Галера I

Запомните накрепко – ничего на хате не брать. Хозяина не будет весь вечер. Сигнализация будет блокирована. Берёте только табакерку и отваливаете. Она стоит в кабинете на зеркале перед баром. Вот план квартиры и код входной двери в подъезд. Деньги получаете сразу в машине, я вас буду в ней ждать. Сразу исчезаете. Мне не звонить, меня больше не искать. Вот её описание, попробуйте только перепутать. Описание: «Коробочка для нюхательного табака, оформленная в виде корабля и украшенная серебром и перламутром. Нос корабля венчает фигурка рыкающего льва, вставшего на задние лапы и держащего в пасти круглый бриллиант розового цвета массой 5, 54 карат. Лев украшен короной. Крышка табакерки открывается таким образом, что в поднятом виде она напоминает паруса двухмачтовой галеры, выполнена из золота, вдоль бортов галеры проходит перламутровая инкрустация…, мастер указал свои инициалы на внутренней стороне крышки - J. P. M.»


Замкнутый двор на окраине Москвы. Двор с двумя выездами, около одного из них стоит неприметная пыльная тачка неопределённого серого цвета. В машине сидит человек в чёрной бейсболке и держит в руке телефон. Совершенно обычная парочка мужчин, напоминающая по поведению приятелей, проходит мимо одного из подъездов и, неожиданно, будто вспомнив о чём-то, поворачивает к подъезду и исчезает в дверях. Седьмой этаж. На лестничной площадке в каждом конце просторного коридора по одной квартире, около одной из них стоят двое, один немного загораживает второго. Слышны тихие щелчки, наконец, тот, кто открывал дверь, распрямляется и кивает второму головой. Они оба входят в квартиру.


Один остаётся у двери, второй быстро проходит внутрь квартиры, заметно, что он хорошо ориентируется в расположении комнат. Первый со скучающим видом осматривает шикарную обстановку в стиле хайтек, видно, что ему на эту роскошь абсолютно наплевать. Выходит второй и показывает табакерку, при этом хочет убрать её в карман. В противоположный въезд во двор очень быстро въезжает автомобиль вневедомственной охраны, из него выскакивают два милиционера в касках и бегут к подъезду. Квартира на седьмом этаже. Раздаётся вибрирующий звук телефонного звонка в кармане у первого, он быстро достаёт телефон. Человек в чёрной бейсболке говорит: сработала сигнализация у вас одна минута, чтобы уйти всё оставить на месте, торопитесь. Второй быстро метнулся в кабинет, ставит табакерку на место и…, достаёт маникюрные щипчики и выкусывает бриллиант из пасти у льва.


Дима Канцелли совершенно успокоился. Ему пришлось срочно вернуться с одной замечательной вечеринки, которую скорее нужно было бы называть настоящей тусовкой, так там много было знакомого народа, помимо архитекторов из его центрального бюро, да и повторялась эта вечеринка с завидным постоянством в одном и том же месте. Он с большим удовольствием растянулся на диване в гостиной и смотрел фильм; на экране со страшным рёвом носились крутые тачки и норовили не дать друг другу проехать. Честно говоря, Димке было абсолютно наплевать, куда они там стремились, эти тачки, но гоняли тачки здорово - скрипели тормоза, свистели шины на поворотах, дымились на стартах - всё было здорово.


В конце концов, не первая, не последняя эта тусовка, что расстраиваться, в следующую пятницу опять на неё попадёт, а вот посидеть дома, посмотреть в спокойной обстановке фильмы, да ещё и спать пораньше лечь – вот это удается не часто, да и менты не сильно мучили, посмотрели всё, оформили выезд и ушли, говорят: надо проверить сигнализацию, - а что её проверять, только два дня назад его приятель электронщик такую серьёзную защиту в неё влепил, что теперь считать код или отследить её при постановке практически невозможно. Тачки в кино доездились, наконец, до того, что им там было надо, а Димка, широко и с удовольствием зевнув, отправился почивать.


Двенадцать теней в париках одна за другой спустились с зеркальной полочки над баром. Они выстроились в ряд, а затем рассредоточились по квартире. Каждый занял определённую позицию. Двое остались у входа, остальные перекрыли выходы на лоджию и балкон, закрыли собой вход в спальню, а четверо расположились вокруг ложа Димки. Димка спал тревожно, дыхание его прерывалось всхрапами и даже всхлипываниями. Один из четвёрки подал знак. Двое подхватили Димку за руки, вывернули их за спину и вздыбили Димку над кроватью. Ещё не проснувшийся Димка страшно завопил от боли и страха. Тихо молодой человек. Не стоит так кричать, ещё ничего не началось, это всё только прелюдия к вашей настоящей боли.


Дима почувствовал, что не может больше шевельнуть ни ногой, ни рукой, каждый квадратный сантиметр его тела теперь был придавлен пудовой гирей, он понял, что сейчас перестанет дышать; бетонная, мокрая пыль поползла ему в горло, постепенно всё тело начал охватывать страшный холод, он был жив, но чувствовал, как каждая его клеточка постепенно начинает умирать; в голове звучала тихая назойливая музыка, в ней не было ничего похоронного, скорее это была весёлая мелодия, только сердце под эту мелодию начинало дёргаться и приплясывать, а ещё он отчётливо слышал, как хлюпает кровь не полностью прокачиваемая через клапаны в аорту и выбрасываемая обратно в предсердие, она закипала в нём и с густым всхлипом хотела уйти из Димы, куда-то в лёгкие, а может быть и ещё куда-то, где будет лучше мешать его дыханию.


Мозг лихорадочно трудился и рождал один образ за другим: он видел маленькую девочку, которая с закрытыми глазами протягивала к нему руки с мольбою о спасении, он видел пожилого мужчину, который кентавром торчал из-под бетонной плиты и, выкатив глаза, хрипел прямо ему в лицо, он видел подростка, который был уже начинкой кровавого сэндвича, но умудрялся ещё стонать; он понимал, что это его колонна не выдержала, та, которую он рассчитал, но знание это не могло уже ничего изменить; потом всё стихло, пронёсся странный шелест, будто кто-то показывал самодельный мультфильм нарисованный на толстой книге;


в мультфильме как живые носились человечки и протыкали друг дружку шпагами и пиками; особенно страшным казался толстенький человечек в смешном парике с тоненькими ножками в голубых чулках и башмаках с синими бантиками, который всех поддевал на пику и стремительно тащил на край листа, там стряхивал жертву за книжку, словно в Тайную Канцелярию, и бежал обратно за следующим человечком; кровавые пятна, накапавшие с его жертв уже залили весь его путь и Дима боялся, что он вот-вот поскользнётся и упадет, но неожиданно беготня и звуки прекратились, всё стихло; стихло, чтобы вновь начаться с неуловимого ухом низкого воя, быстро перешедшего в вой ветра и крики команд.

Дима сидел на галере спиной к её носу в ряду четверых солдат и держал в руках весло, впереди грохотал барабан, отсчитывающий такт, которому подчинялись гребцы; в отверстия вдоль бортов галеры влетали солёные брызги и врывался ветер, в борт ударяли ядра и мгновенно сносили по целому ряду гребцов, но галера продолжала идти под стук барабана и вой ветра, при этом она страшно раскачивалась и освещалась ненатуральным светом масляных фонарей, которые качались, казалось, прямо над головами гребцов, но при этом светились, будто издалека, сквозь радужный морозный туман, и растекались тревожными цветными кольцами перед взором солдат, залитым от напряжения кровавыми пятнами; раздался страшный взрыв на носу галеры, она будто врезалась в невидимую стену, и гребцы начали валиться на спину, скатываться с банок и, падая друг на друга, вываливаться в чёрный ледяной водоворот, в который уже проваливалась вся галера, задравшая корму с продолжавшим барабанить матросом…


Так продолжалось до пятницы, с незначительными изменениями в сценарии ночных кошмаров. Дима выглядел уже как приведение и, кроме того, непрерывно чихал. На работе постоянно пытались его прогнать домой, в виду явно болезненного его вида, но Дима боялся дневного возвращения, хотя точно знал, что до двенадцати часов пополуночи с ним ничего не будет, но ожидание мучений в страшной теперь для него квартире он бы точно не перенёс; уж лучше сразу прийти домой и лечь в кровать, ведь куда-то убежать он тоже не мог - его строго предупредил человечек с пикой из Тайной Канцелярии, что этого делать нельзя ни в коем случае, а оснований сомневаться в серьёзности намерений этой чёртовой дюжины в напудренных париках он не имел никаких.


Дима решил, не заезжая домой, прямо с работы отправиться на вечеринку и там, по возможности, напиться, а, уже напившись, прибыть на место своих пыток, на свою ужасную кровать. Это мало что давало, за эту неделю он испробовал самые разные способы избавиться от кошмаров, но ничего не помогало, как и от непрерывного чихания. В клубе было жарко, его пихали и толкали, никому не было дела до его настроения, все веселились, а он пробирался за свой постоянный столик, но слушал больше своё истерзанное нутро, которое погружалось в бухающую ударами атмосферу музыкального насилия и почти уже дошёл, как…


Нади была счастлива. Она была счастлива почти целый день. Её совсем не смущало, даже то, что она абсолютно не любит своего жениха. Она просто считала, что ей уже пора замуж, а лучшего варианта у неё не предвиделось. Да и кто в состоянии отказаться от такого богатого и известного мужчины. Утром всё решилось – её жених Ростислав Амфитеатров сделал ей официальное предложение. Материальным доказательством этого сомнительного счастья, зримым воплощением его, сверкающим и прекрасным, было кольцо с розовым бриллиантом на её безымянном пальце.


Она постоянно оглядывала свою руку, выбрасывала её и так и эдак вперёд, поворачивала и никак не могла наглядеться на кольцо, а особенно на бриллиант. Даже, вернее сказать, что она смотрела не на него, а уже во внутрь, какое-то волшебное движение влекло её туда, внутрь этого розового чуда; всё её существо стремилось в нем раствориться и в один момент она поддалась, она отпустила себя внутрь, она уступила этому розовому призыву, она спустилась за его грани.


Небо похрустывало у неё над головой, прозрачные розовые пластины висели над ней и по ним шли танки, да настоящие танки, они и хрустели своими гусеницами над её головой, а ей не было страшно, ей было просто любопытно, пройдут или упадут, ведь это же надо - так хрустеть гусеницами на бриллиантовых гранях, так ползать могут только очень умные танкисты, он знают что делают, наверняка точно знают, что никогда не провалятся. Больше ничего интересного в бриллианте не было, если не считать того, что она шла теперь в нём совершенно голая, формально прикрытая чем-то прозрачным; шла и ничего вокруг не задевала, хотя явно было что задевать;


вокруг трепетали лёгкие по своей шелковистости, но тяжелые по всему остальному виду драпировки, из-за драпировок выглядывали люди в париках, они иногда улыбались, а чаще протягивали ей кубки полные венгерского тёмного вина и требовали: выпей, Нади, выпей с нами, ведь Император будет недоволен, когда увидит тебя не пьяную, а прозрачную умом, - но Нади игнорировала все подобные предложения; она двигалась и двигалась вперёд, не сходя с места, она даже пробовала останавливаться, но всё равно двигалась вперёд, даже ещё быстрее, когда почти стояла на месте. Она думала: как же так ведь Нади я, не Алиса, да и всего лишь гуляю в розовом бриллианте.


Вот, ты какая, мне о тебе говорили, подойди сюда, моя красотка, Нади, а ну-ка, повернись и нагнись пониже, я хочу видеть твою розу. Вращение. Одно, второе, ещё и ещё - вдоль талии разворачивается невидимый пояс, он скользит вокруг, а она сама, уже неподвижная, делает плавные движения, которые словно складывают её перочинным ножиком, словно закрывают в ней лезвия одно за другим - закрываются все лезвия - другое за третьим и так, пока все лезвия не вошли в неё, и она не почувствовала себя полной этого острого сияющего железа. Она раскрылась, раскрылась, как может раскрыться только роза, она впустила Императора и почувствовала его грубую силу, которая сейчас была нежностью и только нежностью, а когда он её отпустил, то сказал ей: пойди и найди её, мою любимую табакерку, ты знаешь, что должна с ней сделать.

… он увидел воздушную фигуру, сочащуюся между людей, как сочится кровь из только что разрезанного пальца, которую не в силах остановить небрежно наброшенная марля толпы, пропитывающаяся тяжёлой сворачивающейся жидкостью, которую и не пытаешься останавливать, как невозможно остановить вдруг нахлынувшую на тебя любовь, подстерёгшую твою душу в закоулках неудавшейся жизни и поймавшей тебя за шкирку, как котёнка полного прыгающих блох, которые при малейшем поглаживании шерсти трещат и выпрыгивают из-под руки, а ты совершенно ошарашенный счастьем тычешься в любимые колени и рыдаешь, прося прощения, за то, что может быть ещё не сделал, а может быть уже и делал когда-то, а теперь просто готов за всё нести наказание, даже за других, которые и не ведают о твоём существовании, ты готов ко всему, но, главное, готов к этой встрече и кричишь уже: как тебя зовут, скажи, как? и получить ответ: милый, меня зовут Нади, не кричи так, я слышу тебя, я хорошо тебя слышу…


Это риск, это огромный риск, это риск не собою, это риск любимой, но ты идёшь на него, не потому, что такой страшный, неблагодарный человек, а потому, что иначе не можешь, даже потому, что отказать в этом риске любимому человеку, это оскорбление, такое, которое прощается только с исчезновением любви, а ты уже не можешь и не имеешь права от неё отказаться, ты обязан любить, раз уже полюбил; ты обязан исполнить свою судьбу, которая лишь намекнула тебе, что ты осчастливлен, а теперь уже разбирайся сам, но попробуй только не разобраться – будешь наказан. Наказан так, как того заслуживаешь, но самое страшное, что вместе с тобою, заслужившим наказание, будет наказан и тот человек, которого ты перестал любить - тот, кого ты этим предал.


Вот уже почти полночь, почти всё готово у двенадцати теней в напудренных париках к пыткам, а тела всё мелькают и мелькают над ложем и они ждут, они надеяться, что всё еще можно отложить, что всё ещё можно исправить. Вот настаёт тишина. Только лёгкая тень метнулась над ложем и мелькнула по направлению к кабинету; вот двенадцать теней одна за другой, вторая за первой и так далее, все исчезают над зеркальной полкой, проносится полувоздушное облачко, замирает и любуется своим видом, но, наконец, рассеивается сиреневый дым, и грозно колеблется в зеркале отражение фигурки рыкающего льва, вставшего на задние лапы и держащего в пасти кольцо с розовым бриллиантом…


Перед нами силуэт мужчины, сидящего к нам спиной. Комната погружена в полумрак, мы отчётливо видим руку, в которой зажат телефон, мы явственно видим манжету с огромной золотой запонкой с яркой розовой монограммой «J. P. M». Мужчина искаженным голосом говорит: я вас понял, трудности бывают в любом деле, условия остаются прежними, придётся повторить попытку ещё раз, мне нужна моя табакерка…