Проклятие

Вот и всё, моё время снова подошло…
 Я стою посреди темного коридора некогда величественного замка, превратившегося ныне в музей.
Музей… Слово, до тошноты похожее на слово «склеп». Да, так оно и есть – склеп для мыслей, эмоций, жизней тех, кто когда-то обитал здесь… Здесь жила и я.
Жила…
Горькая усмешка пробегает по моим губам.
Жила… Но с тех пор прошли годы, столетия. Много времени утекло…
А время… Оно имеет удивительное свойство – одновременно, оно пролетает незаметно, словно пуля, пущенная в висок, и в то же время тянется, растягивается, словно тугая пружина. Сначала – довольно легко, потом – тяжелее, а через несколько мгновений эта пружина, сжимаясь, отбрасывает тебя назад, к исходному, и ты проживаешь всё по новой…
Моё наказание длится уже долго. Так долго, что пора бы привыкнуть и начать получать от этого удовольствие. Ровно настолько, насколько можно его получать от того, что каждый вечер ты убиваешь любимого человека и умираешь сам…
В зале бьют часы. Полночь.
Сколько я помню себя, эти звуки всегда вызывали у меня дрожь по телу.
Телу…
Еще одна горькая усмешка.
Но даже теперь, когда моё тело давно превратилось в прах и над моей могилой высится многоэтажный дом, точно такой же, как и сотни вокруг, эти медные удары, разносимые гулким эхом по пустым коридорам вызывают у меня необъяснимый страх.
Я снова их считаю, хотя за столько ночей наказания часы ни разу не сбились, всегда отмеряя ровно двенадцать ударов…
С тоской смотрю в окно. Когда-то здесь были цветные витражи в обрамлении благородного бархата, а нынче… Сколько хватает взгляда, за окном простирается безжизненная и унылая картина – что-то мигает, что-то светится, беззвучно кричат какие-то люди… Этот город изменился, умер его благородный и торжественный дух, не выдержавший, захлебнувшийся в потоке безнравственности и грязи…
И только здесь, где я отбываю своё наказание, осталось что-то от минувшего.
Я слышу шаги.
Да, это идет Он, мой возлюбленный. Какая-то сила, неведомая мне, заставляет повернуться. Как вчера. Как в прошлую ночь. Как годы назад, в тот вечер…
Я смотрю, как Он поднимается по лестнице и в руках у него два бокала. Смотрю, и улыбаюсь. И Он улыбается в ответ.
Шаг. Еще шаг…
Его походка легка, Он молод, Он красив. Он любим самыми блистательными красавицами своего времени…
Я делаю шаг к Нему навстречу, одно лишь легкое, невесомое и незаметное движение, подсказанное глухо бьющимся в груди девичьим сердцем… Я легка, я грациозна, я красива. И я любима, любима им…
Но в душе моей нет уже ничего, кроме решимости и ненависти. Ненависти, словно вино с ядом, смешанной с любовью. Ненависти к Нему и к себе.
Душа моя черна…
Мрамор пола отзывается легким эхом Его шагов и шорохом шелка моего платья.
Шаг. Еще шаг…
Он так близко…
Я останавливаюсь, хоть внутри всё кричит и корчится от боли ошибки, свершенной так давно.
-Вы ждали мня? – Его голос разносится по темному, едва озаренному далекими свечами и лунным светом коридору. Я молча киваю.
-Почему вы молчите?
Этот вопрос Он задает мне уже тысячи ночей, но я не могу на него ответить. Мне хочется упасть Ему в ноги и, рыдая, просить прощения.
Но я не могу. Не могу вымолвить и слова. Ни одного, кроме тех, что произнесла тогда, в тот вечер.
-Зачем вы пригласили меня сюда? – мой голос нежен, но в нем слышится лед. Тот лед, в который превратилось моё сердце.
Он делает шаг ко мне, но безмолвным жестом руки я останавливаю Его.
Он смущен, это видно по глазам, я прекрасно вижу в этом полумраке.
-Я хотел сказать вам… Я позвал вас сюда, чтобы признаться…- голос Его даже сейчас не теряет уверенность, хоть речь и сбивчива. – Я хотел признаться… Я люблю вас, София!..
Он смотрит в мои глаза с надеждой, и сердце моё рыдает от боли, ведь оно уже знает, оно всё знает, но не может ничего изменить.
-Любите?.. Да, я тоже вас люблю, но это ничего не меняет.
Мой голос, моя ненависть, замешанная на самой искренней и чистой любви, раздирают тишину. Револьвер достается из складок платья так же легко, как и всегда. Как сотни, тысячи ночей назад. Как в ту самую, ненавистную и проклятую ночь. Сердце плачет, а по каменному, безжизненному моему лицу текут невидимые, теперешние слезы. «Прости меня, я не знала!» - кричит внутри меня кто-то. Нет, даже не так – кричу я внутри кого-то, бывшего некогда мной.
-София, что случилось? Неужели вы хотите выстрелить в меня? – голос Его не дрожит, но я слышу в нем непонимание. – Но чем я не угодил вам?
Я улыбаюсь.
-Очень просто. Вы убили моего брата.
Гром выстрела раздается повсюду, словно стреляют со всех сторон.
Его тело странно, будто Он делает резкий глубокий вдох, выгибается, а в глазах вспыхивает боль.
Они опускаются на смутно белеющий в темноте мрамор пола одновременно – мой возлюбленный и револьвер, выпавший из безвольных рук.
Я вижу, как темным, почти черным пятном, расползается маленькая дырочка у Него в груди, справа… А ведь я целилась в сердце…
Он стоит на коленях предо мной, хватая ртом воздух.
Какие детские и непонимающие у Него глаза…
Демон ненависти торжествует во мне.
-София… - шепчет Он. – София…
Его ладони опускаются на пол, усыпанный осколками разбитых бокалов. Мелкие острые стеклышки впиваются в кожу, разрезая её, и я почти слышу этот звук. Темная, алая кровь капает в разлившееся вино, и уже не понять, вино это или кровь…
-София… Я не убивал его…
Мой смех отражается от стен и уносится вдаль по коридору.
-Ты думаешь, я ничего не знаю? Думаешь, я не знаю, что это ты сидел за решеткой за убийство Бориса?..
Он смотрит в пол.
-София, я сидел за решеткой, да. И сидел за убийство вашего брата, но я не убивал его. В той нелепой дуэли участвовал не я, а мой брат. Он погиб через два месяца, но я успел взять вину на себя… Я не знал…
После этих слов что-то внутри обрывается.
Не он?..
Он падает. Тяжело, с глухим стоном, его тело опускается в его собственную кровь, разлитую по светлому, белесо выделяющемуся в темноте мрамору.
Несколько шагов, что отделяют меня от Него, я пролетаю, почти не касаясь пола. Осколки хрусталя впиваются в ладони, но боли почти нет. Боль где-то глубже, разрывает внезапной вспышкой осознания изнутри.
Платье тут же намокает от крови и вина, но я не обращаю на это внимания – есть вещи куда более ужасающие.
Я убила Его, Он умирает.
Как и вчера, как сотни вечеров назад, я кладу Его голову себе на колени и, обнимая безвольное, умирающее тело возлюбленного, твержу, задыхаясь от прорвавшихся внезапно слез:
-Прости, прости меня! Я… я не знала!..
Он смотрит мне в глаза и с болью, совсем тихо произносит:
-Я понимаю…, - и, касаясь холодной бледной рукой моей щеки, оставляя на ней полосу то ли крови, то ли вина, шепчет:
-Но ведь ты не ненавидишь меня больше, да? Ты ведь меня все же любишь?..
-Да, - твержу я срывающимся голосом, - да!
Мои слова глухим скорбным эхом отражаются от стен, от мраморного белесого в темноте пола и теряются где-то вдалеке.
-Я люблю тебя!.. Пожалуйста, прости…
Его лицо такое же бледное, как и мрамор, на котором Он лежит, который залит Его кровью…
Залит по моей вине.
-Я не держу на тебя зла. Я прощаю…
Его шепот почти не слышен. Из последних сил я пытаюсь закрыть руками рану у Него в груди, через которую вместе с упругими горячими струйками крови уходит жизнь. Уже почти ушла…
-Не умирай!..
Мои руки кажутся черными от крови, платье липнет к телу.
Я чувствую, как под моими пальцами последний раз вздымается Его грудь. И сердце того, которого я так любила и, вместе с тем, так ненавидела, останавливается…
-Не умира-а-ай!..
Мой протяжный и жалобный крик, похожий больше на вой собаки, разносится по коридорам…
Я понимаю, я знаю, что Он умер. Умер по моей вине. Умер ни за что.
Хотя нет - за то, что просто любил меня…
Слезы боли и ненависти к себе текут по щекам. Кожа еще помнит то прощальное Его прикосновение, и оно словно жжет, напоминая о моей ошибке.
Как в бреду, оставляя за вымокши подолом платья широкую темную полсу, я возвращаюсь за револьвером.
Я знаю, что там осталась еще одна пуля. Всего одна, и она тоже была приготовлена для Него. Еще заряжая этот револьвер, принадлежащий раньше брату, я представляла, как вторая пуля войдет в Его сердце. Войдет наверняка.
Точно так же, убивая, как вошла в моё сердце весть о том, что мой брат убит…
Убит не Им…
Вернуться бездыханному телу возлюбленного сложно, каждый шаг, точно так же, как и в тот проклятый вечер, отдается невыносимой усталостью.
С тихим шлепаньем мокрого шелка, я падаю на колени рядом с ним.
-Прости… – мой шепот гаснет в темноте. – Прости меня, любимый…
Я стреляю в себя. Стреляю в правую сторону груди - туда же, куда выстрелила в Него.
Боль, выворачивая и сминая всё на своем пути, врывается в тело, мысли затуманиваются и начинают затухать…
Все, кроме одной.
«Прости меня!»
Я падаю на мраморный пол, залитый кровью, и осколки битых бокалов впиваются в шею, щеку, правое плечо… Но вся эта боль – ничто, по сравнению с болью осознания того, что я убила своего возлюбленного из мести за то, чего Он не свершал…
Жизнь медленно утекает из моего тела, и я чувствую, как умираю.
Последние силы уходят на то, чтобы найти и сжать его ладонь.
-Я тебя люблю… - звучит мой затихающий шепот, у которого уже не хватает сил даже отразиться от стен…
И я умираю.
Это единственный момент, когда чувство вины терзает меня не так сильно.
Этот вечер, этот проклятый вечер - он повторяется каждую ночь, вот уже несколько сотен лет. Каждую ночь я убиваю своего возлюбленного. Каждую ночь я убиваю себя…
Это моё проклятие…
И прокляла себя я…