Левин

У Левина были свои взаимоотношения с весной. Личные, так сказать. А узнавал он о ее приходе по запаху, как истинный самец. В феврале Левин обыкновенно становился раздражителен и требователен к читателям библиотеки №17 на углу улицы Шумкина и Старослободского переулка. Левин носил синий рабочий халат, подобного которому не было ни у кого в библиотеке. На халат он сделал несколько нашивок, две из которых говорили об участии Левина в Грушинском фестивале в 1988 году, а на остальных значилось что-то слетах конструкторов детской игрушки за 1974 и 1976 годы. Левин был невысок ростом, имел кустистые брови и тяжелое, как окорок, лицо. Голос его был необычен: Левин мог без труда брать самые странные модуляции, среди которых преобладали женские, однако всегда можно было понять, что говорит мужчина средних лет. Нередко Левин сопровождал свои гортанные тягучие звуки, обозначавшие то сомнение, то раскаяние, то вину, то острое чувство несправедливости, помогающими движениями рук и плавающими движениями бровей. Иногда подключались огнедышащие волосками ноздри и нежные, как заливное, губы. Чаще всего Левин был сосредоточен на работе с картотекой (губы в трубочку или плотно сжаты), задумчив (брови приподняты, очки на носу, глаза в возле фикуса, губы по-телячьи лоснятся), заинтересован найденной книгой (губы оживленно щекочут нос, глаза в тексте, шея вытянута), по утрам весел (губы в гуттаперчевой улыбке, мелькают редкие зубы, глаза исчезают среди морщинок, движения быстрые и ловкие), по вечерам печален (спина сутулится, губы и нос висят, словно чужие, голос не слушается). Однако исключительно каждой весной Левин преображался: он ловил запах весны ранним утром, просыпаясь за час до взрыва будильника. В трусах Левин выходил на лоджию и наслаждался разгорающимся утром. В воздухе дрожало тонкое, слоистое тепло, пахнувшее, по мнению Левина, качественно иначе, нежели остальной воздух. Аморфная паутина из путающихся струй тепла лениво и неравномерно опускалась на огромное, как город, лицо Левина и, колыхаемое выдыхаемым движением воздуха, тихо растворялась в стеклянном ветре. Тепло пахло торфом, пылью, липкими листьями, сладкой бабаевской пудрой и электричкой. И Левин бежал, бежал через какой-то туманный лес, срывал на поляне с себя пальто, купался в студеном пруду, закусывал бутербродами с сыром, а потом снова бежал куда-то, пока дыхание окончательно не улетало и становилось колко в правом боку. Левин закрывал глаза и слушал музыку запахов, которую спустя несколько минут спешил занести в тетрадь. Не одеваясь, он садился на кухне и записывал что-то. В библиотеке он был суетлив и рассеян (губы сложены в трубочку и касаются волосков в ноздрях), думал о том, куда побредет вечером. Мог неожиданно прикрикнуть (или привзвизгнуть) на шесиклассника не в срок сдающего взятый справочник или эниклопедию. Неоднократно ему могли заметить о том, что по-прежнему не разобран комплект поступивших учебников, которые еще в прошлом месяце спрашивали из детской библиотеки. Левин с отсутствующим видом собирал термос и лотки для бутербродов в портфель и пожевывал сухими губами. Он хотел скрыться в городе, где было солнечно, сыро и много девушек. Оправляя пальто с двумя рядами отвисших пуговиц, Левин думал о том, что он решительно готов сегодня же заговорить на улице (нервное зажмуривание, поправляющее движение ртом) с прехорошенькой девушкой лет не старше двадцати. А если и старше, то об этом обязательно нужно будет узнать прежде. Решить, насколько она готова продолжать быть с ним и видеть в нем своего отца. Договориться с нею, так сказать, на берегу. Левин был готов даже взять на себя некоторые обязательства по найму квартиры, в которой они могли бы жить вдвоем. Впрочем, можно было недолго пожить у мамы. Однако Левин не воспринимал эту идею всерьез, ибо знал, что независимость в мужчине (моргание, неуловимое дергающее движение ртом) ценится молодыми женщинами особенно высоко. Левина смущало, что, находясь вблизи юной девушки, он не ощущал себя свободным, у него деревенели ноги, напрягался живот и совершенно не слушались губы, когда он умолял их улыбнуться как можно непринужденнее. В такое мгновение и речи быть не могло о том, чтобы вести разговор о совместной жизни. Стоило ему только подумать о том, что вот сейчас настало время спросить ее, не хочет ли она жить вместе с ним или даже просто упомянуть какую-то мелочь, через которую можно было бы плавно перейти к разговору об общей комнате, как сразу у Левина схватывало живот, и губы становились резиновыми.
В четыре часа он вышел из библиотеки и, придерживая шляпу, отправился против теплого ветра к парку. Летучий апрельский песок хрустел на зубах и щекотал его щеки. Жмурясь, Левин мельком подумал о том, что, если сегодня он не познакомится ни с кем, никакой беды от этого не будет, а теплый вечер сам по себе настолько мил, что провести его можно и в одиночестве. Стоя на бордюре оживленной дороги, Левин расстегнул пальто и, ожидая прекращения потока машин, принялся рассматривать носки своих туфлей. Голова была пустая, мысли вмиг куда-то улетели, единственное, что занимало его сейчас, почему носок его не совсем совершенно встает между двух тонких трещин на бордюре. Левин сдвинул ногу чуть левее, и правая трещина оказалась ровно возле края туфли, но левая - сразу уползла под подошву. Левин пошевелил ногой и переместил ее правее, чтобы левая трещина встала ровно вдоль туфли, однако это движение сразу скрыло правую трещину. Тогда Левин чуть подтянул ногу к себе, чтобы обе трещины были видны одновременно, однако туфля осталась на месте, несмотря на то, что ему казалось, что движение ногой он все-таки сделал. Левин повторил движение, но туфля не двигалась. Левин посмотрел на свои ноги и топнул правой, словно облился кипятком, но ноги оставались на месте, как приклеенные. Напуганный внезапным недугом, Левин отскочил от дороги и пробежал несколько шагов, но, несмотря на это, продолжал видеть перед собой не прерывающийся поток машин. Он побежал куда-то зажмурившись и не ощущая под собой ног, пока не почувствовал резкой боли в слабых икрах. Откуда-то появилась мама, смазывающая ему коленку йодом и таз, полный марли и стерильных бинтов. Левин, остановился и, не раскрывая глаз, быстро ощупал свои ноги. Они были на месте, хотя на ощупь напоминали мягкие игрушки. Левин открыл глаза. Перед ним по-прежнему бежал поток совершенно одинаковых машин желтого цвета, словно целый автопарк такси только что открылся неподалеку. Левин осмотрел свои руки – они исправно его слушались, но казались очень слабыми. Внезапно поток машин переместился куда-то вниз, а Левин, не покидая своего места, оказался над потоком. Сверху он не мог понять, продолжает ли поток удаляться от него или машины просто уменьшаются в размерах, превращаясь в игрушечные. У Левина были такие когда-то, но он всегда предпочитал кукол машинкам. Поток машин настолько уменьшился, что Левин еще с минуту не мог понять едут машины или перед ним уже пустая дорога, которую можно переходить. На противоположной стороне он различил неподвижно стоящую фигуру человека в грубой рабочей форме синего цвета с капюшоном и машинально окликнул его. Человек сразу обернулся и рассеянно стал искать звавшего его. Левин перешел дорогу и дал понять, что, дескать, вот он я. Он даже взмахнул рукой, привлекая к себе внимание.
- Пожалуйста, вернитесь на ту сторону. Тут нельзя находиться, - человек в форме обратил к Левину сморщенное, как грецкий орех, лицо. Левин попытался отыскать глаза на этой темной и перепутанной части тела.
- Мне очень нужно, вы не видели здесь ребенка с санками? Это мальчик, лет шести, - произнес Левин, глядя в беззубый рот незнакомца. Тот огляделся и спросил:
- Давно?
- Нет, я думаю, что он мог проходить здесь совсем недавно. Я потерял его из виду… - Левин посмотрел на часы: была половина третьего, – около двух пополудни.
Тень капюшона проглотила маленькое черное лицо и выплюнуло его снова.
- Видел. Здесь проходил мальчик, он тащил за собой санки.
- Куда же он пошел? – Левин выдохнул целое облако пара.
- Пошел в лес, - послышалось из-под капюшона.
- В парк?
- Да. Машину?
Левину на секунду показалось, что у лица глаза находятся на подбородке, а носа нет совсем.
- Какую машину?
- Такси.
- Думаю, да.
- Тогда пройдите за угол, там есть.
Левин быстро пошел туда, куда указал капюшон. За углом небольшой кирпичной постройки действительно стояла машина, за рулем который сидел шофер. Левин постучал в холодное стекло.
- Мне нужна машина! – крикнул он шоферу, зашевелившемуся за стеклом. Тот не опустил стекла, а продолжил шевелиться, как будто что-то искал под сиденьем. Левин подождал и нетерпеливо стукнул костяшкой по стеклу. Шофер, закивал всем телом, не поднимая головы, давая понять, что видит ожидающего клиента. Через запотевшее стекло не было видно, что именно он ищет под ногами, и Левин решил немного подождать. Он поставил свой портфель на снег и бросил перчатки сверху. В этот момент он обратил внимание на идущие по противоположному тротуару человеческие ноги, к которым не прикреплялось никакого туловища. Ноги были одеты в серые брюки, в которые был вставлен ремень, выше которого не обнаруживалось ничего. Левин перестал дышать и уставился на ноги, которые не вызывая удивления прохожих, шли размеренной походкой, как если бы это шел обычный человек. Это калека, подумал Левин, это несчастный калека, которому отрезали туловище, и теперь он вынужден жить в таком чудовищном виде. Однако ничего от настоящего инвалида не было в походке странного полу-субъекта. В уверенной и широкой постановке ног была даже неуместная развязность, а как только ноги приостановились и стали игриво притопывать, сердце Левина сбилось с привычного ритма, захлебнулось кровью, и до горла долетел беспомощный тревожный ком. Левин присмотрелся внимательнее к непараллельным стрелкам шерстяных брюк и тяжелым башмакам с намокшими носами, и его посетило нелепое чувство, возникающее, когда подолгу глядишь на содержимое витрины под чьим-то пристальным взглядом, и только спустя несколько минут перед тобой склеивается не особенно узнаваемый (и оттого еще более тягостный) собственный твой образ. Узнав свои брюки и башмаки, Левин непроизвольно пошевелил всеми частями лица одновременно и попытался спрятать глаза куда-нибудь подальше.
 - Уважаемый, можно ли ехать? – понизив голос, Левин обратился к стеклу автомобиля, за которым, не было видно ничего кроме бесформенной тени. Левин приставил ладонь ко лбу козырьком и, жмурясь, прислонился к машине. За недовольством в его глазах скрывалась мольба. Тяжелым ломом в его затылок воткнулось присутствие позади этих проклятых ног. «Шли бы они мимо, думал Левин, оставили бы меня в покое». Он отчаянно поскреб ногтем морозную корку на стекле и стукнул в него пару раз костяшкой. Шевеление неопределенного субъекта в такси прекратилось, словно он оказался уличенным на месте злодеяния преступником. Левин различил силуэт воротника, часть согнутой спины и слишком сильно наклоненную вперед голову таксиста. Он затих в салоне и, похоже, ожидал дальнейшей неминуемой инициативы со стороны Левина, который немного погодя сквозь стекло снова попросил таксиста поспешить с отправлением. Тот не шелохнулся. И тут в голову Левину пришла неожиданная мысль: он быстро распахнул заднюю дверь автомобиля и, как прячущийся от погони школьник, нырнул в темный салон. Дверь герметично хлопнула, и Левин огляделся, широко открывая внезапно ослепшие глаза. Внутри было темно, душно и очень мягко. Впереди мерещилась тяжелая спина гориллообразного водителя, правая рука легла на густой ворс, а ноги криво разместились в узком и скрипучем пространстве.
 - Виноват, - вопросительно произнес Левин в темноту и коснулся кончиком носа спинки водителя. – Мне бы в парк. Понимаете, я потерял мальчика. Маленького. У него еще санки.
Никто не ответил ему из темноты, и Левин, скрипнув подошвами, снова произнес:
- Триста рублей. Поедем?
Впереди кто-то отчетливо хрюкнул.
- Виноват, - пискнул незнакомым голосом Левин и принялся тихонько искать внутренний замок на двери. Замок не находился, но Левин тем не менее придвинулся к двери, надеясь в ближайшие несколько секунд покинуть машину.
- Вы бы лучше приметы сообщили, - заговорил совсем рядом молодой и доброжелательный голос. Левин вздрогнул всем телом и перестал искать замок, хотя руку от двери не отнял.
- Чьи? – спросил Левин затравленным полушепотом.
- Да мальчика вашего приметы. Старший лейтенант Совков.
- Кто? – выдохнул Левин.
- Я. В машине-то теплее говорить, так? Давайте приметы диктуйте. Найдем мы вашего мальчика. Сын?
- Сын, - прошипел полувопросительно Левин и медленно стал перебирать пальцами по двери, продолжая искать спасение.
- Да вы погодите уходить-то. Показания давать будем?
- Будем, - тихо сказал Левин и опустил трясущуюся руку на ворс.
- Рост.
- Сто семьдесят шесть.
- Возраст.
- Сорок лет.
- Особые приметы.
- Я не знаю.
- Шрамы, родинки, волосы на лице или их отсутствие, татуаж, хромота, врожденные дефекты, уродства, аномалии развития.
- У кого?
- У него.
- Нет.
- Как нет?
- Так нет.
- Стоп, так не бывает.
- У него нет никаких уродств.
- А как же его искать?
- Я не знаю. Позвольте, я выйду?
- Нельзя. Отвечайте на вопросы. Какие у него врожденные аномалии?
- У него что-то с ногами.
- Так-так?
- Кажется, так. Я уже не помню, я запутался.
В темноте зашуршала ручка, и старший лейтенант замолчал.
- Подпишите тут.
- Где? Не видно же ничего.
- Вот здесь. Ручку возьмите.
Деревянными пальцами Левин взял из темноты приплывшую ручку и стал ждать инструкций.
- Подпишите.
- Я ничего не вижу.
Старший лейтенант терпеливо взял его под локоть и направил его руку куда-то в сторону. Левин подчинился и прикоснулся ребром ладони к бумаге, опустил кончик ручки и судорожно дернул рукой, изобразив где-то подпись. Документ встрепенулся и выскользнул в сторону.
- Все, - удовлетворенно выдохнул голос, - Можете идти.
- Спасибо, - тихо произнес Левин и снова попробовал нащупать дверь, но его рука провалилась в холодную пустоту. Левин отдернул руку от морозного проема и силясь разглядеть хоть что-то стал выбираться из машины. Дверь оказалось открытой, а снаружи ледяным шатром стояла прозрачная ночь. Дверь за его спиной захлопнули, и только сейчас он различил мелькнувшего у машины коротконогого шофера в портупее. На мгновение в свете фар мелькнуло его лицо с огромным и безобразным носом, после чего он скрылся в машине. Когда автомобиль укатил, Левин отправился к парку, думая о том, что внезапная ночь не должна становиться преградой его поисков. Он вошел в парк, расположенный возле дороги, которую он переходил недавно. Он миновал небольшой сквер, за которым быстро сгустилась кленовая роща, заросшая серой щетиной молодых деревьев, среди которых косым горбом дыбилась детская ледяная горка. Невидимая тропинка обогнула ее, пересекла лунную аллею и нырнула в пульсирующий черными пятнами лес. Неухоженный парк придавил ниточку тропинки с обеих сторон своим косматым телом, она начала вилять, путаться, несколько раз распалась на мелкие кружащиеся среди сугробов тропки, пару раз уткнулась в тупики бетонного забора и после этого пропала совсем.
Задыхаясь, Левин поглядел синеватый снег и его ломаную грань, где клыкастыми стволами лес вонзался в ледяную корку, задрал голову к черному небу, почему-то без звезд, и поймал себя на неуместной мысли об удивительно симметрии окружающего мира. Он поднес руки к лицу и ощутил, насколько они холодны. И только сейчас он хватился – а где портфель? Сердце поползло ему в самую глотку, не давая глотнуть воздуха, а только вытесняя его. Левин широко раскрыл глаза и помчался обратно к тому, месту где он оставил свой портфель и печатки – к машине. «Милиция… Там должна быть милиция, он у них. Когда машина отъезжала портфеля уже не было? Я садился в машину уже без портфеля (хлесткий удар голым прутом по щеке). Нет, его уже не было, когда я садился в машину. Да, его вытащили у меня из-под носа, пока я смотрел на эти чертовы ноги». Справа и слева прямо из темного воздуха возникали острые, как рапиры, ветви и тыкались в мягкое пальто Левина, не давая ему бежать ровно. Он бежал спотыкаясь и сильно поднимал ноги и расставлял в разные стороны руки. Горячие лодыжки жгло кусками влажного снега, набившегося в башмаки. Когда в легких стало колоть сначала мелкими, а потом и более крупными осколками, Левин остановился, оглохнув о стука крови в ушах и горле. Он сделал еще один грузный шаг, и тут парк внезапно кончился, как будто какая-то сила отбросила весь пейзаж назад: и черный заснеженный лес, и узкие тропки, и грохочущий наст, и густую ночь. Левин отпрянул назад, как если бы его толкнули в грудь, попятился к обочине, поскользнулся в размятой тысячами колес грязи и рухнул навзничь. Но он не упал, так как позади него стоял деревянный стул, а лишь больно ударился затылком о его спинку. Не дыша от боли, Левин пытался усесться. И тут он открыл глаза.
Прямо перед ним (то есть в самой непосредственной близости) стоял небольшой грузовик равномерно заляпанный высохшей грязью. Его фары горели ослепительным и ледяным светом, отчего Левин сразу зажмурился и отвернулся. С трудом он понял, что находится в тесном помещении между старой кирпичной стеной и бампером грузовика. Левин уселся на стуле и, пряча лицо от снопа света фар, выставил вперед пятерню и промычал:
- Ради бога, где я? Выключите фары!
В тишине послышалось неловкое шевеление, что-то звякнуло.
- Выключить? – раздался детский голос.
- Кто здесь? – Левин открыл глаза, сразу же зажмурился снова и прикрылся рукой.
- Если я их выключу, все закончится, - произнес детский голос снова. Стало ясно, что ребенок находится где-то возле кабины водителя.
- Мальчик?
- А вы сами сможете выключить их?
- Нет, конечно! Я не вожу машину. Ты знаешь, как их выключить? Я ничего не вижу, - хрипло покрикивал Левин.
- Я тоже не вожу, - досадой и серьезностью проговорил мальчик. – Только санки.
- Выключи же их! Там есть взрослые?
- Ну, вы же взрослый, - схитрил детский голос.
- Да, но я не смогу их выключить.
- Ладно, попробую, - серьезно сказал невидимый ребенок.
- Давай, давай, - подбодрил беспомощный Левин снизу.
Что-то стукнуло, хлопнуло по металлу, слышалось сосредоточенное дыхание ребенка, как будто он куда-то полз.
- Ну? – нетерпеливо покрутил головой Левин, тихонько раскрывая один глаз.
- Сейчас, - пробасил мальчик уже из кабины и сразу щелкнул чем-то. – Так?
- Да нет, вроде бы.
- Или так? – снова какое-то движение в кабине.
- Поищи значок, - Левин зажал ладонью слезящиеся глаза.
- Так? Какой значок? – сам себе произнес увлекающийся мальчик.
- Может быть, там где-то фары нарисованы? – нетерпеливо встрепенулся Левин. – Обычно нарисована светящаяся…
- Где?.. А может так? – перебил Левина мальчик, щелкнул какое-то реле, свет неожиданно погас и Левин навсегда погрузился в темноту.