запах ветра

Зубова положили в реанимацию три недели назад. С подозрением на инфаркт.

Лида тогда тащила по коридору сломанную капельницу. Возле лифта она столкнулась с каталкой. На каталке лежал мужчина.

Лида мельком рассмотрела крупные черты лица, русые волосы и закрытые глаза. У него были надежные плечи и крепкая шея. Остальное укрыто белой простыней с угольным штампом больницы.

Лида закинула капельницу в кладовку и пошла в процедурную. Она делала уколы и думала о мужчине. Почему-то ей это было приятно. Ей даже захотелось услышать его голос. Голос, наверняка, чуть хриплый. А манера говорить спокойная. И интонация чуть насмешливая.

Лида ушла обедать, а когда вернулась, то узнала, что инфаркт не подтвердился, и мужчину спустили в отделение Лиды.

Зубов – прочитала Лида его фамилию в направлении. Криз. Уколы и таблетки.

Зубов отлежался и через два дня вышел прогуляться в коридор отделения. Он неторопливо рассматривал развешанные по стенам санбюллетени, гладил тяжелые листья фикусов и смотрел в окна, залитые горячим весенним солнцем. Под распахнутой курткой виднелась голубая футболка с эмблемой спортивного клуба.

Лида раскидывала по пузырькам утренние таблетки и сосредоточенно шевелила губами. Она давно заметила Зубова и почувствовала внутренне напряжение, на которое разозлилась. Ей не понравилась возникшая зависимость. Он еще не обратил на нее внимание, а она уже разволновалась. Совсем что ли, девушка? Так, таблетки. Четыре розовых сюда. А две желтых и половинку большой белой в самый крайний пузырек.

- Аптека, - произнес за спиной Зубов. Голос был с хрипотцой. А интонация насмешливой.

- В смысле? – переспросила Лида и разодрала новую облатку таблеток.

- В смысле точности, - скупо усмехнулся Зубов. - А телевизор в холле работает?

- Понятия не имею, - Лида подхватила поднос с пузырьками.

От резкого движения пузырьки повалились на бок. Один вообще упал на пол. Несколько таблеток выпало, и теперь все нужно было начинать с начала. Проверять каждый пузырек.

- Идите в палату, - раздраженно бросила Лида, - мешаете работать.

- Я помогу, - Зубов легко опустился на корточки, и быстро собрал таблетки в свою широкую ладонь. Раскрыл ее перед стоявшей Лидой. Ее колени почти касались лица Зубова.

- Встаньте, - Лида смотрела сверху на упрямо вьющиеся на его макушке густые завитки.

- Вас как зовут? – Зубов смотрел снизу в лицо Лиды и сдержанно улыбался.

- Никак,  - отрезала Лида, быстро заряжая пузырьки новыми таблетками.

Зубов помолчал, а потом беспечно забросил всю пригоршню таблеток в рот. И проглотил. Лида онемела. Она вдруг подумала, что Зубов может умереть, и ей стало страшно.

- Идите за мной, - крикнула Лида и побежала в процедурную. – Надо промыть желудок, пока таблетки не растворились.

Зубов проводил ее спокойным взглядом. Потом поднялся и, вдев руки в карманы куртки, пошел на лоджию.

Там на перилах целовались два голубя. Зубов стоял и смотрел, как они целуются.

Встревоженная Лида выскочила на лоджию и ненароком вспугнула голубей. Они полетели рядом, они не хотели расставаться, они не доцеловались.

Зубов повернулся к Лиде. Его синие глаза вмещали небо, и Лида почувствовала себя недоцелованным голубем.

- Как вы сейчас себя чувствуете? – напряженно спросила Лида.

- Одинаково, - коротко сказал Зубов.

- Тошнота, головокружение? – также коротко спросила Лида, невольно подчинившись его манере говорить. Она вдруг почувствовала, как успокоилась. Отчего-то ей стало хорошо.

- Нет, - Зубов чуть повел подбородком.

- Зачем вы выпили таблетки? – Лида подарила Зубову открытый выразительный взгляд.

Ее глаза невольно расширились, веки взлетели вверх, зрачки напряглись. Она уже поняла, что влипла с этим Зубовым. Ну и ладно. Сердцу не прикажешь. Нравится он ей, так что же теперь. Пусть пользуется. Между прочим, еще вопрос, нужна ли она ему. Как правило, она всем нужна. Мужики в пижамах от скуки и страха так и лезут к ней в душу. Ищут ласку и нежность. Хотят самоутвердиться. А Зубов ничего не хочет. Или притворяется?

- Я хочу померить вам давление, - Лида взяла Зубова за руку.

У него была тяжелая и горячая кисть. Он подчинился Лиде. Она вела его по коридору и испытывала странное чувство праздника. Господи, как мало ей надо. Взять за руку понравившегося мужчину и вести за собой. Хоть иногда. Хоть раз в жизни. А больше и не надо. Если это раз и навсегда. Ты идешь, а он совершенно неотразимый так послушно идет рядом. Даже не рядом, а чуть сзади. И появляется ощущение тыла, что все крепко, и теперь никто не посмеет ударить ее в спину. Потому что есть он.

Лида открыла дверь процедурной. Они вошли. Лида вставила ключ и повернула его два раза.

Зубов смотрел на нее синими глазами и предлагал полет. Нет, он ничего не предлагал. Он просто стоял и спокойно смотрел, как Лида снимала халат. Как легла на кушетку, застеленную холодной клеенкой. Как закинула руки под голову, отчего ее грудь стала особенно дразнящей.

Тишину процедурной прорезал звонок мобильника. Зубов достал из куртки телефон. И стал разговаривать. Он чему-то рассмеялся.

Лиду окатил жар стыда. Она ощутила себя вещью. Вещью, которая вывалилась из шкафа, как только приоткрыли дверь. Искали другую, а эта, что вывалилась навстречу, вызывает только раздражение и желание зашвырнуть ее куда-нибудь подальше. В самый темный и глухой угол. Чтобы она больше не вываливалась, зараза чертова. Пусть там и сдохнет никому не нужной.

Лида села на кушетку и спрятала лицо в ладони. Она очень хотела, чтобы Зубов ушел. Ей нужно было одеться. Зубов договорил по телефону, подошел к кушетке и сел рядом с Лидой.

- Ты погоди, - сказал Зубов.

- Чего годить? – глухо спросила Лида.

- Это пройдет, - сказал Зубов.

- Уже прошло.

- Дать тебе воды?

- Обойдусь, - Лида отняла руки от лица. Размазала ладонями слезы. – Выйди, мне нужно одеться.

- Мне хорошо с тобой, - Зубов положил ладонь на колено Лиды. Ладонь была властной. От нее исходила тяжесть, удерживающая Лиду на месте.

- Я рада, - Лида действительно вдруг обрадовалась, что Зубову хорошо. Хоть какой-то смысл в этой дурацкой истории. Ему хорошо – это замечательно.

- Но тебе этого мало, - сказал Зубов.

- Мало, - согласилась Лида. Она вдруг стала очень разумной и рассудительной. А разве нет? Ей мало. Ей нужна любовь. Любовь вообще и любовь сейчас. Любовь вообще – это в принципе, а любовь сейчас – это конкретно. Она хочет Зубова. Вот после койки и поговорим про оба вида любви. А сейчас говорить нечего. Все сказанное будет враньем, потому что мысли забродили не в уме, а в крови. И кровь пьянит и не дает подняться с этой кушетки. Ноги отнялись, и кружится мир. И суровые губы Зубова двоятся и троятся у Лидиного лица. Они так близко, что уже не осталось промежутка между ними и Лидой. И хочется вздохнуть, и уже нет сил. И пусть будет все как будет. Пусть.

Вечером Лида проходила мимо палаты Зубова и видела, что он бреется. Ее сердце сделало резкий скачок, отчего прервалось дыхание. Лида пошла к старшей сестре и сказала, что может остаться на ночь. Та обрадовалась. Сестер не хватало. Лида осталась, и ночью пришел Зубов.

Он долго стоял у порога, в полумраке и смотрел на Лиду, склоненную над кофеваркой. О чем он думал, она не знала. Ей было приятно, что он смотрит, вот и все. Она села на кушетку и тоже посмотрела на него. Ей нравилось молчать. Ей нравилось быть похожей на него. И ей нравился его запах. Запах ветра. Он не двигался, а от него пахло ветром, дразнящим краешки Лидиного халатика. А потом они пили кофе. А потом выключили свет.

И так продолжалось две недели. И к этому нельзя было привыкнуть.

А сегодня утром Лида вышла на лоджию и увидела мертвого голубя. Он лежал на старой кафельной плитке, раскинув крылья и подвернув голову. Лида побледнела и побежала в палату Зубова. Но там его не было. Лида заглянула в процедурную, в столовую, в курилку – Зубова нигде не было. Лида выскочила на улицу и увидела Зубова, сидящего на скамейке.

Рядом с ним сидела роскошная шатенка в дорогом деловом костюме и отламывала ровные кусочки от свежей французской булки, которую держала ухоженными пальцами. На пальцах играли бриллианты. Лида все это разглядела в деталях. Женщина отламывала кусочки и протягивала Зубову. А Зубов кидал их себе под ноги. Под ногами Зубова крутились голуби. Лиде показалось, что она знает одинокую голубку, подбежавшую ближе всех за дразнящим кусочком французской булки.

Лида повернулась, и пошла собираться домой. У нее накопилась куча отгулов за беспрерывные ночные дежурства, и теперь можно было спокойно прийти в себя. Полежать в ванне, сделать прическу, купить новых шмоток, погулять в парке. Вообщем, почувствовать себя женщиной. Лида заплакала. Сумочка выпала из рук. Она села на кушетку и спрятала лицо в руках.

- Обидели? – раздался чуть хриплый голос Зубова.

- Нет, - сказала Лида и улыбнулась сквозь слезы. Она не могла на него сердиться. Причем тут Зубов? Она просто выпала из шкафа. Сама. Ну и что? Сейчас ее вернут в дальний глухой угол шкафа, закроют дверь и забудут. И она будет лежать, и вспоминать, как однажды она все-таки взяла и выпала из шкафа. И это маленькое приключение, в сущности, оказалось смыслом всей ее жизни. Если ты никому не нужна, найди в себе храбрость выпасть из шкафа. И выпади. И ни о чем не думай.

- А чего ты плачешь? – спросил Зубов.

- Там голубь, - сказала Лида, - на лоджии. Мертвый, я испугалась. Где ты был?

- Сестра приходила, - сказал Зубов.

- Я видела, - Лида не закончила свою мысль, потому что рядом внезапно пахнуло ветром. И она закрыла глаза.

А на следующее утро Зубов умер. Инфаркт. Теперь настоящий. Он лежал на каталке и казалось, что он спит. Он не спал много ночей. Две последних недели.

Теперь, когда Лиду ненароком закружит порывистый ветер, ей кажется, что Зубов вернулся. Она глубоко вдыхает его запах и плачет. А ветер упрямо смахивает ее слезинки взмахами голубиного крыла.