2. Возвращение укротителя

***
Пафнутий доковылял до кресла, упал в него и прошамкал:

-Давай, Зуюшко, рашказывай, как вы там немцив били.

И Зуй Кондратьевич начал:

- Бежим мы, значит, через лес с Денисом. Тропинка узкая, под ногами ветки трещат, а иногда вообще такие бревна попадаются, что мы аж падали. Но это даже к лучшему было, потому что по лежачему пули реже попадают. А палили там сильно – только деревья спасали. Ну, так вот, короче. Бежим, спотыкаемся, ППШ меня по жопе бьет, раз – лес кончился. Прямо за лесом – окоп. Там наши сидят, строчат по фрицам, а они, суки, хитрые! Бегут и землю перед собой пинают, а из окопа и не разберешь где тут кто. Весело так бегут. А тут мы из лесу вышли и дали по ним очередь, нам-то виднее. Вопли поднялись, и радостные, и не очень, мы в окоп прыгнули, лейтенант к нам тут же подходит, говорит – «Молодцы, выручили!» - и флягу протягивает. Хлебнули с Денисом. Сразу похорошело, хотя можно и поменьше крови в водку мешать. Ну, это, ты понимаешь меня, Пафнутий…

- Да, нельзя водку ш кровью… Градуш крадет. – Пафнутий потянулся в кресле. – Давай дальше.

- Ну, короче, заработали мы себе полчаса отдыха, добежали до землянки, сидим…

- Пьем спирт из банки и жрем поганки? – перебил Пафнутий.

- Не, сидим, разговариваем. Там ведь не поговоришь! Ну вот, Денис говорит мне: «Слушай, а чего у тебя имя какое странное? А? И рифмуется еще». А я ему отвечаю – «Знаешь, дЕнис, у тебя тоже рифмуется, а Зуем меня отец назвал, потому что у бабки моей фамилия была Зуева, а он по молодости удивлялся – фамилия есть, а имени от нее нету что ли? Ну и назвал так». А вообще-то у меня два брата еще есть. Младший – Фуй, по приколу так назвали, малолетним умер, а старший – Суй, собака! И чего у меня батя с Марфой повелся? Родила урода, до сих пор не растоптали гада!

- А где щичас твой батя?

- Где, где? В Мавзолее! Где ж ему еще быть-то?

- Ладно, брось… Давай про подвиги лучше рашказывай. – Пафнутий сел поудобнее, ожидая продолжения рассказа.

- Ага. Сидим мы в землянке, болтаем. Вдруг – бац! Крики, стрельба, половину крыши снарядом снесло. Я схватил ППШ, кричу – «Денис!», смотрю – а он лежит без руки, воет, кровища хлещет. Я добил его, чтоб не мучился, во мне ярость сразу вскипела! Побежал за друга мстить, бегу, а через поле танки во всю прут! Я за гранатой было полез, а её на поясе нету. Я наплевал, на танк запрыгнул, за дуло держусь, он башней вертит, и вдруг – кааа-к пальнет! У меня руки в кровь, а в стороне, прямо за спиной у меня – «Тигр» загорелся, броню разорвало, фриц выпрыгнул, начал по мне лупить из своей пукалки. А башня-то вращается, все пули в танк. Меня руки уже не держат, поэтому я с ногами на ствол забрался, ППШ свой повесил и постреливаю по сторонам. А уроды в танке начали меня пулеметом искать, а он высоко так не подымается, ну, чтоб дуло не накрыть, короче. По своим, в общем, палит. Человек шесть фрицев уложил тупица, пока понял что делает. Вот, начал он тогда стволом трясти, чтобы меня сбросить. А я уже мертвой хваткой вцепился, втроем не стянешь. Так вот, он опять пальнул вслепую. Еще один Тигр словно лопнул. Ну, тут уже дошло до тех придурков в танке, они его остановили, один начал мне через щелку по ногам из люгера лупить. Во дурак! Будто бы не знает, что наши советские сапоги ни один люгер не возьмет. Но все равно больно. Я уже говорил, танк остановился. Я спрыгнул. А они – нет бы, меня давить! Вылезли. Башенку открыли и вылезли! Ну, и очередь схлопотали сию же секунду. Я их из танка выкинул и сам внутрь забрался, начал других Тигров отстреливать. Не, наши люди сообразительней. Поняли, что свой в танке, стрелять не стали, даже когда я там висел. Короче, вздули мы их. Одержали победу в нелегком бою. Тысячу танков в том поле оставили.

- А твой? – спросил Пафнутий.

- А мой? Мой на постамент поставили. Сюда, к нам везут. Вот увидишь, как они его сделали. Покрасили в красный цвет, а свастику на боку в серп и молот переделали.

- Будет теперь в Мухосранске памятник укротителю Тигров! Ура! Ура! Ура! – обрадовался спрятавшийся в углу Акакий.

Зуй вздрогнул. Пафнутий округлил рот, закашлял и выплюнул вставную челюсть.

- Что, не ждали? Не думали? Вот он я! – заорал Акакий Акакиевич и стал приплясывать на одной ноге.

- Замолкни! Сейчас по щщям надаю! – пригрозил Зуй, почуяв в себе хозяина. Пафнутий закряхтел и попытался встать. Не получилось, старик нагнулся и принялся искать глазами свою челюсть. Зуй вынул её из-под кресла и помог Пафнутию приладить её на место.

Акакий внезапно прекратил плясать, присел на корточки, встал, взялся за голову, нагнулся в неприличную позу, которую по приличному называют «петушком» или «раком», чем привлек взгляды Зуя и Пафнутия Ивановича. Акакий надул щеки, спустил штаны, поднатужился и пошел в окно, немного прерывисто, но оттого вдвойне эффектней, ибо снаряды, выпущенные очередью набирают значительно большую скорость, чем однородная струя. Окошко разбилось. Пафнутий снова выплюнул челюсть.

Первым пришел в себя Зуй. Он отряхнулся, вставил челюсть Пафнутию и проорал:

- Ах ты засранец!

- Не жря Акакием нажвали. – пробормотал очнувшийся Пафнутий.

Зуй подал старику руку, он оперся на неё и встал. Они вышли из дома.

На улице было светло, свежо и стыдно за Акакия, которого жители Мухосранска, да и всей губернии, успели прозвать Обкакием за кое-какие проказы.

Светло. Так светло, как никогда не бывает в двенадцатом часу вечера… Свежо… Ну, это нормально для такого времени суток…

***

… Вот лежу, и проклинаю себя! И буду проклинать! Почти слитно написал «Ибуду»! Как можно повиснуть на стволе у Тигра? Дуло там толщиной меньше человеческой руки, да и в длину не очень. Куда ППШ исчез? Зачем красить танк и ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ тащить его с поля боя? И причем здесь НБП? Нахрена я зациклился на челюсти? Человек не может сходить и разбить окно! В Мухосранске не бывает белых ночей, потому что он, мать его, на юге! Это все – влияние Города-На-Неве. Да и предложения чересчур длинные и нестройные…

… Лежу сейчас в поедзе, в девятом вагоне, в третьем купе на верхней полке справа. Место №12, если что. Черкаю что-то в блокноте и чую, что Исаакий с обложки может таинственным образом перекочевать в Мухосранск 1944 года, если я продолжу писать в том же духе…

… Подо мной храпит бабка, а по диагонали снизу дрыхнет пятилетняя девочка. Ага. Поезд тормозит… Непонятно…

Короче так, девочка спит, переодически просыпаясь. Когда она не спит, она ноет: «Почему поезд ночью идет? Как он идет? Почему, если я дверь закрою, мы задохнемся? Почему поезд остановился? Почему сверху свет горит, если ночь? Куда поезд поедет, когда мы выйдем? А где Самара? А что там? А почему люди разговаривают, и мне спать мешают?». Это ты спать мешаешь, не одна такая! Но, все-таки, это дети. Ничего не говорю, стараюсь не раздражаться.

Поезд вновь ускорился, теперь мимо проплывает однообразная лесополоса. Вдоль путей, прямо у окна – провод от столба к столбу… А писать аццки неудобно!

Хмммм…

Болото, а в нем – берёзки.

***

На Мухосранск опустилась ночь. Тупая, черная ночь. Поднялся ветер, который будто намеренно нагонял на лица горожан ледяной горный воздух. Пафнутий поздоровался с Водкостасьей Спиридоновной, но остался без ответа. Глуховата стала бабка, и подслеповата. Когда-то давно Пафнутий Иванович Зотов считал её идеалом, женщиной своей мечты, а теперь они оба превратились в древних старика со старухой. Он подумал: «А что после золотой свадьбы? Пятьдесят лет вместе еще ясно, а вот до семидесяти пяти что, еще никто не дотерпел? Может, я первым буду?» - Пафнутий оставался оптимистом, и верил, что доживет, дотерпит, хотя уже скоро разменяет свой второй век. И еще. Приближалась ДАТА. Очередная годовщина клятвы. Другу его молодости, а по совместительству – тестю, было шестьдесят семь лет, когда его не стало. И тогда Пафнутий поклялся, что каждый день будет пить за него каждый вечер по поллитровой рюмке, в течение следующих шестидесяти семи лет. И вот, всего три с небольшим месяца теперь отделяют его от заветной даты. Шестьдесят шестой. Предпоследней…

Зуй завел Пафнутия во двор, усадил на лавку и отправился расстилать постель для престарелого друга. Во время его отсутствия в стойле проснулась корова, подошла к Пафнутию и зажевала его шапку.

Зуй подоспел вовремя и отобрал у жвачного животного семейную реликвию Зотовых, передающуюся от отца к сыну вот уже полтора века.

Уложив Пафнутия спать, Зуй побежал в сторону трактира – вчера обещал подойти к полуночи.

За долгие годы своего существования трактир сменил множество названий: «У Антипа», «Застрявшая телега», «Конь насрал», «Ломоть от сапога», «Орущая корова». Да, именно, «Орущей коровой» он теперь и назывался. Так вообще называется большинство уважаемых трактиров губернии.

Зуя ждали. Акакий Денисович, отец Обкакия, орал благим матом и стучал кружкой по столу, кроме него в помещении находился Антип (на самом деле – Митрофан, но это уже никого не волнует) – потомственный хозяин трактира в шестом поколении. Также он являлся разливалой, подавалой и поломойкой, или, как его совсем недавно стали называть модными заморскими словами – бармэн и афицянт, а вот поломойке не успели придумать западного аналога. А за одним из угловых столиков пребывала знатная особа, благодаря которой Мухосранская губерния губернией и осталась, и сохранила свой статус автономии – за столом сидел эмигрировавший из России Великий Князь Его Сиятельство Анатоль Симеонович Романов, Генерал-Губернатор Мухосранска. Кстати, последний из династии. Вернее – крайний.

Августейшая особа сидела и по-свински хлебала спирт из треснувшего стакана. От горя. Его даже внучок не радовал. Анатоль горевал, подобно Пафнутию. Заливал горе водкой, то бишь.

Зуй сел напротив Акакия Денисовича и протянул ему руку.

- Здорово!

- Ох, наконец-то! Добрался? Без проблем? – спросил Акакий.

- А какие могут быть проблемы? Все путем!

- Ишь, веселый какой. Будто не с войны вернулся, а из борделя. Ничего не случилось? Никуда не ранило? Осколком не засандалило?

- Не, вскользь пару раз, да в ногу навылет, и то – из арбалета.

- Что, даже на мине не подорвался?

- Представляешь? Нет! Говорю же, немчина отступает! Это почти победа! Еще пару месяцев Европы помусолим, и всё!

- Тогда… - Акакий Денисович резко вскочил из-за стола и прижал к горлу Зуя хлебный нож. – Напрягай мозги и вспоминай, зачем я тебя сюда позвал!!!

- Э, Акакий, не психуй! Я правда не помню!

- Где мои деньги?!?!?! Отдавай, иначе сипец тебе, Зуй!!!

- Нашел чего вспомнить…

- Где моя тысяча рублей? Думал – призвался добровольцем, и с концами? Думаешь, я забыл? А вот и нет! Нихрена, брат, не забыл! Двадцать семь лет я ждал и помнил! Через два месяца по всем правилам поставил тебя на счетчик!!!

Зуй извернулся, и вылез из-под ножа.

- Куда?!?!!! – дернулся было Акакий, делая выпад. Но , заметив, что Зуй лезет в карман, он вовремя остановился.

- Вот твоя тысяча, мне не жалко! – на стол упала пачка ассигнаций.

- Эти бумажки сейчас ничего не стоят! – Акакий разорвал ассигнации на мелкие кусочки, бросил на пол и плюнул им вслед. – Рубль упал! Ты понимаешь? Теперь ты на меня всю жизнь пахать должен! Я у тебя паспорт заберу нахрен, и квартиру продам! А с моего огорода жрать не вздумай!!!

- Знаешь что, Акакий? Пошли, выйдем. Поговорим, как мужик с мужиком.

Они вышли из трактира. Ветер дунул в лицо.Ночь никуда не исчезла, до рассвета оставалось несколько часов. Из-за тучи выплыла полная луна.

- Акакий, ты – мудак. – сказал Зуй и смачно плюнул под ноги.

- Нет, Зуй, это ты – мудак. Свиньей ты был всегда, а у меня и мудаком (1) станешь.

- Слушай меня, Акакий! Я не собираюсь быть твоим рабом! И я не потерплю твоих идиотских выходок! Я вызываю тебя на дуэль.

- Дурак! Дуэли давно устарели.

- А мне вот это по бананам.

- Дуэли уже не в моде, тупица. Но, если ты настаиваешь… Кто секундант? Каковы правила? Оружие, в конце концов?

- Мне по барабану, я тебе сказал.

- Ой, какие мы грозные. Как Иван Васильевич и город в Чечне! Что, не понял еще, что никакой дуэли не будет? Я тоже… Я не собираюсь с тобой стреляться!

- Ну, тогда… Прости, Акакий, но ты стоишь рядом с кустом. Прощай.

- С каким еще кустом?

Но зуй проигнорировал вопрос. Он достал из-за пазухи трофейный люгер с глушителем, и нажал на спуск. Трижды.

Голова Акакия Денисовича превратилась в кашу. Он покачнулся и упал…

***

Меня укачивает, но я не блюю. Я – культурный человек. По крайней мере, пытаюсь быть им.

Одна заря уже сменила другую, дав ночи полчаса. Девять утра. Поезд тронулся с какой-то станции. Опять мимо проплывает бесконечный русский лес. Бабка с девочкой вышли в Ярославле, тут же их место заняли две девицы. Они сразу принялись о чем-то трындеть и хрустеть чипсами. Будь их не две, а одна, которая на месте девочки, и не будь в купе больше никого, я бы ей засадил по самое не хочу. Мммм… Сейчас они спят, а я опять взялся за перо.

Возвращаюсь к исписанным страницам. Какого х… художника там столько цифр, дат и истории? Кому это нужно? Кто, кроме меня, это поймет? Кто, кроме меня, будет это читать? Ну и что, что просто захотелось сказать, что Пафнутию 99 лет? Просто так, между прочим, даже мухи не е… не летают.

На хрена нужна череда псевдоисторических событий глобального масштаба, если все и так ясно? Что ясно? Какая еще череда событий? Просто упоминания в тексте.

Зачем так рано убивать героя? Я ведь не помню нужных имен, они все дома, лежат в папке «Пустая палата» на диске F, а я сейчас в поезде! Наоборот, мне надо убивать тех, кого я не знаю! Опять нестройные предложения! Ну, от этого я никогда не избавлюсь :)

И самое главное.

Откуда взялся Анатоль Симеонович Романов в Мухосранске? Слава Богу, что он еще не Романофф.

Вроде бы всё.

Врубили радио. Кутиков ревет про новый поворот. Ничего страшного, но надоела уже песня. По нормальному радио её уже давно не крутят. Страшно то, что будет впереди, потому что жопой чую, что включили «Русское радио».

Выход есть.

Заткнуть уши.

**********
НА ЭТОМ МЕСТЕ БУКВЫ ДОЛЖНЫ ЗАКРУЧИВАТЬСЯ В СПИРАЛЬ
ЭТО НЕРЕАЛЬНО СДЕЛАТЬ НА ПРОЗЕ.РУ
**********

Все. Больше я так писать не хочу. Надоело. Опять начался лес. Кончился. Теперь за окном «поле, русское поле». А мне приспичило по нужде, поэтому я прекращаю бумагомарательство и спрыгиваю вниз. Заодно ХХХ(НЕЖЕЛАТЕЛЬНОЕ МЕСТО)ХХХ, ну, такие девки внизу!

Все…

Ухожу…


25-26.06.2007. Поезд №337 Санкт-Петербург - Самара