Современные притчи заборы

 ЗАБОРЫ


       Быткин был человеком работящим без всяких, резко выраженных, привычек и фантазий. Но зато чувство собственности в нём родилось, скорее всего, раньше, чем само человечество. А как Быткин любил порядок – ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот этот домашний быт и засосал его по самое горло. И однажды собственный быт, любовно взращённый надёжными руками Быткина, чуть не накрыл его с головой. Хорошо, что непутёвый сосед Авоськин оказался по близости и спас путёвого Быткина. Однако… А как они дружили, так для этого другая история нужна. Но незаметно для них и поэтому безболезненно остались они только соседями. И вот, живя много лет бок о бок, Авоськин, наблюдая за Быткиным и за тем, что с ним происходит, начал составлять таблицу, а потом написал целый справочник, который собирался опубликовать. Он долго искал название своему произведению и, наконец, остановился на самом ёмком: «Классификация заборов». Авось кому-то и понадобится, думал наивный Авоськин. Его наивность постоянно граничила с безумием, как бы сказать помягче – с неподдельной мечтательностью.
       
       Справочник был рассчитан на классификацию заборов по материалам, по принадлежности, по видам защиты и прочее. Первая часть справочника начиналась именно с материалов, так как это было ближе к восприимчивой душе Авоськина. Он старался давать подробное описание материалов, из которых могут быть выполнены ограждения собственного быта. Поэтому его сосед, был для Авоськина находкой и таким натуральным материалом для изучения этой проблемы, что даже не удивился и не рассорился, когда первый забор из цветов был заменён колючим кустарниковым забором. Авоськин до мелочей помнил, как это всё начиналось. Сосед высадил грядку с цветами на том месте, где обычно должен проходить забор. Цветы расцвели всеми красками радуги. Быткин и Авоськин, вдыхая божественный аромат этих рукотворных созданий, ворковали по обе стороны цветочного забора. Итак, согласно классификации по материалам, первым в справочнике значился «ЗАБОР– растительный (цветочный)». Как-то Авоськин вспомнил, что по началу Быткин был человеком молодым, весёлым и общительным, но зато у него тогда напрочь отсутствовал даже какой-нибудь намёк на быт. А он, Авоськин, таковым был от природы. Поэтому ходили друг к дружке на дню не один раз, аккуратно перешагивая через цветочки.
       
       Жили соседи дружно и делились, как говорится, последней спичкой. Со временем они оба остепенились, возмужали. Первым это заметил Авоськин, когда однажды утром захотел перепрыгнуть через цветы, чтобы зафиксировать своё почтение и привязанность к соседу. Уже и ногу занёс, но вовремя почувствовал, что шагу в высоту не хватает. У Авоськина даже дыхание перехватило, увидев вместо цветов кустарник, выросший ему по пояс за одну ночь. Какое-то время соседи продолжали обмениваться спичками, информацией о метеосводках, через колючий кустарник. Но когда эти колючки оказались выше головы, так как кустарниковые растения имеют привычку, расти почему-то вверх, соседям пришлось испытать кое-какие неудобства. Теперь они просовывали спички и руки для приветствия в просветы кустарника, облизывая с пальцев капельки крови от прикосновения с острыми противными колючками. Со временем они привыкли к такой иглотерапии, что даже кожа огрубела на их руках. И они снова были оба довольны своим соседством. И Авоськин записал следующую классификацию, тоже относящуюся к растительным заборам – «кустарниковые», а слово «колючие» аккуратно заключил в скобки. Время не стояло на месте. Однажды Авоськину пришлось проснуться ни свет, ни заря и не по собственному желанию. Его разбудил какой-то шум, который доносился со стороны соседа.

       Он уже был готов протянуть руку через крохотный просвет кустарника для очередного приветствия, как его рука наткнулась на что-то твёрдое, тоже колючее и пахнущее натуральным деревом. Сомнения развеялись полностью. Авоськин перевел глаза снизу вверх и ахну! Каждый из них оказался, как говорится, лицом к лицу – с деревянным забором. Каждая доска была плотно подогнана одна к другой, и заканчивалась вверху острым углом. Авоськин ещё в горячке промчался взглядом вдоль забора. Но не найдя никакого просвета, был повержен окончательно таким поступком, даже вернее непредупредительным поступком Быткина. Это же, конечно, был удар ниже пояса и поэтому запрещённый. Но зато никто, ни одна живая душа не могли запретить, Авоськину записать, в своём справочнике слово «деревянный». Это событие стало для Авоськина эврикой. Открытие, что заборы бывают деревянными, поразило его до глубины наивной и открытой навстречу всем ветрам души. Сначала Авоськин прибывал в смятении чувств, не находя выхода к соседу. Но потом постепенно успокоился и положился полностью на авось. И действительно прошло совсем немного лет.
       
       Забор потускнел, гвозди поржавели, доски перестали плотно прилегать друг к другу. А ещё через несколько лет Авоськин увидел дыру в заборе. Его радости не было предела. Он словно открыл окно в матушку Европу. Заглянув в просвет, образовавшийся сам по себе, а значит единственным образом, Авоськин, молчавший столько лет, не удержался и ахнул. Он увидел Быткина в вполне европейской одежде – коротких шортах на завязках. Тот трудился на собственном участке в парниковом периоде, возмужавший и немного раздавшийся во всех направлениях. Радушный Авоськин продвинул в дыру забора своё лицо, данное ему в наследство ещё матушкой и протянул туда же свою руку. Он это сделал только для приветствия и ни для чего другого, ни-ни. А Быткину было немного, как говорится, не с руки вертеть шеей, обросшей ни то мускулатурой, ни то неизвестно чем. Поэтому он повернулся к Авоськину всем телом:
- А, пролез всё-таки?
– Ага,- с трудом ответил Авоськин и сразу понял, что разговор не состоится. Об этом он догадался по лоснящемуся лицу Быткина и его, нехотя протянутой руке, не желавшей дружеского рукопожатия. Но Авоськин даже не обиделся. Он давно привык принимать всё, как есть и не торопить события. Время катилось, как колобок с горки. Каждый из соседей жил своим привычным ритмом, данным им свыше. Не долго пришлось Авоськину радоваться просвету в заборе, как свежему глотку воздуха. Приезжает он как-то с отпуска и ничего не может понять. Чуть не пробежал мимо собственного дома. Авоськин даже не поверил своим очкам, пришлось снять их, чтобы получше разглядеть сооружение, отделявшее его от соседа. Ну, как тут не сказать: «Ах!». Двухметровый красавец из белого кирпича возвышался над головой Авоськина. Но восторг быстро сменился разочарованием. Ведь оконце в мир соседства захлопнулось наглухо. И уже поникший Авоськин, записал в словарь новое качество забора: «каменный».
       
       Стало трудно надеяться даже на авось, хорошо понимая, что каменный век может длиться столетиями. Но время неумолимо мчалось вперед, выбрасывая одно коленце за другим, ожидая той минуты, когда чёрная полоса сменится на белую полосу. Природные явления точат даже камень. В такой же день через много лет так и случилось. Момент, в который Авоськин всё же в глубине души верил, наступил. Он даже не подошёл к каменному забору, а только хотел облокотиться, правда точно не помнит, как часть забора рухнула. Перед изумлённым взором Авоськина выросла, как на подиуме совершенно расплывчатая фигура Быткина, готовая прыгнуть в собственный бассейн. Так оно и вышло. Быткин прыгнул, но для Авоськина остался вопрос «зачем?».

       Авоськин всегда верил, что какой-то разум наблюдает за нами и не даёт делать нам больших глупостей, чем мы делаем. Вот и сейчас. Увидев, что сосед захлёбывается от быта, созданного собственными руками, Авоськин бросился в зияющую дыру забора и вытянул Быткина. Снова потекли обыденные соседские воркования у забора, в знак благодарности за спасение. И так казалось, будет вечность, во всяком случае, думал один из них. Авоськин от однообразия прожитых лет даже забросил свой справочник. Но ни тут-то было. Оказывается, всё течёт и меняется, как говорил когда-то один известный философ, ну очень известный, но Авоськин всё время забывал его имя. В тот день он был на ногах как обычно рано и по привычке намеревался протянуть Быткину руку. Но вместо давно зияющей в заборе дырки, Авоськин наткнулся на что-то тоже твёрдое, только слишком гладкое. И запах этот был знаком любому маломальскому мужику. Авоськин, конечно, для убедительности бросил в забор камешек. И когда послышался мелодичный звук металла, Авоськин, схватив руками голову, побежал прочь. В общем, куда глаза глядят, но потом остановился, и уже совсем успокоившись, вернулся домой и записал в словаре: «железный», а в скобках «металлический». « Это конец», подумал он. Не приходя в себя от избытка неведомых ему до этого чувств, заснул. Спал он тревожно, как обиженный ребёнок, у которого забрали любимую игрушку и в слезах уложили в постель. Авоськин увидел удивительный сон. Вроде стоит он на коленях перед алтарём и молится. Он, не знавший до этого ни одной молитвы, говорил так, словно кто-то подсказывал ему эти слова. Авоськин с усердием умолял кого-то убрать забор между ним и соседом. Просил убрать заборы парков и скверов, заборы мешавшие созерцать каменное кружево творений рук человеческих; заборы, скрывающие правду и ложь; наконец, заборы, разъединяющие души и всё живое вокруг. Авоськин молился с таким усердием и с такой верой, неведомой ему до сих пор, полагаясь только на авось, что сон стал явью. Да, да! Когда Авоськин проснулся, то ахнул последний раз.
       
       Заборы вдруг все исчезли и соседа тоже. Авоськин выбежал на улицу и увидел собственными глазами, как в одночасье рухнули все заборы. Жилые дома, предприятия от детских до взрослых; закрытых и открытых утопали в цветах. Это было настоящее наводнение цветов, от которых кружилась голова, но не хотелось спасаться. Авоськин жмурился и смеялся от изобилия и яркости красок. Воздух наполнился ароматом, от которого Авоськин почувствовал такую лёгкость, что поднялся над землёй и полетел. Его ждало новое открытие. Наконец-то земля сбросила с себя все заборы, столбы и границы, а вместо сомнительных сооружений росли цветы необычайной красоты. Авоськин, облетев свой краешек земли, довольный спустился на землю и чувствуя себя летописцем. И оставил в справочнике только одно слово «цветочные», а в скобках аккуратно от себя лично дописал:
       «КРАСОТА СПАСЁТ МИР!».


* * *