Арх. Star s. Суперстар Старцев

       1

       Старцев просто обречён был стать звездою. Хотя бы из-за фамилии. Ведь, по-английски, «Стар» – это звезда. По внешнему виду – Старцев напоминал обычного медлительного увальня, а лицом - легендарную активистку борьбы за права чернокожего населения Америки - Анджелу Дэвис. Большеголовую такую, крупную, с целым ворохом вьющихся угольно-чёрных волос на голове. И тоже в очках.

       Флегматичный Старцев носил в своей душе целый набор признаков творческой индивидуальности. Он, прежде всего – великолепно рисовал. Однако, уникальность его художественного творчества была далека от академической школы. Рисовал на небольших листочках и кусочках бумаги. Из-под его карандаша выползали причудливо изогнувшиеся автомобили близкой современности и далекого прошлого; фантасмагорические самолёты с вороньими головами и огромными когтями грифа-стервятника. Рисунки Старцева были нарасхват, у него их многие выпрашивали, меняли на вино или курево – словно бусы и драгоценные амулеты в среде доисторических племён. Подобное внимание к чьёму-то творчеству, среди художников – вообще-то редкость, ибо каждый здесь мнит себя ровней Ренуару или Пикассо. Поэтому всерьёз восхищаться шедеврами соседа – здесь как-то не принято.

       В нашу беспокойную общагу частенько заезжали студенты других ВУЗов, гуляли с нами во время праздников, и вообще – любили пошарахаться, инфицированные этой сумасшедшей творческой атмосферой. В один из визитов сюда, мой земляк из медицинского института Сашка – человек далёкий от искусства, увидев старцевские творения просто обалдел. Он долго умолял меня поговорить со Старцевым, чтоб тот подарил ему - хоть один из своих сюрреалистических шедевров.
       - Димон, ну попроси у него картинку! Ну, попроси! – Уговаривал меня земляк. – я ему пузырь водки сразу поставлю!
       А стоил он, между прочим, этот пузырь водяры – пять с лишним рублей, что равнялось 1/8 студенческой стипендии. То есть – сумма была просто несусветная. Что-то вроде яиц Фаберже. То есть, люди отдавали последние сбережения.

       * * *

       Многие, кстати, этой самой стипендии были лишены. Особенно – живущие со своим «царём в голове». Иногда, в народной молве, романтичное «царь» - заменяется более прозаичными «тараканами». Судя по оригинальным выходкам и незаурядным творческим произведениям – с этими домашними животными, у Старцева в голове – всё было в порядке.

       * * *

       Как и многие нестандартные личности, Старцев покинул родную Альма-матер очень рано, проучившись здесь, в общей сложности, чуть больше двух лет. Сначала он, в течение неполного года – он блестяще освоил весь курс мировой архитектуры, а затем – ещё на несколько месяцев – примкнул к изучающим мировой дизайн. То есть – и на то и на другое, он потратил меньше чем по году обучения. Нормальный студент изучает эти дисциплины более пяти лет. Но это нормальный…. Даже покидая САИ, Старцев, на закате своей студенческой карьеры, выкинул оригинальный фортель, едва не доведший его любимого декана Золотухина до апоплексического удара. Но об этом – чуть ниже.

       2

       Индивидуальность Старцева читалась буквально с мелочей. Так, он практически никогда не готовил себе пищу, и не участвовал массовых кулинарных оргиях…. Ему был близок философский принцип: «Я живу не для того, чтобы есть, а ем для того чтобы жить!» То есть еда у него была где-то на 37-м месте – между женщинами (№ 36) и стиранием носок в раковине умывальника (№ 38)…

       С едою он поступал иначе. На больших антресолях, под самым потолком, у него были припрятаны запасы провианта. На черный день. А так как почти каждый день в его студенческой биографии следовало отнести к чёрным, то он, раз в сутки, заперев комнату на ключ, тайно взбирался на дерматиновый стул и нервно совал руку в недра антресоли…. Туда, где хранились его пищевые сокровища. Все содержание клада можно было поделить строго на две части. Это рубиновый клюквенный кисель и аметистовый суп в пакетиках. С алмазными звездочками из вермишели. И то и другое он поглощал только в сухом виде.
       Иногда, по двунадесятым праздникам, или в честь Хануки, он мог заварить себе кисель, в маленькой эмалированной чашечке, вроде тех, из которых кормят Чихуа-ху… ну, этот, как его… Хуа!
 
       Он обычно процедура поедания киселя была сурово-аскетической. Взяв в руки крупный розовато-белый кирпичик киселя он, захватив его передними резцами, забирался под одеяло, и там урча грыз крахмальный гранит. Все предметы в нашей комнате в это время мелко дребезжали, словно Свердловск посетило землетрясение в три-четыре балла. А Старцев, не обращая ни на кого внимание остервенело грыз под казённым одеялом очередную порцию киселя.
       Один раз к одному из наших парней приехала тётка, откуда-то из Сосьвы или Гаринского района. То есть – откуда-то с северов.
       - Это ж надо! Кто это у вас в общежитии живого бобра держит? – с недоумением спросила она у племянника, услышав долетающий в коридор страшный хруст.
       - Да нет, это парни-дизайнеры, кофе в зернах – через мясорубку перемалывают! – Отмазал Старцева племяш. – Им на кафедре промискусства заданием такое дали –универсальный кухонный комбайн изобрести, вот они и изгаляются!
       А Старцев между тем, методично грыз и грыз свой кисель, уставившись немигающим взглядом на противоположную стену.

       Лежать и грызть он мог часами. И вообще, в постели под одеялом, он проводил примерно 80 процентов своего бдения. Само время – на учебное, рабочее, и прочее – у него никак не делилось. Оно, целиком и полностью – было занесено в графу «свободное»….
       Ни о каком регулярном посещении лекций – не могло быть и речи: если свободному гражданину Земли Старцеву, вдруг, хотелось прогуляться до института, то он, случалось, осчастливливал какого-нибудь преподавателя своим визитом. Правда, эти сухари вовсе не платили ему за это благодарностью. Чаще случалось обратное.
       Так однажды, во время одного из своих редких визитов в институт, Старцев, вдруг, навестил лекцию по высшей математике, ведомую суровым преподавателем Шитиковым.

       3

       Высшая математика была прескучнейшей и абсолютно непонятною, для большинства студентов, наукой…. Поэтому, все порядочные люди занимались на лекциях по математике - чем-то более дельным и полезным…. Большинство мирно спало, ну а тот, кого мучила бессонница – либо читал роман Мориса Дрюона, либо просто кушал что-нибудь вкусненькое, украденное намедни из институтского буфета….
 
       Слушать математику – на лекциях по математике, считалось чем-то аморальным и неприличным. Если кого-то заставили за этим постыдным занятием – этому человеку в Архе больше никто не подавал руку. Каждый в такие часы – искал себе какое-нибудь занятие по душе….
       В задних рядах, именуемых «камчаткой», обычно играли в покер, пили портвейн, или списывали друг у друга задания по более достойным предметам. На этом, куда заявился Старцев, помимо перечисленных занятий, студент Титов учил студента Шестопалова выдёргивать волосинки из ноздрей с помощью пинцета. А сидящий рядом студент Моторин предлагал выжигать их с помощью зажигалки, наподобие паяльной лампы. Для чего он открывал клапан зажигалки на полную мощность и пытался внедрить полыхающий факел прямо в ноздри соседа. Шестопалов громко охал: «Ох! Ох! Ох!» - то от резкого рывка Титова, то от огнеметной атаки Моторина. На что те, с обоих сторон, его урезонивали:
       - Терпи, Виталя, девушки не любят мужчин с волосатыми ноздрями!
       Шестопалову очень хотелось настоящую, а не пневмонадувную девушку, поэтому он терпел. Титов был уже женат, поэтому он имел полное право давать такие рекомендации.

       Старцев же, в силу своего природной стеснительности, тоже уселся на «камчатку»…. И – вы не поверите – он внимательно слушал Шитикова и даже записывал какие-то формулы…. Я же говорю вам – он был весьма странной личностью! Придя на лекцию по математике он решил посвятить все это время – именно математике. И он скрупулёзно записывая в тетрадь наиболее удачные алгебраические пассажи преподавателя.
       Шитиков же всё писал и писал, даже не поворачиваясь к аудитории, а громкие оханья Шестопалова он воспринимал как возгласы восхищения от демонстрируемых им на доске блестящих математических решений. То есть атмосфера в аудитории была – самая что ни на есть деловая.

       * * *

       Но тут, внезапно, на «камчатке» случился какой-то скандал! То ли картёжники чего-то не поделили, то ли – кто-то из групповых алкоголиков чужую порцию портвейна выпил. А может и студент Моторин чересчур сильно опалил ноздри будущему жиголо Шестопалову. Ну, в общем – скандал разгорелся, и разгорелся не на шутку…. С последних парт послышались громкие пощечины и крики вроде: «Да щас я тебе, ****ь ты такая….»
       Шитиков, одиноко и скорбно писавший до этого на доске, повернулся к аудитории и хищным взглядом стал высматривать в копошащемся муравейнике арьергарда - свою назидательную жертву.

       Опытные картежники сразу стихли и залегли… Записные алкоголики тоже поутихли и начали прятать стаканы в дипломаты и пиджаки… Студент Титов, воткнув пинцет ноздри своего друга Шестопалова, тихо шепнул тому: «Лягай!» Мотор быстренько закрутил вентиль своего факела и тоже прилег на парту – будто спит. За сон били по башке только на «военке», а на математике это проходило.
       И, вот тут-то, по несправедливейшему закону подлости – выбор пал на честно приподнявшего курчавую голову Старцева. Он впервые был на лекции, поэтому, как неопытный боец на передовой, опрометчиво высунул башку над окопом. А поднятие головы – да ещё в такую накалённую минуту, – полностью противоречило всем канонам тактики поведения на лекции! Но, бедный-то Старцев - этого не знал! И он – по-гусиному вытянул вверх черепную коробку, мгновенно превратившись в беззащитную мишень! А Шитиков, держа на отлёте руку с мелом, как раз внимательно созерцал затаившуюся аудиторию. И хищно водил туда-сюда – своим орлиным взором.
       И тут он обнаружил лишь одну бдящую башку. И, впридачу к ней – нагло выставленные напоказ зрачки Старцева. Тот упрямо, не отворачиваясь – смотрел на Шитикова! Это было уже слишком. В то время, когда более опытные собратья, со змеиным шипением, низко пригнули свои головы к столешницам, Старцев бросил вызов всему преподавательскому корпусу САИ!

       4

       - Молодой человек, встаньте! – Голосом соборного протоиерея скомандовал Шитиков.
       Старцев честно смотрел на препода немигающим взглядом Анджелы Дэвис. И даже не подумал вставать. Он редко ходил на лекции, поэтому чувствовал себя неуютно, как эскимос, попавший в пульт управления ядерным реактором.
       - Встаньте, встаньте, я вам сказал! – Жестче, уже по-прокурорски, повторил Шитиков. Он приосанился, как командир расстрельного взвода.
       Алкоголики залегли ещё ниже – в свои камчатские окопы, и по-старчески захихикали.
       - Я, что ли? – Дрогнувшим и полным трагизма голосом спросил Старцев.
       Он одиноко возвышался надо лежащими и хихикающими народными массами….
       - Вы, вы! – Сурово настаивал преподаватель. – Что вы притворяетесь! Кому, кроме вас, я могу ещё это сказать?
       Это была чистая правда.

       Старцев встал. Шитиков начал выговаривать ему всякие упреки. Старцев скорбно молчал. Это было сродни позорной гражданской казни царского режима над петрашевцами. Математик наговорил ему кучу незаслуженных гадостей, после чего позволил бедолаге усесться на своё место.
       Потрясенный этим неправедным судилищем, Старцев, отложил в сторону свою ручку и полными слёз глазами – смотрел перед собою. Он отказывался верить в происходящее.

       «Камчатский» контингент, между тем, вылез из-под парт и продолжил свою шумную тусовку. Картёжники расписали новую пульку, а алкоголики откупорили новый пузырь с портвейном. Моторин перешёл к уничтожению волос в ноздрях Шестопалова с помощью недокуренных бычков. Так Титов помогал ему в качестве наводчика-корректировщика. Шестопалов громко ахал. Шитиков писал.
       Шокированный увиденным и услышанным Старцев – впредь исключил посещение лекций из своей прогулочной программы.

       * * *

       Спал он тоже – не как все. В географическом, полюсном, так сказать, смысле. Все студенты ложились спать так, чтобы, просыпаясь – видеть входную дверь, с возникающими на её пороге. Будь то собутыльники или проверяющий общежитие декан.
       Это было древнее, инстинктивное правило, пришедшее к нам ещё из древних времен. Даже питекантропы стремились контролировать вход в свою пещеру. Бедные студенты тоже старались держать входную дверь под контролем. Старцев же – никаких внезапностей не боялся, и нахально спал головой к входной двери. Это тоже считалось – вызовом общественному порядку. Видя такое безрассудство, все соседи крутили пальцем у виска: если в комнату ночью ворвутся декан или комендантша – то они попросту придушат тебя – и пикнуть не успеешь!

       5

       Однажды я был свидетелем интересной и драматической сцены. Ольга, староста нашей группы куда-то уехала, а её зам – заболел…. Профорг и спорторг тоже были, где-то в отлучке…. И место духовного лидера обезглавленной группы с большим удовольствием занял Гена Костылев. Он был двадцать четвёртым номером по иерархическому ранжиру, каким-то резервным «зампомпомом»…. Но это его не смутило, и он, с невиданным усердием бросился использовать подаренный ему судьбою административный ресурс.

       Старост всех групп, в такие дни, собирали в деканат и передавали им на руки списки студентов, имеющих те или иные задолженности по разным предметам. Старосты, получая на руки эти «чёрные списки» начинали обходить своих нерадивых подопечных и требовать от них – немедленно устранить имеющиеся задолженности. Каждому студенту – при этом – индивидуально, вручались при этом и деканатские «чёрные метки» - так называемые «хвостовки» - бумажки с указанием предмета и сути долга: зачет, расчётно-графическая работа, эпюры, рисунки и т.д. и т.п.
 
       Если у студента было две таких задолженности – это считалось нехорошо, три – плохо, а если четыре и больше – речь напрямую шла об отчислении. Таких - можно было смело считать смертниками. Или камикадзе, что сути не меняло. Все нерадивые студенты имеют в такой период наибольшие шансы вылететь из института.
       Примчавшись в деканат, Гена захватил вожделенный список двоечников-изгоев, в котором, кстати, он сам был на втором или третьем месте…. Тем не менее, он стал разыскивать по общаге (в институт-то они не ходили!) своих собратьев-разгильдяев – и, потрясая «чёрными списками» требовал немедленно погасить все задолженности.
       И там же, в общаге, произошла встреча двух титанов архитектурной современности – Старцева и Костылева. И мне выпало счастье - стать её свидетелем.

       Дело было так.
       Старцев, как всегда, громко хрустел любимым киселём и безучастно смотрел на любимую стену. Там пока ещё висел роскошный ковбойский плакат, о котором я расскажу позже. Вот Старцев, как всегда, лежал под одеялом, и с остервенением грыз каменный брикет. Стаканы в шкафу и настольная лампа ритмично содрогались в тон его челюстям. Я молча листал какой-то журнал.

       В этот момент наша дверь с грохотом отворилась, и в комнату вломился спасатель группы - команданте Костылев.
       - Андрюха! Андрюха! – Вдохновенно заорал он, обращаясь к Старцеву. - У тебя же одиннадцать задолженностей! Вставай, Андрюха! Тебя же отчислят! Надо что-то срочно делать! Вставай!

       Старцев, как я уже сказал, лежал головой к двери, и повернуть голову на вошедшего – ему было лень. Он никогда её не поворачивал. Вертеть головой и смотреть по сторонам было б для него непосильным трудом. Поэтому он лежал абсолютно недвижимо, как мумия фараона… И остекленевшими глазами – часами изучал рисунок на обоях. Одеяло его было натянуто до самого подбородка. Лишь притихший хруст киселя указывал на теплящуюся в его теле жизнь.

       - Андрюха… – Продолжил Гена упавшим голосом. – Андрюха! Ну, вставай же, ведь тебя отчислят! Ну, Андрюха! Ты ведь, можно сказать, уже отчислен! Ну, Андрюха, надо же что-то срочно делать!

       Далее Старцев сделал то, чему бы позавидовал любой океанский кашалот.
       - Нет… - Твёрдо сказал он, не пошевелившись. – Ничем не могу тебе помочь, Гена!
       И, сверкнув, своею густою шевелюрой, словно китовым плавником, он, вдруг, резко ушёл под одеяло, ушёл полностью, с головой… Словно б ушёл – от бренных земных страстей - в глубокие пучины своей кровати!

       Гена так и остался стоять посреди комнаты с раскрытою папкой и широко открытым ртом. Такую силищу – он видел впервые! Мне же повезло больше Гены: я видел её неоднократно и довольно продолжительное время.

       А сейчас мне было жаль Костылева. Он, наш временный лидер, в самом деле – выглядел – абсолютно беспомощным. В отличие от спасаемого… Несмотря на тонущие его вниз одиннадцать несданных предметов. Кстати, если мне не изменяет память, их всего-то, в ту сессию, было двенадцать. Я стоял рядом с Геной и с изумлением глядел на кровать Старцева: где же он умудрился получить этот один-единственный зачёт? Как? Ведь практически не выходил из комнаты?

       5

       Справедливости ради, надо сказать, что иногда, примерно раз в месяц, Старцев кушал и горячее. Он крошил кисель в ту самую (Чихуа-ху… хуа… хуа…) белую эмалированную мисочку, и заливал его водой и торжественно готовил его на плите. А потом, спустя десять минут, радостно поедал приготовленную субстанцию. А вот суп из пакетиков – эта участь не постигала: он его ел строго в сухом виде. Ни разу не видел чтоб он его готовил. Наверное – было нельзя. Есть сухим - это было что-то вроде ритуала.

       Выглядело ритуал так. Он, с одухотворенным лицом, вставал со своего лежбища. Встав на стул и пошарив рукой по антресолям, он доставал хрустящий пакетик с супом. После чего он, успокоенный, вновь ложился, и, как обычно натянув одеяло, задумчиво приоткрывал рот…. Потом, мерным дозами аккуратно ссыпал туда, словно в жерло бетономешалки - содержимое пакетика.
       Потом раздавалось традиционное похрумкивание…. И Моби Дик глотал этот сухой планктон, и плыл по своим невидимым для других океаническим волнам.

       - Андрюха! – Как-то сказал я ему. – А почему б тебе не модернизировать поглощение супа? Допустим, ты ссыпаешь вовнутрь содержимое пакета, потом, бросаешь туда же – пару лавровых листов, и немного лука…. Потом – чуть-чуть укропа, чуть-чуть петрушки….Засыпав всё это внутрь – глотаешь вдогонку сто граммов майонеза…. После чего, ты ложишься вниз животом, прямо на плиту, и включаешь конфорку! И укомплектованное блюдо-полуфабрикат доваривается у тебя – уже прямо в животе! И превращается там, внутри – в фирменный деликатес! Если тебе лень варить суп в кастрюле, так вари его у себя – прямо в животе!
       Он глубоко вздыхал в ответ, производя сложные энергетические расчёты, а потом, ни слова ни говоря, снова кутался в своё верблюжье одеяло. И надолго уходил в своё гениальное Небытиё.

       * * *
 
       Кстати, насчёт плиты.
       Как-то раз Старцев вынырнул к людям. Это произошло на кухне секции девятого этажа.
       Картина была следующей: он, выйдя на кухню, где собрались пьяные сотоварищи, подошел к электроплите, и, словно большой тюлень взгромоздился не неё своею широкою задницей. Стоять – как все, вертикально – он просто не мог. Мысли давили на него.

       Заняв своим задом сразу парочку конфорок, он как-то сразу обмяк, и, выклянчив у кого-то сигару, стал курить, уставившись в пол… И слушал интеллектуальные беседы.
 
       В этот момент, один из местных ораторов, Вячеслав Сафонов, о чём-то рассказывая своим соплеменникам, зигзагообразно передвигался по кухне, излагая большие истины. Во время очередного своего перемещения, он сделал стремительное, почти неуловимое движение рукой, и незаметно включил одну из конфорок. Он всего лишь – молниеносно крутанул кистью, повернув одну из эбонитовых рукояток плиты, расположенную между ног у Старцева.
       Тот, естественно, даже не шелохнулся. Это движение сафоновской руки никто и не заметил, а для флегматичного Старцева оно было равносильно пролёту радиоактивной гамма-частицы, промчавшейся мимо него со скоростью света.
       После чего Сафонов продолжил свой горячий монолог.

       Примерно через пять минут дремлющий на плите Старцев - голосом истомлённой русской крестьянки тихо сказал: «Ой!» Спустя пару минут, он нервно пошевелил задом…. Еще минуту спустя, он снова выдохнул: «Ой!» и на этот раз уже более внятно, даже боевито! Ещё через три минуты, он, голосом пассажира с «Титаника», протрубил третье: «Ой!» – и съехал с плиты словно с тонущего судна.

       Постояв и придя в себя он нагнулся, он повернулся к нам задом, попросив поглядеть: что же там такое, жгущее душу и сердце – с ним приключилось….
       На густо-синем, синтетическом трико, плотно окутывающим его зад, белел большой, исключительно ровный круг…. По размеру совпадающий с диаметром электрической конфорки. Синтетика его штанов, отчего-то не прогорела, а в силу какой-то термической реакции – вдруг резко поменяла цвет…. Теперь на сочно-синей ткани его брюк – был ровный желтовато-белый круг, близкий по палитре – к цвету сгущенного молока, ГОСТ 2903-78.

       Таким образом, моя идея – относительно варки Старцевым супа непосредственно внутри себя – отчасти сбылась, жаль только, что он приложился к огнедышащему диску – немного не тем местом. Или – совсем не тем. Поэтому, реальное воплощение моего рацпредложения прошло впустую и положительных последствий не имело.

       6

       Иногда Старцев предпринимал и более масштабные акции. Так, прогуливаясь по парку возле Дворца Пионеров, он обнаружил лежащие возле склада декорации Театра Юного Зрителя…. Вечером он, вместе со своим криминальным напарником Мотором, отправился к зданию ТЮЗа, где они под покровом ночи перетащили декорации в более укромное и безопасное для хищения место. А уже позже, глубокой ночью, они снова залезли в парк, приволокли свою добычу в родное общежитие.

       Буквально на следующий день - состоялось торжественное облачение нашей комнаты в декоративный наряд…. Сначала Старцев с Мотором сняли со стен книжные полки, гардину над окном и оббили все стены этими жуткими декорациями… А затем повесили полки и прочие причиндалы на место. Ну а вечером, соответственно, состоялось торжественное обмытие интерьерного праздника.
       Сам интерьер выглядел весьма и весьма оригинально. По всем стенам прыгали нарисованные мартышки, хлопали цветастыми крыльями здоровенные попугаи, а из-за старого деревянного шкафа – коварно выглядывал нильский крокодил.
       В комнату мгновенно набежала целая куча восторженного общаговского народа, и искушенная публика без особого труда определила, что данные декорации, скорее всего принадлежали спектаклю «Доктор Айболит».
       После монтажа обоев вся комната приобрела загадочный, даже зловещий вид, что вскоре немало потрясло – случайно забредшего сюда декана Золотухина….

       Если же быть точным, то забрёл-то сюда Золотухин – вовсе неслучайно… Услышав пьяный рёв он потянулся на звук, как потерявшийся в общаге мальчик с пальчик… И вот тут-то и произошла трогательная сцена сентиментальных художников с любимым деканом. Бедный декан едва не тронулся умом – после этой трогательной встречи… Тогда Старцев – как демоническая «прима» – предстал перед деканом впервые. Тогда бедный Золотухин ещё не знал, что эта их встреча далеко не последняя….
 
       7
       
       А пока давайте обратимся к творчеству Старцева на ниве политического плаката. Это тоже заслуживает внимания…. Будучи уникумом – он славно приложился и к этой сфере…. И вот тут-то произошёл тот редкий случай, когда слава так и не смогла найти своего героя. К счастью – не смогла! Иначе б – он покинул стены родного Арха, чуть раньше, чем это произошло….

       * * *

       …В нашем институте был объявлен конкурс политического плаката, и, уж не знаю, что же сподвигло – обычно инертного и нелюдимого Старцева – вдруг поучаствовать в нём. А, так как личностью он был роковой, то и участие в этом конкурсе – тоже стало роковым. Вернее – едва не стало. Его не нашли.

       К очередной годовщине Великой Октябрьской революции, требовалось изготовить плакат, отображающий идею победившего социализма. И его торжество над гнилыми империалистическими идеями. Соответственно, данный плакат должен быть идеологически зрел; и от него веять безмерным оптимизмом…. И конечно – высокими перспективами гуманистических идей Октября. На фоне мизантропической Рейганомики.

       Старцев, кстати, был большим любителем таскать со свалок всякую всячину в нашу бедную комнату. Когда он услышал о Великом Конкурсе, то он кряхтя полез под кровать и обнаружил там, в арсенале Гения, симпатичный кусок ржавой колючей проволоки. Фабула плаката была решена.
       С помощью всяких инсталляций и аппликаций он изобразил на картоне сочную багряную гвоздику, и оплел её, как дочь Лаакона, торчащими из плаката кусками колючей проволоки. Смотрелось всё это довольно жутко.

       Мне же плакат показался больше схожим образом чилийской девушки, попавшей в маниакальные лапы к Пиночета… Или Фани Каплан, попавшей в руки большевиков. В общем, в воздухе запахло реакцией. Но никак – не торжеством идей нашей славой Революции.
       Но комментировать творческий порыв Старцева я не стал, полагая, что я ещё не дозрел – до его авторской концепции!
       Меня тоже постоянно тянуло на какие-то бредовые поступки, но вот от рисования политических плакатов – как-то Бог уберег!

       Вернулся Старцев вечером – очень удручённый.
       Оказалось, вывешенный им плакат провисел в институте около двух часов. Затем слух о нём дошел куда следует, и тут же прибежали в какие-то неизвестные мужики в штатском… Они грубо содрали со стены старцевский шедевр, и уволокли его в неизвестном направлении. Самому автору повезло несравнимо больше.
       Будучи человеком чрезвычайно рассеянным, он забыл подписать своё творение, а, может, и в целях «чистоты» конкурса, на плакатах стояли не подписи, а какой-нибудь шифром. Или код. Для объективности жюри. Поначалу, Старцев, было бросился идти на выручать своё детище, но друзья-алкаши отговорили его…. Чем, видимо, продлили его обучение в архитектурном институте – ещё на пару месяцев….

       8
       
       - Знаешь, а ведь у меня уже было такое…. – Грустно признался он вечером, рассказывая о своём конкурсном фиаско. – Ещё в школе, в Челябинске….
       И он поведал мне драматичную историю, о том как его, юного южноуральского школьника, Андрюшу Старцева, едва не попёрли из школы. Тамошний учительский коллектив попросил его написать для какой-то торжественной линейки плакат, где алыми буквами – по белой глади ватмана, струился проникновенный призыв: «ТОВАРИЩИ ШКОЛЬНИКИ! ПРОДОЛЖАЙТЕ УГЛУБЛЯТЬ ВАШИ ЗНАНИЯ!»

       Андрюша с вдохновением принялся за порученное дело, но в силу своей неопытности, ватман, не размечал, а приложился к исполнению сразу. И, с ходу, широким плакатным пером, начертал высокое изречение.
       Но, как это часто бывает с начинающими гениями, судьба не преминула состроить юному дарованию свою подлую гримасу! Слово «углублять» – упиралось прямо в кромку листа ватмана, и даже – чуть-чуть вылазило - за его край. Поэтому его пришлось разделить. И Андрей блестяще справился с этой литературной сложностью, применив глубокое знание русского языка.

       Когда школьники собрались на линейку, то их взорам предстал вполне боевитый и назидательный плакат. Правда, с одной существенной мелочью: первая строка звучала так «Товарищи школьники! Продолжайте углу-…», а вторая, нижняя, звучала несколько эмоциональнее ожидаемого: «…БЛЯТЬ – ВАШИ ЗНАНИЯ!»

       Хотя юный Андрюша блестяще справился с орфографическими препинаниями, плакат пришлось срочно снять, ибо тупые челябинские школьники упрямо не хотели воссоединять злополучное «углублять» - в единое целое…. А, игнорируя каноны великого русского языка, настойчиво употребляли данный глагол раздельно. В расчленённом его состоянии. Так им нравилось гораздо больше. Таким образом, Старцев, внес существенные реформы не только в мировой дизайн и плакатное искусство, но и реформировал некоторые застарелые формы в сфере родного языка. И разговорчивые челябинские дети, разгуливая по школе, еще целую неделю громко цитировали как весь плакат, так и сакральное слово, постоянно напирая на заднюю, филейную его часть…. Напрочь забывая о доминантной «грудинке».

       Вот об этом-то скорбом эпизоде и поведал мне, пораженный постплакатною хандрою Старцев. Правда, справедливости ради, надо сказать, что один плакат он всё-таки создал… Но и тот, по роковому стечению обстоятельств, провисел в нашей комнате не больше недели, но…. Видимо не везло Андрюхе с плакатами, не его это была стезя….

       * * *

       А сам плакат смотрелся круто. На темно-синем фоне, изобразил он чёрный силуэт вскинувшего голову ковбоя в шляпе. Шляпа – настоящая сомбреро, с лихо закрученными вверх полями. А, прямо на груди у ковбоя, разместилась тонкая кольцевая сетка – оптического прицел! Словно кто-то посторонний – прямо в область сердца – ему, ковбою, непрерывно целится!
       Потом Андрей, аккуратно бритвою подрезал сигарету, с двух сторон. Той частью, где у сигареты фильтр, он приклеил её к воображаемым губам ковбоя. А наружную часть, где должен пылать огонь, он опалил, и наставил туда ярко-огненных точек. Точки он нанёс красною, желтою и оранжевою, флуоресцентными красками.

       Получилось просто здорово: лихой ковбой закинул голову, обернулся, а какая-то сука ему в грудь целит! И, горящая во рту у ковбоя сигарета – всему этому действу, полную иллюзию жизни придает!
       Теперь, повесив этот плакат у окна, где ступни его располагались, Старцев мог часами уже не на пустую стену глазеть, а на своё творение….

       Но, как я уже сказал, плакатик этот - провисел совсем недолго…. Во время очередной грандиозной пьянки, какой-то хмырь вырвал у ковбоя сигаретку и выкурил её до конца. Тем самым, лишив бедолагу возможности хотя бы покурить по-человечески перед смертью. А, искурив, этот заезжий сучара, затушил высокохудожественный бычок прямо о наш белый подоконник!
       И, вдобавок, оставил прямо на подоконнике – след сапога сорок пятого размера!
       Горько стало Старцеву, и снял он этот плакат – от греха подальше. Пока шляпу или прицел вместе с рейнждерским сердцем не выдрали. Так что он по праву стал одним из немногих гениев, вроде Репина или Леонардо, на чьи нетленные шедевры поднялась рука вандала. И снова, одинокому Мастеру, приходилось любоваться на голую стену.

       9

       В общаге существовало некое незримое братство, по спасению тонущих собратьев-студентов.
       И, конечно, мы, по мере возможностей, помогали Старцеву держаться на учебном плаву. Хотя, как я уже сказал, эта проблема его особо не беспокоила!

       Помню, накануне какого-то праздника, Старцеву нужно было срочно, позарез, сдать рисунок, или даже, целых три. Иначе б он не получил зачет и не попал на сессию. Пару рисунков по теме, мы нашли в общаге, а вот с натюрмортом, где было изображена голова гипсового мальчика и скрипка, – нам так и не удалось найти.

       Найденные рисунки мы скопировали через стекло, и тут же отретушировали по полной. Получились две отличные копии – «под Старцева».
       Старцев отлично рисовал свои «миниатюры», но вот классический рисунок не был его стихией. Поэтому взяться за это пришлось профессионалам. Одни профессионалы разливали вино за столом, а другие, ползая по полу, рисовали шедевры для Старцева…. Стакан с вином опускался со стола вниз, и немедленно поглощался рисовальщиками. После чего изнурительная штриховка продолжалась.
       Время горело, и надо было успеть до пяти часов вечера.
       Именно поэтому куски ватмана были брошены прямо на пол… А мы, глистообразною шоблой ползая по линолеуму – старательно доводили рисунки до ума, прихлебывая спущенное нам, с «верхней палубы», вино. Сам Старцев – к особо пьющим не относился, однако за компанию мог выпить. Здесь же он проникся нашей наэлектрилизованностью, и тоже начал понемногу нервничать – чего с ним практически не случалось. Это был идеальный флегматик, эталон вселенского спокойствия.

       Теперь же пил наравне со всеми – несмотря на предстоящий визит на кафедру рисунка. Самые большие проблемы были с гипсовым мальчиком. Как я уже сказал, оригинала мы нигде не нашли, и пришлось начать работу «по памяти». Кроме того, рисунок, согласно заданию, должен быть выполнен углём.
       Как бы там ни было – с задачей мы справились. Пьяные компаньоны из-за стола, смотрели залитыми шарами сверху вниз, и давали дельные советы: «Тень, тень от подбородка – у мальчика нарисуй…. И рефлекс, рефлекс по гипсу дай! Гриф-то - у скрипки чуть-чуть увеличь, он там – малость покрупнее…. Ага, а вот тут драпировку вправо загни, она вроде б так – там, со стола свисала…. Так, теперь нормально! Фактуру, фактуру гипсу придай – он же чуть-чуть светиться должен!»
       В общем – коллективными усилиями рисовальный кризис был преодолён, и Старцев умчался в Альма-матер…. Вскоре он появился счастливый и довольный: зачёт был сдан!

       * * *

       Казалось бы – чего волноваться? - преподаватели по рисунку – нас особо не душили…. Но, это был – особый случай…. И этот случай назывался «Старцев»! Андрей был настолько вольной птицей, что всякое могло случиться! Бывали случаи, когда люди из-за какого-нибудь смешного предмета вылетали, вроде «Вычислительной техники»… Или ещё какой-нибудь пустяковины…. Взбесится преподаватель – и никак ты его не обойдёшь! Особенно если кафедра дружная: даже во время его болезни – ни один из них, из принципа – у тебя зачёт не примет!
       Я слышал, что и на рисунке случаи бывали: если препод обозлён – то он может заставить тебя – в полные академические часы - пропущенную постановку заставить рисовать! А, если ты на занятиях не был – где ты её потом «срисуешь»? В смысле – официально? Это ведь не математика, где пропущенную тему - можно в библиотеке или с соседом-отличником наверстать!
       Тут же тебе, в библиотеку, никто – ни огромную голову Давида, ни голого натурщика не поставит и не принесет! Будешь после занятий – до двух часов ночи один в аудитории куковать, скрипки на драпировке рисовать, пока двадцать полновесных учебных часов – от звонка да звонка – родной кафедре не отдашь! Если как Хома Брут из «Вия» - концы богу не отдашь! Тут ведь и в самом деле – до дурдома недалеко, особенно, если у тебя других «хвостов» - по горло! Хорошо что они, наши преподы, на все эти «копии», глаза закрывали! И на том - им спасибо!

       10
 
       Запомнился Старцев ещё парочкой примечательных историй.
       Одна из них произошла в студёную зимнюю пору, когда боевой отряд, с Восточной 20, отправился с дружественным визитом к собратьям из общежития № 1, на Июльскую 22…. Пьянка была посвящена годовщине рабфака. Началась она как-то суетно и нервно, а закончилась так вообще – грохочущим побоищем…. Что-то вроде пьяной стрельбы в махновском лагере – на Гуляй-Поле…. Как я уже говорил, боевитое кулачное искусство, у нас не приветствовалось, но, тут-то приключилось. Это то самое исключение из правил….

       Началось, там, на Июльской, всё – как раз со Старцева…. Уже в самом дебюте вечеринки, он толи – по рассеянности, то ли быстро надравшись - на портфель с общественными яйцами уселся. И тем самым – сильно подорвав продовольственные ресурсы банкета. Дело в том, что праздничная вечеринка – как-то сразу не задалась. Пить начали ещё на Восточной, пили сумбурно, а потом, вдруг, решили – торжественную, пиковую часть – провести на Июльской…. Ну и ломанулись всею толпою туда!

       Поехали на Июльскую дружно, купили по дороге водки и три (или четыре?) ячейки яиц. Яйца аккуратно в предусмотрительно захваченный с собою портфель.
       Приехали, откупорили бутылки, решили закусить, а кроме яиц и жрать-то особо нечего…. А тут ещё Старцев, перепив, стал носиться туда-сюда, и впопыхах - на портфель с яйцами сел.
       Сафон же, чем-то накануне чем-то взвинчен был, и ходил смурной… Июльские бабы над нами смилостивились, огурчиков принесли, вот Сафон эти огурчики и резал… Да столы нервно тряпочкой протирал, негодуя за погибшие яйца…. То есть – не в настроении человек был…. Может бы оно, и поднялось у него, чуть позднее, да видно – не судьба….

       Немногословный обычно Старцев, тут вдруг разгалделся, как пингвин на птичьем базаре. Стал чрезвычайно общительным и вульгарным, и, словно перепивший тамада. А потом – вообще дико буйствовать начал… Прыгал морды корчил, обильно и беспричинно хохотал…. Потом, в качестве всенародного покаяния, стал из портфеля поврежденные задницею яйца изымать и принародно поедать их. Причём – прямо со скорлупой! Зрелищно, скажу я вам – что надо было!
       Его примеру – тут же последовали и другие…. Наши рабфаковские кавалергарды и патриции – прямо на глазах стали превращаться в буйных, бородатых кроманьонцев и нибелунгов…. Все морды – в яичной скорлупе!

       В целом же картина напоминала остросюжетный репортаж о рейдерском захвате какой-нибудь процветающей птицефабрики, с участием сильно оголодавших узников концлагеря. Бородатые флибустьеры исступленно жрали сырые яйца, обильно запивая их водкою и вином. Повсюду валялась ломанная яичная скорлупа. Картинка была не для слабонервных… Сунувшиеся было к соучастию на этой вечеринке женщины, увидев это людоедское сборище, стали быстро покидать мероприятие, запирая свои двери на все замки…. От греха подальше!

       Все начали шуметь, и махать рейсшинами, а Сафон все мрачнел. Может Сафона взбесила эта бурная «деэстетизация» праздничного процесса, а, может – его задело бегство запаниковавших баб, и он кипел изнутри….Он сначала попытался вернуть обезумевшую толпу к истокам благородной дворянской пьянки, но всё было тщетно. Вместо этого он видел перед собой – жуткие бородатые рожи с яичною скорлупою на губах! А его сосед по комнате Костин громко называл всех «дядями»…
       - Ну ты чо, дядя, - говорил он обращаясь к кому-нибудь, - Кензо Танге от Корбюзье отличить не можешь? Может ты ещё «Лед Зеппелин» с «Самоцветами» путаешь?
       Словом – зрелище было отвратительное.

       11

       Когда Сафон принёс с кухни стаканчики для крюшона и десерта, Старцев дернул верхний стаканчик – а он не снимается, прилип к остальным!
       И тогда он снова, с диким гоготом, дернул его! Дернул он его что есть силы вверх, а тут, как назло, Сафон к столу наклонился, хотел какое-то блюдце из китайского фарфора – эстетично поправить! А может, и салатик какой – петрушечкою заботливо приправить.
       Ну, и Старцев-то, по дуге, Сафону – прямо в лоб – донышком стакана заехал!
.
       Вот тут-то, наконец, все перестали вялою кулинарией заниматься, и от яйцеедства – к мордобою перешли! То есть начали дубасить друг друга по полной программе! Массово так, по-человечьи: с хрустом и покряхтыванием!
       Причем, что характерно, комната довольно широкая была, как говорится – есть, где плечу раззудится, однако, все зачем-то, в узкий коридорчик полезли…. В самую теснину! Трудно было разобрать: кто и кого, а главное – за что бьёт! Но бились по-честному: никто не отлынивал, не отсиживался! В-общем хороший такой рабфаковский праздник получился! Но, надо отдать должное Сафону: это он заложил фундамент культурного отдыха. Он первым – со Старцевым сцепился!

       Это был схватка разъяренной рыси и массивного буйвола. Тихоня Старцев – там у себя, в орденоносном Челябинске – серьёзно штангою занимался. Ну, то есть, плечист был. И в масса. Не даром же он полпортфеля яиц задом подавил.
       Но, пока медлительный буйвол размахивался, чтоб товарищу Сафонову - полголовы снести, тот, как взбесившаяся ветряная мельница, успевал – всю морду противнику исхлестать! И Старцев мычал от негодования, теряя остатки координации – в узком коридорном пространстве. Но потом, собрав свою тяжелоатлетическую волю в кулак, он снова замахивался, а Сафонов, деловито, как японский вентилятор, своими лопастями рожу противника обрабатывал.

       Надо заметить, что в предбаннике – какая-то изящная вешалочка была, куда все интеллигентно своё пальто поразвесили. Так вот – вешалочку-то эту, сразу, снесли нахрен, и все дюбеля и скобы – тоже, с корнем, вырвали! Бились-то не на шутку. Это ж рабфаковский праздник, святое!
       Словом доброе побоище получилось, хан Мамай – от зависти б подох, видя такую рубку! Недаром в народе столько говорят о пресловутой женской интуиции! Всех девок-то, как одну, ещё накануне, – словно ветром с праздника сдуло! А так – быть бы им вывалянными в яичной скорлупе!

       Неистовое сражение было недолгим, но зато динамичным и ярким. И всё бы оно хорошо, но, как говорят в нашем мудром народе: «Беда не приходит одна!».
       Пока трудолюбивый Сафон терзал мычавшего от бессильной ярости Старцева, кто-то из обезумевших бойцов, все банки с масляной краскою навзничь опрокинул! Они там, у входа, в тамбуре, в аккурат под вешалкою стояли.
       Ну, и когда весь этот брейн-ринг, туда-сюда метался, они, наши бойцы, параллельно свои пальто и соболиные пелеринки – ножками в краску втаптывали! Как сейчас помню – разлили белую и голубую…. Такой вот праздник аргентинского флага – на Июльской, 22 получился…. Что называется - «Буэнос Диас!» Пять – ноль, в нашу пользу, граждане бело-голубые!

       * * *

       А тут ещё, в самом финале всенародного побоища, Алик, из аборигенов – за мычащего Старцева заступиться решил! Так остервенелый Сафон – уже и на него – когтистою рысью кинулся! Кое-как потом его утихомирили. Но это когда уже пальто из краски вынимать начали. Словом, настоящий рабфаковский бенефис получился, просто на загляденье!
       Наконец, бойня поутихла, и разгорячённые станичники, срочно накинули свои зипуны, решили обратно на Восточную тикать. И распространяя острые запахи свежей эмали, помчались в сторону трамвая. Но, на трамвая их, ****ей, не пустили, как они в сильно раскрашенном виде были. И пришлось всем идти пешком, благо недалеко. Это был первый случай апартеида в истории России, когда цветных в транспорт не пустили. Теперь они шли по улице и прохожие думали, что это рекламная акция лакокрасочного завода. В общем – воняло дико…..

       Минут через сорок, все, наконец, подтянулись в родное общежитие № 2. Кто-то – тут же скипидар приволок, краску с одежд потихоньку оттёрли…. Правда, потом вонища в секции была – двое суток уснуть никто не мог. Зато и тараканы после этого – два года не появлялись!

       Закончив чистку одежд, все снова уселись пить. И вот лишь тогда - начали пить культурно, по-человечески – без лишних склок и суеты, заводя суровый разговор – то о мировой философии, то о Людвиге Фейербахе…. Про архитектуру и этого прощелыгу Корбюзье больше никто не вспоминал.

       12

       Обычно те, кто покидал институт, делали это стойко и молча…. Как капитаны гибнущего судна… Но Старцев - и тут отчудил. И как!
       Когда его с треском с первого, архитектурного курса, вышибли, он тут же, недолго думая, - обратно документы в приемную комиссию сдал! Благо ему удалось почти до лета продержаться…. Пока он свои миллиардные долги по всем предметам гасил, тут уж и новая приёмная комиссия – свои огни рампы зажгла!

       Как уж они там это дело просмотрели – я не знаю! Прозевали они этот рывок челябинского плакатиста. А может, какая-нибудь монда в мандатной комиссии – ушами прохлопала. Хотя, с другой стороны – Старцев и Старцев! Мало ли людей с такой фамилией по Земле ходит? В институте то его никто в глаза никто не видел, - разве что Шитиков, когда на лекции бранился, да Золотухин, когда в общаге на декорации смотрел. Для остальных же Старцев недосягаем был, как самка леопарда или снежного барса. Да, кроме Золотухина, его никто в лицо не знал…. Как будто б и не существовало такого студента. Вот они и проморгали – вторичное примагничивание этой морской мины – к подлатанному институтскому кораблю! А он, сволочь, возьми - да и поступи!!!
 
       Целый год до этого – лежал он, прикованный к постели, числясь в архитекторах, а тут, как для издевательства – в дизайнеры поступил! Может ему казалось, что дизайнерская перина, она помягче – архитекторской будет?
       Ну, в общем, эта трагичная страница в истории нашего Арха вновь – повторилась! Троянский конь, гремя копытами, влетел в его увенчанное корягами фойе. Яйцедав Старцев снова стал студентом. И вот тут-то – и произошёл тот самый драматичный эпизод, о котором я обещал рассказать в самом начале своего повествования.

       * * *
 
       Когда всем ребятам-абитуриентам сообщили, что они зачислены на первый курс в орденоносный творческий ВУЗ, им велели собраться в кучку, для собеседования со своим будущим деканом. Он уже спешил на эту встречу, и его надо было малость подождать.
       - Вы пока познакомьтесь меж собою, ребята, поболтайте, а щас и наш Валентин Галактионыч сюда подойдёт! – Сказала им приятная тётенька Хайрутдинова. – Он, ваш декан, всё вам популярно расскажет – что делать дальше….
       Ну, стоят ребятки радостные, щебечут словно птенцы, а чуть поодаль – чёрным грифом-стервятником – новообращённый студент Старцев, с неморгающим лицом Анджелы Дэвис стоит….

       И тут-то, к этой шумной и воркующей публике, является, как мессия, по-отечески добрый и восторженный - маэстро Золотухин.
       Поприветствовал он юную архитектурную поросль, приобнял радостно новое поколение, и уже было - повел их по институтским коридорам, чтоб ознакомление с будущею судьбою сделать.

       А перед тем как тронуться с места, он возьми да и брось через плечо Старцеву – да ещё с некоторой небрежностью: дескать, подождите пока, товарищ Старцев, сейчас я с абитуриентами разберусь, а уж потом – и вами займёмся!
       Видимо он запамятовал совсем, что Старцев-то ещё недавно, уже с треском изгнан был – чего ещё с ним теперь-то разбираться?! Хотя – с таким контингентом, немудрено и собственное имя забыть!

       И уже тронулся, было декан по коридору, окруженный юными дарованиями, а Старцев возьми да тихонько так – ему в спину и брякни:
       - Да я ж тоже теперь абитуриент!
       Надо было видеть в эту минуту лицо Валентина Галактионовича! Или, правильнее сказать: лица на нём – совсем не было! Опёрся он рукою на стену, прислонился к ней, и воздуху ему, бедному, не хватало…. А детишки-первокурсники испуганно на него таращились и ничего понять не могли…..

       * * *

       Вместо послесловия.
       Проучился Старцев и на дизайне недолго. Может быть, оттого, что на этот раз – его уже точно все запомнили? А может, теперь просто некому было, для него – гипсовых мальчиков со скрипками – по памяти - рисовать?


       Редакция – 25.10.2008.