Идея национального мессианизма в творчестве Ф. М

Идея национального мессианизма в творчестве Ф.М. Достоевского //Человек. Наука. Цивилизация. Сборник статей. Выпуск 2. - Ростов-на-Дону, Изд-во ООО "ЦВР", 2005
       Русская идея, столь популярная в 19 и 20 в.в., проистекает из сокровенных глубин народной жизни и выражает специфику славянской цивилизации. Зачастую она воспринимается как глубокая вера нации в свое высшее предназначение. Большой вклад в развитие этой темы внёс Федор Михайлович Достоевский.
       Идея русского мессианизма стала предметом его публицистики разных лет. Особое место занимает она в «Дневнике писателя» (1873 – 1880). Но гениальное художественное воплощение русской идеи можно встретить уже в «Бесах». Мысль эта, хоть и отвлеченно, звучит в устах даже второстепенных героев этого романа. Так, гость Виргинского – некто хромой – в одном из диалогов замечает: «Нам известно, что на наше прекрасное отечество обращен таинственный index (от лат. – перст) как на страну, наиболее способную к исполнению великой задачи» [3,314]. В образе Ставрогина, центрального персонажа романа, идея русского народа-Богоносца, призванного обновить Европу, которой он заражает почвенника Шатова, становится показателем его умственной раздвоенности. Она мирно сосуществует с идеей о сверхчеловеке, которой он развращает Кириллова. Сам же Достоевский верил в то, что современное ему состояние России – это болезнь роста и развития. Россия не только исцелится, но и нравственно обновит больную европейскую культуру. Идеи эти отчетливо выражены в эпиграфе к «Бесам», взятом из Евангелия, своеобразно истолкованном автором в тексте романа устами Степана Трофимовича Верховенского. Так, согласно его высказыванию, «бесы, выходящие из больного и входящие в свиней, – это все язвы, все миазмы, вся нечистота,.. все накопившееся в великом и новом в нашем больном, в нашей России, за века… Но великая мысль и великая воля осеняет ее свыше, как и того безумного бесноватого, и выйдут эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности,.. и сами будут проситься войти в свиней… Но больной исцелится и «сядет у ног Иисусовых»… и будут все глядеть с изумлением» [3,498-499].
       Что касается «Дневника писателя», то в нем можно увидеть сложную эволюцию взглядов мыслителя на предназначение России в мире. Сравнивая русских с европейцами, он приходил к выводу о нашем нравственном превосходстве. В ранних изданиях «Дневника» Достоевский намекал на это. Русские, полагал он, – народ молодой и свежий, пусть и проживший уже почти тысячу лет. Он лишен ложных пристрастий. Его святыни «не из полезности их стоят, а по вере» [2,177]. В «Дневнике» за 1876 г. он даже выражал некоторые сомнения по поводу русского мессианизма: «Сказано новое слово будет, это несомненно, но все же я не думаю, чтобы сказано было что-нибудь слишком уж новое» [2,223]. Связано это с его оценкой современного ему состояния России. И все же он неизменно верил, что идея «Москва – третий Рим», прозвучавшее еще в середине XV в. в «Посланиях» Филофея, когда-нибудь сбудется, поскольку четвертого Рима уже не будет, «а без Рима мир не обойдется» [Там же].
Как известно, мессианская идея была внесена в мир древнееврейским народом, избранным Богом, среди которого должен был явиться Мессия. Это дало основание Н.А. Бердяеву, исследователю творчества Достоевского, утверждать, что «никакого другого мессианизма, кроме… еврейского не существует», а «избранным народом» является «все христианское человечество» [1,121]. В связи с этим, согласно Бердяеву, следует разграничивать понятия «историческая миссия», которую должен иметь каждый народ и «национальный мессианизм».
       В ''Дневнике'' за 1876 г. Достоевский прямо формулировал свою потребность в мессианском национальном сознании: «Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтоб стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели, всем им предназначенной» [2,368]. Данное положение в тоже время он считал спорным и щекотливым. Не случайно оно идет у него под заголовком «Примирительная мечта вне науки». И все же в пользу этого он приводил ряд аргументов. «Я утверждаю, – писал он, – что так было со всеми великими нациями мира, древнейшими и новейшими, что только эта лишь вера и возвышала их до возможности, каждую, иметь, в свои сроки, огромное мировое влияние на судьбы человечества». Так было с древним Римом и с Римом католическим, с современной ему Францией, источник веры которой – французский социализм, с Германией и ее «бесконечной свободой совести» [2,369] и протестантизмом, с английской верой в себя. Особую задачу великий мыслитель ставил и перед русским народом.
       Вслед за славянофилами Достоевский в «Дневнике» за 1877 г. провозглашал русскую национальную идею, заключающуюся в вере в то, что «Россия, вкупе со славянством и во главе его, скажет величайшее слово всему миру, которое тот когда-либо слышал, и что это слово именно будет заветом общечеловеческого единения» [2,371]. Столь непростая функция возложена на Россию, по его мнению, в силу нашего нравственного превосходства перед европейцами, специфики русского национального характера и его веры. Начала нового потенциального братского союза славянства лежат в гении славян, а преимущественно в духе великого народа русского, столь долго страдавшего, столь много веков обреченного на молчание, но всегда заключавшего в себе великие силы для будущего разъяснения и разрешения многих горьких и самых роковых недоразумений западноевропейской цивилизации.
       Одним из безусловных наших плюсов, который, к недоразумению, на Западе принимали за «глупость» и нашу «недалекость», является политика. Основанная на нравственных началах, наша политика диктовала нам негласные правила, согласно которым всегда следует поступать честно, жертвуя своей выгодой ради справедливости. Примером тому для русского писателя являлись, во-первых, бескорыстная помощь со стороны России балканским славянам, боровшимся против турецкого ига, во-вторых, освобождение крестьян от крепостной зависимости. История показывала, что Россия сильна идеей, завещанной ей веками, всецельностью и духовной неразделенностью народа, способного в эпоху суровых испытаний проявить величайшую волю. Этим мыслитель объяснял наше отставание от Европы в науке. «Но пассивные русские, – писал он, – в то время как там изобретали науку, проявляли не менее изумляющую деятельность… Они отбивались всю тысячу лет от жестоких врагов, которые без них низринулись бы и на Европу» [2,206].
       Для Достоевского было совершенно очевидно, что у нас две родины – Европа и Русь. «Европа, – полагал он, – нам второе отечество, – я первый страстно исповедую это и всегда исповедовал. Европа нам почти так же всем дорог;, как Россия; в ней все Афетово племя, а наша идея – объединение всех наций этого племени, и даже дальше, до Сима и Хама» [2,375], т.е. семитических, негроидных и индоевропейских племен и рас.
       Писатель призывал сохранять единение русского народного духа. Только при этом условии пробуждается и поддерживается вера людей в высокое предназначение России, которая является залогом самой высшей жизни наций. Неоспоримым фактом нашей зрелости перед Европой, по его мнению, являются достижения русской литературы. Среди бесспорных гениев «нового слова» он выделял Ломоносова, Пушкина, отчасти Гоголя и автора «Анны Карениной». Вслед за В.Г. Белинским и А.А. Григорьевым он провозглашал особую роль А.С. Пушкина в русской литературе и культуре. В нем для Достоевского сложились две главные мысли, заключающие в себе «прообраз всего будущего назначения и всей будущей цели России» [2,473]. Первая – «всемирность России, ее отзывчивость и действительное, бесспорное и глубочайшее родство ее гения с гениями всех времен и народов мира» [Там же]. Примечательно, что она была выражена им не просто как мечтание или пророчество, но исполнена на деле. Пушкин – «человек древнего мира, он и германец, он и англичанин,.. он и поэт Востока. Всем этим народам он сказал и заявил, что русский гений знает их, понял их и соприкоснулся им как родной, что он может перевоплощаться в них во всей полноте, что лишь одному только русскому духу дана всемирность, дано назначение в будущем постигнуть и объединить все многоразличие национальностей и снять все противоречия их» [2,474]. Подобная черта характера русского народа, гениально воплотившаяся в лице Александра Сергеевича Пушкина, существенно отличает нас от европейцев. Вторая мысль Пушкина – сознательный поворот к народу, занимала центральное место в мировоззрении и самого Достоевского.
       Другим доказательством самостоятельности русского гения и его права на величайшее мировое значение в будущем стал, по его мнению, роман Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина». Здесь проведен взгляд на виновность и невиновность человека. Мысль о круговороте лжи, в котором люди совершают преступление и неотразимо гибнут, – любимая тема европейцев.
       Раз уж русская мысль способна порождать таких гениев, как Пушкин и Толстой, то велика ее возможность в развитии науки и экономики встать «вровень» с Европой. Хотя эта задача, по убеждению Достоевского, никогда не являлась главным стремлением России, которая сумела вынести и сохранить «в себе силу любящего и всеединящего духа» даже в условиях экономической нищеты. Европу же, в случае чего, «не спасут от падения» [2,517], ни богатства, ни гражданский строй, которым она так гордится.
Сила и стойкость русской нации, согласно Достоевскому, заключается в народных началах и в ее Православии. Носителем высокого христианского идеала испокон веков был русский народ. Главной же гордостью интеллигенции перед народом русский мыслитель считал ее общечеловеческую направленность. Поэтому он призывал к необходимости слияния интеллигенции с народом.
       Как известно, русская идея Достоевского была по-разному воспринята представителями религиозных и идеологических течений XX века. Для Владимира Соловьева она стала ядром его религиозно-философской мысли о том, что именно России суждено стать во главе движения к общечеловеческой цивилизации на основах христианства. Согласно Бердяеву, мысль «о русском народе как исключительно и единственно христианском народе в мире» [1,123] не выдержала испытания временем. Поскольку, по его мнению, в ходе революции народ изменил христианству, а интеллигенция сделала попытку возвратиться к православию.
Возможно, взгляды Достоевского на роль России в мире были несколько противоречивы и неоднозначны, может они и не оправдались, пока еще временем. Но сегодня, в период падения нашего авторитета на международной арене, ослабления чувства русской идеи, они особенно необходимы. Хотелось бы верить, что идея русского мессианизма – это просто несбывшееся пророчество великого писателя и мыслителя.
Литература:
1. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского // Н.А. Бердяев о русской философии: В 2 ч. Ч.1. Свердловск, 1991
 2. Достоевский Ф.М. Дневник писателя: Избранные страницы - М, Современник, 1989.
 3. Достоевский Ф.М. Бесы // Ф.М. Достоевский Полн. собр. соч. в 30 т. Т. 10 - Л, 1974