ты сказал что-то другое, когда я четыре ночи с ней сидела, - хмыкнула ты. – Ну… споешь, что ли?
…Так мы и жили. Ты – гениальная поэтесса, я – музыкант. Ты – творец, я – исполнитель. А потом все закончилось. Твои песни принялись с завидным постоянством воплощаться в жизнь, внося в нее боль, отчужденность и холод.
С тех пор листья на деревьях успели пожелтеть, опасть и снова распуститься. Я мок под теплыми осенними дождями, брел сквозь ледяные метели, считал перестук звонкой весенней капели, но сквозь пелену воды и завесу снега видел твое лицо, а свирепая бессонница говорила со мной твоим голосом.
Сейчас уже поздно было что-то предпринимать, куда-то бежать. Оставалось только позволить душе излить боль в последнем крике, разрывающем сердце, и умереть. Прямо здесь, на холодной, подсоленной морем гальке. А что – чем плох саван, усыпанный бриллиантами других галактик?
Я отложил гитару. Прощай, верная подруга, не поминай лихом. Может быть, когда-нибудь ты еще споешь обо мне, послушная чужим пальцам, а может, стихия утащит тебя в непроглядную мглу и упокоит под слоем мягкого песка.
Прощай, душная июльская ночь. Прощай, всезнающая луна, свидетельница самых ужасных катастроф человеческих душ, безгласная убийца несчастных в любви. Прощай, планета-сапфир. Прощай и прости за зло, которое я совершил.
Я лег и чуть не вскрикнул, почувствовав, как расслабляются закаменевшие от долгой неподвижности мышцы. Еще только начало ночи… я уйду прежде, чем зарумянится горизонт.
- Я снова здесь, я слышу имя твое… - пробормотал я, глядя вверх. – Из вечности лет летит забытый голос, чтобы упасть с ночных небес холодным огнем…
Последнее, что я увидел, прежде чем закрыть глаза, был быстрый косой росчерк упавшей звезды.