Рассказ городская

       ГОРОДСКАЯ



       Неожиданно для нашего маленького городка стали проводить в нем соревнования по конному спорту. Здесь впервые увидела лошадей совершенных форм с безупречными ногами и телом, лошадей которые никогда не сбиваются с иноходи на галоп, зная хорошо, что такое шаг или рысь, где левая и правая нога. Теперь тоже могла охватить взглядом животное с головы до крупа, от копыт до кончиков ушей. Могла отличить буланую лошадь - светло желтую с черным хвостом и гривой от игреневой лошади – рыжей со светлой гривой и хвостом. А каурая лошадь – светло-каштановая, рыжеватой окраски отличается от караковой – темной, почти вороной с красновато-рыжими подпалинами. И чалая лошадь – это значит не чахлая и слабая, а с вкраплёнными в шерсть белыми волосами. Но полюбила это божественное животное не сразу.
Сколько лет уже прошло, но всё не могу забыть одного случая в своей жизни, а вернее, своего первого знакомства с лошадью. Это было в студенческие годы, когда всех нас посылали в колхозы помогать убирать урожай. Ах, какая счастливая и надолго запоминающаяся пора! Помню, разместили нас в сельской школе. В одном классе девочек, а в другом ребят. В коридоре между двумя классами мы поставили пустое цинковое ведро, а в него опустили будильник. Он нам был вместо звонка, который своим необычным звуком кого угодно разбудит.
       
       Работали мы на току - чистили сухие кукурузные початки. В середину большого круга бросали зерна отделенные от початка. А через день вырастала гора из кукурузных зерен, переливающихся в солнечных лучах, словно перламутровые бусинки или янтарные камешки на берегу моря. Работали мы с утра до обеда, потом колхозный конюх отвозил нас обратно в школу. А там, в саду были накрыты длинные столы, из наспех сколоченных досок. Нас поджидал горячий украинский борщ со сметаной и каша с большим куском мяса. До сих пор чувствую этот аромат. Отдыхали мы тут же, в тени школьного сада. И только через два часа конюх отвозил нас, сытых и отдохнувших, обратно на ток, где была одна кукуруза – куда не глянь. Она нам даже ночью снилась, как потом выяснилось, почти каждому второму.
В тот день, как обычно, колхозный конюх и преподаватель нашей группы, везли нас в огромной телеге на обед. Мы хоть и уставали от однообразной работы на солнцепёке, но песни пели бодро, стараясь перекричать, друг друга. В общем, было здорово! В тот день конюх предложил нашему преподавателю пойти попить пивка, тем более, что он угощал гостя. Наш как мог, отнекивался, но конюх все же его уговорил. Возле школы он выпрыгнул из телеги и громко, как на колхозном собрании выкрикнул, подкручивая, заскорузлыми пальцами, свои тощие усы: « Ну, значит так! Кто из вас может управлять лошадью?». Вопрос был нами не изучен и поэтому застал всех врасплох.
       
       Мы молчали. Конюх закряхтел и сник: « Н…да… Плохи наши дела…», - произнёс он уже не так громко и посмотрел в сторону «старшого». Так почему-то здесь называли нашего преподавателя. А тот плечами пожал, мол: « Мы ведь городские». Тут словно черт вселился в меня и дернул за язык. Без всякой тени сомнения на лице вышла вперед и так же громко, будто на экзамене, отчеканила: «Я могу!». Конюх оторопело молчал и все молчали. Он обошёл меня вокруг. Осмотрел мою тощую фигуру, с длинной черной косой. «Ну, прямо лошадь на ярмарке выбирает, может и зубы ему ещё показать?»- подумала, но сдержалась. Конюх глянул на «старшого». Тот, зная меня как старосту группы и отличницу в учебе, одобрительно кивнул. Конюх мысленно согласился, медленно соображая, что «старшому» виднее. А моя коса окончательно подтвердила его понятие о слиянии города с деревней. Пришлось конюху, которого студенты между собой звали « управляющим лошадью», согласился с моей кандидатурой.

       - Значит так, - дергая себя за усы, рассудительно начал он свою речь, – возьми одного в помощники и отвези телегу обратно на ток, а я чуток расслаблюсь, да мигом за вами в
школу, - и удалился в сторону магазина, увлекая за собой «старшого». Я задорно подмигнула подруге. Она – то хорошо знала моё обострённое чувство юмора и энергию, выбивавшие из меня брызги природного источника. Всех студентов как ветром сдуло. Остались мы втроём: я с подругой, да лошадь тяжеловес, привыкшая всю жизнь ишачить, не зная отдыха. Но мы были тогда в таком чудном возрасте, когда долго думать о собственных поступках не хотелось. Мы, подзадоренные собственной смелостью, весело прыгнули в телегу. Я схватила вожжи, уверенно дёрнула за них и, подражая конюху, крикнула: « Но-о!». Лошадь, ничего не подозревая, бодро тронулась с места. И мы загремели огромными колесами по единственной плохо асфальтированной дороге, которая вела до самого тока. « Подумаешь, нашли проблему. Да так по прямой каждый мог бы доехать. Так нет же, все промолчали, а мне больше всех надо», - рассуждала я и все поглядывала на подругу. А та вроде улыбалась, но какой-то скованной улыбкой и все больше молчала. Мимо мчались грузовые машины с зерном. Водители высовывались из кабин, смеясь, нам что-то кричали. Я гордая восседала на старой, дребезжащей на каждой выбоине, телеге. Помню, даже кому-то крикнула: « Знай, наших! Городские тоже не лыком шиты!». От чувства собственной самоуверенности я перешла к действиям и заставила лошадь бежать быстрее.
       
       Позже заметила, что мы почему-то едем посредине дороги, а водители стали не такими веселыми и улыбчивыми. Теперь они часто подавали нам длинные и пронзительные сигналы, а из окон кабин неслась речь, не подлежащая переводу. Пыталась направить телегу ближе к обочине дороги, но у меня ничего не выходило. Наконец, лошадь первая почувствовала что-то неладное. Она стала чаще поворачивать голову в мою сторону и дергать ушами, словно прогоняла назойливых мух. Все же решила окончательно уйти с середины дороги вправо. Иначе мои уши не могли выдержать всего сказанного в мой адрес. Конечно, неумело дернула вожжи и лошадь вместо тог, чтобы ехать прямо, перепуганная бросилась бежать в какой-то узкий переулок, в который наша телега еле вписалась своими габаритами. Вдруг она остановилась, как вкопанная. От неожиданного поворота дела, я онемела, а подруга изменилась в лице. Впервые наяву увидела, как теряют своё лицо. Ведь кто-кто, а она знала, что я до мозга костей городская и никогда не видела лошадь так близко. Надеяться было не на кого и надо было что-то делать. С трудом выбралась из телеги и пошла к лошади. Хотела поговорить, выяснить, почему она лично приняла такое решение. А как же коллектив, ведь она не одна и за ней стоят живые люди – это значит мы. Но лошадь поглядывала на меня искоса со страхом и недоверием, присматриваясь, куда бы сильнее меня лягнуть. Свои чувства ко мне она выразила в презрительном вздергивании головы. Пришлось вернуться на исходные позиции и взять вожжи. Хотелось направить лошадь на дорогу, с которой она съехала по собственной инициативе. Но она упорно не желала идти туда, и все время дергала вбок. При этом прижимала уши, а глаза её делались злыми.
       
       В отчаянии я задавала сама себе вопрос: « Если лошадь- это полезное и благородное животное и, что им свойственны такие чувства, как добро, отзывчивость и безграничная преданность своему делу, так почему всего этого я не вижу сейчас?». Не найдя ответа, снова стала уговаривать лошадь выйти на дорогу, а потом стала из всех сил толкать её вперёд сзади. Лошадь вроде издевалась надо мной. Она не хотела меня понимать или делала вид, что ничего не слышит и ничего не чувствует. Подруга оказалась мне совсем не помощницей. Хорошо, что ещё не умела читать мои мысли. Потом я пыталась схватить лошадь за вожжи и за узду у самой головы. Но она так яростно ею мотала и тяжелым копытом била землю, что пыль стояла столбом. Вдруг у неё изо рта что-то вывалилось, прямо мне в руку. Это что-то было металлическим, чему я не знала ни названия, ни назначения. Правда, вспомнила два слова из какого-то стихотворения: « …закусила удила». От этого открытия даже воспрянула духом. Да, удила то удила, но как это приспособление лошади на место поставить? Я тыкала их лошади в морду, а она отчаянно фыркала и раздувала ноздри. После очередной неудавшейся попытки, пришла к мысли дать лошади самой решить, что делать дальше. Не хочет ехать и не надо. Мы улеглись под телегу, чтобы немного отдохнуть в тени, от без устали палящего солнца. Прошел час, а лошадь так ничего для себя и не решила. А я подумала, что нас давно ждут, и придется самой решать, как быстрее добраться до места назначения. Убедившись, что все уговоры и оскорбления в свой адрес лошадь не воспринимает, я сильно дернула вожжи на себя. И вдруг лошадь, чаша терпения которой переполнилась, с места перешла в галоп. От неожиданности, выпустив из рук вожжи, я с подругой свалилась кубарем в пустую телегу. А лошадь помчала нас в открытое поле. Она, как очумелая и никем не управляемая, неслась не вдоль вспаханных борозд, а поперек. Ну, прямо скачки по пересеченной местности. Мы, как сардельки на раскалённой сковородке, подскакивали и катались по всей телеге, которая страшно гремела и почти развалилась под нами. От боли и страха мы даже не могли кричать, а только закрывали руками голову и глаза, чтобы не видеть ничего. Мы пытались сохранить хоть как-то своё лицо.
       
       Казалось, вечность длился этот кошмар. Вдруг лошадь как неожиданно помчалась, так же неожиданно резко остановилась. В такое счастье мы даже не могли поверить. Медленно открыли глаза и увидели измученную лошадь. Ноги у неё подкашивались, дыхание было тяжелым, а пот так и лился по её бокам. Мы тоже мокрые, задыхаясь от пережитого и не обращая внимания на синяки и шишки, с трудом выбрались из телеги. Лошадь стояла перед той же дорогой, с которой сама съехала. Подруга со страхом смотрела на меня и на лошадь. А мне ничего не оставалось, как сделать хорошую мину при плохой игре. Не зная имени лошади, обратилась к ней со словами: «Послушай, вывези нас на дорогу и больше от тебя ничего не требуется». Лошадь яростно мотала головой. Но что это означало на её языке, никто не знала. Тогда осторожно взяла лошадь за узду около удил слева и стала вести её вправо, но она, почему-то упорно пыталась повернуть влево. Первой сдалась я. Вышла на дорогу и стала останавливать попутные машины. Вскоре водитель одной из машин остановился и подошёл к лошади раньше, чем я успела пожаловаться на упертое животное. Он что-то сказал ей на ухо, что-то поправил на голове и морде. Потом легко вывел лошадь на дорогу. Еще раз показал, как управлять ею, чтобы хоть к вечеру въехать на ток. Уже из окошка кабины водитель крикнул: « Эх, горе, горожане, вперед!
       
       Темнело быстро. Машины ехали с включенными фарами. Водители снова что-то весело нам кричали. Но зато уже мы никому не отвечали. Подруга молчала. От её даже немой улыбки не было и следа. А я боялась пошевелиться и сделать лишнее движение. Мысленно просила лошадь ехать только прямо. На ток мы приехали поздно вечером. Нас уже ждали… Те, кто еще остались на току, словно на параде, выстроились в один ряд. Возглавлял строй сам председатель колхоза, а замыкал – наш «старшой». Даже в темноте при слабом электрическом освещении были хорошо видны их бледные лица. Я заметила злой взгляд конюха. Он хотел вырваться вперед, но председатель остановил его рукой. А в меня обратно вселился черт, да еще какой! Я, с гордо поднятой головой и широко улыбаясь, въехала на ток. Дёрнула за вожжи, чтобы развернуть лошадь. Ведь здесь мне было все равно, куда она повернёт. Потом уверенно подала ей команду:
« Тпру- тпру – у - у…!» Лошадь остановилась.
       
       Каким-то чувством я поняла, что сейчас все рады только одному – вернулись!
А конюх не выдержал и, подойдя ко мне уже подобревший, вытащил, спрятанный за спиной, огромный сухой початок кукурузы. Лукаво улыбаясь, он сказал:
«Приз - за смелость, Городская!»


       * * *