Ветер в волосах

«Дивный вечер, не правда ли?» - промелькнуло в ее голове. Она укуталась в теплый плед и пододвинулась ближе к камину. Сегодня был один из тех вечеров, которые, по своему обыкновению, проводят дома в кругу семьи. Но у нее не было семьи: ни отца, ни матери, - только ее старый пес, который давно ослеп и, тихо посапывая, лежал у ног своей хозяйки. В камине мирно потрескивал огонь, тусклая лампа едва освещала пожелтевшие от времени страницы какого-то французского романа, который уже давно стал настольной книжкой Амели. Именно о ней я поведаю тебе, мой дорогой читатель, историю. Амели, так ее назвали в честь бабушки, жила в маленьком городке в полутора часах езды от побережья штата Калифорнии. Маленький дом, который ей достался по наследству, еще построенный ее прадедом, обветшал и затерялся вместе с другими домами этого городка среди вековых деревьев, в жаркие часы спасавших жителей от палящего солнца. Это было недалеко от Сан-Диего, излюбленного места туристов. Жизнь Амели шла своим чередом повседневная работа сменяла воскресный отдых, точно также как день сменяет ночь. Сегодня как раз был субботний вечер, который она всегда проводила у камина с книжкой или на террасе за ноутбуком, доделывая незаконченную работу. Амели совсем недавно окончила Калифорнийский университет и сразу же устроилась в какой-то немодный, но глубокоуважаемый журнал. Платили ей пока мало, но работы было невпроворот. Иногда Амели оставалась допоздна в редакции, в такие дни она ночевала не дома и почти не спала.
Часы пробили одиннадцать. Она прижимала к губам раскрытую на середине книгу, что-то неразборчиво шепча. По щеке стекали тонкие струйки слез, оставляя на страницах небольшие влажные пятна, одно за другим. Амели достала из шкафа бутылку виски, откупорила ее и налила себе полстакана карамельного цвета жидкости, добавив два кубика льда, и села на ковер у огня, держа в одной руке успокаивающий напиток и альбом с фотографиями в другой. Она не спеша перелистывала странички, то на миг замирая в каком-то тихом отчаянии, наверное, попав под волну горьких воспоминаний, то отхлебывая приличное количество виски из стакана. Такое с ней случалось часто, но она никогда не переходила грани дозволенного, и утро напоминало ей о вчерашнем лишь легкой головной болью. Но сегодня был не тот день. Она не ограничилась одной бутылкой виски и выпила старого коньяка, который давно уже ждал своей очереди. Она совсем опьянела и, выйдя на улицу, упала на траву и заплакала, захлебываясь собственными слезами, от боли, пробудившейся в ней после 12 лет молчания. Всё дело в том, что у нее было очень тяжелое детство. Родители ее были химиками нового поколения, разрабатывающими препараты  против наркотической зависимости. Так шли годы, маленькая Амели подрастала, и в свой 13 день рождения, вечером за праздничным столом, ожидая своих родителей, она узнала страшную новость. Ей позвонили из полиции в одиннадцатом часу. Её родители погибли в автокатастрофе по вине выскочившего на проезжую часть наркомана. В тот роковой вечер в доме было много незнакомых людей. Амели забилась в угол, прижав к груди мягкого медведя, и тихо плакала. С того самого дня Амели перестала разговаривать с людьми: ни со взрослыми, ни со сверстниками в детском доме, - только иногда нашептывала детскую песенку своему мишке, которую ей некогда пела мама перед сном. Потом было много переездов, потому что никому нигде она была не нужна. И только спустя много лет, когда она достигла совершеннолетия и поступила в Калифорнийский университет на журналистский факультет, ее жизнь стала потихоньку налаживаться.

***
Амели продолжала лежать на мокрой траве. Её маленькое и хрупкое тело дрожало от холода. Она кричала, желая перекричать собственные чувства, а потом умолкала, уткнувшись лицом во влажную, пропахшую сыростью землю, задерживала дыхание, надеясь задохнуться от нехватки кислорода. Она заснула только под утро, совсем обессилев, когда свободный ветер вовсю гулял по окрестностям и небо превратилось в кровавое месиво от солнца, нехотя восходившего на свой извечный пост. Очнулась Амели только вечером того же дня, когда совсем сгустились сумерки и каждый звук отдавался гулким эхом на многие километры вокруг. Амели охватила какая-то невыразимая тоска, поглотившая всю ее без остатка. Кто-то отчаянно стучал в голове, и Амели была уверена, что это не совесть и не рассудок, но какое-то осознание собственной незначительности. Она всё еще лежала на траве не в силах подняться и смотрела на небо, пытаясь затеряться среди множества горящих огоньков, так надменно взирающих не нее, такую жалкую и подавленную. Она вернулась домой и, войдя в гостиную, рухнула на ковер, пропитавшийся за многие годы запахом домашней стряпни, пыли и бесконечного одиночества.

***
Амели пробудил неприятный пищащий звонок будильника. Она вовсе не чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся после 24часового сна, наоборот, лицо ее осунулось, а большие серые глаза ввалились в глазницы. Тяжелая усталость застряла комком в груди Амели, который с каждым вдохом давал о себе знать. Работа не заставляла себя ждать, а потому Амели, изрядно потрудившись, скрыла следы прошедших выходных, решив забыть о случившемся, и впредь не позволять себе подобных оплошностей. Прошло несколько недель, и она, желая распрощаться с довлеющим над ней одиночеством и преследующими ее воспоминаниями, продала свой дом и переехала в маленькую квартирку в Сан-Диего, поближе к людям и цивилизации.

***
Ёе босс, мужчина лет 50 с поредевшими седыми волосами и лишним весом, выглядел солидно в строгом костюме, который надежно скрывал его страх перед старостью и смертью. Он был тяжело болен, и давно уже перестал удовлетворять свою жену как женщину, а потому втайне от всех принимал какие-то таблетки. Его звали Джеймс Питерсон. К нему всегда обращались на вы, трепеща перед его важной персоной. Его хоть и боялись, но любили и уважали. Каждого сотрудника он знал в лицо и при встрече был не прочь завести короткую, непринужденную беседу, добродушно улыбаясь. Но в один прекрасный день, он умер от сердечного приступа во сне, вызванного передозировкой препаратов для повышения потенции. В тот же день жизнь в редакции остановилась. Сотрудники тихо перешептывались, не желая беспокоить еще не ушедшую в мир иной душу хозяина, и не могли предположить, какова будет их дальнейшая судьба. На третий день после похорон в редакцию неторопливым шагом вошел статный мужчина лет 30 с лишком одетый в черный костюм, черную рубашку и такую же черную шляпу, и спокойным, ледяным голосом произнес: «Слушайте вы все, я – единственный сын Джеймса Питерсона, Адам Питерсон, и теперь законный наследник колоссального состояния своего покойного отца, ныне являюсь новым владельцем этого заведения». В воздухе, прогревшемся от тяжелого дыхания нескольких десятков сотрудников, повисла оглушительная тишина. Новоявленный владелец журнала уверенной походкой вошел в свой новый кабинет и захлопнул за собой дверь, приказав принести ему крепкого кофе, двойную порцию виски и больше его не беспокоить сегодня. На следующее утро он подписал приказ об увольнении доброй половины рабочего состава со словами: «Старый хлам надо выкидывать незамедлительно, дабы вдохнуть жизнь в это вымерший журнал!». Таков был закон рынка. К счастью, Амели не попала в список этих несчастных, всю свою сознательную жизнь проработавших в этой за многие годы ставшей вторым домом редакции, но новый босс лишил ее колонки и понизил до статуса штатного работника.

***
Как-то в четверг Амели задержалась на работе допоздна, доделывая отчет, и уже успела смириться с тем, что сегодня ей не удастся выспаться. Обычно в такие дни, она аккуратно выключала пожарную сигнализацию и закуривала прямо на рабочем месте, что было строго запрещено, но вполне допустимо, когда никого не было рядом. И в этот раз Амели сделала так же. За сегодняшний день она порядком устала и, желая немного расслабиться, скинула изящные туфли на высоченном каблуке со своих худых, но потрясающе красивых ног и расстегнула узкую, жутко неудобную юбку. Теперь она чувствовала себя гораздо лучше и уютнее, почти как дома. Амели достала из нижнего ящика стола бутылку бренди и сделала несколько больших глотков. Ей сразу же стало легче и захотелось взлететь надо городом, с важным видом смотреть на мелких, толпящихся внизу людишек, проезжающие машины и ночные фонари, которые никогда не горели на ее улице. Амели вскочила со стула и закружилась в вальсе, напевая себе под нос какую-то знаменитую мелодию, а потом босая побежала на балкон, где обычно можно было покурить, вырвавшись из раскаленной, напряженной обстановки в редакции в самый разгар дня. Амели подошла к самому краю и, перегнувшись вниз, встала на перегородку, прошлась по металлической полоске, едва удерживая равновесие, и спрыгнула обратно. В это мгновение ее душу рвало на части какое-то смешанное чувство: ощущение опьяняющей свободы и отрезвляющего одиночества. Легкий прохладный ветер ласкал ей лицо и играл с растрепавшимися, вьющимися от влажности локонами. Амели подняла свои серые загадочные глаза к небу и закричала, что было силы, в пустоту. Внизу заиграла сигнализация, каким-то противным гулом раздалась в округе. Пошел дождь. Амели так и стояла под дождем с закинутой головой и раскрытым ртом, не осознавая, что с ней происходит. Неизвестно сколько времени еще она провела бы в таком положении, но, по воле судьбы, Адам Питерсон, сегодня задержавшийся в своем кабинете, изучая финансовые отчеты, заметил бедную девушку и побежал к ней. Несколькими минутами позже он, немного обеспокоенный и уставший, но вовремя совладавший с собой, прижимал к себе ее, укутанную в его пиджак и промокшую насквозь. Амели взглянула в его пустые глаза и разразилась громким раздражительным смехом. Почувствовав себя униженным, Адам отпрянул от ее мокрого тела и, грубо схватив всё еще пьяную Амели, потащил за собой. Усадив ее в машину на переднее сиденье, Адам немного поморщился, когда увидел, как стала пропитываться влагой его дорогая кожаная обивка, и, резко нажав на педаль газа, умчал свою полуночную спутницу в темноту.

***
Его просторная квартира казалась совсем новой, не потому что она была еще не достаточно обжита, а потому что была насквозь пропитана серой пустотой и безжизненностью. Казалось, будто никто никогда не жил в этом месте. Большие окна с видом на ночной город будто бы раздвигали границы, стирали стены, и оттого чувствовалась какая-то необъятность. Горничная, которая была, по всей видимости, единственным живым существом, радушно встретила гостью и проводила ее в комнату, после чего оставила хозяина с Амели наедине. Амели вела себя развязно, будто капризная девчонка. Поначалу Адам терпел выходки своей подчиненной, но после того, как она стала жаться к нему, он отвесил ей пощечину и ушел.

***
Утро выдалось пасмурным. Запахи и звуки улицы сквозь приоткрытое окно проникли в комнату и разбудили Амели. Жизнь кипела, как вода в чайнике. Город вскрывал себе вены-улицы, по которым медленно ползли тонкие струйки машин, перетекавших в огромные потоки и замиравших, как правило, на перекрестках.
- Мистер Питерсон, вы здесь? Здесь кто-нибудь есть? – своим мелодичным голосом несколько раз проговорила она. Но кроме гулкого эха, ничего не отозвалось на ее вопросы.

***
«Уволит - не уволит, уволит – не уволит…?» - шептала себе она, наводя на рабочем столе порядок, - «Нет, ну, в конце-то концов, он всё равно рано или поздно меня вызовет к себе и тогда уже мне несдобровать. Нет, я лучше пойду…»
Войдя в его большой кабинет, увешанный разными картинами известных художников, Амели села в обитое зеленой кожей кресло. Он стоял у окна и курил сигару. Она боялась смотреть ему в глаза, но, подняв голову, случайно встретилась с напряженным взглядом его стеклянных бледно-голубых глаз, словно зеркало отражающих целый мир, кроме него самого.
- Мистер Питерсон…- каким-то не своим голосом проговорила Амели.
- …
- Я пришла за своим личным делом, - продолжила в том же робком тоне она.
Он подошел к ней и, наклонившись, прошептал: «Сейчас вы спокойно вернетесь на свое место и продолжите работу, а я сделаю вид, что ничего не было».

***
Пятничная вечеринка в честь Адама Питерсона прошла на высшем уровне. Он появился немного позже после начала с какой-то незнакомкой, одетой в нежно-розовое коктейльное платье. Она была мало похожа на его горячо любимую супругу или хотя бы просто возлюбленную, но скорее на декоративную собачку, которую носят с собой повсюду и воспринимают как какую-то забаву, нежели как что-то живое. Она улыбалась на камеру, когда его фотографировали для журнала, и смотрела на него влюбленно-преданными глазами, и вместе с тем такими несчастным, потому что, видимо, она сама понимала, что останется для него навсегда всего лишь милой забавой.
После пятиминутной речи Адама Питерсона все гости разбрелись по залу, и заиграл блюз.
- Как вам моя речь?
- Недурна. Но, я думаю, вы излишне самоуверенны.
- Может вы и правы, но я всегда получаю то, что хочу.
- Вижу. Всего за несколько недель вы вывели наш журнал на лидирующие позиции.
- Это не составило мне труда.
- У вас хороший вкус.
- Вы о ней? – сказал Адам, сделав знак в сторону девушки, с которой он прибыл на вечеринку.
- Да. Она очень красива.
- Спасибо. Но я от нее слишком устал.
- Она вас любит, а вы так холодны с ней.
- Я не обещал ей любви… может потанцуем?
- … с удовольствием, - ответила Амели, сама того не желая.
Они вышли в центр зала. Он обхватил одной рукой ее талию, а другой взял ее руку.
- Ты прекрасна.
- Благодарю.
Они двигались в такт этой невероятно печальной музыке и молчали. Он смотрел в ее глаза неотрывно, желая проникнуть в самую глубь сердца. Она же боялась отвести свой взгляд хотя бы потому, что в эту минуту все смотрели только на них. Напряжение нарастало. Играл блюз.


Из дневника.
17 февраля
Странное дело получается. Я и Адам…или... Я его ненавижу всем сердцем, но что-то так меня к нему притягивает, что я невольно начинаю его любить. Он - эгоист, я – романтик. Я ему не нужна, я в этом уверена. А может мне только кажется? Может, он, и правда, меня полюбил и ему никто больше не нужен?

3 марта
Он по натуре коллекционер. Кажется, я скоро стану еще одним экземпляром его редкой коллекции. Та девушка на вечеринке тоже входит в эту коллекцию. Кто знает, сколько у него таких, как я. Но я его люблю…

***
Амели сегодня встречалась с ним вечером в кафе на крыше, где по вечерам выступала полная негритянка со своей группой; чтобы послушать ее, полюбоваться закатом или просто насладиться звездным небом Сан-Диего, собиралось много народу.
- Тебе здесь нравится?
- Да, замечательное место. Когда я была маленькая, меня сюда иногда водил папа. Тогда это место было малоизвестно, а хозяин этого кафе был нашим знакомым.
- Я его купил.
- Зачем оно тебе?
- Оно прекрасно. А прекрасные вещи всегда принадлежат мне.
- Снова излишняя самоуверенность, - теперь она могла говорить об этом без тени страха перед ним.
Он пододвинулся к ней поближе и положил свою руку ей на колено.
- Ты когда-нибудь смотрел на небо в ту минуту, когда последний луч солнца скрывается за горизонтом и остается лишь легкая лилово-серая дымка в воздухе, когда только-только зажигаются звезды и восходит луна?
- Нет, это всё пустое. Послушай, к чему все эти глупости?
- Ты, наверное, меня никогда не поймешь, потому что я люблю это.
- Пускай.
Амели было как-то не по себе, когда его рука лежала у него не коленке; сердце бешено забилось, когда она поползла вверх. Амели замерла. Адам наклонился над столом и властно прошептал:
- Я хочу тебя.


Из дневника.
7 апреля.
Мы переспали. Он просто великолепен. А я? Что я? Я его.

***
Амели вызвали в его кабинет. Она не знала, чего он хотел. Но была рада от одной мысли, что увидит его, что они останутся наедине и ей не придется изображать просто его подчиненную.
Она вошла и, дрожа от волнения, прижалась к нему. Он был холоден как лед. Амели смотрела ему в глаза и ждала, что вот-вот в нем вспыхнет та неистовая страсть, что была той ночью, когда они были по-настоящему близки. Но он как-то грубо оттолкнул ее и, опустившись в кресло, закурил.
- Амели, детка, я должен уехать в Лондон на несколько месяцев.
- Несколько месяцев? Но ты говорил, что увезешь меня во Францию и бросишь всё.
- Я сказал: я должен! Черт возьми! – почти прокричал он, стукнув кулаком по столу из красного дерева.
- Да-да, конечно. Я тебя дождусь, – прошептала чуть слышно она сквозь слезы.
- Извини, - уже как всегда холодно проговорил он и поцеловал Амели.

***
Следующие месяцы Амели провела как во сне. Работа и дом. Работа даже дома. Она снова начала пить. Жизнь померкла для нее. Теперь Амели не жила, но лишь влачила свое жалкое существование в, ставшем ей до боли близким, одиночестве.


Из дневника
5 августа
Прошло 4 месяца, спустя как он уехал. У меня столько времени, чтобы подумать о своей жизни. На что я его трачу? На виски? На слезы? На надежду и ожидание? Я запуталась. Неужели это всё убийственная любовь, полная страданий? Он не мой и никогда не будет моим, но почему тогда я продала себя ему?
Он возвращается завтра вечером и прибудет на вечеринку по случаю получения награды в номинации «Журнал года», так сказал его секретарь. Завтра все решится. Я люблю его и я…

***
Гости собрались к восьми часам. Он как всегда немного задерживался, чтобы появиться в самый разгар празднования и произвести фурор. Амели курила. Сегодня она была королевой вечера. Ее изумрудно-зеленое платье сочеталось с ее огромными серыми глазами и тонкими чертами лица. Длинные немного вьющиеся волосы были небрежно собраны на затылке. Мужчины были у ее ног, но она ждала одного.
   Наконец он появился. Всё было, как и тогда, когда они впервые танцевали. Адам вошел в зал в сопровождении высокой стройной полногрудой девушки в черном до пола платье с огненно-рыжими волосами. Он был как всегда серьезен и холоден. Его девушка скучающим взглядом смотрела на присутствующих и, не скрывая ни от кого желания скорее уйти, предлагала Адаму уединиться.


Адам Питерсон отыскал глазами свою Амели и позже подкараулил ее, когда она одна стояла на балконе и курила. Ветер играл с ее волосами. Ласковый вечер держал ее хрупкое тело в своих объятиях. Город сверкал огнями.
Он подошел к ней сзади и, обхватив за талию, развернул ее к себе лицом и прижал к себе. Амели не сопротивлялась.
- Ну, здравствуй, - тихо ответила она, еле скрывая волнение.
- Ты ждала меня?
- Я ждала тебе точно так же, как и ты любил меня все эти долгие месяцы.
- Это Сара. Она прекрасна…- даже не пытаясь оправдаться, отвечал он.
- Да-да. Я знаю. Ты просто не мог отказаться от прекрасного. Прекрасные вещи всегда принадлежат тебе, - поспешно проговорила Амели, не дав договорить Адаму.
- Именно так. Ты меня прощаешь? – он всё сильнее и сильнее прижимал ее к себе, целуя то ее шею, то грудь, совсем не слушая, что говорила она.
- Пусти меня, - резко проговорила Амели, оттолкнув его от себя.
- Что? Амели, да брось ты! Ты же любишь меня, – он попытался обнять ее.
- Теперь нет.
Адам опешил и на несколько секунд замер без движения. Амели уходила.
- Шлюха! – прокричал он ей вслед и разгневанный кинул на пол, стоявший рядом, бокал с вином.

***
Амели стояла перед зеркалом в уборной и поправляла растрепанные волосы. Ей хотелось плакать. В эту минуту из кабинки туалета вышла Сара. Она достала из сумочки флакон с каким-то белым порошком и высыпала его рядом с раковиной. Достала купюру, свернув ее в трубочку, и втянула полоску этого порошка сначала в одну ноздрю, а потом в другую.
- Подруга, хочешь? – предложила она, наклонившейся над раковиной, Амели.
- Нет, спасибо. Я не принимаю наркотики.
- Я тоже. А это так. Всё равно, что лекарство. Попробуй, тебе понравится. Ты выглядишь усталой, этот порошок поможет.
- Да нет, всё в порядке. Ты ведь Сара, да?
- Она самая. А ты откуда знаешь?
- Знаю. Адам Питерсон про тебя рассказывал.
- Ах, мой милый Адам. Поскорее бы мы ушли отсюда, а то эти важные старики наводят на меня тоску.
- Ты его любишь.
- Кажется, да. Я счастлива.
- Знаешь, Сара…
- Что?
- Береги себя, - с этими словами Амели ушла.