Откуда дровишки?

       
Аргунское ущелье. Кто слышал о нем раньше? Разве, что дотошные краеведы и местные жители. Сейчас, когда свежи еще в памяти сводки с фронтов Чеченской войны, название это отзывается в памяти тяжелыми боями с большими потерями и коварными засадами.
«Ведь это наши горы, они помогут нам…» Пел Высоцкий о другой войне, отгремевшей в этих обезлюдивших местах в середине сороковых прошлого века.


Местный рельеф - горы и леса, всегда служили здешним жителям естественной защитой и покровом . Одни и те же горы в Отечественную были нашими, а в чеченскую уже чужими.
Иногда эта земля отдыхала от грохота выстрелов и, вобрав в себя реки и ручейки крови, усваивала ее и питала живительной силой старые и молодые корни деревьев и людей.


Предгорья Кавказа покрыты широколиственными лесами, обычными для этих мест:
Дуб и граб, бук и платан, последний называют здесь чинар или чинарь, а так же разнообразную поросль в виде куcтарников в изобилии родит плодородная темно-каштановая почва. Древесина чинара имеет красноватый оттенок, отличается плотностью и твердостью, при сгорании дает много тепла. Еще больше тепла содержат нефть и газ, изобильно залегающие в окрестных горах.

Нефть перерабатывалась на заводах, а попутный газ просто сжигали. Почему-то считалось нерентабельным подводить газ в жилища. Говорили, что газа не так уж и много - трубы подведешь, а он глядишь, и кончится. А факела горели и горели годами, и даже десятилетиями, щедро отдавая свет и тепло в пространство, но газ все никак не кончался. Даже пшеница в радиусе полукилометра от факелов вызревала раньше, чем остальное поле.


В детстве я смотрел научно-популярный фильм про газ с элементами мультипликации. Закадровый текст шел от имени язычка газового пламени и азартно агитировал поскорее разрушить дровяную печь и устроить газовую. Комфортно, кто спорит, и все же, за неимением газа приходилось терпеть обычную печку и топить поленьями.


Этот случай произошел со мной в раннем детстве и связан с поездкой за дровами. Отец брал меня с собой почти всегда, сколько я себя помню. Скорее всего, взять меня было проще, чем оставить. Я буйствовал и скандалил при попытках отца отрешить меня до поры от мужских дел и оставить дома на попечение мамы и старшей сестры. Я активно противился их попыткам научить меня женскому рукоделию - вышивать крестиком.

Сестра, напротив, с удовольствием разбирала разноцветные нитки, натягивала холст на пяльцы и плавными движениями руки вытягивала иголку с ниткой вверх и опускала вниз, протыкая холст в точно определенном месте. При этом она поглядывала на меня, демонстрируя, какое это приятное занятие.


Осознавая себя мужчиной, я презирал любые традиционно женские занятия и цеплялся за отца изо всех сил. Также цепко я держался за ручку под бардачком в кабине отцовского Газика и еле доставал глазами до лобового стекла. Мне нравилось смотреть, как набегает дорога и, как открывается мне весь огромный мир за стеклом автомобиля. Автобусы из города в сельскую местность и обратно ходили очень редко, поэтому по дороге то и дело попадались голосующие пассажиры.

Никого не удивляло, что сидеть приходилось в кузове, народ не избалованный комфортом считал, что главное это ехать Пассажира к нам в кабину придирчиво отбирал я. Единственным критерием являлось умение рассказывать сказки. Однажды я отобрал старого тавлина, такая народность живет в горах Дагестана. Он пообещал, что знает много сказок, но всю дорогу рассказывал тавлинский вариант сказки про белого бычка.

При этом на мое нетерпение и справедливое негодование, он хитро улыбался и продолжал гнуть свое, падажды, мол, малшык, скоро канэц. Я хоть и маленький, но сообразил, что хитрый тавлин, просто тянет время до того места, где ему выходить, охота ему трястись в кузове? Я поднял скандал и пытался выгнать хитреца, но он вдруг вспомнил другую сказку, так и доехал до конца, мороча мне голову. С тех пор не доверяю тавлинцам.

Середина октября хорошее время для заготовки дров, жара уже спала, но днем достаточно тепло. Затяжные осенние дожди не успели расквасить дороги, а зимние холода, не продолжительные в этих местах, казались неблизкой перспективой. В Газике нас поместилось трое: отец за рулем, Славка - подручный весового мастера и я.

Подручный - это скорее всего то же, что и ученик, раньше так называли молодых пареньков, осваивавших профессию под руководством опытного мастера. Славка недавно пришел из ремесленного училища на Весоремонтный заводик, где работал шофером мой отец.Поездка в лес за дровами казалась ему приключением, и он охотно вызвался помочь моему отцу. О моей мотивации упомянуто выше, так, что настроение в нашей команде царило самое приподнятое.

Четырехлетнего ребенка даже такого непоседливого, каким считали меня окружающие, все же дорогой сморило, и я уснул головой на Славкиных коленках, а ногами, вытянувшись к отцу. Засыпать и просыпаться в машине, а так же перекусывать на ходу для меня было делом привычным. Когда я проснулся, машина натужено выла, преодолевая очередной подъем горной дороги. Мы взбирались туда, где отец рассчитывал найти поваленные временем и ветром стволы лесных гигантов.

Пилить деловую древесину на дрова строго запрещалось, билет выдавался только на упавшие или заготовленные в ходе санитарной рубки деревья. Чтобы как-то управиться с толстенными чинарами и буками мы вооружились тяжелыми стальными клиньями. Их забивали вдоль обрубка ствола, и дерево раскалывалось до тех пор, пока его части не истончались до подъемного размера.
 
Машина папе досталась старенькая, с характером и капризами, но они всегда находили с ней общий язык, с ГЗ З1-19. такое у нее было имя, то-есть, гос.номер. Никаких автосервисов тогда не было и в помине, поэтому ремонтом приходилось заниматься самим водителям. С запчастями вовсе было туго, и кое-что случалось упрощать. Например, если не работал стеклоподъемник, то стекло двери подклинивалось деревяшкой во избежание его проваливания в дверное нутро.

Как раз такая болезнь случилась с нашими стеклами. Замки на дверях автомобилей-рабочих лошадок предусмотрены не были, угон такого транспортного средства представлялся делом маловероятным. Запереть же дверь от дураков и шутников можно было, захлопнув ее и, вынув ручку. Наши двери именно так и запирались. Наконец мы нашли подходящую чинарину.

Отец и Славка, взяв клинья и кувалды, пошли познакомиться и примериться к ней поближе, а мне, во избежании опасности отскока щепок и клиньев, отец наказал держаться подальше, но и не скрываться из видимости. Сначала я разбрасывал ногами опавшие листья, затем принялся собирать желуди.

Змея лежала на пригорке, свернувшись кольцами. Она грелась в лучах осеннего солнца, как раз в этом месте проглядывавшего сквозь окно в ветвях деревьев. Мне не приходилось никогда прежде встречать змей, но я инстинктивно почувствовал опасность, исходящую от красивых чешуйчатых колец, когда попытался развернуть их ореховым прутом.
«Червяк или не червяк», решал я задачу опознания неизвестного мне доселе животного.
Оно зашипело на меня и показало язык, когда я подцепил его на рогатинку и понес показывать отцу.


-Папа, смотри, кого я нашел, это что, такой червяк большущий или кто?
Папа в сердцах и с перепугу зарубил неосторожную гадюку и объяснил мне опасность змей.
-Никогда не подходи к ним близко, тем более не бери в руки. Ты еще не сможешь отличить ужа от гадюки, берегись их всех.
Конечно, я слышал о змеях и даже видел их на картинках, но встретившись с гадюкой лицом к лицу, я принял ее почему-то за большого червяка.


-Иди, лучше сядь в кабину, неизвестно, сколько их тут выползло погреться.
Машина стояла на пригорке - под уклон. Аккумулятор наш тоже дышал на ладан, машину приходилось заводить кривым стартером, то есть, заводной ручкой и бывало, семь потов сойдет пока мотор зачихает и оживет. Отец поставил машину, с расчетом завести ее с наката. Я порулил, сидя на отцовском сидении, нажал на клаксон пару раз, включил и выключил фары, поскучал, повыглядывал в окно, опять порулил и поскучал.


Затем захлопнул дверь со стороны водителя и наконец, обнаружил на полу резервный клин, для раскалывания чурбаков. Таким тяжелым инструментом надо было непременно что-нибудь поколотить. Шляпка ручного тормоза была так похожа на шляпку большого толстого гвоздя, что не забить ее представлялось мне никак невозможным. Удар…и машина, снявшись с ручника, пошелестела шинами по резным дубовым и разлапистым платановым листьям, потихоньку набирая ход.


Я нисколько не испугался и был даже очень рад такому развлечению. Когда на подножку с одной стороны заскочил отец, а с другой Славка, я понял, что случилось что-то нехорошее, что-то я натворил не то. Двери без ручек открываться не хотели, разбить же стекло руками не получалось, оно только пошло мелкими трещинками. Клинья остались забитыми в чинару, тяжелые кувалды отец и Славка бросили на бегу. Подклиненное стекло со стороны пассажира чуть-чуть опустилось от Славкиных ударов по нему, он изо всех сил налег и опустил его на треть.

Щуплый и юркий он ужом проскользнул в образовавшуюся щель и нажал на педаль тормоза, а затем заблокировал и ручник. Машина остановилась. Славка открыл шоферскую дверь Лицо отца разительно переменилось и было белым, я это запомнил потому, что обычно оно отличалось загаром и полнокровием. Да и было от чего - впереди метрах в десяти-пятнадцати начинались заросли кизильника, а сразу за ними - отвесный обрыв с шумящим далеко внизу мутным Аргуном.

Дров в тот раз мы так и не привезли, клинья бросили там же. Отец почувствовал какую-то угрозу, нависшую в этот день дважды надо мной, и решил уехать от греха подальше. Оставлять меня одного он больше не решался, а мое присутствие вблизи забиваемых стальных клиньев тоже посчитал не безопасным. Славка, правда, набрал кизила, тоже дело хорошее, особенно вкусное получается из него варенье.

Дрова отец все же привез, спустя неделю, но меня больше уже не взяли. Сам я тоже притих и не бунтовался. Даже вышил мышку крестиком с перепугу и из справедливого желания быть обязательно наказанным, как шкодливый бедокур. Из разговоров отца и матери, а так же приглашенного к нам в гости Славки я постепенно осознал, какая опасность мне грозила.

Славку мой папа впоследствии всячески опекал и защищал от тирании ретивых весовых дел мастеров, пока тот сам не стал с усам, то-есть, полноценным мастером. Вышивкой я больше никогда не занимался, не смотря на талант, мышь-то получилась, как живая. А так же не подметал и не мыл пол и посуду, не занимался стиркой, глажкой и приготовлением пищи - все это ложилось на плечи мамы и сестры. Вы спросите, чем же занимался я?
Никогда больше не ездил за дровами.