крыса на корабле

История про корабельную крысу вспомнилась после звонка жены. Позвонила на днях с работы и радостно так говорит:
-Ты знаешь, у меня крыса шерстяной носок из верблюжьей шерсти стащила.
-Прямо с ноги? – интересуюсь.
-Да нет, ночью, - смеется. – Я их только на работе надеваю. Прихожу, а одного носка нет. – Потом уточнила. – У нас здесь крыса живет. Ее уже несколько раз видели.
-Нелогично, - говорю. – У крысы четыре лапы, а стащила один носок. Ну взяла хотя бы два.
-Глупый, для гнезда. Она гнездо будет строить.
Светлая душа…

 У нас дома живет всеобщий любимец белый ангорский кот. Живет без малого 12 лет. И каждый Новый год на кухне, на самом почетном месте вывешиваются кошачьи календари, один другого краше. И в этом году я традиционно на радость домочадцам решил найти альбом покрупнее, и обязательно, чтобы где-нибудь в середине года вдруг открылся белый розовоухий красавец. Но супруга неожиданно осадила меня сказав, что в высшей степени безнравственно в год крысы пользоваться «кошачьим» календарем. Я подумал, согласился и вывесил календарь «крысиный».

После истории с носком я спросил супругу:
-У вас еще кто-нибудь держит шерстяные носки на работе?
-Да все почти. Холод собачий.

Вот тогда-то мне пришло в голову, что своей гуманной фразой про год крысы и кошачий календарь, моя жена приговорила свой носок. Если крысы, как утверждают некоторые, обладают телепатическими способностями и сверхъестественным чутьем, - рассуждал я, - то она «вычислила» мою жену, посчитав, что такой человек не станет разорять ее гнездо из-за поиска какого-то там носка. Пусть даже из верблюжьей шерсти.

Но я хотел рассказать историю про другую крысу. Историю, происшедшую лет на 30 раньше. Тогда же и поведанную мне близким родственником.

Василий, дядя моей жены, служил моряком северного торгового флота. Профессия, о которой одинаково мог страдать и романтик, и прагматик. Первый – потому что море, дальние страны, прибрежные кабаки с красотками и жены в каждом порту. Вторые – это заграничные шмотки с дефицитной электроникой, валюта и круглый год товары из «Альбатроса». Когда он накоротко наезжал в Москву из дальних странствий по свету, весь из себя в заморском, с кирпичиками денег в каждом кармане американской джинсовой куртки, клепаной переклепанной, со жвачкой разных форм и расцветок, с сувенирными зажигалками и прочей безделицей, то оставлял свой громадный чемодан на колесиках, больше похожий на небольшого носорога, у нас в квартире и тащил меня в ресторан. Очень нравился нам «Узбекистон». Его кухня тогда считалась лучшей в Москве. Вот там-то, когда мы закончили с лангманом, монпаром и заказали вторую бутылку польской рябиновой водочки, чтобы приступить к бастурме, он кратко поведал историю с крысой. Возможно, любознательного читателя смутит слово «бастурма», которым сейчас называют завяленное до черноты мясо в виде плоской колбасы и довольно таки дорогое. Нет, в то время в «Узбекистоне» бастурмой назывался специально вымоченный в течение суток бараний шашлык, необычайно мягкий и ароматный.

Оговорюсь, что и до этого, т.е. до бастурмы, было рассказано много историй. Но все они начинались одинаково. Одинаково и заканчивались. Менялись только порты…
-Помню, сходим мы в Марселе. А тут рядом та-кой шикарный кабак!.. Или в Лиссабоне… Или в Сингапуре…
Или другой вариант:
-Слушай, на краю Марселя нашел магазин. Шикарные кроссовки, не поверишь, по 2 бака. - Он так и говорил: бака, а не бакса. Наверное, матросский сленг. Или в Лиссабоне… или в Сингапуре… Сингапуре-е… Помните у Вертинского: в далеком Сингапуре-пуре-пуре. Какой же несбыточной волшебной сказкой казался тогда для меня этот Сингапур. Впрочем, я отвлекся. Начал свой рассказ Василий так:
-Слушай, я здесь в Бога поверил, бля буду.

И стал рассказывать эту историю, удивленно глядя на меня, как будто до сих пор не верил, что это случилось с ним. Как будто хотел, чтобы я подтвердил, мол, все правильно, случилось.

 А случилось вот что. От безделья ли, любопытства, или по доброте природной – стал подкармливать он одну из сонмища крыс, обитавших на корабле. Увидел как-то у себя в каюте, но бросаться ботинками и преследовать не стал. Дай, - подумал, - приручу. И подкладывал кусочки сыра или колбаски в уголок за кроватью. Крыса пробиралась вдоль стены на запах съестного, но поначалу очень пугалась и убегала, если Василий делал неосторожное движение. Когда она немного попривыкла, он обернул расческу шуршащей бумагой типа пергамент и выдувал на ней губами разные мелодии, пока она ела. Потом стал замечать, что крыса не торопится уходить после трапезы, а шуршит себе тихонечко в углу и покидает каюту только когда прекращается музыка. Нравится, значит, - усмехался он.

Однако развлекаться с крысой наш герой мог лишь тогда, когда был свободен от вахты и прочих дел, больших и малых, которых на корабле было предостаточно. То есть на законном отдыхе в своей каюте. Именно развлекаться. Так называл он в своих мыслях отношения с крысой. Но скорее всего им владел некий спортивный азарт как можно ближе подойти к ней, как можно крепче привязать ее к себе. Что ни говори, а зверь-то – дикий. Часто на работе он представлял, что сегодня, наконец-то, под полонез Агинского она возьмет кусочек палтуса холодного копчения с его ладони, и это будет победа. Он невольно улыбался своим мыслям.

-Василий, мать твою… Опять о бабах размечтался. До баб еще полтора месяца. Завяжи на узел и не мечтай, - смеялись коллеги-моряки, заметив его улыбку.
Он добродушно отшучивался.

Его сосед по каюте, низенький крепышек с седым ежиком, ворчал:
-Срач здесь устроил со своей крысой…
-Срач уберу, а крысу не трожь – моя зверюга, - осаживал его Василий.
Вскоре сосед отстал, затаился. Да и куда попрешь против такого гиганта. Добродушного, правда. А там кто его знает!

За неделю до захода домой в родной прибалтийский порт, крыса вдруг исчезла и не выходила к столу ни на полонез Агинского, ни на прочие популярные мелодии. Когда она не появилась на третий день, Василий не на шутку встревожился.
-Твоя работа?! – Он навис над соседом. Тот струхнул, вобрал голову в плечи:
-Ты о чем?
-Сам знаешь! – взревел Василий, указывая в уголок за кроватью, где столовалось животное.
-Да не трогал я ее, ей бо… -Он часто заморгал глазами, а Василий понял: трогал, сволочь. Неужто убил? У него аж заныло под ложечкой. Он вспомнил, как слушала она музыку, привстав на задние лапки и слегка поводя ушками.
-Бог тебя покарает. Не может быть, чтобы не покарал, - убедительно прошептал он и добавил: за душегубство.
Вот ведь как проняло его, что о Боге вспомнил, в которого никогда не верил.

За сутки до захода в порт, в полудреме, Василий услыхал писк. Крыса стояла в углу за кроватью, где обычно лежал ее корм, в упор разглядывала Василия и требовательно голосила.
-Вернулся! Ах ты, мой хороший… -Василий засуетился вспоминая, где можно достать съестное. – Щас я, подожди. Ага, сыр, ты любишь…
Он положил на ладонь кусочек и опустил руку вниз. Крыса не шарахнулась, не отпрыгнула, как раньше, когда он назойливо предлагал ей свое общество. Она лишь слегка подвинулась, а затем проворно схватила сыр с ладони, отвернулась к стене и, придерживая кусок лапками, стала крошить его боковыми зубами, не обращая на Василия ни малейшего внимания. Как будто он не навис тут над ней, с улыбкой наблюдая за ходом процесса.

То, чего он добивался два месяца, она подарила ему в последний день на прощание – взяла с рук. Василий поискал было глазами расческу с бумажкой, но махнул рукой – времени на музицирование не оставалось: надо было бежать на последнюю в этом рейсе вахту .
Крыса закончила трапезу и, не попрощавшись, по стеночке, заметно прихрамывая, заспешила к себе домой. Больную заднюю лапку она старалась держать согнутой, все время подтягивая ее к брюшку. «Вот загадка то и разрешилась, - невесело подумал Василий, - убить не убил, а лапу сломал, скотина».

Этот рейс был технически сложным, длительным, но удачным в смысле трофеев. На верхней палубе томились под плотным брезентом новенькие «Жигулята», купленные в дальних странах на валюту, и теперь, так и не покрасовавшись на заграничных «хайвеях», бесславно возвращающихся на Родину. Хозяева иногда поднимались к ним, отвязывали лямки, проверяли крепления, сдували воображаемые пылинки и, похлопав по глянцу, не грусти, мол, скоро приедем, довольные спускались вниз.

Василию машина была не нужна. У него дома в Мурманске в отапливаемом гараже дожидался хозяина новенький «Жигуль», купленный в позапрошлый рейс, но так и не успевший толком порезвиться на родных дорогах. Его нынешние трофеи составляли одежда, обувь и несколько двухкассетных магнитофонов. Приблизительно такой же ассортимент был и у его соседа.

Когда Василий вернулся с последней в этом походе вахты и открыл дверь каюты, он увидел раскрытый настежь соседский шкаф, разбросанные по всему полу «трофеи» и соседа, сидящего на кровати, согнутого и неподвижного. «Пьяный, что ли? – пронеслось в голове». Он нагнулся и поднял женский сапог итальянского производства. Лак на мыске был содран, как будто по нему прошлись железной щеткой с редкими зубьями. Он положил сапог на пол и поднял зимнюю, отороченную мехом, куртку. Из дыр на спине и плечах торчал белоснежный поролон. Разноцветные, с модными картинками футболки также были дырявы. Все еще ничего не понимая и ни о чем не догадываясь, он стал рассматривать американские джинсы фирмы Lee. И здесь из задницы был вырван солидный клок.

-Что происходит!? – крикнул он.
Сосед поднял пунцовое лицо и с ненавистью посмотрел на Василия. И вот тут до него стало доходить… На ватных ногах он подошел к своему шкафу и рывком распахнул дверцы. Трофеи были на месте. Он быстро перебрал стопку джинсов с лежащими поверх модными в этом сезоне рубашками из мелкого вельвета. Потом водолазки, «лапшу», зимние куртки и обувь фирмы «Саламандра». Сосед исподлобья тяжело наблюдал за ним. Василий выдохнул, захлопнул двери шкафа и, торжествуя в душе своей, выкрикнул: «Есть Бог! Слышишь? Бог то есть!»

Напоминаю, что рассказывал все это мне Василий перед тем, как приступить к бастурме, когда нам уже принесли вторую бутылку польской рябиновой водочки. Он все время вопросительно заглядывал мне в глаза, как бы проверяя, действительно ли я верю его рассказу или только делаю вид.

-Давай выпьем за здоровье моей крысы, - предложил он. –Чтобы лапка у нее быстрее прошла.
-С удовольствием. За мудрое и справедливое животное!
Закусив, Василий сощурился и, как бы в шутку, спросил:
       -Так есть Бог или нет? Чему там вас в институте учат?
       -Бог-то может быть и есть, не знаю. А в институте нас учат, мудозвоны, что у зверят интеллекта нет, одни инстинкты.
       -Во-во, правильно, мудозвоны, - загорелся Василий. -Какие тут, на фиг, инстинкты! Здесь этот... как ты назвал? Ведь здесь сообразить надо было! А она раз! И в самое яблочко.

В это время местный оркестр прокашлялся и вдарил по ушам «намангамскими яблочками», которые, как водится в Узбекистане, «зреют ароматные». Мы отвлеклись от вечного, приземлились и стали шарить глазами по столикам, отыскивая потенциальных искательниц приключений. И, как помнится, в этот вечер нам повезло. Но это уже совсем другая история.



-