Дорога к морю

Она не знала, куда идет. Память умерла еще давно, во время Второй Великой переправы, и это было единственным утешением на Пути. Ей было хорошо. Оттого, что не помнила ни своей предыдущей жизни, ни того, как оказалась в этой пустыне. Теперь ее не занимало ничего, кроме Пути.

Путь этот, впрочем, отнюдь не был путем в обыкновенном смысле этого загадочного слова. Фокус был в том, что целиком он был виден только кому-то там, наверху, не имеющему временных и пространственных характеристик. В конкретное же время и в конкретном же месте мы могли бы увидеть, например, небо. Огромное небо, без конца и края, без верха и низа. Или море. Обычное море, с берегами и скалами, с камушками на берегу. Все бы зависело, в конце концов, только от нас с вами.

В случае с Ней это была пустыня. Огромная, бесконечная пустыня с колючками саксаулов, палящим солнцем и редкими тусклыми миражами. Время здесь не имело своего привычного значения и, распластавшись днем, мертвенно застывало ночью над бескрайней ультрамариновой мутью неба и земли.
 
Иногда на Пути Ей встречались люди. Кто-то шел ей навстречу, кто-то обгонял, кто-то спал мертвым сном. Лиц она не видела – головы у всех были низко опущены, и казалось, каждый был занят чем-то своим. Может быть, созерцанием индивидуального своеобразия клеток, образующих их тела. А может быть, они просто тихо, про себя, разговаривали с ветром, заметающим их следы. Редко кто из них шел прямо, по заранее намеченному направлению. Физическое понятие вектральности, так же, как и времени, в Пустыне теряло свой смысл. Понятие Пути расширялось до самой Пустыни. Поэтому редкие странники, одетые в плащи или тоги, рваные гимнастерки или строгие костюмы, артистические блузы или ветхие рубища, скорее бродили, чем шли.

На рассвете одного из дней Она вошла в Город. Самое странное, что это был настоящий, довольно большой город. С ратушей, церковью, базаром, площадями, улицами, садами и скверами. Только дома здесь были необычные – казалось, они просто сложены их нескольких больших плит или камней. Впервые за весь Путь Она ощутила радость от шума улиц, криков каких-то необычных животных, ругани погонщиков, грохота повозок… От вида множества людей. Те куда-то шли, торопились, или прогуливались просто так. Большинство, несомненно, было занято важными и очень важными делами. Она стояла, растерянная и улыбающаяся, посреди одной из площадей и доверчиво вглядывалась в лица незнакомых, но таких милых, а главное – настоящих! - людей.

Так Она стояла до тех пор, пока ее не сшиб с ног высокий горожанин, перегонявший куда-то несколько тяжело навьюченных волов. Несмотря на гром проклятий, погонщик впоследствии оказался весьма милым человеком и впоследствии предложил переночевать у него. Тут же толпа зевак, привлеченная суматохой в центре города, начала наперебой предлагать Ей свои услуги. Гостеприимство жителей оказалось огромным, каждый хотел предложить Ей именно свой кров, воду, одежду и пищу. Кто-то даже строил планы о том, как он с Ней завтра отправится на городской базар, кто-то пытался схватить ее за руку и немедля отвести «в самый лучший кабачок в этих местах». Растерянная, Она радовалась этому до безумия, а потом отдалась во власть невысокой черноволосой женщине, с которой они потом весь день бродили по городу, встречаясь с разными людьми. Как они отличались от тех, кого Она видела до этого на Пути! Они были открыты, честны, а их глаза смотрели прямо, а не куда-то вниз.

Уже под вечер они вернулись в дом хозяйки. Но только Она собралась отдохнуть после легкого ужина, как за окнами раздались крики, хохот и шумное веселье гуляющей толпы.
- Эй, лежебоки! – проорал показавшийся странно знакомым Ей голос. – Чего сидите дома? Ну-ка быстро поднимайтесь! Ведь сегодня же великий ежегодный Карнавал! КАР-НА-ВАЛ!
Несмотря на усталость, Она пулей выскочила за дверь. Толпа уже удалялась в сторону главной городской площади. А Город! Как он изменился! Он весь сиял разноцветными огнями, стены домов мерцали загадочным светом, кругом все шумело, блистало, хохотало, веселилось. И над всем этим великолепием царил божественно яркий полумесяц на фоне крупных сверкающих горошин звезд! Чудесно! Не помня себя от радости и веселья, Она помчалась на площадь и с разбегу нырнула в море сумасшедшего карнавала.

Ах, эта ночь! Ну, просто, черт возьми, какая ночь! Каждую минуту, каждое мгновение – бешеная пляска масок, огней, звезд, цветов… Она кружилась в неистовом вихре танца, Она первый раз позабыла все на свете, Она первый раз не думала, что с Ней может случиться завтра! О, эта карнавальная ночь в Городе Открытых Взглядов! До самого утра Она наконец-то была тем, кто есть на самом деле. А устав от танцев и вина, Она упала на зеленую траву и заснула самым счастливым на свете сном…

Пробуждение на следующий день было тяжелым. А мир, начинавший врываться с тусклым солнечным светом в Ее глаза по мере того, как Она их приоткрывала, становился все более нереальным.

Города не было.

Вместо вчерашних домов, фонтанов и улиц над землей возвышались руины чего-то грандиозного: огромные, но редкие кучи пыльных камней. Никакое землетрясение не могло оставить после себя столь странные руины. Непонятным образом уцелел один фонтан. Его Она не помнила. По зеленой мути заплесневелой воды плавали маски. Казалось, они еще жили жизнью своих прежних хозяев. Присмотревшись получше, Она увидела, что маски были разбросаны везде, насколько хватало взора. В ушах мертвенно звенела пустота.
Солнце скрылось за пеленой серых кусочков ваты, разбросанных по горизонту. Ей стало холодно. Она опустила голову, спрятавшись в воротник чьего-то маскарадного плаща, оказавшегося на ней. И торопливо пошла на Восток, судя по солнцу, которому тоже вряд ли можно было доверять в этих краях.

К вечеру Она сама не заметила, как очутилась в Лесу.

Это был огромный, бескрайний Лес. Он сплошь состоял из деревьев и кустарников неизвестной Ей породы. Он был населен звуками, голосами, перешептыванием веток и трав, грустным посвистом ветра и давно забытым Ей запахом лесных цветов. Здесь, в Лесу, царила ранняя, юная Осень. Рыжие листья шуршали под ногами, тихонько шепча о каких-то несбывшихся желаниях, давно ставших самими листьями. В лесу было много тропинок. Она отправилась наугад по самой узкой, впервые вдыхая полной грудью настоящий, чистый лесной воздух, насквозь пропитанный незнакомыми пьянящими ароматами. Ее маленькое сердце разрывалось при каждом вдохе, а душу щемило от неясной, но теплой и светлой печали. Она то медленно шла, то почти бежала, вскидывая голову наверх, туда, где между макушек великанов-деревьев сияло прозрачное голубое небо, то кружилась на месте, раскинув руки. Она не заметила, как окончательно стемнело. Странно, но в лесу не стало прохладнее, даже когда на небе засуетились первые редкие тучи и подул ветер. И тогда тропинка вывела Ее к двум валявшимся на земле бревнам, между которого тлели угли совсем недавно кем-то оставленного костра.

Трава вокруг была примята, у бревна, на которое Она присела, лежали соль и спички. Где-то далеко прогукала незнакомая птица. Ей вдруг смертельно захотелось спать. Распалив поярче костер, Она свернулась калачиком и почти счастливая, заснула прямо на сырой земле.

«Спокойной ночи!» - прошелестел ей папоротник.
«Спокойной ночи!» - эхом отозвались в Ее голове десятки маленьких лесных человечков.
Наутро, проснувшись и протерев глаза, Она снова спокойно отправилась в Путь. Лес кругом был уже немножко другой. Между стволов, низко пригибаясь к земле, сочился белесый туман, а листья под ногами уже не шептали ни о чем, а молчали, подавленные влагой и сыростью. Ветер тоже не свистел здесь, а глухо рокотал где-то вдали.
Через какое-то время Она набрела на избушку. Дверь открыл человек, сильно напомнивший Ей то ли одного бывшего знаменитого музыканта из их племени, то ли своего школьного учителя.

- А, это ты, - сказал он. – Ну, здравствуй. Заходи. А я уж тебя и не ждал.
Она посидела у него немного. Потом ушла со смешанным чувством бессилия и стыда за то, что очень хочет, но не может остаться в этом лесу.

Туман становился все гуще и гуще. Она шла уже почти наугад, спотыкаясь о коряги, и совсем не заметила, как лес закончился. Уже отойдя от него на приличное расстояние, Она обернулась. Позади стояла лишь огромная пелена серого тумана, застилавшего, казалось, весь белый свет. Она вдруг почувствовала, что у Нее совершенно не осталось сил.
Хотя там, где Она шла, тумана не было, Она уже плохо различала окружающий мир. Дни для Нее слились с ночами, жар с холодом, сон с бодрствованием, страшно ныло все тело, но Она все шла и шла. Вернее, уже не шла, а переставляла ноги, толкаемая какой-то неведомой силой, которая все гнала и гнала Ее по бесконечному и неведомому Пути. Не поднимая головы, Она видела теперь только собственные ноги, которые спотыкались и задевали обо что-то, и время для Нее теперь измерялось лишь количеством сделанных шагов. Начиная считать, где-то на второй или третьей тысяче Она сбивалась, и приходилось начинать сначала. В голове тяжелым молотом стучал пульс, помогая в отсчете. Лишь единственный раз за весь путь от Леса Она подняла свое постаревшее лицо.

…и увидела Море.
Оно плескалось почти перед Ней, безбрежное, переливающееся всеми цветами радуги, мерно накатывающее лазоревые пенные волны на невысокие прибрежные скалы. Она оглянулась. Вокруг царил яркий солнечный день рыжего бабьего лета. До моря было совсем близко, рукой подать. Оно не говорило и не обещало ничего. Оно царило – громадное, бесконечное Море. По правую руку виднелись маленькие рыбацкие хибарки. Отец с сыном на берегу налаживали невод, а вокруг них бегал большой лохмато-пегий пес, радостно и заливисто лая о чем-то, ведомом только ему.

Она еще раз окинула взором побережье, но не сделала больше ни одного шага. Усталая, Она упала на теплую траву, и заснула крепким, безмятежным сном без единой мысли в голове и единого чувства в душе. Лишь на губах ее вскользь промелькнула почти незаметная не то улыбка, не то насмешка…

1998