Дуэт

"Ненавижу, ненавижу, ненавижу" - повторяла я.
Город был мокрый и пустой, как будто отмытый от людей и машин. Кронверский проспект жадно скрывал от меня зеленью планетарий, Балтийский дом и павильоны с игровыми автоматами, не желая делиться ни каплей радости со мной. Я шла по трамвайным рельсам, заранее зная, что в этот час не встречу здесь ни один, и шептала себе под нос, как заведенная: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу!»
Ненавижу, потому что каждый камень этой мостовой – надгробная плита, каждая черная решетка – оградка могилы для наших с тобой отношений. Ненавижу, потому что все здесь память, которую подсвечивает белая ночь; потому что в двухстах метрах от сюда, посадив меня на парапет, запинаясь, ты мне сказал «люблю»; потому что здесь, по среди этого треклятого Александровского парка, ты кричал на меня, что я сволочь и не способная ни на что графоманская дрянь. Ненавижу!
Набережная с видом на зеленый Эрмитаж и желтую Биржу, эти два разведенных моста, на которые ты ссылался, чтобы не возвращаться домой, на которые ссылалась я, чтобы не срываться к другим в порыве отчаяния найти компромисс с тобой.
Еще час и наступит утро, повылазят вездесуще туристы и заспанные горожане, но у меня еще есть шанс в тишине и шуме ветра выйти на Невский, обернутся на шпиль Адмиралтейства и, глубоко вздохнув, признаться себе в любви. Сказать себе как я люблю этот город, в котором было столько боли и немного радости. Признаться в любви этому месту, красота которого не позволяет опуститься ниже положенного, не позволяет закопаться в обыденности.
Мимо телеграфа пронырнуть к арке Генерального штаба, чтобы сквозь просвет получить заряд из космоса, наглотаться сил, от которых хочется плакать и, взахлеб, побежать прочь от всего этого домой, обратно через мосты на Петроградку, в коммунальную комнату с холодной водой и видом в узкий колодец за две трети моей зарплаты.
Я не могу бросить ни этой красоты, ни этой боли, ни этих площадей, ни этих видов. Я знаю, что время и бесконечность улиц залечит все, что только эти каменные глазастые дома останутся стоять, когда растворятся при солнечном свете призраки воспоминаний.
Я еще не раз наверну на шею этого города свою паломническую петлю, чтобы задушить в себе отвращение жить дальше. А он терпеливо подмигнет мне отражением трамвая в окне, окатит грязью из-под колес, чтобы привести в чувство.
На Петропавловке без четверти шесть, и значит за пятнадцать минут до дома и два часа сна перед попыткой прожить еще один день.