Божественное объятье

- Внимание. Ребята, оденьте колпаки, маски, мы идем в реанимацию смотреть больных детей.
 В аудитории оживились. Многие девчонки стали зачем-то подкрашиваться, другие недовольно надевали маски и ненавистные колпаки, поправляя их у большого зеркала в углу комнаты такой же белой, как и халаты молодых студентов, докторов.
- Вы готовы?
 Услышав положительное молчание, она добавила.
- Пошли.
Дверь в реанимации была стеклянной и через нее видны были белые стены отделения. Казалось, что это один большой туннель, в конце которого мерцает свет, свет надежды на жизнь. Мейн шла впереди прямо за учительницей, она была одна из активных студенток, и у нее был живой интерес к врачеванию, а главное - большая любовь к детям.
 Открыв дверь, учительница вошла первой, а за ней чередой отделение заполнили студенты.
- Закройте дверь,- обернулась доктор на последнего входящего студента. –Инфекция,- произнесла она уставшим голосом.
 Мейн осмотрела отделение, повсюду была белоснежная чистота, все, вплоть до штор было белоснежным. Она на мгновение ощутила себе на небесах, маленькие кроватки напоминали пушистые облака, на которых тихонечко лежали дети. Она стала разглядывать их лица, и хотя лицо детей должны быть беспечными, личико каждого из них выражало какое-то взрослое беспокойство и боль, которую присуще ощущать взрослым. Мейн почувствовала, как эти ощущения детей передаются ей. Ее сердце стало биться быстрей,но ее переживания отвлекли слова педагога:
- Хочу показать вам очень интересного ребенка: ему 28 дней и поступил он буквально 2 часа назад. Печально, но ребенок, брошенный, от него отказались родители, когда узнали что у малыша синдром Дауна, думаю, вам не стоит рассказывать, что это за синдром?
Мейн, как и другие, стала подходить ближе к кроватке в углу, в которой лежал маленький «кокон» из пеленок, у него торчала только головка с большими глазками, которые были очень ясными. Айа, так звали учительницу,уже стояла у кроватки и потихонечку разворачивала старенькие пеленочки разных цветов, и размеров, все они были поношены и собраны по отделениям, кто принес их из дома, пожалев отказного, другие остались от умершего ребеночка, который накануне утром скончался от высокой температуры.Эти тряпчонки заменяли малышу чистые пеленки счастливых младенцев. Казалось, это обстоятельство ничуть не смущало светлоглазого малютку, который дрыгал ручонками, показавшимися из-под развернутых пеленок.
Айа взяла Дауненка за ручку и раскрыла ладонь, аккуратно повернув в сторону студентов.
- Посмотрите, вот здесь, (она показала на пересечение ладони, которая разделяла пальцы и основную часть ладони). Видите вот эту линию?
Студенты подошли плотнее, их белые колпаки склонились над Дауненком, разглядывая его ладошку.
- Вот эта линия, которой нет у других людей, эта линия существует только у приматов и у Даунят.
Студенты стали удивленно вглядываться в линию, пытаясь как можно глубже исследовать черточку на ручке малыша, и увидеть еще что-то сходного у малыши с обезьяной.
Дауненку все происходящие очень нравилось, его стали забавлять смешные люди с длинными белыми головами, которые с таким интересом разглядывают его ладони. И чтобы вызвать еще больший интерес, малыш стал сжимать ручки в кулачи, чтобы помучать их. На самом деле студенты забеспокоились, стали раскрывать ему ладошки, удивляясь, как хорошо у него развит хватательный рефлекс. Дауненок, будто забавляясь своей силе, стал счастливо дрыгать ножками, освободившимися от тряпченок.
 Все вокруг стали улыбаться его живости, многие даже смешили его, показывая свое благодушие к малышу. Столь нежные отношения не оставили его равнодушным, ведь уже двадцать восемь дней он не знал, что это человеческая ласка. На него не смотрела ласковым взглядом мама, не гладила его по головке, и не пела ему колыбельных. прижимая крепко к груди. Правда, где-то в глубине своего сознания он запомнил голос женщины, который после, возможно, всю жизнь будет сопровождать его по жизни. И на который он еще не раз будет обарачиватся, идя в толпе. Он слышал его еще тогда, до того, как появился на свет. Она гладила его и пела ему, рассказывала ему разные истории. Он помнил ее нежный голос, полный любви, который почему-то исчез, после того, как он появился на свет. Дауненок еще долго оборачивался на голос, на голос мам, но это была не его мама. После малыш решит для себя, что этот голос ему просто приснился, сон. И каждый день перед сном надеялся, что, а вдруг он вновь услышит ласковый голос той самой мамы.
Мейн стояла в толпе средь белых халатов и смотрела в его глаза. В глаза малыша, которые не заметили другие, увлекшись косым разрезом глаз и луновидным лицом. Господь наградил его добрыми и нежными глазами искренности и, наверное, только ради того, чтобы уберечь этих детишек, он спрятал эти глазки под косым разрезом, которые отвлекали людей прагматичных, не естественных. Мейн отличалась от других сокурсниц: она была очень чуткая к боли и к проблемам других людей. Она чутко ощущала добро и не могла разобраться в обмане. Казалось, эта хрупкая девочка чуть рассыпется, как карточный домик на ветру, но она находила в себе силы, когда осозновала, что нужна кому-то.


Детство Мейн нельзя была назвать идеальным эта девчонка познала все унижения в своей жизни и, не смотря на все трудности, она не стала ненавидеть людей, наоборот, в ее душе всегда было светло, этого света хватало на всех. Раньше, будучи еще подростком, чувствуя свое бессилие, Мейн стала вести дневник, в котором часто уходила в детство, чтобы отыскать там счастливые минутки. И находила. Она вспоминала, как в пять лет она с семьей жили в маленьком, тесном гараже. И как мама будила ее утром и ей приходилось слезать по лестнице с высокой кровати, на которой они с мамой и отцом спали, прижав ее с двух сторон, согревая в 40-а градусный мороз. Странно, но самые светлые и самые ужасные воспоминания ее были связаны с отцом. Она до сих пор не смогла понять, любит или ненавидит своего отца. Ее отец был строгих правил, он часто бил мать за глупости, почему обед не вовремя или скатерть не чиста, Мейн не попадало по началу. Не понимая, почему, она часто садилась рядом с матерью на корточки и плакала рядом с избитой до хрипа матерью, чувствуя ее боль и безвыходность. Она прекрасно помнила свой первый побой. Она сидела у телевизора, ей было лет 5-ть, не больше, и смотрела какой-то взрослый фильм, там дядя целовал тетю. Отец подошел к ней, она обернулась, чтобы что-то сказать, но не успела. Почувствовав жуткую боль в волосах, она ощутила, что висит в воздухе схваченная за длинные косички, у нее были две прекрасные косички, мама нежно заплетала их, вплетая розовые бантики, и всегда распушивала кончики, чтобы она была похожа на котенка. Оказавшись в воздухе, маленькая Мейн не заплакала от неожиданности, сначала она решила, что это такая игра, но после когда оказалась в конце комнаты валяясь в бессознании, она поняла, что есть такое слово «БИТЬ» После такие случаи часто повторялись, а если вдруг вмешивалась мама, ей доставалось еще сильней. Мейн не понимала, что гневило папу, ведь она любила его и старалась во всем слушать его. Со временем, когда избиения стали походить на ритуалы, в душе Мейн поселился страх, страх за маму. Она часто вспоминала один случай. К ним в гости пришел дядя. Папы не было дома, дядя посадил Мейн на шею и сказал маме, что забирает ее на прогулку в город, а потом они пойдут к ним в гости. Она очень обрадовалась, ведь ей не часто приходилось гулять, отец работал, и ей можно было выходить на балкон, где у нее был кукольный домик, в который она играла одна и иногда с мамой. Вечером дядя привез ее домой поздно. Отец сидел на диване и улыбнулся, когда дядя отпустил ее на пол и попрощался. Мейн взглянула на отца и поняла, что сейчас ее будут бить. Его взгляд, в нем было столько злобы,он снял ремень с большой железной бляшкой и позвал ее:
- Иди сюда!
Мейн стояла, как вкопанная. Она понимала, что должна подойти, иначе будет хуже, но ноги не шли: они были ватными и коленки тряслись от страха.
- Иди сюда, я сказал! Ты что не, слышишь?
Мать решила отгородить ее маленькое тельце, и удар ремня пришелся по ней. Он отшвырнул ее в сторону и схватил маленькую Мейн за волосы.
- Я говорил тебе никуда не ходить. Говорил?
Мейн тихо плакала, ее безвыходный плач, был еле слышен, она понимала, что ее будут бить и что ничего не поможет. Уже тогда она чувствовала, что ее ждет- по одному взгляду своего отца. В его взгляде было столько чувств, не понятных ей тогда, столько злобы и страха. Она отчетливо видела страх, но не понимала, что же это, что это за страх, ведь он могущественный.Когда все закончилось, Мейн лежала в углу в собственной моче и в полусознании бредила, говоря, что очень любит отца и что больше никогда никуда не пойдет, лишь бы он не сердился. Уже став старше, она стала ненавидеть его и поняла, что нет никакого могущества, и каждый раз, избивая ее, он становился все меньше и ничтожнее в ее глазах. Он всегда говорил ей, что она ничтожество и никогда ничего не добьется. А она добивалась: назло ему, назло той боли, которую он причинял ей. Однажды мать нашла ее дневник и стала читать отрывки, написанные ею после побоев отца.
- Мы только приехали в новый город, мне уже 15-ть. Я пошла посмотреть школу и не сказала ему, я не могла сказать, он спал. Я не хотела его будить. А мама была на работе. Я пошла с подругой посмотреть школу через дорогу. А когда пришла, он открыл дверь и сразу ударил меня. Я пыталась объяснить ему, но он не слушал, он швырял меня из комнаты в комнату, пиная меня ногами в живот, я видела, как замахивалась над моей головой огромная рука. И так длилось, казалось, вечность пока я не начала хрипеть, в этот раз я не стала плакать, я просто молча терпела удары, за годы побоев я поняла, что когда плачу, то он получает удовольствие. Во мне была такая сильная ненависть, что я не хотела показывать ему своей страх. Он не успокаивался, с пеной у рта он побежал зачем-то в ванну, я решила, что бойня закончилась. Самое страшное было то, что дверь была закрыта, а мамы, мамы не было дома, и некому было просто пожалеть меня после. Я ошиблась, он прибежал через секунду с битой в руке.
- Я тебе покажу, как шляться по городу. Я научу тебя слушатся.
 Это было похоже на оправдание своих действий для себя самого.
Палкой меня еще никогда не били, было очень больно, это была адская боль, удары сжигали кожу и, ударяясь о кости, заставляя меня кричать, моля о пощаде. Я захрипела и увидела в его лице долгожданный взгляд. Ничтожный взгляд отца, который вернулся и теперь молит о прощении. Он побежал на кухню принести мне стакан воды и стал жалобно скулить, говоря о том, что очень волновался и поэтому сорвался и избил меня. Он плакал, просил простить. И я прощала. Не знаю, как, но он рассказывал маме все по-другому, и она считала меня виноватой, а что ей оставалось делать с тремя детьми.
Прошло много времени, а побои не прекратились и только сейчас, когда я уже взрослая девушка, а он пожилой, все кончилось. Но дело не в раскаянии, просто теперь я понимала все его бессилие, его низость, его сущность, и могла об этом сказать. Сказать в лицо трусу.


Войдя в комнату и застав читающую ее дневник, Мейн увидела бессилие женщины, которая и раньше осознавала реальность, но, возможно, надеялась на возраст дочери или же на ее непонимания. Осознав, что происходило столько лет в душе и на теле Мейн мать пыталась покончить с собой. Тогда Мейн, написала последнюю заметку в своем дневнике и сожгла его, сожгла свое детство, которое должно быть счастливым с сильным, чтобы защитить от чудовищ папой и ласковой как фея мамой(как в сказках)

Последняя заметка в дневнике.

 Он прибежал ко мне в комнату ,в его глазах был страх:
- Вставай, вставай, иди, посмотри, что сделала твоя мама.
 Этот рослый мужлан весь сгорбился, его голос пищал. Я выбежала в коридор. Эти чувства невозможно описать. Я увидела перекинутую через трубу веревку с петлей, она болталась, а внизу на полу валялся стул, опрокинутый стул....
Он бегал, как бешеный пес, вокруг стула и что-то кричал с пеной у рта:
- Это ты, ты виновата, она из-за тебя хотела, хотела,- он не договорил и побежал вон.
В моей голове в минуту пронеслось сотню мыслей. Я решила, что сойду с ума, если мысли не перестанут метаться. Мои глаза налились слезами, казалось, все тело просочилось болью. Я обернулась в сторону спальни, дверь, которой была приоткрыта, и увидела мать, которая лежала, собравшись в комочек. Она рыдала, просто рыдала, не в силах ничего сделать. В тот вечер я долго ходила около нее, пытаясь заставить ее хоть что-то произнести. Но она не переставала плакать. Я пообещала ей, что все забуду и прощу, прощу всех и ее за свое детство, которое должно быть счастливым.
Мейн сдержала свое слово, и они зажили счасливо, а Мейн посвятила себя детям, она дала себе слово, что сделает все, чтобы несчастных детей было не много. Она поступила в Медицинский Институт и таскалась по интернатам, чтобы подарить им, то чего не было у нее: счастливое детство.




***
Мейн стала вглядываться в крошку Дауненка, что-то произошло в ее душе, проблеснул свет, ребенок был окутан светом как ангел. Она как во сне слышала слова Айи:
- Хочу показать вам ребенка, от него отказались родители. У него синдром Дауна, Дауна, Дауна. Отдавались отголоски фраз в голове. Внезапно,
откуда- то из глубины души всплыло новое чувство, оно нахлынуло на Мейн так внезапно, что она даже не знала, как поступить. Это было чувство тревоги. Она забеспокоилась. Но ничего не происходило, и крошка тихонечко лежал в своей кроватке, дружелюбно улыбаясь ей. Подойдя ближе, Мейн взяла Дауненка за ручку, крепко держа его ладошку. Мейн заглянула в ясные глаза ребенка, в то время как ее сокурсницы разглядывали готическое небо, линию приговора на ладони, узкие глазки, луновидное личико. Ее друзья были похожи на охотников за патологиями.
Айа красивая ухоженная женщина лет 40-а, с черными густыми волосами и карими глазами, которые кокетливо скрывались под косой челкой, выводила своими пухлыми губками равнодушные термины: сухость кожных покровов, географический язык, готическое небо и т.д. Мейн слышала отголоски слов педагога и студентов, которые задавали вопросы, но она не могла принять участие в беседе, что-то беспокоило ее. Но все было хорошо, он широко улыбался, дрыгая ножками, и этот неподвижный минуту назад кокон ожил и превратился в бабочку благодаря ласкам людей.
Свет вокруг ребенка стал ярче, Мейн отчетливо видела «биения» света вокруг Дауненка. Она зажмурилась, встряхнув головой пытаясь, избавится от видений. Открыв глаза, она разочаровалась: свет вокруг ребенка светил. Мейн испуганно обернулась на сокурсниц,
пытаясь понять, видят ли они то, что видит она. Но они были увлечены родничками, швами ребенка. Свет был ярким, где-то глубоко внутри она понимала, что свет как-то связан с ней, но как, она не знала. Световой ободок не прервался там, где она держала его руку, он просто огибал ее руку, очерчивая контуры младенца. Это походило на божественное объятие, казалось, Господь сам обнимал этих детей, неся им тепло и ласку.
Вмиг к Мейн вернулось беспокойство: оно как волна ударило ее, пройдя через все ее тело. Она посмотрела на крошку, свет стал слабеть, почти меркнул. Мейн обрадовалась, подумав про себя:
- Наконец, галлюцинации проходят.
И чтобы придти в себя, она опустила ручку малыша. Взглянув на крошку, она ужаснулось: его личико изменилось, луновидное лицо напряглось, глазки сузились, зрачки стали беспокойно бегать. Маленькие ручки сжались в кулачки, пытаясь найти опору в воздухе сухая кожа натянулась на тельце и стала дергаться Тело младенца стало передергивать, как будто разряд тока пустили по телу крошки. Левый глаз стал подмигивать, а улыбка, минуту назад так красившая его лицо, исказило, превратившись в гримасу ужаса.
Мейн не понимала, что происходит, помутилось сознание. Стоя в полном оцепенении и рассеренности с надеждой в глазах она смотрела на своего педагога. Айа открывала рот, о чем-то возбужденно крича. Но Мейн не могла услышать вокруг засуетились, его узкие глазки стали закатываться, Мейн увидела, как меркнет свет, вокруг ребенка., его глаза стали закатываться все глубже, будто заходящие солнце за жизнь.
Кто-то толкнул ее плечом и прошел мимо к кроватке ребенка. Мейн стала слышать, очнувшись ото сна:
- У него судорога, принесите препараты, быстро, вату смочите в воде и принесите, быстрей, Мейн, приди в себя, я с тобой разговариваю, найди вату, смочи в холодной воде и неси сюда. Быстро!
Мейн обернулась на свет, который меркнул:
- Свет, Свет меркнет!
- Что? Сейчас не время философствовать. Делай, что я сказала. Иначе мы потеряем его.
Она выбежала в коридор
- Дайте ваты !
Она подбегала к медсестрам, моля их дать ваты
- Нет у меня ваты!
- Как нет, там ребенок умирает?!
- Скажите родителям, пусть купят.
- Он, у него.....
Мозг Мейн стал работать оперативней. Он будто ожил, говоря ей «Торопись, не рассчитывай не на кого, сама действуй, сама»
Она на бегу сняла с головы высокий белый колпак, подбежала к раковине и смочила его в воде и побежала в палату:
- Дайте противосудоржное. Кто его медсестра?
- Я, но доктор в отделении нет препаратов, обычно родители сами покупают.
- Господи! Да что с вами? Найдите он умирает!
Слышен был хрип, маленькое тело Дауненка вздрагивало в судорогах, казалось, что какая-то невидимая сила приподнимала тельце и с большой силой швыряло его со стороны в сторону. Мейн прибежала, протянув доктору мокрый колпак:
- Возьмите, доктор!
- Протри, быстрей. Этого все равно мало, нужны лекарства, он умрет.
- Доктор, может я смогу пойти купить?
- Нет, ты не успеешь - 6 этажей. Он умрет раньше, чем ты спустишься. Дыхание слабое.
Айа обернулась к медсестре:
- Сена, я заплачу, достань лекарство.
 Громко закричала Айа, ее пухлые губы исказила боль, она будто стыдилась того, что она врач. Сена выбежала из палаты и через доли секунд вернулась с раствором.......
- Открой ему рот,Мейн!
У нее тряслись руки. Собрав всю свою волю в кулак, Мейн дотронулась до сухих губ, которые лихорадочно горели
- Вот так, оттяни нижнюю челюсть, живее!
Айа стала медленно сыпать ему в ротик с готическим небом порошок. Прошло несколько минут, и Дауненок открыл глаза в недоумении, что же было. Его искаженное болью лицо тихо улыбалось, сгладив морщинки. На лице была усталость. Как у людей, долго мучавшихся от болезни,.а теперь боли утихомирились.
Мейн увидела свет, который стал ярче прежнего. Рука как-то оказалась на его головке. Он тихо смотрел на нее и улыбался.
Глаза Мейн залили слезы, которые она всегда так мужественно прятала под длинными ресницами. По ее щекам стекали капли слез, падая на его сухие губки.
Чувствовалось, как стало тихо и все стали расходится. Она взглянула на своего педагога. Не смотря на свой немалый опыт, она тоже плакала.Но тогда Мейн не почувствовала, что они по-разному плачут, будто в плаче ее учительницы был заложен больший смысл, чем просто жалость к ребенку. Это было больше, чем просто гуманизм человеческий.
- Пойдем, ему надо отдохнуть, он устал.
Они молча вышли. Мейн не смела даже посмотреть на своего педагога, она лишь послушно вышла за дверь. И после, набравшись смелости, решила спросить о чем-то, но Айа не дала ей ничего сказать:
- Иди домой, я вас отпускаю. Скажи ребятам.
 Мейн не стала противиться, она лишь мотнула головой в знак повиновения и ушла. Мейн зашла в аудиторию: девчонки красились, причесывались и в ходе всего этого обсуждали увиденное.
- Я никогда, не видела судорог. Интересно, а это какого рода судороги: клонические или тонические? Завтра спрошу.
- А вы видели эту линию, линию, ну ту как у приматов, а глаза?
Мейн оживилась, она подняла опущенную голову и посмотрела на подружку, сидевшую, на парте и аккуратно подводящую губы помадой, Она хотела услышать то, что скажет ее сокурсница про глаза дауненка:
- У него узкие глаза, которые придают ребенку монголоидное выражение. Интересно
- Еще бы, трисомия- это тебе не простуда,- добавила одна из студенток в толстых очках, и ухмыльнулась, гордясь своим знанием терминологии.
Мейн казалось, что она попала в кабинет паталогоанатомов, которые расчленяют тело ребенка в происках патологий для своих будущих научных работ. И совсем забывших о таких понятиях, как душа, эмоции,
Мейн не сдержалась, когда стали говорить о Даунах:
- А что, синдром Дауна- это приговор. Они ничем не отличаются от других детей.
- Не говори чушь, это глупо. Они дебилы, они не обучаемы. Ты не компетентна, так ты никогда не станешь врачом.
- А я так и не хочу, вот из-за таких врачей, как ты, «компетентных » врачей, такие дети, как этот Дауненок и другие дети с отставанием в развитии, остаются на улице, остаются одинокие и никому не нужные, а потом умирают, так как они без ласки жить не могут, не то, что некоторые, которые понятия не имеют, что это такое-ласка. А ребенок с синдромом Дауна, привожу к твоему сведенью, не такой уж и необучаемый, он отстает в развитии, но отнюдь не отличается необучаемостью. Инач, если ты не слышала,знай: один из таких людей с синдромом не смог бы получить Нобелевскую премию за математические знания.
Мейн не стала слушать ответа своей сокурсницы, ей надоели эти прилежные студентки, кругозор которых заканчивался на университета и доме. Да и стоило ли им что-то доказывать. Это глупо решила она для себя и ушла полная тревоги и отчаяния. Глубоко в душе она понимала безвыходность ситуации, она знала, что основная часть ее сверстников сейчас думают, как ее подружка. И она знала, как сложно плыть против течения. Ничего не изменится, думала она, будут рождаться дети с различными патологиями и будут здравствовать компетентные врачи, дающие советы родителям.
- Зачем тебе этот ребенок, он инвалид на всю жизнь, он будет обузой, ты молодая красивая, отдай его в детский дом и роди нового, хорошего, здорового. И так всю жизнь.
 И кто-то будет отдавать, а кто-то нет. Вечером Мейн легла в кровать, пытаясь уснуть, но не могла. Она думала об этом младенце, видела свет вокруг него и думала о судьбе таких как он. Наконец после долгих раздумий она решила, что станет опекать малыша и постарается сделать все, чтобы ребенок вырос и стал одним из великих людей. Она стала раздумывать и мечтать, как будет приходить к нему в детский дом, заниматься с ним, обучать, ходить с ним на прогулки, учить его рисовать. А когда выйдет замуж, усыновит его, и у нее будет сын Дауненок, который станет частью ее жизни и частью общества. А если его кто-нибудь обидет, она задумалась... Для начала нужно купить ему новую одежду, пеленки, а то его пеленки совсем потрепаны, и бутылочку и т. д., а когда он поправится, она пойдет в детский дом и попросит, чтобы ее взяли туда волонтером, тогда она сможет быть рядом и заниматься с ним. Полная эмоций и планов на будущее, она решила, что сделает все, чтобы этот свет никогда не померк, ведь это божьи объятья, и их нужно беречь. Было уже очень поздно, Мейн взглянула на часы- 3 часа ночи. Она сделала усилие, решив, что пора поспать. Стала погружаться в сон. Сначало снились светлые воспоминания своего детства. Она на лужайке, бегающая вокруг матери. Внезапно появился отец, который стал забирать ее у матери, чтобы избить. Она была напугана и не понятно, как сразу повзрослела, оказавшись в каком-то здании. Это было высокое железное здание, окутанное туманом. Все здание было обито колючей проволкой. Она поднималась на лифте, люк открылся, и она вошла в комнату на чердаке. Войдя в помещение, Мейн заметила удивительную схожесть людей, которые сидели полукругом, все люди были идеально красивыми, но от этой красоты веяло холодом. Они, увидев ее в дверях, стали приглашать сесть рядом, она повиновалась. Погас свет, все притихли. Через секунду свет зажегся; на середине зала стояла молодая девушка, хрупкая, и как-то странно напуганная всем этим окружением.Она жмурилась, прижимая к себе обнаженного младенца. Мейн присмотрелась, ребенок был без руки. Зал оживился, были слышны отголоски:
- Какой ужас, да у него нет руки, что за убожество, он урод, как она может его прижимать к телу! А вдруг это переходящее, и у нее тоже не будет руки? Многие вскрикивали, другие охали, и все в один голос кричали ей, чтобы она бросила его. Брось и иди к нам, зачем тебе это убожество?
Молодая мама что-то бурчала себе под нос, пытаясь сопротивляться, но не в силах больше сопротивляться утвердительно покачала, дав согласие бросить его. Люк пола посреди зала открылся, Мейн заглянула на дно, все дно было обставлена острыми штыками, на которые были нанизаны другие уже брошенные младенцы. Мейн ужаснулась, но, пытаясь закричать, поняла, что здесь в зале потеряла право голоса и теперь, став частью их, может только смотреть, как избавляются от детей неполноценных, как принято считать в обществе. Девушка посмотрела на дно и, в нерешимости зажмурив глаза, бросила ребенка вниз. Люк закрылся. В зал поочередно стали вводить матерей с детьми, их дети были уродливыми, по словам аудитории, каждый из них имел или физический или умственный недостаток. Многие не видели. Другие не слышали, третьи внешне не были похожи на других детей. Люди в зале выносили приговор убить, если мать не соглашалась, ее казнили вместе с ребенком сбрасывая на железные колья. Мейн сидела в зале и наблюдала как, матери отдавали своих детей во имя своего спасения. Общество, сидящее в зале приветствовало мам приглашая присесть рядом. Неожиданно в зале появилась она, ее выволокли на середину зала, она крепко прижимала к себе тело Дауненка, возбужденно крича, что не отдаст его этим извергам. Ей отвечали, что Дауны- это ненужный отброс общества, они не обучаемы, они дебилы. Это не лечится. А она молодая и красивая, родить здорового ребенка. Она еще крепче прижимала малыша. Не слушая жестоких доводов:
- Нет, не дам, я не дам его вам!!!
Мимика на лицах людей в зале стала меняться, они в один голос вынесли приговор: «Убить обоих!» Люк под ногами Мейн раскрылся, и она стала падать, прижимая крепко малютку. Где-то в полете она потеряла его,упав в груду мертвых и полуживых младенцев. Это были дети разных возрастов, многие из них были совсем крошками. Их тела были изуродованы патологиями. Мейн в истерике пыталась подняться и наткнулась на тело, маленькое тело ребенка, на коленках которого были разные половые органы, мужские и женские, казалось, его родители не знали, какого пола должен быть ребенок, и ребенок родился, решив угодить обеим родителям, но они так и не поняли ег о, решив его судьбу. Мейн стала задыхаться в груде мертвых тел, все они смотрели на нее застывшим взглядом, в котором был ясно виден вопрос: «Почему?» Мейн стала кричать. Она в отчаянии рвала себе глотку.



- Доченька, проснись, что случилось?
Мейн воспрянула от страха.
- Мама, они, они, они умирали. Свет вокруг них угас. Я, я хотела,,.
- Тихо, успокойся, ты задохнешься, это был сон. Все прошло, я рядом.
Мать стала гладить ее волосы, прижав ее тело, чтобы дрожь прошла:
- Вот ты меня прижимаешь, успокаиваешь, а их некому прижать, они просыпаются в детских домах от страха ночью и прижимают рот к подушке, чтобы воспитательница не поругала. Да, да именно так, - болтала Мейн в бреду. А я его не отдам, не отдам, он мой Дауненок.
- Ладно, успокойся. Все прошло.
Мейн всю ночь пролихорадила, мать не отходила от нее ни на шаг, протирая ее тело спиртом и давая ей лекарства. Рано утром Мейн проснулась, пытаясь подняться на ноги, но не смогла, за ночь с ней что-то произошло и силы оставили ее. Она понимала, что должна пойти в больницу, он ждет ее в своей кроватке. Он тянет к ней свои маленькие ручки. И что она не может сей час оставить его. Сделав еще одну тщетную попытку встать, Мейн заплакала из за отчаяния, на душе было неспокойно, будто должно что-то случится. Мейн пришлось пролежать дома еще пару дней: врач сказал, что у Мейн было серьезное нервное потрясение и что ее слабость пройдет, если она успокоится и пару дней отлежится дома.
Она не хотела соглашаться, но родители настояли, и пришлось уступить. Каждый день длился, как вечность, странное предчувствие не покидало ее.
Спустя три дня домашнего ареста для нее это было ничто иное, как арест, так как она ненавидела бездельничать, валяясь в кровати и смотря тупые передачи. Рано утром Мейн уже проснулась, собираясь в Университет, она ждала прихода матери и знала, что она скажет, войдя в комнату, мысленно повторяя ее выражения
- Мейн, доченька, может ты и сегодня полежишь, у тебя вид нездоровый. Через секунду после этой мысленной фразы вошла мать. Это была невысокая женщина 50-ти лет, у нее были длинные каштановые волосы, собранные в пучок на затылке и очень усталые глаза жизненный путь будто отпечатался на ее лице морщинами и усталым взглядом, придающим ее лицу мудрость и добродетель. Она как-то жалобно подошла к дочери, дотронулась до ее волнистых волос и сказала чуть жалобным голосом:
- Мейн, доченька, может ты и сегодня полежишь, у тебя вид не здоровый
- Мам, все в порядке,- сказала не задумываясь, выговорила на одном дыхании Мейн и, не давая ей возможности что-то добавить. И потом, ты же знаешь, как строго у нас с пропусками.
Мать опустила руку и посмотрела на дочь:
- Ты же знаешь, что я просто беспокоюсь о тебе и хочу как лучше но если тебе уже лучше тогда можешь пойти.
- Мне, правда, уже лучше. Мне нужно пойти, не сердись, я рано вернусь, обещаю.
Она утвердительно покачала головой и пошла на кухню готовить завтрак для дочери.
Мейн просто долетела до ОМД, ей очень хотелась увидеть своего Дауненка, и потом, ее планы относительно его за три дня стали еще грандиозней, она уже думала собирать бумаги об усыновлении, будучи студенткой. По дороге она купила ему распашонки, маленькие носочки и несколько игрушек, погремушек ярких цветов.
«У моего сына,- думала она,- должно быть все самое лучшее». Поднявшись на шестой этаж на одном дыхании, она столкнулась в дверях с женщиной, странно, но она была ей знакома, казалось, Мейн раньше где-то видела эту маленькую худощавую женщину. Обычно Мейн не обращает внимание, как одет человек, ей не особо интересно, но эта женщина привлекла ее внимания по нескольким причинам: во-первых, она тихо плакала, будто ей сказали новость, которая ее расстроила, но не разгневалась, в ее глазах было столько страданий, боли и чувства вины, будто она совершила что-то непопровимое. Во-вторых, женщина была похожа на нищенку, на ней была надета тоненькая потертая дерматиновая курточка, на ногах- рваные ботинки, скорей всего, мужские. Она, забившись в угол, тихо всхрипивала, как загнанный зверь. Мейн хотела подойти, но женщина, увидев это, отдалилась, прикрыв лицо руками. Мейн не стала настаивать, ее лицо пару минут отобразилось перед глазами. Заставляя Мейн вспомнить, где она видела эту женщину. Она отбросила мысли, зная, что, если перестанет об этом думать, мозг рано или поздно найдет ответ.
- А теперь мне надо увидеть Дауненка (произнесла она вслух),- и пошла в реанимацию.
 Там его не было.Она спросила проходящую медсестру, та огрызнулась, сказав, что не знает никакого Дауненка. Мейн решила найти Сену, она была его медсестрой, Она думала:
- Вот и отлично, он уже поправился, и теперь его перевели в палату, а, может, даже сразу в детский дом,- проскользнула мысль о женщине, но Мейн не дала ей развиться.
Она зашла в комнату, где обычно собирались медсестры, найдя взглядом Сену, она окликнула ее:
- Сена,можно вас на минуту?
 Сена оглянулась в недоумении:-Кто вам нужен
- Вы, я хотела кое-что спросить
- А вы кто?
- Я студентка Айи
- Ах да!- Ну, спрашивай
-Вы знаете меня не было пару дней, я заболела.
Казалось, ей было абсолютно все равно, почему Мейн заболела, и она в нетерпении ждала окончания разговора, чтобы вернутся к обсуждения приготовления какого-то блюда по-итальянски.
- Да, и что?
- Я бы хотела знать, куда делся Дауненок, он лежал в третьей кроватке, ну тот, которого бросили родители.
- Ах, тот, нет, его не бросили родители, сегодня мама объявилась, умоляла вернуть ей сына, и клялась, что будет работать, как проклятая, чтобы воспитать его. Она еще долго рассказывала, как будет заботиться о нем.
- И что, вы отдали ей его, отдали?- прервала размышления медсестры Мейн.
- Нет, -резко оборвала Сена
Мейн взбунтовалась, в ее голосе появилась злоба, она была готова наброситься на медсестру и встряхнуть ее, чтобы та ожила и начала чувствовать, а то, казалось, что она говорит с тупой куклой.
- Как нет, ведь это же его мать, она поняла свою ошибку, вернулась, чтобы забрать свое дитя. Как это вы не отдали?!
- Если каждый будет бросать и подбирать своих детей, когда ему этого захочется, в мире будет хаос.
- Причем тут это, она раскаялась. Где он?
- Кто?
- Мой Дауненок
 Взгляд медсестры изменился, появились какие-то чувства на лице, чувство сожаления украсило это холодное лицо медсестры. Она замолчала.
- Почему вы молчите, его отправили в детский дом, да?
- Нет
- А тогда где он, если его не забрала мать, и он не в палате, где он, где?
У нее затряслись губы, Мейн стала осознавать, но не хотела верить этого не может быть, я ошибаюсь.
- Он умер в тот самый день, когда у него случились судороги.
- Но ведь все было хорошо, мы дали ему лекарства и он отошел.
Вечером опять случились судороги, и мы не нашли противосудорожного, ну и он скончался.
Наступило молчание, вокруг ходили люди, говорили, она слышала голоса мешающие друг другу, голоса сталкивались, бродя по коридору и ища себе собеседника. Ей показалось, что в ее голову пустили кричащий шар, который катится с откоса с большой силой и чем ближе он летел, тем больше усиливался крик в ее голове. Это было невыносимо больно. Руки налились свинцом, она пошла к выходу, ступая ватными ногами по коридору больницы. Все ее мечты разбились вдребезги. Она вышла и увидела ту женщину у дверей. Она жадно смотрела на входящих и выходящих мам с детьми на руках, она истерично заглядывала в лица их детей, пытаясь найти своего младенца. И вдруг Мейн осенило: она вспомнила, где видела ее- это были черты лица Дауненка, та же худоба, большие выпученные глаза и те же губки тоненькие губки, придающие рту жалобное выражение. Мейн не стала раздумывать и просто подошла:
- Вы мать Дауненка, который...,- слова застряли комом в горле, она попыталась закончить фразу и почувствовала, как струятся слезы на сидящую на корточках маму.
 Женщина подняла голову, раскрыв широкие от удивления глаза. Мейн ужаснулась, это был его взгляд, как будто он отдал ей свои глаза перед смертью.
- Да, я; (проговорила она почти шепотом),
Пойдемте, нам нужно поговорить. Голос Мейн звучал очень строго, почти приказным тоном, женщина не стала сопротивляться и послушно поплелась за Мейн. Они шли по дороге молча, и, казалось, каждая из них в глубине души не могла начать, хотя сказать хотела многое. Наконец, тишину прервала мать ребенка:
- Куда мы идем?
- А разве не все равно, куда идти, разве не все равно, что теперь будет,- Мейн почувствовала тяжесть в правой руке, она посмотрела на правую руку и засмеялась в истерии- в руках она крепко сжимала кулек с распашонками, игрушками и др. купленными вещами. Истерический хохот перешел в завывания, и Мейн стала выть. Мать ребенка смотрела в недоумении на свою спутницу.
- Когда, когда это кончится, когда они перестанут убивать детей во имя своего спасения. Когда это драное общество перестанет делить детей на красивых и уродов, когда нищета оставить мир, когда? Я сойду с ума, сколько можно думать об этом. Я устала видеть эти безнадежные лица детей в интернатах, в них столько тоски, если бы матери знали, на что они отдают своих детей, они бы не отдавали их. А знаете, вам повезло, да, да определенно повезло, ваш ребенок умер от судороги, а не от тоски по матери и не от тоски по ласке. Вам повезло.
 Она посмотрела пристальным взглядом на худощавую женщину, и чувство гнева сменилось на чувство жалости, эта маленькая женщина,забитая обществом, нашла в себе смелости вернуться и потребовать своего ребенка, не смотря на свой дряной вид и на свою нищету.
- Простите, я не хотела вас обидеть я знаю, какая это боль, и я знаю, что она причиняет вам страдания.
Мать заплакала, прижавшись к груди Мейн, они дошли до метро. Мейн протянула ей кулек с одеждой и улыбнулась:
- Возьмите, возможно, они еще вам понадобятся когда-нибудь.
Женщина не стала сопротивляться, она лишь обняла Мейн, сказав, что, возможно, когда-нибудь они встретятся.

***
Прошло много лет, но за весь проделанный путь Мейн ни разу не забывала о том, что с ней произошло и что бы ни случалось в ее жизни, она все принимала как должное, понимая, что нет пути легкого к благородной цели.



***
Стук в дверь прервал женщину, сидящую за компьютером и что-то печатающую. Она подняла седую голову, опустив очки в черной оправе, на нос ее выразительные глаза улыбнулись при виде в дверях двух мальчишек лет 6-ти, лица которых озарял тот самый божественный свет, придавая луновидному лицу и косому разрезу глаз обаятельную симпатичность и хотя они были очень похожи друг на друга, как и все дети – Даунята, Мейн знала их по именам и никогда не путала. В ее глазах их объединяло лишь одно: божественные объятия, которые помогали ей, заботиться о них. Ведь намного легче заботиться о детях, зная, что Господь всегда рядом. Она посмотрела на них с той же нежностью, с годами она не утерялась, наоборот, стала только глубже. Ведь теперь она осознанно, а не интуитивно, знала, что этот свет не галлюцинации, а объятья Бога.
- Что случилось, ребятки?
Дети вошли, толкаясь в дверях и споря, кто первый скажет: они стояли перед ней и перешептывались о чем-то, по-видимому, очень важном.
- Так что же случилось?- произнесла женщина, обаятельно улыбнувшись.
Мальчики собрались с силами и в один голос произнесли:
- Мы любим вашу внучку и хотим на ней жениться, благословите нас.
Мейн улыбнулась, ее мысли унеслись далеко в студенческие годы, когда она и не могла мечтать о том, что у нее будет центр для Даунят, и о том, что двое сорванцов будут просить руки ее внучки, которой еще и 4 не исполнилось. Она проводила ребят во двор просить руки своей внучки у нее самой и вернулась к компьютеру, чтобы окончить книгу воспоминаний, которую так долго не решалась написать.
- Странная штука- жизнь, как часто в отчаянии мы делаем непоправимые ошибки, за которые расплачиваемся всю жизнь. За все прожитые годы, а их у меня уже немало, я поняла только одно никто не застрахован от несчастий, бед так, что не стоит отчаиваться или, боже упаси, осуждать. Лучше, столкнувшись с трудностью, мужественно идти вперед, не останавливаясь на полпути, тогда, возможно, жизнь вознаградит вас исполнением мечты. Как наградила меня.

С любовью директор центра «Божественный Свет» Мейн...