Откровение... экспресс-детектив

«Откровение… Именно так вывела рука первое слово моего, может быть, последнего письма. Что меня побудило написать его — не знаю. Но в день 29 марта 1938 года моя рука взяла лист бумаги и жалкий огрызок карандаша…
В нашем городке правосудие действует быстро и четко, без проволочек. Что меня ждет — долгое заключение, смертная казнь или… оправдание? Нет, на последнее в моем случае может рассчитывать только умалишенный человек. Поэтому я готовлюсь к самому худшему — к смерти.
Здесь — в тесной и сухой камере, где постоянно хочется пить, где мучают полчища мух, а в углу стоит бочка, распространяющая ужасающее зловоние испражнений, — мысли о смерти кажутся несбыточной мечтой. Пребывание в этом каменном мешке похоже на дикий, тягостный, нескончаемый сон.
Наш городок находится на севере Западной Австралии недалеко от мелководной речушки Фицрой и вплотную подходит к Большой Песчаной Пустыне. Климат сухой и жаркий, ад приходится на декабрь-январь месяцы, когда песок под ногами превращается в раскаленные угли, а воздух обжигает гортань.
Печальные события, которые приключились со мной, пришлись на март месяц. Я никогда не забуду тот день, когда мне первый раз на глаза попались Бэкки Лоренс — вдова владельца сахарного завода Джона Лоренса — и Мартин Дрейк. От общения с обворожительной 30-летней Бэкки Мартин выглядел счастливым. Его безоблачный вид привел меня сначала в состояние удивления, потом — негодования, а дальше обратил все это в ненависть.
Он — пятидесятилетний, лысый, с крючковатым носом и длинной как жердь фигурой — нежно обнимал смущенную и порозовевшую от его знаков внимания Бэкки.
Первые мысли были, конечно, о мисс Лоренс: «Ах, Бэкки, Бэкки... Что ж ты делаешь с моим сердцем! Ну посмотри ты на него внимательно, он же старше тебя почти вдвое! Зачем тебе нужна еще одна жердь к твоему забору? Он же будет только отбрасывать тень!»
Но Бэкки не слышала моего отчаянного вопля души и продолжала молча внимать блаженному Мартину Дрейку. А тот обнаглел до того, что снял шляпу, наклонился и поцеловал Бэкки в пунцовую щеку. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди: какой негодяй! Мне хотелось подбежать и броситься с кулаками на эту сушеную акулу.
Мне стоило больших усилий повернуться и тихо уйти. А в груди стала закипать жажда мести. Да, мне хотелось отомстить Мартину Дрейку, возомнившему из себя невесть что. Подумать только, он открыто флиртует с первыми красавицами города! А Бэкки… Что ж, она женщина, к тому же вдова. Но глаза-то у нее должны быть! Неужели она не видит вокруг более молодых и сильных мужчин?..
По пути домой ревность все больше закипала во мне. Поначалу она тыкала в меня иголками, потом — острыми гвоздями, а напоследок всадила наискось кривую саблю. «Интересно, как давно это у них?» — мысли бегали по лезвию и отдавались во всем теле.
Ревность снова полоснула меня изнутри, раздирая живую плоть. И мне хотелось, чтобы она открылась рваной раной и вместе с кровью покинула страдающее существо моего тела. Надо что-то предпринять, чтобы их отношения не зашли слишком далеко — тогда я просто не вынесу этого. Ведь рядом с ревностью жила любовь, которая возмущалась всеми силами.
Относительная прохлада дома не принесла облегчения. Выпить?.. От обжигающей тростниковой водки стало полегче. Алкоголь принес в голову мысль о слежке за счастливой парочкой, а вторая рюмка добавила хладнокровия и решительности.
На следующий вечер меня можно было заметить возле дома Бэкки Лоренс. Точкой моих наблюдений стала западная сторона ее усадьбы, которая в том месте не имела забора и упиралась в высокую стену непроходимого тростника. Мне было хорошо видно все пространство двора — от центральных ворот до уютной беседки. Редкий плющ обвивал ее деревянные колонны и колючей проволокой протянулся к куполообразной крыше.
От моего внимания не ускользнуло ни одно движение Бэкки и Мартина. Взявшись за руки, они сидели в беседке, их колени соприкасались… Вскоре рука Бэкки первой обвила шею Мартина. Ну, а тот, естественно, не заставил себя долго ждать и, далеко запрокинув обольстительнице голову, стал целовать ее щеки, шею, потом его голова замерла на груди Бэкки… Но, слава Богу, она слегка оттолкнула любовника, а он, тяжело дыша, переключился на ее маленький красный рот.
Безумные мысли крутились в моей голове, сжигая остатки разума, который противился назревающему во мне кровавому деянию. «Убить!» — кричал кто-то внутри меня. И от этого крика закладывало уши.
Да, мое состояние было похоже на сумасшествие, которое расползалось по моей сущности гнойной язвой. «Убить! Отомстить!» И буквы двух этих страшных слов вставали передо мной кровавой тенью.
Мне бы гнать от себя эти мысли, но они прилипли как мухи и сосали из меня влагу. А перед глазами стояли лица: красивое Бэкки и ненавистное — Мартина. «Нет, они не будут вместе!» — вырвалась из меня роковая клятва, а думы о крови подсказали — как убить.
Вечером следующего дня уже в компании со своей собакой Тиной — огромной сукой мастиффом, которая запросто рвала в клочья диких динго — мы сидели на прежнем месте и ждали, когда Бэкки и Мартин выйдут из беседки. Тине было все равно — человек перед ней или зверь, только скажи «фас!» — и она выполнит команду не колеблясь. Из ее мощных челюстей живым никто не вырвется. Она, роняя слюни на пожухшую траву, спокойно ждала, зная наверняка, что ей предстоит.
Ну почему бы мне в то время не уйти!.. Но разум, зараженный неизлечимым вирусом, перешел в состояние звериного инстинкта, которому неподвластно сострадание.
Убить! — вколачивал он очередной гвоздь.
Убить!! Убить!!! — еще пара…
Они разом повернули головы в мою сторону, когда громкое шипение влезло им в уши:
— Фффассс!!
Оскалив в предстоящей бойне белые клыки, Тина сорвалась с места. Она в пять-шесть скачков настигла свою жертву…
Я никогда не забуду обезумевших глаз Мартина Дрейка и его гортанного хрипа, который для него, наверное, был оглушительным воплем. Я всегда буду помнить открытый рот Бэкки, из которого дикой свирелью вырвался долгий и протяжный визг. В моей памяти навсегда останутся злобное рычание Тины, лязг ее челюстей и чавкающий звук рвущейся плоти…
Они оба умерли…
Один — от зубов собаки, другой — от разрыва сердца. Прибежавшие на крик работники пристрелили Тину, уже сделавшую свое дело. А мне… Мне нечего было таиться. И скоро, после признания в кабинете следователя, меня арестовали и посадили сюда — в эту камеру, где со дня на день я жду приговора суда. Какой приговор вынесут судьи — я не знаю. Но я заслуживаю самой суровой кары.
Рассказывать мне больше нечего, и я, заканчивая свое послание, поставлю внизу число и свою подпись. Надеюсь, что Мартин простит меня на том свете. Ведь я даже не предполагала, что у него такое слабое сердце. Но я была ему верной и любящей женой.
Дрейк Анна, 29 марта 1938 года».