Последний воин мёртвой Земли

ПОСЛЕДНИЙ ВОИН МЁРТВОЙ ЗЕМЛИ[1]

«Лишь мёртвые дождались конца этой войны»
Платон


       Я блуждал на грани сна и яви, то погружаясь в вязкое дурманящее забытье, слегка похожее на бред тяжелобольного, то «выныривая» из него. Первыми последствиями подобных «пробуждений» были короткие вспышки беспокойства (на страх уже просто не хватало сил): а вдруг «приехали»? Но нет, чёрный джип иностранной марки продолжал равномерно трястись по ухабистой просёлочной дороге, а моё тело – почти подсознательно управлять им. В том, что мне это удавалось, не было ничего удивительного, ибо я ехал домой. В дом, которого больше нет. Где никто и никогда уже меня не встретит, не обнимет, не порадуется моему приезду…
       Внезапно, я почувствовал сильный толчок, услышал затихающее урчание двигателя, и автомобиль, дёрнувшись, остановился, как вкопанный. «Сглазил, - подумал я. – Вот и приехали». Собрав остатки сил, я открыл дверцу и выбрался наружу – осмотреться.
       Судя по всему, находясь в неадекватном состоянии, я на самом деле немного заплутал, а, может, слишком глубоко ушёл в себя, и глубины памяти направили меня сюда. Так или иначе, передо мной раскинулась слегка наклонная улица, покрытая растрескавшимся асфальтом. По обоим бокам её протянулись разрушенные и полуразрушенные невысокие дома, впрочем, во все времена не отличавшиеся особым богатством. Прямо за одним из них, имевшим вид то ли музея, то ли администрации до самого горизонта плескалось море. Не смотря на слегка неестественный цвет воды и слабенькое сияние, исходившее от неё, оно показалось мне одинокой крупицей далёкого детства, и воспоминания нахлынули на меня.
       Высокие волны тёплого Чёрного моря, сурово бьющиеся о холодные камни и так же ласково накатывающиеся на мягкий песчаный берег… Зелёная, сочная, хорошо пахнущая трава, по которой тут и там скачут стрекочущие кузнечики, под ласковым солнцем в начале лета… Отвесный обрыв, узкая тропка, стелящаяся по верху, и захватывающий дух вид… Зелёные краски заката и пояснение дедушки: «Это – к счастью»…
       Но теперь вокруг были лишь мёртвые гниющие стены и ни одной живой души на многие километры. В небе сквозь странную мутную дымку пылало нереальным жаром солнце. Но это был уже не дающий жизнь светлый Бог моих предков, а злая космическая звезда, несущая смерть всему живому на нашей и так агонизирующей планете, и разрушенный озоновый слой никак больше не мог защитить от этого.
       Похоже, двигателю джипа на самом деле был капут, и, борясь с адским головокружением, я поплёлся на север, куда звала меня моя умирающая душа.
       Кажется, я на миг пришёл в себя посреди большого выжженного поля, за которым чернели хребтами ископаемых животных покорёженные взрывами высотные дома. Похоже, я действительно слегка бредил, и в голове вдруг всплыло: «жизнь прожить – не поле перейти». А мне бы сейчас только его бы и перейти, только до края бы и добраться. Потом разум вновь помутился, и ноги сами понесли меня дальше.
       Очнулся я вновь уже в одном из городских кварталов. Вокруг были поваленные, истлевшие в ядерном пламени, деревья и длинный-предлинный девятиэтажный дом. Когда-то здесь бурлила жизнь: играли дети, мирно рассуждали о политике и о жизни пенсионеры, бесилась молодёжь… Всё это кончилось в один миг, дом развалился под цепной реакцией, словно сделанный из костяшек домино, а квартиры в нём, казавшиеся жильцам твердынями твердынь, стали смертельной ловушкой. Воображение живо представило кричащих от ужаса людей, в паническом страхе выбрасывающихся из окон, или же погибающих под обломками стен, в которых прожили долгие годы. Желудок свело судорогой, и я упал на колени, давясь желчью, перемешанной с кровью. Впрочем, потом стало немного легче, и я даже уверенней заковылял дальше.
       Посреди всё того же огромного двора скорбно и молчаливо восставало здание моей бывшей школы. Неведомой силой мены потащило внутрь, и, проходя по полуразрушенным коридорам и до боли знакомым сгоревшим классам, я снова и снова погружался в воспоминания. Передо мной как наяву пронеслись «школьные годы чудесные», такие далёкие и недостижимые; смутно всплыли лица одноклассников; всяческие детские забавы и проказы, казавшиеся теперь до упаду смешными… Я и смеялся, присев на горстку пепла, когда-то, по-видимому, бывшего партой, ведь на слёзы уже не хватало сил, зато хватало гордости; к тому же, откуда-то из глубин памяти выкарабкались новые слова: «Мёртвые любят, когда на их могилах не плачут, а веселятся, отгоняя смехом смерть. Такое веселье и называется тризной». Ха-ха, последний человек на Земле, помнящий славянские традиции. От этого мне стало ещё смешней (и в глубине души почему-то обидней)…
       В более-менее трезвое состояние меня привёл новый приступ тошноты. Я поднялся, не пытаясь даже отряхнуться, поспешил дальше, ибо какая-то часть моего нутра отчётливо говорила: времени остаётся всё меньше. До заката я, скорее всего, не доживу. С этой мыслью пришло облегчение, будто я узнал окончательную дату долгожданного события.
       Ноги тем временем принесли меня к очередной девятиэтажке. Глаза поначалу отказались воспринимать представшее перед ними. Верхние этажи, начиная с пятого, словно ветром сдуло (кстати, вполне возможно, что так оно и было), а оставшиеся торчали зубцами на стене вокруг средневекового замка… Подъезд был завален упавшими бетонными блоками, кое-где на которых краснели кровавые пятна. Чья это была кровь, думать не хотелось. Я устало сел, привалившись к куче обломков. Глаза быстро привыкли к полумраку и отдыхали от палящего солнечного света.
       Всё. Мой путь окончен. Я дома. Скоро валькирии[2] спустятся ко мне, а Норны[3] обрежут жизненную нить острыми ножницами. Нет, точнее, засветится передо мной Млечный Путь, и пойду по нему я в Ирий[4]. Хотя, всё равно не дойду. Почему? Мысли передвигались очень медленно, словно сквозь радиационный фон, что так и бурлил здесь, поэтому я предпочёл просто расслабиться и ни о чём не думать. Но смерть почему-то не шла. Вместо бесконечных звёздных просторов под ногами была всё та же серая пелена пыли. А вместо долгожданной свободы от бренного тела наступала всё та же мучительная тошнота и боль, растекающаяся по всему телу.
       Во время одной из «передышек» я внезапно почувствовал, что мой путь оканчивается не здесь. Кто-то ещё ждёт меня, и надо ещё немного потерпеть, добираясь туда. Добираясь куда? И кто может ждать меня, если вся планета превращена в мёртвые руины? Мысли не ускоряли своё неспешное течение, и я просто-напросто доверился интуиции. Говорят (точнее сказать, наверное, говорили?), в экстремальных ситуациях или на краю гибели она «работает» особенно продуктивно. Сейчас как раз был один из таких моментов.
       Я снова поднялся и побрёл, куда глаза глядят.
       Теперь забытье владело мной довольно долго, и следующим, что я осознанно увидел, была вздыбленная брусчатка знаменитого Приморского бульвара. Вместо живописного пейзажа, которым одесситы и гости города любовались на протяжении веков, разлеглись километры будто вставшей на дыбы набережной с одной стороны и разрушенных до основания домой с другой. Легендарная Потёмкинская лестница раскололась пополам и одним концом ушла в подступившее море. Мне было по-настоящему страшно смотреть на ныне уничтоженную, а некогда величественную красоту, красоту прежнего мира, которая, к сожалению, не может существовать в новом. Где, в общем-то, и людям нет места….
       Солнце уже перевалило за полдень, и жара будто сковала всё тело невидимыми оковами, но я шёл и шёл. Куда? Хотел бы я знать… Постепенно даже начал просыпаться интерес: куда же заведёт меня судьба под конец жизни? Где я обрету вечный покой?
       Понимание пришло уже ближе к вечеру, когда я вышел за пределы города и явно двигался на северо-запад (помогало врождённое чувство сторон света, видимо, опустившееся на уровень безусловных рефлексов). В голове вдруг зазвучала фраза: «…здесь твои Боги и предки твои…»[5]. Откуда она? Память уже не отзывалась. Зато я теперь знал: ноги несут меня на кладбище в одном из пригородных сёл, в центре которого раскинулся казацкий мемориал. Да, именно там, среди суровой и, быть может, нетронутой ещё гибельным излучением природы, среди могил славных предков кончится моя жизнь…
       Приступы дурноты участились. Я со смехом вспоминал, как ковылял через поле и желал лишь одного: чтобы хватило сил дойти до дома. Интересно, были ли ещё люди, которые вот так вот через мучения пытались добраться до своей могилы?
       Еле сдерживая рвущийся сквозь стиснутые зубы стон, я взбирался по склону холма, на вершине которого и находилось когда-то кладбище. Похоже, пару дней назад эту местность сотрясали сильнейшие землетрясения: повсюду были видны следы оползней, и мне то и дело казалось, что вот сейчас разверзнется под ногами земля и поедет вниз, унося вместе с собой одного никчёмного человечишку. Но нет, всё вокруг пребывало в леденящем душу покое, всё вокруг было мертво.
       Я не помню, каким образом я всё-таки добрался до кладбища и взошёл на высокий курган, на вершине которого стоял мемориальный крест. Вокруг виднелись древние могильные плиты и кресты необычной формы, от которых веяло мощью и славой былых времён, что щемило грудь невыносимой болью утраты. Всё, вот теперь я был дома.
       Не в силах больше держать тело, ноги подкосились, и пальцы почувствовали под собой жухлую, почерневшую траву. И вновь накатили воспоминания, но уже не о счастливом детстве, а том самом, последнем бою.

       Я был наводчиком подводной лодки, которая несла приличный боезапас, в любой момент готовый обратить в прах целую небольшую страну. Неизвестно, кто нанёс первый удар и почему, но в тот день всё человечество словно обезумело от скопившейся за века злости и ненависти к самому себе. Впрочем, был ли тогда день, сказать тоже весьма затруднительно: небо почернело от взметнувшейся пыли и копоти, но гиблый свет от взрывов и ядерных «грибков» освещал всё на многие мили, выедая глаза наблюдающим. Барабанные перепонки лопались от невероятного грохота, земля ходила ходуном и, будто море, покрывалась волнами, поэтому иногда становилось трудно определить: в воде мы находимся, либо на пустынной суше.
       Пехота, что ещё оставалась на вооружении, как и мирные жители, оказались бессильны против оружия массового поражения, и погибла одной из первых. Нам необыкновенно повезло, что мы находились под толщей моря-океана. Или же…не повезло? Может, лучше было умереть и не видеть, что стало с миром потом?
       Всё было, как во сне. Помню, как сквозь помехи пришла весть о том, что такие города, как Лондон, Токио, Нью-Йорк и Москва разрушены до основания, а Киев в огне. Потом было новое сообщение, отчаянным и срывающимся голосом: «Ребята, Руси больше нет…» помню, как капитан в лютой злобе отдал приказ выпустить все ракеты по прибрежным городам....и мы выполнили его. Помню, как то справа, то слева от нас из кипящей воды вырывались целые скалы, образуя новые острова, меняя в корне лик планеты. И, наконец, когда нас выбросило на берег и ноги сами понесли меня к ближайшему оставшемуся целым джипу…
 
       И вдруг я понял, почему не попаду в Ирий: не пустят. Именно мы уничтожили мир, созданный Богами в начале времён. Именно мы принесли ужасную и мучительную смерть миллиардам таких же людей, какими были сами. Именно нам выпало «счастье» любоваться плодами своих дел. Именно на нас лежала тёмная, непростительная вина за всё это. Что ж, так оно и есть. Я не буду молить Богов о прощении, ибо сам хорошо понимаю свою вину… И пусть меня рвут черти хоть до самого Рагнарока[6], я заслужил это.
       Однако подобные мысли мешались с воспоминаниями из далёкого детства, и всё окружающее казалось нереальным сном, а сама вина – лишь тенью, мелькнувшей на миг. Значит, скоро я проснусь, и снова будет и ласково-суровое море, и кузнечики в сочной траве, и зелёные цвета заката… Но потом вновь перед глазами представало перекошенное лицо капитана, шепчущего роковой приказ, и становилось просто смешно…
       Солнце медленно садилось за горизонт, словно не желая видеть непотребство, что сотворили с Землёй её же дети. Однако продолжало пусть уже тускло, но оно продолжало освещать безжизненные руины и моё недвижимое тело посреди них.
       Новый приступ тошноты поднялся к горлу комком, и вдруг откатился обратно. В сумерках последнего дня жизни человечества я увидел белесые тени высоких и статных людей, вооружённых саблями и мушкетами, с мрачными лицами, поднимавшиеся ко мне, на вершину кургана. Я стиснул зубы, предвидя суровую встречу, приподнял голову в знак приветствия…и обрёл свободу.



Примечания
1 – название одной из песен группы «Оргия праведников».
2 – в скандинавской мифологии девы-воительницы, что забирают души достойнейших павших в бою воинов на Небеса.
3 – в скандинавской мифологии три сестры, прядущие нити человеческих судеб.
4 – рай древних славян.
5 – небольшая перефразировка цитаты из художественного фильма «Русь изначальная»: «Здесь твои Боги и братья твои…».
6 – герой повествования на самом деле бредит, мешая славянскую и скандинавскую мифологии. Рагнарок у скандинавов – некое подобие библейского Армагеддона, по сути, ядерная война, уже закончившаяся в описываемое время.

В данном рассказе использованы элементы сюжета и фразы из песни «Das Boot» группы «Оргия праведников».

27.03.08