Смертельный лунный свет

Звучит в ночи раскатом грома
Их тяжкий шаг.
Объятый страхом незнакомым,
Я слаб и наг
На ложе корчусь. А на гребнях
Высоких крыш
Удар могучих крыльев древних
Колеблет тишь.

Джастин Джеффри


Рваные облака стремительно неслись по небу, свинцовые на черном. Облаков было много, так много, что звезды и луна были почти постоянно прикрыты ими. Тучи нависали низко, готовые вот-вот разразиться дождем, превратившим землю внизу в болото. Не тем дождем, под которым так приятно прыгать по лужам, подставлять ему лицо, нет. То был бы дождь холодный, секущий, на который приятно смотреть только через окно и то, только если рядом потрескивает камин, распространяя живительное тепло. Что же делать, октябрь… Еще немного — и зарядит снег…
Словно тяжелый серо-свинцовый саван опустился на землю, окутывая ее и давя на плечи, и сидящие в своих кокпитах истребители, патрулирующие черноту непроглядной ночи, где видимость не превышала пары сотен ярдов, были подавлены.
Уитли прислушался к успокаивающему гудению двух моторов «мерлин». Самолет шел ровно, горючего навалом, можно спокойно наблюдать за небом. Рабочая лошадка, деревянное чудо с заводов Де Хевиленд, не подводило еще ни разу. И, Уитли хотелось верить, не подведет. Пусть другие гордятся своими «спитфайрами» и «харрикейнами», он оставляет им это право. Но настоящий ад здесь, в стреляющем ночном небе.
— Что-то я думаю, они сегодня не полезут,— проворчало радио сквозь треск помех.
— А они думают,— спокойно ответил Ред, — что мы не поднимемся, чтобы их перехватывать.
Уитли что-то проворчал в ответ. Ред был прекрасным пилотом, обладавшим, по мнению Уитли, всеми качествами, необходимыми для лучшего из пилотов — хладнокровие, выдержка, прекрасное зрение и мгновенная реакция. Друзьями они не были, несмотря на то, что уже три месяца летали в одном истребителе. Уитли верил в Реда как в господа Бога — настолько уверенным казался этот человек.
— Облачность мешаем нам, а не им,— добавил Ред.— Слушай пилота, Уитли! Им облака — лучший друг. А наши радары предупредили, что идут «хейнкели». Причем, вероятно, с прикрытием. Так что наша задача — их перехватить. Ясно?
— Да как их перехватишь?— сварливо ругнулся Уитли, вперившись в свой радар.— Хотя… Ты каким-то шестым чувством умеешь их находить…
Ред оставил этот выпад без ответа. Пара «Москито» шла ровно, но Уитли был прав, и оба это знали — даже полагаясь на радары, немцев не перехватить.
Снова повисло молчание. Темнота и тучи не способствовали дружеской беседе, особенно когда ты на высоте многих сотен футов над землей.
Уитли смотрел в оба, но это было все равно, что таращиться в склянку с чернилами. Ночь она и есть ночь. Где-то вдали шарят прожекторы ПВО столицы, но здесь, над Хэмпширом, не то что прожекторов нет, города-то не освещены. Действует затемнение. И зениток тоже нет… Хотя есть ли гарантия, что зенитчики с перепугу не залепят снаряд в твой самолет? Такие случаи, говорят, бывали. Хотя спутать «Москито» с «Хейнкелем» и тяжело, но тем не менее…
— Есть,— как нож разрезал тишину холодной и совершенно спокойный голос Реда.— Два «Хейнкеля» на десять часов. Дальность… Тысяча двадцать ярдов…
— Сколько?!— поперхнулся Уитли, пытаясь понять по радару, как это Реду удалось обнаружить врага. Его радар не давал не то что дальности — вообще направления. Визуальный контакт на таком расстоянии невозможен. И тем не менее Ред говорил уверенно. Ответить Уитли Ред не соизволил, просто «Москито» в его руках взревел, ложась на крыло. Чизхолм, ведомый Реда, тоже уже привык не задавать лишних вопросов. Ред знает, что делает. Ему привыкли верить.
— Ты уверен, что не ошибся,— опасливо осведомился Уитли.— Я ничего не вижу…
Он не видел, но легко мог представить себе легкую усмешку на лице Реда и глаза, превратившиеся в ледышки.
— Ты и не должен видеть,— спокойно ответил Ред.— Это я вижу. Чизхолм, есть визуальный контакт?
— Нет, сэр,— растерянно произнес ведомый.
— Тогда просто приготовь пушки и лети за мной.
И «Москито» стремительной смертельной тенью рванулся вперед.
— Вот и вы, голубчики,— почти ласково прошептал Ред, и хрупкий самолетик содрогнулся, когда все четыре 20-миллиметровые пушки выплюнули смерть. Уитли замер в восхищении. Нет, он категорически не мог понять, как Ред находит врагов и как может одним выстрелом отправить любого врага на тот свет. «Хейнкель» полыхнул и на его фоне четко выделился второй, жертва Чизхолма. Теперь уже и ведомый не промахнется, хотя в его «кошачий глаз» никто никогда не верил. Может, потому и отправили их вдвоем с Редом. В Реда верили все.
Хвост дыма в черноте ночи почти не заметен, но внизу полыхнул огонь — второй, подбитый Чизхолмом «Хейнкель» достиг английской земли. Вся схватка заняла считанные секунды.
Уитли слышал сквозь шум в ушах, как Ред докладывает наземным командам о двух предположительно сбитых бомберах.
— Нам повезло,— спокойно произнес он, отчитавшись.— С ними не было истребителей. Мне не хочется сражаться с их 219 или 110. Кажется, наша работа завершена. На базу, Чизхолм.
Завершена… Как всегда,— вздохнул Уитли.— Стремительный натиск, разящий удар — и истребитель может возвращаться на базу. Как это Реду удается? Может, у него в роду были ведьмы и колдуны? Откуда он там?
Созерцая своего пилота (точнее, его видимую часть), Уитли внезапно подумал, что собственно ничего о нем не знает. Конечно, если он напряжется, он вспомнит его полное имя (что-то такое длинно-аристократическое), но все его уже давным-давно забыли. Товарищи по эскадрилье (друзей у него не было) знают его как Реда. Остальные знают только Дракулу. Ночного вампира, который пьет кровь люфтваффе. Неизвестно, кто первый придумал назвать Реда в честь легендарного вампира, но это прозвище он оправдывал стопроцентно — стремительный, неумолимый и смертельный. Никаких сантиментов. Никаких мыслей о том, что у сбитого им пилота была старенькая бабушка. Хотя, конечно, на круглолицего статного Белу Лугоши Ред не походил совершенно.
Возвращение на базу прошло в молчании. Они победили? Да… Победили. Но главное не это. Главное — они остались живы. И двумя «хейнкелями» люфтваффе стало меньше. Геринг может кусать себя за жирную задницу — пока в небе Ред, ни один немец не ускользнет от него.
…Посадил самолет Ред мягко, словно летает уже очень-очень давно. И Уитли задумался — сколько же ему самому лет. По худому замкнутому лицу Реда возраст было не определить, подтянутая фигура тоже могла принадлежать и восемнадцатилетнему, и сорокалетнему.
На полосе их уже ждал почетный комитет по встречам. Пришел лично скуадрон-лидер.
— Ну, Дракула?— пророкотал он, двигаяся навстречу истребителям.— Готовься получить DFC .
— За что?— спокойно и невозмутимо осведомился Ред, тем же тоном, что буквально час назад командовал Чизхолму взять цель. Скуадрон-лидер ошарашено встопорщил усы, Чизхолм и Уитли квадратными глазами уставились на Реда.— Самолеты противника обнаружены случайно, один точно сбит флаинг-офицером Чизхолмом, один сбит вероятно. За что же тут DFC для меня? Его скорее заслужил Чизхолм…
Ошалевший Чизхолм так и остался стоят с отвалившейся челюстью, а Ред, обронив «с вашего разрешения» все той же легкой скользящей походкой удалился.
*
— Не понимаю я тебя,— рычал скуадрон-лидер, комкая приказ.— Ты не хочешь повышения?
— А зачем?— скучающе осведомился Ред. Именно осведомился. Не спросил, не поинтересовался — осведомился, как о чем-то скучном, но необходимом. Так, на всякий случай.
— Ну, давай разберемся, Дракула,— скуадрон-лидер уставился на свои крупные кисти рук, поросшие рыжим волосом.— Ты трижды отказывался от награждения. Ты не желаешь повышения. Почему?
— Потому что для Дракулы,— в зеленых глазах Реда ничего нельзя было прочитать,— нет наград. Он Дракула. И лучшая награда для него — кровь. И я предпочитаю оставаться Дракулой, чем…— он оборвал сам себя, укрепив скуадрон-лидера в той мысли, что в жизни его лучшего пилота было что-то неприятное. Он от кого-то бежит. Или от чего-то. Впрочем, отчего-то спорить с Редом по прозвищу «Дракула» ему расхотелось. Если он хочет, чтобы лавры получали другие — пускай. Всякое бывает. Может, он вообще не тот, за кого себя выдает.
*
— Как это — Дракула сбит?— переспросил скуадрон-лидер.— Ты в своем уме, Чизхолм? Как это может быть?
— Так точно,— если бы Чизхолм позволил себе, он бы уже вовсю хлюпал носом.— Их было слишком много. Троих 110-х он завалил, уж и не знаю как. Я видел, как Уитли выпрыгнул с парашютом, но парашюта Реда я не видел. Самолет взорвался.
Скрипнула дверь кабинета, и в свет лампы вполз сам только что помянутый Уитли — изорванный, исцарапанный, но живой.
— Жив,— скуадрон-лидер закусил толстенную сигару.— Жив… Повезло тебе, сынок…
— Что с Дракулой?— хрипло выпалил Уитли, совершенно забыв о субординации. Чизхолм, уже не сдерживая себя, всхлипнул. Уитли стиснул зубы, на скулах его заходили желваки.— Мы должны точно убедиться, что с ним,— твердо произнес он.
Скуадрон-лидер смерил взглядом своего оборванного, избитого, но решительного пилота, и кивнул. Пододвинул к себе телефон, снял телефон и распорядился:
— Соединить с госпиталем…— прикрыл трубку ладонью и буркнул:— Ну что, будем искать…
Потянулись томительные минуты, хладнокровно отсчитываемые часами на стене. Никто старался не думать о том, что многие, очень многие пилоты так и не находились после гибели их самолетов. Иные исчезали навсегда — как Эрик Локк, другие оказывались в немецком плену… А некоторые после взрывов на земле бывали так изуродованы, что опознать их удавалось только по косвенным приметам. Уитли, забывший о своих ранах, и Чизхолм так и не уходили. Надежда таяла. Скуадрон-лидер докурил одну сигару, взял другую…
И в тот момент, когда Чизхолма уже не держали ноги, а Уитли совсем отчаялся, скуадрон-лидер рявкнул в трубку:
— У вас? Так он жив?
— Жив? — эхом повторил Уитли.
— Жив!— почти взвизгнул Чизхолм и два пилота уже готовы были пуститься в пляс.
— Да погодите вы!— свирепо посмотрел на них командир, но и сам разговаривал с госпиталем уже куда как мягким и миролюбивым голосом. Повесив трубку, он смерил взглядом двух аж лучащихся от счастья пилотов. Друзей у Реда не было. И Чизхолм, вероятно, с тоской думал о том, что теперь ему надеяться только на себя. А Уитли… Но, впрочем, командир постарался выкинуть из головы эти недостойные мысли.— Рано радуетесь,— сказал он.— Рано радуетесь. Его подобрали таким изломанным, что в себя он придет года через три. Первое,— он принялся загибать короткие толстые пальцы,— перелом позвоночника в трех местах. Второе — правая рука в лепешку. Похоже, сломана челюсть и разбит нос. Про такую мелочь, как ребра я уж вообще молчу. Ну и про внутренние повреждения. Жить он будет — так говорят врачи. Но остаток жизни проведет в инвалидном кресле. Незавидная судьба.
Чизхолм и Уитли переглянулись уже гораздо мрачно.
— Ну вот что,— командир затушил окурок в пепельнице.— Быстро оба спать! Завтра разрешаю навестить героя в госпитале.
Оба потерянно кивнули.
… Вернулись Уитли и Чизхолм под вечер. Оба были бледны и потрясенные. На вопросы они отвечали односложно и непонятно: «лежит под простыней, весь белый и неподвижный. Врачи говорят — в коме». «Жутко выглядит. Ну еще бы — так навернуться». «В себя не приходит»…
*
Уитли стоял и мрачно смотрел вслед взлетающим истребителям. Сигнал тревоги, раздавшийся почти сразу, как стемнело, сорвал всю эскадрилью «ночников». Остался только он. Впервые — один. Он стоял, облокотившись о свой «Москито» и смотрел в небо. Позавчера еще они взлетали все вместе. И позавчера еще у него был пилот. Лучший пилот Англии, Уитли был в этом уверен. А сейчас второй день Ред «Дракула» лежит в госпитале и то, что он жив, можно определить только по дыханию. У него даже пульса нет. Мозг Уитли не мог осознать, что Реда больше нет. То есть он жив, но никогда больше не сядет в кокпит, никогда больше не определит с точностью до ярда, где находится в ночном небе враг… Эскадрилья потеряла лучшего. Самого лучшего пилота британского ночного неба… Дракулы больше нет. Есть только Ред. Парализованный, разбитый Ред. Зачем он попытался спасти самолет? Почему не прыгал?— Уитли помотал головой.
Где-то там, в ночном небе его товарищи снова приняли бой с врагами. Бой наудачу. Просто потому, что не было Реда, который видел вчетверо дальше, чем видят обычные люди. Уитли почти всхлипнул. Снова всплыла в памяти пробитая пулями кабина, пламя, лижущее крыло и рык Реда: «Прыгай! Да прыгай же! Давай, Уитли!»…
Воспоминания Уитли были прерваны воем приближающейся машины, а потом таким визгом тормозов, словно водитель собрался стереть начисто все тормозные колодки и совершенно не заботился о протекторе.
Уитли с любопытством повернулся и так и замер с открытым ртом.
— Что стоишь?— резко спросил стремительно и почти бесшумно приближающийся Ред.— В кабину, живо! Мы еще успеем к драке.
*
— Доктор, что-то странное,— медсестра Кирк редко рисковала отвлечь старшего врача Гилленби по пустякам, поэтому сейчас он потер глаза ладонями, старательно отгоняя мысли о том, что двое суток не спал.
— В чем дело?— устало спросил он.— Выкладывайте, что у вас…
— Трое самых здоровых больных, доктор,— нахмурившись, сказала Кирк.— Вчера они еще были почти здоровы, а сегодня — у всех анемия. Они совершенно не помнят, как это они ухитрились потерять столько крови — каждый примерно по полпинты.
— Вампиры?— насмешливо улыбнулся Гилленби.— Я читал «Дракулу», Кирк. И даже смотрел этот американский фильм… Если у нас тут и завелся вампир, то он очень корректен и вежлив — снял полторы пинты с самых здоровых. Или он немецкий вампир и потому старается оттянуть выздоровление наших раненых? Уведомите меня, если будут еще вопросы. Пока это не критическая потеря крови, но все же надо за ними потщательнее следить… У вас еще что-то, Кирк? Я не думаю, что вы стали бы меня беспокоить только из-за вампира? Я не Ван Хелсинг, прогнать его не могу…
Он усмехнулся — улыбка задумывалась как веселая, но получилась кривовато-усталой. У Кирк дрогнула нижняя губа, но она взяла себя в руки.
— Нет, доктор… Помните наше безнадежного пациента? Ночного летчика?— и, дождавшись утвердительного кивка, продолжила.— Он исчез.
— Что? Да он же был почти мертв!
— Да, но его нет! Койка пуста, и все уверены, что его никто не забирал!
Некоторое время Гилленби молчал, потом аккуратно взял у медсестры Кирк папку с историей болезни исчезнувшего пациента.
— Идите, Кирк. Я сам лично займусь этим делом.
Когда медсестра Кирк вышла, доктор Гилленби положил папку на стол и некоторое время смотрел на нее.
Вытер холодный пот со лба и почти про себя, тихим дрогнувшим голосом произнес:
— Реджинальд «Дракула» Мэсгрейв… Вероятно, вы уже снова в небе?
Его руки дрожали, когда он убирал папку в самый нижний ящик стола.