Грусть гносеолога

       Выйдя из дверей и оказавшись на трехступенчатом подъездном парапете, он нахлобучил шапку, долго со всех сторон ощупывал ее, словно проверяя на предмет прочности крепления к голове, после чего спустился на мостовую и зашагал по направлению к метро. Он – это Вася. Странный человек. Хотя…. Почему, собственно, странный? Ведь если разобраться, Васиными странностями укомплектован практически каждый второй житель наших широт. Ну вот, скажем, психотип исполнителя не позволил ему стать большим начальником и занять руководящую должность согласно карьерной иерархии. Врожденный дух индивидуализма был навсегда отвергнут коллективной средой многочисленных бизнес сообществ, подробный список коих скорбным реестром лег в основу содержания его трудовой книжки со всеми ее вкладышами. Да и сама эта корпоративная субкультура, было поглотившая Васю на определенном этапе их погони друг за другом, распробовав его, с возмущением выплюнула, толком не пережевав. За что, кстати, он был ей весьма признателен. И вот, к 30 годам, он толком не обзавелся ни специальностью, ни семьей, ни деньгами, ни более-менее отчетливыми перспективами. Картину усугублял Васин очень средний рост, неказистая фигура и отсутствие каких-либо значимых достоинств, за исключением разве что толстовского темперамента, отчаянно ненавидимого им по жизни. Ну да Васин темперамент – отдельная песня. Сейчас не об этом.
       И все-таки некоторыми уникальными странностями Вася, пожалуй, обладал. Например, он открыто и зачастую безразлично мог говорить о том, чего его соотечественники большей частью предпочитали скрывать. И наоборот – практически никогда не приукрашивал то, что все стремились выкатить на обзор в явно преувеличенном виде. Зато потом искренне удивлялся, почему те же девушки не реагируют на него так же страстно, как на окружающих соотечественников, его же возраста, статуса и вида. Вообще, он был какой-то блаженный. Может, временами возникающим желанием понять и простить всех на свете. Может, своим нежеланием биться за место под солнцем в те моменты, когда исход этой битвы был предрешен в его пользу. А может тем, что жил в своих мыслях, редко выныривая наружу, черпая их из неведомых источников, нося их в себе до возможности поделиться с заветным визави и боясь расплескать по дороге. Откровенно говоря, их неуклонно нарастающее количество начинало беспокоить. Но выхода не было, поскольку дело осложнялось тем обстоятельством, что на роль заветного визави, Вася никак не мог утвердить подходящую кандидатуру. Хотя достойных было довольно много. В этом состояла еще одна странность его жизни – Васю окружали сплошь очень интересные люди. Даже гениальные.

       Перед тем, как спуститься в метро, пройтись до него от подъезда, выйти из дверей на трехступенчатый парапет и нахлобучить шапку, Вася имел довольно трогательную беседу с потенциальным работодателем в лице двух его представителей. Точнее – одного представителя и одной представительницы. Он давно не питал иллюзий относительно своей карьеры и посему искал такое место работы, которое служило бы ненавязчивым ресурсодобывающим фоном к его основной жизни. Страховое агентство обещало быть в этом отношении чем-то подходящим, почти умиротворяющим. Конечно же, по Васиным представлениям о жизни и работе Страхового агентства.
       В холле у турникета, Васю встретил молодой, лысый и стесняющийся стойкого запаха изо рта представитель. Он дежурно улыбнулся и пригласил проследовать за ним на второй этаж.
       - Мы тут переезжаем скоро – извиняющимся тоном прокомментировал он бумажно-картонные сугробы офисного содержимого, повсюду возлежавшего унылым хламом. Свернув налево в открытую дверь, они оба оказались в довольно просторной комнате с высокими потолками, впрочем, похожую на все другие помещения дома старой постройки и явно не офисного вида. Мебель была сдвинута в произвольном беспорядке, по центру стоял большой металлический сейф, об который представитель чем-то звонко ударился.
       - Прошу Вас – он предложил Васе стул в торце письменного стола-ровесника ГПУ. Сам сел напротив, потерев локоть, вытянул ноги и сложил руки замком.
       - Я сейчас – отозвался женский голос из числа толпящихся у окна сотрудниц.
       Вася оглядел содержимое стола. Телефон, лотки, папки, бумаги, под стеклом – цветастый календарь неведомого года с логотипом. От одного из столов отделилась статная и очень ладная молодая представительница потенциального работодателя. По тому, с каким надрывом она улыбалась, Вася уяснил – все сливки давно сцежены и слизаны. По меньшей мере, факт того, что потенциальный работодатель заинтересован в Васе гораздо больше, чем наоборот, стал очевиден. Теперь осталось установить, что конкретно из-под него хотят.
       - Здравствуйте! Василий? – молодая наманикюренная рука в кольцах с камнями ласково придвинула визитку.
       - О да – беззлобно подначил Вася
       - Очень…. – звонок мобильного – Извините!
       Вася посмотрел на заскучавшего представителя. Тот, переведя взгляд с потолочных перекрытий и встретившись им с Васей, простодушно улыбнулся, мол «сам знаешь».
       - Еще раз извиняюсь. Как доехали? Быстро нас нашли? – предельно сжала она церемониальный тон необходимой вежливости.
       - Вашими молитвами – Вася начинал терять интерес.
       - Мы предлагаем…. Вы в курсе, чем занимается наше подразделение? Вам уже говорили по телефону?
       - Предварительно.
       - Так вот….
       Началось. Представительница, теребя ручку и устремив взгляд внутрь, словно вычитывала умозрительную цитату из корпоративного устава, давая Васе весьма общие представления о страховании вообще и жизни в частности. Но постепенно, переходя от общего к частному, она вдруг начала оживать. Взгляд ее временами возвращался наружу и, касаясь Васи с разных сторон, один раз даже вскользь пересекся с его пристальным за ней наблюдением. С ее слов, (по мере углубления в детали) страхование оказалось довольно занятным времяпрепровождением. Нужно было всего лишь набрать необходимое количество добровольцев и назаключать с ними договоров, с каждого из которых Васе обещался обломится процентик другой средств к существованию. Тот факт, что высокая деловая репутация именно этой конторы подтверждена Международным агентством Standard & Poor's, присвоившим компании рейтинг финансовой устойчивости и рейтинг кредитного контрагента на уровне ВВ+, утвердил его в стремлении навсегда остановиться в ласковых водах отраслевого изобилия. А то обстоятельство, что рейтинговое агентство Moody's Investors Service, присвоило уже почти родному сердцу учреждению рейтинг финансовой устойчивости по международной шкале на уровне «Ba2» с прогнозом «Позитивный», наполнило Васю слезливой гордостью, как если бы этот офис, со всеми столами, сейфами, телефонами, представителями и представительницами, был зачат, выношен и рожден им самим. И стоит ли упоминать, какое благоговение испытал Вася, узнав, что российским рейтинговым агентством «Эксперт РА», любимой фирме повторно присвоен высочайший рейтинг A++. Ну а представительница, видя, какие метаморфозы претерпевает Васина внешность под напором ее неумолимой аргументации, заводилась все больше, подобно стрип-фее на шесте, получившей в лямку стрингов пятисотевровое счастье. Дело близилось к апогею.
       - А как Вы думаете, какова доля сегмента страховых услуг данного направления приходится на развитые страны? – вдруг озадачила Васю вопросом представительница, умильно глядя на него влажными глазами.
       - Ну, ….
       - Правильно. Она всегда была такой высокой из-за особенностей менталитета жителей развитых стран. И наша задача состоит не в том, чтобы менять менталитет наших граждан, а в том, чтобы доходчиво донести до них все преимущества накопительного и рискового страхования жизни, которые позволяют получить выплаты в случае смерти, болезни или утраты трудоспособности страхователя. И при этом страховая сумма может быть произвольной в каждом конкретном….
       Ее опять унесло. Вася, все еще очарованный журчанием живописной риторики, тем не менее, стал держать ухо востро, на предмет рикошета случайного вопроса. Но на этот раз, представительница как-то быстро выдохлась. Накал вдруг стал резко ослабевать. Вася напрягся, ибо в такие моменты партия, как правило, переходила к нему.
       - В какой степени это может Вас заинтересовать?
       - Довольно любопытно – Вася удивился, услышав свой голос.
       - Очень хорошо! Тогда интересно услышать Ваши соображения.
       - Прежде всего, я делаю ставку на довольно большую вероятность того, что это, безусловно, перспективное направление, со временем будет поддержано соответствующей законодательной инициативой. По принципу обязательного авто-страхования.
       - О, да Вы дальновидны! Правда Эдик? – обратилась представительница к представителю. Тот спросонья яростно закивал головой.
       - Нет, но согласитесь, это не исключено – Вася пока что купался в остатках впечатлений и тешился произведенным эффектом своей проницательности.
       - Компания очень заинтересована в Вас, как в специалисте…
       После этих слов Вася окончательно понял, что обращаться с вопросом о том, включена ли эта должность в штатное расписание и уж тем более о том, какое окладное содержание она подразумевает, бессмысленно. Хотя какая-то беспочвенная иллюзия, зиждещаяся на эффекте новизны, еще шевелилась в нем. В конце концов, можно было попробовать впрячься в эту затею. Чего он терял? Хоть и ничего не находил.
       После пары комплиментарных реверансов, они все встали и, получив заверения во взаимной необходимости, любезно распрощались, после чего Эдик потащился провожать Васю к выходу.

       Заходя в метро, Вася перебирал впечатления от встречи. Вообще, если отвлечься от практической части вопроса, теоретическая его часть выглядела более чем привлекательной. Перед Васей проплывали насыщенные картины сладкой выгоды, полученной от сотен договоров, заключенных с милыми согражданами под воздействием его безграничного обаяния. Хрустальным рефреном волнующе-нежного голоса представительницы звучала тема об уставном капитале компании, который по основным балансовым показателям составлял несколько миллиардов каких-то денег. Будоражащим пассажем просквозила идея заботы об интересах клиентов, с предложением гибких условий оплаты полисов в рассрочку, отчего зачарованные сограждане должны были сразу попадать в обмороки и тут же, по возвращении из них, застраховать каждую клеточку жизни своих организмов. Как-то не очень созвучно прошла модуляция относительно возможного понижения в скором времени каких-то индексов, способных повлиять на общую безоблачность картины. Но в целом, вся идея выглядела более чем благообразно. Особенно понравилась мысль о заметной роли агентства в российском страховом обществе, с одновременным явлением членства в ряде ассоциаций российских страховщиков, с принятием активного участия в разработке ряда законодательных инициатив, направленных на совершенствование правовой базы национального страхования. Но конечно больше всего, Васе запомнились великолепные груди представительницы и упорное молчание Эдика. Бюст был роскошен: уверенная трешка с плюсом, кокетливо стиснутая декольтированным лифом и выпирающая из него во все стороны, вызывая обильное слюноотделение у знатоков. Молчание Эдика, впрочем, тоже было довольно уместным. По крайней мере, не возникло вомероназального контакта с его дыханием, который непременно повлиял бы на визуальный ряд хода встречи.
       Но на этом приятные воспоминания закончились, сменившись менее радужными. Вася снова вспомнил о жизни, о своих бесчисленных проблемах личного плана. Дело в том, что он был слишком подвержен воздействию видеоряда повседневной жизни. Но при этом, его никогда не прельщал блеск журнального глянца, не интересовали изображения одинаково лоснящихся моделей в неестественных позах. Он относился ко всему этому, как к бездушной пластмассе, неорганической субстанции, не способной вызвать элементарных человеческих чувств. Даже похоти. Его по-настоящему могла взволновать только окружающая жизнь: полногрудые девицы и пышнотелые женщины, подчеркнуто-округлые формы которых проплывали повсюду призывно-манящими целями, жаждущими поражения холостыми крупнокалиберными зарядами. Но знакомиться на улице Вася не мог. Не то чтоб не умел, просто боялся. Боялся этим страхом, так знакомым всякому мужчине – страхом быть отверженным. И что совсем невыносимо – осмеянным. Ведь каким-то самолюбием даже он все-таки обладал. И это самолюбие препятствовало простой непринужденности подката к милым дамам, не давая возможности воплотить измучившие Васю фантазии в реальность. А жизнь бурлила вокруг, издевательски демонстрируя нарочитый эротизм и дразня не иссякающим потоком женской плоти. В этом состоял главный парадокс, вконец измотавший его темпераментное естество.
       По правде говоря, он иногда ловил себя на готовности подойти к какой-либо особе, но особа эта почти всегда не соответствовала Васиным представлениям об истинном вожделении, намеренно, чтобы в случае отказа не очень терзаться неудачей. Правда, это никогда не распространялось на негласный стандарт женской сексуальности, являющийся источником большинства мужских супрохиазматических реакций. Уж к его обладательницам, Вася никогда не подошел бы точно. И судя по отчаянным колебаниям их бедер – не только Вася. А в свете последней попытки завязать знакомство в метро, когда расфуфыренная девица отпрянула от него, как от зачумленного, со словами «Ой фу, отойдите от меня», он дал себе зарок, никогда больше не делать подобных попыток. Но женщины были повсюду, и как Вася ни пытался не обращать на них внимание, они все равно доставали его то притягательным видом, то шлейфом аромата своего парфюма, то звонким заливистым смехом, то еще чем-то невидимым, но явно ощущаемым. В такие моменты он стискивал зубы и пребывал почти что в бешенстве. Его, в сущности, приятное лицо, которое некоторыми считалось симпатичным, а кем-то чуть ли не красивым, резко мрачнело и приобретало оттенок недружелюбия и даже враждебности. Порой, он мечтал оказаться в каком-нибудь городе, где женщин не было бы вовсе. Но поскольку сознание ухватывало лишь одну подходящую ассоциацию, тут же отказывался от своих грез, резонно полагая, что пусть уж будет так, как есть.
       Постепенно, данный им зарок видоизменился от «никогда больше не знакомиться» до «никогда не проявлять инициативу», что, учитывая особенности Васиной внешности, почти ничего не меняло. Но, учитывая его внутренние особенности, давало надежду на распознание какого-то знака, который Вася непременно бы уловил. С тех пор, он отчаянно вглядывался в глаза, лица, жесты и телодвижения встречных девушек, в надежде угадать намек на желание с ним познакомиться. Это как-то успокаивало его, придавая уверенность в том, что рано или поздно он поймает свое счастье за томный мечтательный взгляд или за какой-нибудь иной случайный признак. Так шло время. Вася, словно бы репетируя предстоящее многослойное действо воссоединения с половиной до целого, всякий раз смаковал свои попытки неосязаемого выявления этой половины из однородной массы человеческого круговорота. Процесс затягивался. Ему даже начинали нравиться эти упражнения, с успехом заменившие необходимость конкретных действий. Он как-то раз даже уловил легкий оттенок нежелания выйти в реал, находясь под соблазном начирикать страничку другую черновичка еще и еще. Прямо как в том Арт Хаус муви, под названием толи «Waking up of life», толи «Sleeping down of death», в котором один из совершенно случайных персонажей, играя на балалайке, рассуждает на тему наших заблуждений о том, что мы принимаем за полнокровную жизнь. В то время, как это всего лишь сон в зале ее ожидания.
       Тут Вася обнаружил, что давно едет в вагоне метро. Перед ним, прямо у двери, стояла хрупкая маленькая девушка. Она ничем не выделялась, не обращала на себя внимания и уж тем более не была в его вкусе. Но почему-то при этом, выглядела очень трогательно. Вдруг поезд взвизгнул, захлебнувшись тормозами и устремив все свое пассажирское содержимое инерционному движению вперед, однако вышел из торможения также внезапно, как и вошел в него, вернув всех на свои места. Девушка, споткнувшись каблуком о Васин ботинок, сильно покачнулась, но, инстинктивно ухватившись за перила, вновь обрела равновесие. Он же сразу резко выкинул руку на уровень ее талии: движение получилось довольно ловким, но совершенно бесполезным. Девушка повернула голову в профиль, и он увидел крохотную зеницу, окаймленную серым ободком в излучине пушистых ресниц, печально созерцающую качающуюся перспективу метровагона. «У них хорошо развито периферийное зрение» – подумал Вася – «Так она способна охватить меня целиком, как если бы я обозревал ее с фасада». И опять потянулась череда умозрительных предположений, типа «а вдруг». Может быть, она действительно его заметила и им заинтересовалась? Может быть, это и есть то, что называется судьбой? И она это почувствовала? И сейчас думает о том же самом, готовясь подать ему какой-нибудь эзотерический знак, который он непременно распознает? На этой мысли, поезд подкатил к станции, распахнул двери и девушка, неуверенно семеня, покинула вагон. Робко огибая отдельно стоящие и хаотично движущиеся силуэты пассажиропотока, она пересекла платформу, оказавшись у перехода на другую линию своей жизни, навсегда разошедшеюся с Васиной, где и растворилась, оставив на память о себе лишь пыльный след каблука на его ботинке. Ошарашенный ее внезапным исчезновением, Вася рассеяно смотрел на место, бесследно растворившее девушку, словно пытаясь уловить ее фантом, до тех пор, пока поезд не тронулся, унеся его в темноту перегонных тоннелей.
 
       Запустив компьютер, он уткнулся в монитор, пытаясь выцепить из бесконечной ряби объявлений раздела «Разное» что-нибудь стоящее. Прежде, скорее по инерции, он забрался в отрасль «экономика и финансы», щедро выдавшею нагара 1142 вакансии. Но, учуяв горький привкус режима 9-18 5/2 со всеми сопутствующими офисному унынию тщетными надсадами, тут же спохватился и оказался в среде распространителей листовок, курьеров, помощников офис-менеджеров и приемщиц химчисток. Вяло пошуршав курсором по нехитрым текстам смешных объявлений, Вася машинально, доведенным до автоматизма движением, выхватил из IP списка командной строки браузера, адрес сайта знакомств. Привычный коридор из фотографий пролег перед ним сотнями обличий разных видов человеческого одиночества. Тут были и лирики, и искатели приключений, и озабоченные всеми видами озабот и просто праздно шатающиеся. Особенно странно на общем фоне выделялись так называемые ВИП. Что это за категория такая и как можно приобрести подобный помпезно-громогласный статус за 150 рублей, навсегда осталось для Васи тайной. В свои довольно частые проявления на страницах бесчисленных профайлов, он все больше предпочитал играть роль стороннего наблюдателя, нежели активного пользователя. Мысль отдать какие-либо деньги за не то что ВИП статус, но даже за элементарный «подъем» анкеты, казалась ему чуждой, и он зачастую оправдывал этим свое нежелание расставаться с резанным бумажным мусором, который впоследствии не знал куда деть. Он был жаден какой-то нелепой жадностью: с одной стороны, «из принципа» экономил на маршрутках, имея проездной, с другой – в порыве гусарской широты, мог наугащать малознакомых и совершенно бесперспективных барышень сушами да фенхелем. Впрочем, почти никогда не сожалел ни о том, ни о другом.
       Курсор щелкнул по мордашке смазливой кокетки из «особых». Развернувшаяся анкета тут же заявила об ее обладательнице надменным тоном провокационного перечня тех, кто, по мнению несравненной, не имел права беспокоить ее своим пачкающим появлением. Вася как-то раздосадовано улыбнулся, приняв все указанные характеристики на свой счет. Неизвестно почему, это объявление больно резануло его по душе и сам того не желая, он набарабанил по клавиатуре довольно безобидное обращение, вслед за чем нажал кнопку «отправить». Ответа не последовало, что укрепило ощущение причастности к малоприятному числу «извротов и уродов», с омерзением приведенному ею выше. Досада нарастала, готовая разразиться приступом безудержной дури. «Вот тварь!» - Вася напечатал все, в чем именно, по его мнению, заблуждалась тварь. Потом, подумав, припечатал: «Request not to answer. Forgive forever» и отправив, тут же нервно удалил источник дискомфорта из списка контактов. Но ответная провокация сработала, не заставив ждать и пару минут. Вася заликовал, увидев было удаленное навсегда фото в списке непрочитанных сообщений. С нервным трепетом, он извлек из-под изображения текст диатрибы. Ну, понятное дело! Лузер, мразь, тупица и ублюдок. Диалог грозил перерасти в очередную одноклеточную полемику, коими перенасыщен кишащий ими каждодневный Интернет, но Вася осек ответку. «В чем между нами разница?» подумал он, глядя в девичьи глаза, затуманенные дешевой интернет-популярностью в виде не прекращающегося потока мужского цинизма, хамства, звериной похоти и общей нравственной профанации. Перед ним даже всплыла приблизительная цитата-парафраз этого гормонального половодья, примерным содержанием: «Я вылижу тебя до блеска», с подробным перечислением всех ее мест, подлежащих этой мерзостной женскому естеству процедуре. «Бедный ребенок» - Васины пальцы самопроизвольно набили по клавиатуре что-то вроде «Милая девочка, не обижайся, пожалуйста. Мне не следовало затевать этот бессмысленный диалог, но что-то нашло. Забудь и не переживай». Он облегченно вздохнул, и на сей раз, окончательно удалил этот досадный казус с лица своей страницы.
       Скинув все окна и заглушив компьютер, Вася устало откинулся на спинку стула и задумался. Перед ним встал весь путь женской души - от стремления найти любовь, заботу, ласку и понимание, до глубокого разочарования и ощущения необходимости выносить весь мусор жизни на своих хрупких плечах, ни на кого при этом не надеясь. Уж чего-чего, а одаривать подобными ощущениями – странное свойство Сети, кажущаяся анонимность которой играет с ее обитателями злую шутку. Тут действительно раздолье для всяческих морально изуродованных человечков – слил помои переизбытка комплексов на голову ближнего и благополучно растворился в переплете оптоволокна, к тому ж практически без следа. Красота! Грустно…. Вася перебирал в руках какие-то визитки, записки, обрывки газет и прочую бумажную шелуху. «Вопрос, зачем только продолжать все это, если кроме разочарования и душевной боли, данное занятие ничего больше привнести в жизнь не способно». Он лукавил. Ему прекрасно было знакомо это чувство. Желание найти что-то лучше: вот-вот, за той анкетой непременно ждет идеал. Он знал, как это занятие засасывает. К тому же, надежда…. Как там? Вот и ответ. Тут, чувство неудовлетворенности от мысли, что последний message не был прочитан по причине вероятного занесения его в «черный список», снова зашевелилось в нем. «Так в чем между нами разница?» - вдруг вспомнил он прерванную нить резюме этого нелепого случая. «Она со временем падает в цене, по мере ухода ее молодости. Отсюда вполне понятное стремление ускорить процесс. А я – только поднимаюсь, становясь все более ценным, подобно старому коньяку. Отсюда желание затянуть время». Озноб осознания реальности вдруг резко прошил его воспоминанием о безвозвратности ухода от прежней жизни. «Вот придурок! Тоже мне, деятель! Рассуждает здесь – дешевле, дороже. А сам вот уж неделя, как никто». Вася, раздраженный навалившимися ощущениями, пошел в разнос. «Страхования жизни! Смена менталитета! Доходчивое донесение до сознания! Тьфу! Какое там страхование жизни, когда среднерусский мужик свои последние отдаст за какую-нибудь спиртосодержащую жижу, чтобы отравиться ею с тоски, точно зная при этом, что либо ослепнет, либо умрет! На что они рассчитывают, тупо проецируя чужую реальность на наших страдальцев!».
       Вася пригорюнился, окончательно разочаровавшись прежними идеалами. В этот момент, его рука выбрала какую-то бумажонку с текстом про работу, офис и достойную оплату по результатам собеседования. «Наверняка какой-нибудь МЛМ» - безразлично подумал он. «Адрес…. О! Преображенка! Чудненько. Хоть будет повод наконец заехать к Пал Валерьянычу». Приободренный возникшей перспективой, Вася залез в шкаф, чтобы отыскать пакет для Павла Валериановича, который никак, вот уже полгода или даже больше, не мог собраться отвезти ему. Довольно быстро найдя его и проверив на наличие всех необходимых компонентов, он тут же оделся и вышел в город.

       Грек был полной противоположностью. Жёсток, саркастичен, упёрт и неумолим, он порой не знал пощады ни к созвездьям, ни к плеядам. Вершиной сострадания к ближнему, попавшему в безвыходную ситуацию, могла стать фраза: «Надо дать человеку шанс. А потом прокуратура разберется». «Нет», сказанное Греком - означало «нет» в исконно-этимологическом смысле слова. Сжат и собран, решителен и целеустремлен, всегда знающ, как и что делать, а ровно не делать, и в какие конкретно моменты времени – это тоже он.. На антикварной тумбочке в его комнате, располагалась огромная шахматная доска, покрытая большой мишенью для стрельбы из, минимум, гранатомета, символизирующая своими окружностями траекторию движения планет. Роль самих планет выполняли сувенирные винно-коньячные шкалики, ежедневно передвигаемые Греком в попытке воссоздания мимолетной картины ускользающего расположения звезд, являющейся для него вполне осязаемой навигацией по жизни, источником знания о том, как и что делать, а ровно не делать, в какие конкретно…. и т.д. Порой, Вася поражался, насколько Грек был точен в своих прогнозах касаемо неутешительных итогов их излюбленного времяпрепровождения за поглощением высоко-алкогольных напитков и оценкой кино-шедевров особо почитаемого ими жанра «Films about gladness of flesh». Но если обмен «ХХХ-файлами» был лишь формальным поводом для встречи, то неравнодушие к практическому постижению таинства нейрохимических реакций, общей анестетики, алкогольной гипоксии мозга и прочих милых радостей, приводящих к итогам разной степени неутешительности, было по-настоящему объединительным мотивом и одновременно – единственным разумным объяснением содружества столь разных индивидов.
       Содружество это зародилось довольно давно, лет восемь тому, на весьма странном мероприятии, организованном их общим знакомым Лехой – здоровенным, простодушным и улыбчивым меланхоликом – в честь окончания им какого-то ПТУ. Все как всегда. Неловкость многочисленных мало- а то и вовсе незнакомых друг другу присутствующих, собранных Лехой воедино по одному ему ведомым соображениям, постепенно сменялась общим предвкушением употребления ароматной красоты, расфасованной по сдвинутым столам беспорядочно снующими официантами. Повсюду извивалась утомительная суета, изматывающая несогласованностью действий множества рук, ног и шумом голосов. Особенно утомлял многокомпонентный гул: монотонно галдели общающиеся, падали вилки, гремела передвигаемая мебель, фальшивил рояль. Грек – обладатель тонкого музыкального слуха – вышел в безлюдный предбанник, столкнувшись в нем с интровертом Васей. Ну и понеслась. Тот вечер закончился всеобщим отравлением каким-то из эксклюзивных сортов винно-водочного изобилия и совместным облевыванием на брудершафт интерьеров кабака и близлежащих пейзажей. Но то, что он дал, было воистину трудно переоценимо. Та самая радость общения между трудно-сочетаемыми обладателями разных типов характеров, внешности, темпераментов и мировоззрений. Грек вращался в кругах сообщества литературных критиков, или чего-то в этом роде. Чем конкретно он занимался, Вася так толком и не понял, но Грек был счастливым распорядителем массы свободного времени, при этом умудряясь иметь на жизнь. Иногда, он даже не брезговал выйти босиком с гармошкой на улицу и, лихо сдвинув на макушку любимую милицейскую фуражку - чей то подарок, - зажарить «Широку страну мою родную» на радость первым встречным. Воистину, его харизма не знала краю.
       Вот и теперь, вспомнив о нем, Вася поймал себя на мысли – в Греке погиб гениальный режиссер: такое утонченное внимание к деталям, умение сплетать из них целые мизансцены, не говоря уж об исключительном понимании сверхзадачи и врожденных организаторских способностях! Ну да фиг с ним. Вася нажал кнопку звонка.
       - Оооо! Какие люди! – Валерьяныч широко улыбался – проходи, Васюн!
       - Пал Вальяныч! Простите меня дурака! – с ходу бросился оправдываться Вася
       - Ну ну ну ну! Проходи раздевайся. Что там у тебя? Вот тапки.
       - Да все, что обещал. Опять таки, извините за задержку.
       - Да нет. Я в смысле – что произошло? Мне говорили, ты уволился вроде. Чего-й то ты вдруг то? Вроде, работа хорошая. Кем ты назывался?
       «Вот-вот, то самое слово, лучше не определишь» - подумал Вася
       - Да, в СВК работал, в банке.
       - Я вроде слышал – начальником?
       - Заместителем. Пал Вальяныч, долгая история.
       - Ну, не хочешь – не говори. Потом расскажешь. Прходи. Чаю будешь?
       - С превеликим.
       Вася зашел в маленькую уютную комнату, по привычке называемую «гостиной». Тут ничего не изменилось с тех пор, как он приезжал сюда в далеком детстве. Все эти милые сердцу репродукции, настенные часы, книжные полки с уймой книг, старое пианино. Он окинул фотографии, рядком стоящие на полированной поверхности. Все те же, все там же. Тетя Илона, Валерьянычева жена, - беспечная щебетуха с филологическим образованием. Его племянник Глеб, Васин любимец с детства, - математик-интеллектуал, умница и очень востребованный в каких-то утонченно-технологических сферах специалист. Дочь Татьяна, покинувшая родное гнездо в довольно нежном возрасте, упорхнув в объятия бесчисленных мужей. Сам Валерьяныч – рафинированный эстет с аристократическими замашками, от элегантно повязанного шейного платка, до манерно оттопыренного мизинца с перстнем, при каждом поднесении к губам чашечки кофе. «Может, поделиться с Валерьянычем соображениями за жизнь? Все-таки человек не посторонний, даже любящий меня, почти как сына. Небось, не отвергнет, а может и поддержит в каких-нибудь аспектах». Вася осторожно взвесил предполагаемую возможность. Все бы ничего, если бы не снобизм Валерьяныча, порой не признающего не то что мнение окружающих, а даже суждения давно признанных апологетов. Так не хотелось выглядеть идиотом под снисходительным взглядом насмешливых глаз. «Ладно, по обстановке сориентируемся».
       - Прошу Вас! – Валерьяныч вкатил сервировочный столик с набором чайно-кофейной утвари. – Васюн, дальше сам. Вот сахар, лимон. Распоряжайся.
       - Ой, люблю ваш чаек, Пал Вальяныч! У Вас….
       - Ну ладно, ладно! Верю.
       Валерьяныч элегантно откинулся на спинку стула и картинно закурил трубку красного дерева с ароматным табаком.
       - Брата подарок, Царствие ему Небесное – Валерьяныч опечаленно затянулся.
       - Петра Вальяныча? – из вежливости осведомился Вася
       - Его. Вот время то летит. Уж сколько…. Лет шесть пади, как нет родимого….
       - Да…. Как Глеб поживает? – вторая Васина вежливость прозвучала не столь дурацки, как первая, но значительно менее уместно.
       - Глеб? Я думал, ты мне расскажешь! – Валерьяныч недолюбливал Глеба, чувствуя в нем несгибаемый стержень и нежелание смиряться со своим своенравием. Вася понял, что лучше плавно отплыть от этих буйков межличностного мелководья.
       - Вот ведь, Пал Вальяныч! Жизнь проходит, а элементарно осведомиться о жизни близких людей – все недосуг. Я уж не говорю о Вас, даже ему не сподоблюсь позвонить-справиться, как да что – попытался спрямить профиль Вася, включив дурачка.
       Валерьяныч вальяжно улыбнулся и Вася облегченно выдохнул. Вроде прокатило. Вообще, с ним надо держаться настороже. Рвануть может в самом непредсказуемом месте. Но главное – не сыпаться на мелочах, как сейчас. Остальное – дело техники.
       - Я привез Вам немного винила, как обещал. Там, Никиш, Рихтер ранний и т.п.
       - Васяш, спасибо тебе большое! Я знал, что ты чуткий человечек. Уж что не выбирался долго, так это легко объяснимо. Не терзайся, я все понимаю, работа-дом-работа и все прочее. Но раз уж выбрался, так привез от души – можно было не сомневаться!
       - Ну, а как иначе? По-другому с моей стороны – вообще свинство.
       Вася с удовольствием отхлебнул крепко заваренного чая, благоговейно глядя на растроганного Валерьяныча. Настал момент для осторожной разведки.
       - Вот все думаю, Пал Вальяныч….
       - Это прекрасно! Всегда нужно думать, тем более, что тебе это дано – подначил Валерьяныч, смачно затягиваясь табачным ароматом - Так о чем же?
       - Да о жизни. Вообще – что есть жизнь? И что есть в ней человек со своей био-психо-социальной детерминацией….
       - О! Васятка! Ну ты и выдаешь! Прям Шелер! – Валерьяныч одобрительно загримасничал, отсекая Васино смущение – Нет, все верно, Васюн, только ты слегка усложняешь. Все проще. Вот смотри. На примере той же водной среды, откуда все мы и происходим, все очевидно и четко сообразуется с законами физики. Никакой тебе философской относительности, метафизических прикидок и псевдонаучных изысканий. Чистая физика. Человеческие экскременты всплывают на поверхность. Человеческая гниль, разлагаясь, опускается на дно, устилая его толстым слоем илистых отложений. Человеческая заурядность диффузирует где-то посредине, в своем извечном стремлении субстанциироваться - превратиться из социального прилагательного в социализированное существительное. Вот тебе и вся общественно-политическая инфраструктура.
       - А как же человеческий талант? Гений, в конце концов? – ошарашенный неожиданностью одиозной теории Валерьяныча, Вася сам удивился быстроте своей реакции на ее явные нестыковки – Где расположены они? Какое место отведено им в данной иерархии?
       - А все Истинное, там, Талант, Добродетель, Гений наконец - все это …. Все это вне водоема, дорогой Васюн.
       Вася погрузился в какой то транс осознания услышанного. «Да, неслабо. Но что-то все равно не так. Что-то не срастается. А вот скажем….»
       - А вот, скажем, всем известный гений-основатель всего и вся в сфере высоких технологий и всемирной коммуникации. Ведь его трудно представить вне водоема, с одной стороны. И экскрементом в чистом виде тоже не назовешь – с другой….
       - Вот за что я тебя люблю Васятка, так это за твою способность не просто слушать, но и понимать суть услышанного. Правильный вопрос. Дело в том, что этот твой гений находится вне водоема, но в непосредственном соприкосновении с ним. Т.е. он отделен от него…. как бы это сказать…. плавсредством, что ли. Иными словами – он дрейфует на шикарном двадцати пяти палубном океанском лайнере созданной им транснациональной бизнес-империи. Ну и, соответственно, подвержен всем возможным невзгодам, сопровождающим водоворот событий жизни. Тут тебе и мели конкурентной борьбы, и скалы экономических кризисов и прочие океанские тернии.
       «Да, изящно сформулировал. Надо же так развернуть тему. Но, с другой стороны, это ведь Валерьяныч. У него на все своя теория. Это конечно здорово - уж лучше отсутствия каких-либо взглядов вообще и мысли в целом, но со своими соображениями к нему сейчас соваться не имеет смысла. Да и в будущем. Сразу же задавит авторитетом, не даст даже квинтэссенцию изложить». Окончательно сориентированный «по обстановке» Вася приуныл, и решил как можно скорее завершить свой так славно начавшийся визит. Он, продолжая рассеяно выслушивать прочие детали феноменологии Валерьяныча, стал судорожно допивать чай в стремлении быстрее вынырнуть из этого потока сознания. Впрочем, Валерьяныч довольно быстро закруглился, и Вася поспешил перевести разговор в иное, менее значительное русло. Постепенно беседа, переведенная в режим «ни о чем», восстановила прежние приятные впечатления, и Вася не заметил, как Валерьяныч одарил его второй чашкой чая. Осматривая аккуратные книжные полочки, он с приятным ощущением обнаружил все тех же деревянных зверушек, стоящих вперед книг, как и раньше, в свое время с любовью вырезанных Петром Валериановичем в большом количестве и щедро раздаренных родным и близким. Теплые воспоминания тех волшебных времен уютно укутали Васю, да так, что он чуть не забылся в благоговейном сне. В легкой дымке проступил образ Петра Валериановича, добросердечного, открытого и необычайно светлого человека, порой готового отдать последнее за радость ближних. Он даже ушел как то светло, не оставляя сомнений в своей благодарности каждому изгибу своей судьбы и воспринимая ее финал как награду за честно исполненный человеческий долг. Вспомнились боль и отчаянье Глеба, с трудом пережившего эту чудовищную утрату, а также подчеркнутая многозначительность Павла Валерьяновича, чопорно надувшегося и всем своим видом демонстрировавшего опечаленность. Так тогда показалось Васе. Только теперь он понимал, что не имел права судить по внешним проявлениям о том, что творилось у него внутри, ведь Валерьяныч по-своему пережил уход брата. И вряд ли это далось ему много легче, чем остальным. Вот он, максимализм юношеский.
       Вася допил остаток чая и по привычке зажевал долькой лимона из чашки. Валерьяныч осматривал привезенный материал.
       - За Ив Гандона тебе отдельное мерси – Валерьяныч иронично улыбнулся. – Хоть я фантастику не очень, но тут из-за фамилии одной стоит прочитать.
       - Я знал, что Вы оцените. У меня где-то еще есть его выступление на открытии одного из съездов союза советских писателей, мне друг его материалы подарил. К сожалению, не нашел, чтоб Вам привезти. Такая драматургия!
       - Да уж верю! Ты скажи, какого именно съезда, я сам найду.
       - Хорошо. Пал Вальяныч, Вы вроде говорили, что у Вас есть Гуссерль, может, дадите для ознакомления?
       - Чего-й то тебя в экзистенциализм потянуло? Сартра вон почитай.
       - Да меня больше истоки этой кухни интересуют.
       - Не вопрос, Васюн. Сейчас сделаем.
       И Валерьяныч удалился набирать ответные первоисточники для обмена с Васей, уже давно ставшего традиционным.

       По дороге к метро, Вася вдруг вспомнил о своей последней пассии, волею судеб живущей в двух кварталах от Валерьяныча. Рука самопроизвольно достала телефон.
       - Светлан, привет….
       - Нормально так! Спустя полгода, как ни в чем не бывало!
       - Светуш, извини родная, у меня на работе сложности были
       - Да у тебя везде сложности! На работе! На какой из них, вопрос только. Пади за это время уж мест десять сменил….
       - Не заводись, прошу тебя. Мне надо с тобой серьезно….
       - Не о чем нам разговаривать.
       - Да послушай ты! Пойми, были причины, не просто же так!
       - Уж чего-чего, а причины ты всегда найдешь
       - Их и искать нечего было. Сами нашлись. Свет, поверь, мне есть, что тебе сказать. Даже очень есть чего. Давай я к тебе зайду….
       - Вот только заходить не надо, очень тебя прошу
       - Тогда сегодня вечером тебе перезвоню. Я понимаю, тебе опомниться надо от этой внезапности. Я все понимаю. Обещаю – вечером перезвоню, во что бы то ни стало, и мы серьезно все обсудим. Окончательно, милая. До связи.
       И не дав ей опомниться, Вася резко сбросил вызов. Зачем он ей позвонил? Неужели и так не ясно, что она не будет ждать его до бесконечности! Может, попробовать восстановить прежние отношения, раз уж так получилось. Все, что не делается, как говориться…. В любом случае, теперь надо связываться, раз обещал. Хотя, вероятность вернуть былое - мизерная. Принять-то примет наверняка, но следующего подобного исчезновения не простит точно. А по-другому – вряд ли получится, ведь их совместное прошлое в его былом виде уже не восстановить. Никогда. Зачем он ей только звонил!
       «Надо нажраться» - единственный вывод из всех последних событий напросился сам собой. «Надо сделать это сейчас же, немедленно!» - вопрос где…. Грек!
       Часа через полтора, Вася нажал еще одну кнопку звонка.
       - Давай быстро сюда иди! – Грек с порога вручил ему газовый ключ.
       Они оба подошли к распахнутому настежь сантехническому стояку, из которого торчали развинченные торцы дюймовых труб.
       - Чего стряслось то….
       - Не жужжи. Хватай вот здесь. Держи!
       Грек с остервенением вцепился в какой-то дюймовый сгон и начал изо всех сил вкручивать его в один из торцов, торчащих из стояка. Вася придерживал контргайку. Железо не поддавалось. Ключи, скрежеща по его поверхностям, оставляли на них заусенистые рубцы. Руки затекли и начали болеть.
       - Давай прервемся на секунду – Вася ослабил хватку.
       - Держи, тебе говорят! Через двадцать минут ханыги напор дадут, а здесь еще шаровый под сушку ставить! – Грек завертел с удвоенной энергией.
       Кряхтя и обливаясь потом, они оба исступленно рвали ключами сталь и. минут через пятнадцать, с грохотом выронив инструменты из обессиленных рук, с облегчением вышли на кухню.
       - Цссссаааа, блин! – Вася тряс затекшими руками, пытаясь снять напряжение
       - Чего ноешь?
       - Чего – «ноешь»! Знаешь, как тяжело удерживать? Руки отваливаются!
       - Тяжело! Еще бы! А ты как думал? Это – работа серьезная! Это тебе не страной руководить! – Грек налил из под крана стакан и залпом выпил.
       - Это точно! Ладно. Как сам то? – Вася присел на табуретку и облокотился на стол.
       - Уже лучше! Вот, видишь, поворачиваем трубы вспять.
       - Ну да с нашим то темпераментом! Глупо было бы. Слушай! Предлагаю это дело обмыть. – Вася решил сразу быка за рога.
       Грек по обыкновению задумался, как бы прикидывая, насколько это предложение сообразуется с его пониманием картины звездно-небесного сочетания на данный момент времени.
       - Думаю, нет.
       «Нет», в употреблении с каким-либо другим словом, оставляло надежду. Главное сейчас было не перегнуть. Тут важно обыграть ситуацию, подчеркнуть необходимость и отвернуть сомнения. Один неверный жест – и куку. Ведь упертость Грека не знала себе равных, и Вася это прекрасно осознавал.
       - Огорчаешь
       - Ладно, пошли
       Вася вздрогнул от неожиданности. Грек двинулся к выходу из кухни, приглашая жестом проследовать за ним. Зайдя в комнату, он указал Васе на кресло.
       - Присаживайся. Я тут тебе подарок ко дню рождения подготовил
       «Тьфу, твою мать! Мимо кассы!» - сходу понял Вася, глядя на то, как Грек вынимает из чехла кассету с порнухой.
       - Да хеппи бездай уж прошел давно, чего там.
       - Ну ладно! Чего ты, в самом деле? Думаешь – я тебе помои дарить стану? Тут все хорошо видно. Я смотрел.
       Грек вставил кассету, и на экране началось. Арбузогрудые секс-бомбы в переплетении с жезлочлеными качками издавали неестественный визг, дергаясь и колтыхаясь во всех мыслимых позах и направлениях. Временами, Грек подматывал пленку, в поисках наиболее показательных моментов.
       - Да ну, одно и то же. – Вася не знал, как скорее перевести тему в изначальное русло – Ну вон, смотри! Ну, силикон же! Ну, точно тебе говорю. И эта вон переигрывает явно. И самцы какие-то придурошные. Смотреть не на что.
       Грек самодовольно улыбнулся, перемотал кассету в начало, затем, вытащив ее из аппарата, вложил в чехол и торжественно вручил Васе.
       - Я рад, что тебе понравилось. С днем рождения.
       - Нет, ну серьезно, давай нажремся сегодня! Ну пойми, мне это очень необходимо, поверь мне! Именно сегодня….
       - Сегодня неподходящий день. Смотри.
       И Грек завел пластинку об астрономическом мезальянсе и прочих трансцендентностях, не позволяющих, по его мнению, именно сегодня осуществить Васины задумки без угрозы какого-либо очередного катаклизма, при этом наглядно иллюстрируя свои доводы на расставленных в определенном порядке шкаликах.
       - Слушай! Ну давай попробуем обойти твою теорию. В конце концов, существуют же исключения из правил, даже твоих. Что тебя так замкнуло на этом, откуда такая предубежденность!
       - Я тебе говорю, сегодня очень плохое сочетание – Грек опять затыкал пальцами в какие-то отдельные флаконы – Уж вдвоем мы точно дров наломаем.
       - Давай Лехе позвоним! Какие проблемы?
       Вася резво схватил трубку и начал набирать Лехин номер.
       - Але, Леха! Ку-ку, как сам?
       - Дай сюда – Грек выхватил трубку – Алексей! Ну где ты есть то! Тоже, пропал на семестр целый. Ну, рассказывай….
       Грек, улыбаясь, слушал Лехино шуршание в динамике
       - Да тут вот Васе приспичило ужраться
       - Дай сюда! – надрывным полушепотом зашипел Вася, пытающийся жестами втолковать Греку, что именно нужно сказать Лехе, чтобы уломать его на попойку.
       - А, ну понятно. Давай. – Грек нажал «отбой» - Чего ты размахался! Не может он сегодня, занят! Вот видишь, все к одному. Сегодня не стоит.
       - Послушай меня – Вася сделал многозначительную паузу и тяжело вздохнул, предваряя последний аргумент в свою пользу – У меня в последнее время очень тяжелый период выдался. Одна сплошная канитель. Ты просто даже представить себе не можешь, насколько все это выбило меня из колеи. Сегодня произошел пик, самый настоящий. Я прошу тебя только об одном: пожалуйста, постарайся это понять. Мне очень нужно. Давай выпьем.
       - Нет.
       Все пропало. Вася, схватившись за голову, переменился в лице и, по виду, был на грани легкого помешательства. Грек, видя Васино смятение, сорвался на полукрик
       - Да пойми ты! Луна в антифазе, Меркурий в «Стрельце»! Ты что, хочешь как в тот раз? С драчевым напильником? По метрополитену? Искру из колоннады высекать?
       - Тебе то что с того!
       - А то! Я тебя после этого из ментовок вышкрябывать не намерен!
       - Да пошел ты! – Вася вскочил и рванул в прихожую.
       Разъяренными рывками натягивая обувь он увидел, как Грек, подойдя к вешалке, стал медленно одевать свитер и застегивать сапоги. «Ишь ты! Вежливый какой! Гостя провожать собрался! Да пошел ты!» - безудержно негодовал внутри себя Вася. Не попадая в рукав и окончательно запутавшись в пальто, он свободной рукой схватил шапку и, едва не свернув с горяча щеколду дверного замка, опрометью ломанулся в коридор. Ворвавшись в лифт, и чуть не сломав палец о кнопку первого этажа, Вася с размаху саданул кулаком в заднюю стенку. В ответ, лифт гулко ухнул. Сходящиеся двери чуть прикусили ладонь Грека, вклинившуюся в последний момент. С усилием разведя их по сторонам, он резво прыгнул внутрь и повторно нажал кнопку под номером один. Двери с грохотом сомкнулись. Лифт стал медленно обвисать. Вася стоял, уткнувшись в угол, и всем видом демонстрируя свое отсутствие. Грек молчал. Выйдя на первом этаже, он командной походкой проследовал к выходу из подъезда. Вася уныло поплелся следом. Но, выйдя из дверей, Грек, почему-то повернул не направо, по направлению к остановке, а налево, в сторону их излюбленного полуподвального магазинчишки с довольно убогим винным отделом. Вася с недоверием посмотрел ему вслед. «Чего это он туда свернул? Он же вроде «нет» сказал, а это…. Я же его не первый год знаю. Странно, может…. Передумал? Первый раз в жизни….» Но на всякий случай, Вася двинулся к остановке, до конца не веря в происходящее и доигрывая роль разгневанного нонконформиста.
       - Ну куда ты поперся то? Иди уже сюда, страдалец.
       Вася, не веря своему счастью, резко повернулся и быстро зашагал в сторону Грека.
       - Родной! Ну, прям чудо….
       - Пошли давай. Некогда. Время уж, только-только. И жрать будем только то, что я скажу, понял? Никаких замесов, без самодеятельности!
       Минут через десять, они вышли из магазина с полиэтиленовым пакетом, из которого доносилось вожделенное позвякивание стеклотары.
       - Куда прикажете? – Вася порхал на цыпочках, готовый угождать Греку в мелочах
       - Да уж ко мне, понятное дело. Тем более, ты там, в горячке, свой пакет с порно-философией оставил.
       Еще минут через пять, оба хрустнули огурцом под мензурку. Первая вознесла на небеса. В который раз Вася поймал себя на мысли, что все должно доставаться с трудом, дабы сполна насладиться следствием усилий. Вторая закрепила результат. Третья утвердила в мысли, что жизнь налаживается. После четвертой, Грек включил телевизор и Вася сквозь слезы пьяного счастья, с глупой улыбкой, в конец обессмыслившей выражение расплывшихся черт его довольного лица, стал с умилением наблюдать за рябью цветастых пятен под условным названием «новости». Впрочем, содержание демонстрируемого телематериала, его совершенно не интересовало. Вася упивался моментом и был счастлив в постепенно накрывшем присутствующих хмелю.
       - Во, смотри, смотри! – Грек с восторженным гоготом указал на экран. Там, кто-то из высших чинов церковной иерархии, степенно жестикулируя, певуче произносил какой-то екзапостиларий, поблескивая сквозь мягкость благочинной улыбки изрядной золотой фиксой.
       - Даааа! Златозуб!
       - Да ты как всегда не туда смотришь! Вот, сюда смотри!
       На заднем плане, неприметный квадратный бритый человек в штатском с винтообразным проводом, выходящим из уха куда-то за спину, сосредоточенно озирался по сторонам, и при этом откровенно, всей пятерней руки, размашисто чесал свое причинное место.
       - Видал? Божественное и земное!
       - Да! Ни дать ни взять!
       - Ну, давай! За Божественное!
       - И за земное!
       После очередной, время, как ему и полагается в таких случаях, перешло в другую систему измерения. При этом весь запас жидкого вдохновения как-то резко исчерпался, обнажив неизбежность второго похода. Дальше случилось гуляние по скверам и аллеям, мгновенно унесшее весь повторный боекомплект, потом очередная дозаправка в ларьке возле какого-то метро, бесчисленные попытки вспомнить и набрать номера различных знакомых обоего пола, танцы на проезжей части, проникновенные песнопения о Мурке и трех танкистах…. Дальнейшее, Вася помнил через кадр. То с трудом угадываемое направление извоза в тонированной тесноте какого-то отечественного авто-недоразумения, под темпераментным управлением лица, цвета азиатской национальности. То полукилометровый стеллаж с разнокалиберной стеклотарой всевозможного содержания, в круглосуточном супермаркете. То внезапная и чересчур яростная агрессия в ответ на попытку познакомиться с двумя женообразными особями с явными лесбийскими наклонностями. То вдруг плеск волн затона, подернутых серебристым отсветом городских огней с противоположного берега. И последнее, что помнил Вася перед антрактом, это свои руки, наносящие беспорядочные и нелепые подобия ударов в область головы Грека.

       Придя в себя от дикого холода, вызванного пронизывающим ветром со стороны реки, Вася ощутил под собой лавку, на которой собственно и развалился в крайне неудобной позе. Метрах в двадцати песчаного побережья, шелестела мерцающая ночными огнями водная рябь затона, каким то чудом не замерзшего до сих пор. Наморщившись в попытке сфокусировать зрение, Вася с трудом уловил очертания фигуры Грека, покалено стоящего в ледяной воде и беспрестанно нагибавшегося, умывая лицо. «С ума сошел. Хотя, ему не привыкать. Он и купальный сезон обычно открывает, проплывая мимо рыбаков, до последнего сидящих по кромкам льда. Морж, блин. От одного вида замерзнешь насмерть». Вася чуть привстал, облокотившись на спинку лавки.
       - Э, Браток! Ну, будет тебе! Вылезай давай!
       - Очухался? Искупаться не желаешь?
       - Ну хватит уже! Выплывай, погнали отсюда! У меня зуб на зуб не попадает!
       - Иди окунись, тебе поможет – Грек, разгребая ногами воду, двинулся в сторону берега – А то в пятом раунде прернапрягся.
       Вася попытался восстановить картину. «Да, что-то было. Но почему? Что послужило причиной? Нет. Уже не вспомнить. И у него спрашивать бесполезно. Все равно не скажет». Грек присел на лавку, стряхнул с подошв налипший песок и стал надевать носки, с ухмылкой поглядывая на Васю.
       - Вот ты говоришь: «третий». – начал Грек свое обвинение – А это ведь не просто так, не от избытка содержимого. «Третий» - фигура знаковая, почти что ключевая. Даже в коммунизме прошлом, это не только 87 копеек к двум имеющимся рублям. Вот сам суди: двое затевают мордобой, третий выступает в качестве рефери. Сам же все видишь. Всякий раз одно и то же. Нет, чтобы Леху дождаться, с ним бухнуть. Глядишь, он бы развел, как буфер. А тебе один хрен, раз от раза все веселее. Чего ты к этим лесбиянкам то присосался? Не видно, что ли? Такой кипиш подняли, еле от ментов тебя отбил.
       - Ладно тебе. Дыня болит. Ты прости, если что. Я чего-то плохо помню….
       - Твое счастье. Кстати тоже: твоя амнезия - без претензий на оригинальность.
       - Пойдем. Я замерз как пес.
       Грек застегнул сапоги, надел пальто и зашагал в сторону домов. Вася припустился следом, покачиваясь и спотыкаясь на каждом шагу. Очутившись на асфальте, он вдруг почувствовал резкое желание продолжить. Но как предложить….
       - Надо бы добавить чуток, так, для сугрева – дрожащим голосом произнес он.
       - Ну а мы куда идем! Сейчас догоним.
       - Вот так бы всегда!
       - Всегда не всегда, но сейчас - да. Тем более что сегодня эта затея изначально была обречена на то, что мы имеем. Кроме того, еще не вечер. – Грек вдруг оживился, лукаво посмотрел на Васю и задорным тоном произнес – А уж если дело не задалось, то надо довести его до полного абсурда.
       И две нетрезвые фигуры, приободренные принятым решением, пошатываясь и неловко хватаясь друг за друга, как бы пытаясь придержать, в хмельном энтузиазме проследовали в сторону круглосуточного супермаркета….

        Мучительное пробуждение. Сначала дали свет, потом включили звук. Или наоборот. Или…. Трудно понять. Свет явил изображение Грека, сидящего в кресле напротив телевизора. Звук – чье-то довольно виртуозное исполнение фортепианного концерта Грига, волнообразно разливавшееся по комнате. Вася с усилием оторвал неподъемную голову от раскладушки.
       - Кто?
       - Что? – Грек с недоумением обнаружил Васин выход на связь
       - Играет – по буквам произнес Вася
       - Нейгауз – Грек внимательно посмотрел на Васю сквозь пристальный прищур, словно пытаясь оценить его способность вести вразумительный диалог
       - Шо, серуезно?
       - Рубинштейн – Грек отвернулся, потеряв интерес к дальнейшей дискуссии
       Несколько тактов фортепианно-оркестрового контрапункта.
       - Это тот, что консервы основал? Антон? – жажда пьяного общения внезапно обуяла Васю, решившего выяснить все вопросы разом
       - Артур. И потом, консерваторию Николай основал. Так, к слову.
       - А чем Артур от Антона отличается? – не унимался Вася, задав самый идиотический вопрос из тех, что только можно было задать Греку в данный момент и при данных обстоятельствах.
       Грек пронзил его жгучим сверлящим взглядом, как будто гипнотизируя с целью дать установку на предупреждение любых попыток впредь произносить какие-либо звуки, и медленно, чеканя каждую букву, произнес:
       - Это то же самое, только на сто лет позже. Вопросы есть?
       В ответ, Вася звонко икнул.
       - Пиво на кухне и домой.
       Пружиня ватными ногами, Вася добрел до холодильника и извлек оттуда бутылку пива. Из комнаты тем временем донеслась мощная каденция, больно отозвавшаяся в пылающем мозгу буквально каждым ударом молоточка о струны. Несколько пивных глотков, с трудом было прижившиеся внутри, вдруг заметались в спешном поиске путей эвакуации. Вася зажал ладонью рот и двинулся к выходу. Но, проходя мимо комнаты, он почему-то остановился. Трудно сказать, какая сила заставила его взглянуть на Грека, продолжавшего неотрывно наблюдать за трансляцией исполнения, но увиденное внезапно сняло тошнотворные позывы и прояснило разум. Грек сидел, слегка согнувшись, бледный, с мученическим выражением лица, и Васе почему-то показалось, что он с трудом превозмогает сильную боль. Увидев Васю, Грек резко, с раздражением от него отмахнулся, как бы отрицая его догадки. Вася попятившись ухватил рукой свой пакет, и попутно зацепив с вешалки облаченье, не одеваясь вышел вон.

       Наступившее утро меньше всего попадало под определение «следующее». Следующее в череде каких событий? Следующее в цепи каких взаимоувязок? Следующее за чем? И вообще – зачем?
       Вася открыл глаза, и закрыл их. Нет. Увы. Та сладостная идиллия, сиявшая красотой взаимоотношений и неестественной стройностью течения жизни какую-то секунду назад, была всего лишь быстрой фазой сна перед этим антигуманным пробуждением. И страусиными методами, типа простого закрытия глаз в попытке развернуться во времени, ничего не изменить. С этого мгновения пошел беспощадный временной отсчет реальности, навалившейся всей тяжестью текущего состояния, попытками воссоздания в памяти всего происходившего накануне, неотвратимостью предстоящих оценок, и тревожным страхом, неумолимо окутавшим всю экзистенцию. Вася, прикрыв рукой глаза, снова открыл их, и тут же поморщился от ослепительно яркого света. За окном стояло удивительно чистое, безоблачное и ясное утро. Кругом зависла пугающая тишина, нарушаемая разве что привычным лепетом радиоточки, доносящимся с кухни от соседей сверху. Голова раскалывалась. Миазмы тошнотворного перегара вызывали содрогание при каждом выдохе, заполнявшем все личное пространство стойкостью невыносимого амбре. С невероятными усилиями, с третей или четвертой попытки, Вася присел на край кровати. «Пить. Рассолу. Анальгин. Позвонить» - роились бессвязные мысли. Еле доплетясь до кухни, он с жадностью припал к носику электрочайника и в несколько глотков выдул практически все содержимое. Затем, трясущейся рукой взял телефонную трубку и набрал номер.
       - Привет, Светлан.
       - Здравствуйте. А кто это?
       - Это я. Ты прости, я вечером не смог тебе позвонить….
       - Простите, «я» - это кто?
       - Да я это. Просто кое-какие дела….
       - Молодой человек! У меня нет никакого желания угадывать буквы ваших инициалов, не говоря уже о времени это делать. Представьтесь, или я кладу трубку.
       - Да Василий это. Однако в тот раз ты меня сразу угадала.
       - Однако и вечер «того раза» был далеко не вчера. Но речь сейчас не об этом. Послушайте, Василий, и постарайтесь понять сказанное. После завершения этого разговора, вы зайдете в список контактов вашего телефона и навсегда, слышите? Навсегда удалите мой номер, а ровно вычеркнете его из вашей памяти. Вам понятно? Надеюсь на то, что это наш последний разговор и мне не придется посылать вас в более грубой форме.
       Телефон затих. Вася медленно опустился на табуретку. «Ну, вот и все. Прощай любовь, теперь уж навсегда». Перед ним медленно проплыл образ Светланы, сероглазой блондинки с правильными чертами красивого лица и женственными манерами во всем - от мягких движений до вкрадчивых интонаций. Пожалуй, единственной женщины в его жизни, которая практически ничего не требовала, кроме элементарного мужского внимания и, по сути, воспринимала его таким, каким он был. Вспомнился момент их знакомства в метро, которое она очень тонко, по-женски, можно сказать сынициировала, подав еле заметный знак, который он тут же ухватил. Вспомнился тот удивительный уют, наполненный изысканным ароматом блюд ее несравненной кухни, который она умела создать везде и всегда, как никакая другая женщина. Но, пожалуй, главной ценностью во взаимоотношениях с ней, Вася считал никогда не покидающую уверенность в ее толерантности, зная, что в любой момент, в любую невзгоду его ожидает такой родной и всегда готовый к экстренной посадке запасной аэродром. Вплоть до сегодняшнего дня. Увы, сегодняшний день в их взаимоотношениях оказался неминуем. Вот он и наступил. «А, в самом деле, который сегодня день? И куда все подевались?» Вася рассеянно оглянулся по сторонам, пока его взгляд не обнаружил лежащий на столе листок в клетку, исписанный размашистым почерком старшего брата. Взяв его в руки, он бегло прочитал буквально следующее:
       «Василий. Ты достал всех своим безобразным поведением. Мало того, что ты не работаешь и не стремишься исправить положение, так у тебя хватает наглости устраивать беспробудное пьянство со скандалами. Я не собираюсь тебя учить жизни, тем более, что это бесполезно. Я хочу сказать одно: родители сейчас у меня, и до тех пор, пока ты не возьмешься за голову, не устроишь свою жизнь и не развеешь наши сомнения в тебе, ты не только не смеешь приезжать сюда, но даже не пытаешься звонить. Живи как хочешь, это никому не интересно. Решишь ослушаться – мало не покажется, ты меня знаешь. Я все сказал. Будь здоров»
       Вася сидел, уставившись в какую-то завитушку прописи, и бессмысленно теребил пальцами края листка. На стене тикали часы, в углу шуршал холодильник, сверху чуть слышалось дикторское скрежетание радиопрограммы. Внутри болело. Очень. И все. Что дальше? Вася выпустил листок из рук и охватил голову руками. Как жить? «Надо хоть Греку позвонить, узнать, как он. Помню, мне что то не понравилось, когда уходил. Только вот что это было….». Вася потянулся за трубкой. Двадцать длинных гудков ожидания усилили чувство тревоги. Он набрал номер повторно. Картина повторилась: на двадцать первом гудке, вызов был автоматически сброшен. Неизвестность мучительно стянула грудь, затруднив дыхание. «Надо Лехе позвонить, может он в курсе»
       - Але, Леха, здорово….
       - Привет! Ну, наконец-то! Мы тебе обзвонились, ты где был все время? Мобильный недоступен, городской не отвечает. Я заходил к тебе несколько раз, никто не открыл. Где все твои то?
       - Да…. Я тут…. Уезжал на время. А мои, к родственникам уехали. В Сортавала. Те пригласили, так, погостить на время. А где Грек….
       - Так мы тебя и искали по этому поводу. Его увезли в реанимацию….
       - Как?! Когда?! – Вася похолодел.
       - Да уж дня два как. Мы хотели, чтобы ты помог.
       - А что с ним случилось?
       - Я так и не понял. Плохо в этих диагнозах разбираюсь. Говорят, какая-то непроходимость. У него уже был приступ до этого, он реабилитацию проходил. Ему пить нельзя было, совсем. А он тогда…. Помнишь, вы мне звонили? Так вот. Он тогда сильно выпил. Ему бы еще пару дней подождать, может, все бы и обошлось. А так….
       Вася сидел в оцепенении, ничего не чувствуя и не слыша. На бледном лбу блестели капельки холодного пота. Трубка съехала с уха и продолжала вещать в пустоту. Стеклянный взгляд застыл где-то в темноте дверного проема кухни. В голове билась мысль «Как же так! Как же так!» Прошло какое то время, прежде чем он медленно стал приходить в себя. Издалека послышался Лехин голос
       - ….но сейчас, вроде, лучше. По крайней мере, его из реанимации перевели, под капельницу, хотя состояние еще тяжелое. Мы с мужиками денег дали, чтобы его в палату определили, а то они его в коридоре положили. Но все равно, операция нужна. Нам врач сказал, ну не сказал, а так – намекнул, мол, операция платная. Ну, вроде, чтобы все по-человечески сделали. А у него родители, сам знаешь – пенсионеры. Я с отцом разговаривал, он сказал, что есть немного накоплений….
       - А в какой он больнице? – еле слышно произнес Вася.
       - Он в этой…. Как ее…. Ну…. В общем…. Вась! Без обид только! Ты его знаешь. Он сказал, чтобы ты к нему не приходил. Не знаю, чего он так, но я думаю, что не стоит его волновать. Если что, ты дай нам, мы ему передадим.
       - А что ему сейчас нужно? Там, фрукты, соки….
       - Ну, вообще-то, деньги нужны. Если, конечно, сможешь помочь. А так – он сейчас под капельницей, ему еды вообще никакой нельзя, даже питья.
       - Я все понял, Лех, пока.
       Вася уронил трубку на стол. Отрешенно глядя в одну точку где-то перед собой, он, шатаясь, вышел из кухни, подошел к вешалке и надел шапку. Затем, постояв недвижно пару минут, снял ее, и, выронив из рук на пол, направился в комнату. Подойдя к книжным полкам, он вытащил том Фейхтвангера, не глядя перелистал его, и положил на журнальный стол. Перейдя в другую комнату, Вася включил компьютер и полез на антресоль мебельной стенки. Достав оттуда тетрадь в клетку, он вырвал из нее двойной лист и положил на стол между мышью и клавиатурой. Потом, взяв ручку, тяжело задумался и просидел так минут пять, после чего, положив ее на листок, встал и пошел по направлению к ванной. Зайдя внутрь, он заткнул слив и до упора открыл оба крана. Водяной поток с шумом хлынул, резво наполняя эмалированную емкость. Вернувшись в комнату, Вася присел за стол и принялся грызть колпачок ручки. Немного подумав, он, неуверенно касаясь бумаги, нацарапал несколько слов, машинально отложил ручку, смял лист и, выпустив его из рук, медленно покинул комнату.
       Немного послонявшись по квартире в туманном бреду, он вошел в ванную, перекрыл воду, путаясь в застежках освободился от одежды, и мягко погрузился в прохладную синеву. Полежав в воде какое то время, Вася почувствовал, что начал возвращаться в себя. Рассудок, высвобождаясь от оцепенения, стал понемногу оживать, формируя разрозненные мысленные конструкции. Сосредоточившись, он попытался разобрать их и как-то упорядочить. «Ну что, Вася? Вот так, Вася. Вот мы с тобой и пришли к необходимости подвести грустные промежуточные итоги. Главная беда в том, что ты лгал себе все эти годы, да практически всю свою сознательную жизнь. Лгал упорно и во всем. И все, что ты имеешь в сухом остатке на сегодняшний день, есть следствие твоего врожденного эгоизма, в силу самообмана, почитаемого тобой за уникальные проявления твоей яркой индивидуальности. И эта элементарная истина далась тебе только сейчас, и такой ценой. А суть этой истины – надо быть честным, во всем. Да, забавное словосочетание, звучит избито, как ум, совесть, честь. Но надо. И самое первое, в чем придется признаться – кому ты нужен со своими умозаключениями в попытках познания действительности, смешной Вася? Гносеолог хренов. Кому интересны твои измышления, по сути являющиеся перепевом давно сформулированных кем-то истин, которые ты, в силу недостатка эрудиции и отсутствия энциклопедических знаний, наивно приписываешь своему таланту? Обман, Вася. Ты, как и многие твои современники, мнишь себя умнее других, забывая простую истину – глупо считать, что кругом одни умные люди, это не так, но еще глупее считать, что кругом одни дураки. Дураков нет, Вася, как бы ни было тяжело тебе смириться с этим фактом. В силу твоего природного эгоцентризма. И в силу беспробудной лжи самому себе».
       Вася чуть привстал и, потянувшись, достал с полки опасную бритву. Аккуратно держа ее на вытянутой руке, он закрыл глаза и откинул голову. «Надо быть честным. К чему озадачивать ни в чем не повинных работодателей своим бесполезным присутствием? Зачем заведомо обманывать несчастных женщин, думая, что сможешь им что-то дать? И кстати твое счастье, что тебе не суждено стать уничтожителем женской судьбы. Пусть работодатель найдет эффективного специалиста, который будет способствовать процветанию дела его жизни. Пусть Она живет безмятежно, и на Ее пути никогда не встретится такой вот я. Я освобождаю все ЗАО, РАО, ООО, ОАО, всех Нин, Кать, Ань, Жанн от любых контактов со мной, и дарую им счастье - не знать горя этих никчемных взаимоотношений». Он слегка провел пальцем по гладкой деревянной рукоятке и, приоткрыв глаза, посмотрел на леденящее душу острие стального полотна. «Да, наверное так и бывает. Пару прикосновений лезвия, бурый столб венозного потока…. Нет. Здесь тоже надо быть честным. Особенно здесь. Если ты по каким-либо признакам определил, что пришло твое время, это еще не повод обрекать твоих родных и близких на разгребание последствий твоего решения. Кремация туши, сбор родни на поминание, приобретение участка на погосте, закапывание урны, не говоря уже о неминуемом ремонте всего санузла и прочем бессмысленном уничтожении денег. Вот здесь ты просто обязан быть честным. Подготовь все до мелочей, уничтожь любые документальные упоминания твоего нелепого существования, раздобудь надежный огнестрел, уезжай как можно дальше, в Сибирь, в тайгу, и уже там, километров за двадцать от края ареала человеческого обитания…. Тут, кстати, двойная польза: и дикому зверью радость, - в конце концов, и оно имеет право на удачу; - и родным облегчение. Ведь сухая формулировка «пропал без вести» оставляет какую-то надежду, избавляя от необратимости восьмиразрядного сочетания цифр, являющих номер свидетельства о твоей эгоистичной смерти. Это, пожалуй, лучший исход для решивших, что имеют право на подобное».
       Вася свободной рукой взял брусок банного мыла, обильно намылил руку, и, тщательно намазав образовавшейся пенкой лицо и шею, стал соскребать со щек жесткую многодневную щетину.

       Приведя себя в чувства и предав своей внешности опрятный вид, Вася вышел из ванной. Глубоко вздохнув, он остановился в дверях комнаты с развороченной постелью, на которой некоторое время назад пребывал в цветной беззаботности пьяного сна. Милый сердцу запах родной обстановки, успевший за это время куда-то выдавить из спальни ядовитые пары похмельного перегара, снова заполнил собой все ее пространство. В прямоугольных полосах яркого солнечного света клубился хаос микрочастиц пыли. Вася подошел к бельевому шкафу, открыл дверцу, и, приподняв стопку глаженых простыней, вытащил из-под нее слегка похудевший, но все еще довольно увесистый конверт с денежным эквивалентом его выходного пособия, а также сделанных ранее рачительных накоплений. С любопытством ощупывая его, Вася как бы пытался прикинуть размер оставшегося денежного номинала. Сколько там? На ощупь не определишь.
       Зайдя на кухню и присев за стол, он вытряхнул из конверта всю наличность и с нетерпением пересчитал. Васино лицо выразило изумление: на что же он так широко бухал все это время? Нет, безусловно, какая то часть была потрачена, но при подобных обстоятельствах, всей суммы могло не стать вовсе. А тут, по-скромному, минимум на полгода беспечного существования. Очень странно. «Ну да ладно, много – не мало. Надо прикинуть насчет помощи». Вася выровнял стопку и отщипнул от нее несколько ассигнаций, положа рядом. Их жалкий вид, на фоне внушительного остатка, заставил Васю добавить к ним еще некоторое количество купюр. Взглянув на полученную диспропорцию, он недовольно качнул головой и, зацепив примерно четверть от основной пачки, доложил к меньшей части. Взяв образовавшуюся сумму в руки и пересчитав, Вася поднял голову и, шевеля губами, словно что-то подсчитывая в уме, отнял от нее листов пятнадцать, положив их поверх изначальной денежной колоды. Потом, тяжело вздохнув, словно эти ротации выбили его из сил, он уложил подбородок на ладонь, и неотрывно наблюдая за равномерными скачками секундной стрелки стенных часов, о чем-то глубоко задумался. Внезапно раздавшийся телефонный звонок, заставил его слегка вздрогнуть. Вася взял трубку.
       - Алло, Вася? Привет, это Глеб.
       - Глеб Петрович! Дорогой! Как я рад тебя слышать! Как твои дела?
       - Взаимно. Дела – да так, в общем, ничего дела. Как у тебя?
       - Ну, в общем – тоже.
       - Твой брат говорил, ты уволился. Ищешь работу?
       - Да! Конечно…. – по инерции соврал Вася и осекся – Ты знаешь, это нетелефонный разговор. Как-нибудь при встрече расскажу.
       - Я как раз звоню с предложением встретиться. Вернее – с просьбой. Я подумал, поскольку ты сейчас относительно свободен, может, поможешь мне?
       - С удовольствием. А ты сейчас с работы?
       - Нет. Я сейчас в отпуске.
       - Отлично! А в чем суть задачи?
       - Понимаешь, Вась, тут я заказал дрова на дачу, думал, привезут уже готовые. А они приволокли несколько огромных бревен и бросили их у ворот. Большую часть, еще осенью, мы с соседом перепилили, а оставшиеся два ствола так и лежат. Мало того, что они ворота перегородили, так еще и на дороге лежат, проезду мешают. Я пробовал в одиночку пилить, не получается – слишком толстые.
       - Понял, Глеб. Конечно помогу. Когда планируешь?
       - Да вот не знаю. Надо бы, конечно, в отпуск уложиться. Сам знаешь – дают за раз две недели, а напланируешь на них столько, что и за месяц не переделаешь. Да еще и жена обижается, говорит мол, на курорт надо бы съездить, отдохнуть. Я ее понимаю, тем более, уже давно обещал. Но тут дело такое….
       Вася, слушая Глеба, думал о чем то своем. Выражение его лица свидетельствовало о том, насколько мучительны были овладевшие им мысли. Он будто бы решал некую сакральную задачу, от итоговых значений которой зависела вся его дальнейшая жизнь. Сжавшись от напряжения, Вася как будто силился нащупать верную траекторию дальнейшего хода своих рассуждений, и порой ему даже начинало казаться, что суть ухвачена, ответ найден, но всякий раз, какая то сила тут же сбивала его с направления и откатывала назад. Снова и снова разматывая интенциозную нить, Вася никак не мог найти решение, буквально висевшее на кончике языка. Вдруг, наконец, он встрепенулся и засиял, его лицо озарилось, словно ему удалось постичь какую-то жизнеобразующую истину, не дававшуюся в течение неопределенной длительности. Вася резко вклинился в монолог Глеба, прервав его на полуслове.
       - Поехали сегодня, Глеб
       - Куда? – перебитый Глеб не сразу понял, о чем речь
       - Дрова колоть. К тебе, на дачу
       - Ну…. Даже не знаю…. Я, вообще то, сегодня хотел….
       - Поехали, Глеб. Так надо. Поверь мне.
       - Сегодня…. В принципе можно попробовать. Если ты так считаешь….
       - Я так считаю, Глеб. Более того – мне это просто необходимо.
       - Хорошо, Вась, попробую. Давай сориентируемся по времени.
       Договорившись обо всем, Вася положил трубку, облегченно вздохнул и встал напротив окна. Он только сейчас заметил и понял причину ослепительности сказочного природного состояния за стеклом – наконец то выпал снег. Погода благоволила и благословляла. «Да, именно сегодня» - утвердительно закруглилась мысль.
       Широко улыбнувшись, он присел обратно за стол и сгреб всю наличность в одну кучу. Собрав деньги в пачку и разровняв по краям, Вася погрузил их в конверт, запечатал его, и красным фломастером на оборотной стороне, тщательно, по буквам вывел: «Грек». Бросив конверт на стол, он взял трубку.
       - Лех, это я опять. Короче - я нашел деньги.
       - Отлично! Мы тоже с мужиками подшустрили….
       - Оставьте все, что нашустрили, при себе. Здесь много. Лех, у меня просьба будет. Организуй его переезд в какую-нибудь платную клинику.
       - Зачем? Там тоже платные одиночки имеются. Очень приличные, я сам видел.
       - Ну, короче – ты меня понял. Там, не там – вопрос не принципиальный. Главное, чтобы все сделали в лучшем виде и уход обеспечили идеальный. Средства позволят. Только я сегодня уезжаю.
       - Надолго?
       - Думаю, да. Ты сейчас на работе?
       - На ней.
       - Тогда давай так поступим.... Твоя радость-то дома сегодня?
       - Подожди…. – Леха, бормоча, принялся подсчитывать числа месяца, пытаясь воссоздать график рабочих смен супруги – Да, сегодня должна быть. Если ни с кем не поменялась. Давай я ей сейчас позвоню. Повисишь на трубке?
       - Ну.
       Через пару минут задорного попсового проигрыша, Леха, наконец, отозвался
       - Дома. В общем, я ее предупредил, на всякий случай, я правильно тебя понял?
       - Да, занесу. Так проще будет. Ну ладно, Лех…. – Вася замешкался. Ему хотелось сказать еще какие-нибудь напутствия, хотя в душе он понимал, что Леха давно все уяснил, и это междометие, лишь попытка оттянуть момент завершения разговора – Ладно…. Ну, в общем.... И целом…. Давай, Лех.
       Не дожидаясь ответной реплики, Вася положил трубку. Пусть будет так. Любая незавершенность – повод возвратиться. Хотя в данном случае, точка возврата пройдена, и вся незавершенность обречена. И он это прекрасно осознавал.
       До встречи с Глебом оставалось еще часа два. За это время нужно было успеть заскочить домой к Лехе и передать конверт. Вася подошел к мерцающему аляповатыми интернет-баннерами монитору и выдернул из розетки удлинитель. Быстро забросив в старый брезентовый рюкзак все необходимое, он оделся, постоял полминутки, похлопывая себя по карманам и рассеянно озираясь по сторонам, после чего, закинув рюкзак за спину, вышел, захлопнув за собой дверь.

       Ободранный автобус издевательски захлопнул двери и, кряхтя, отполз от станции как раз в тот момент, когда электричка, не торопясь, подкатывала к платформе. Альтернатива сорокаминутного ожидания следующего, была отвергнута совместно принятым решением преодолеть восьмикилометровое расстояние до Глебовой дачи пешком, по свежевыпавшему снегу. Вася шел, с наслаждением дыша морозным воздухом. Контрастность характеров последних событий, в одночасье сменивших друг друга, вызвала дурманящую эйфорию, подобно головокружению от множества глубоких вдохов, в сочетании с частыми выдохами. Все происшедшее он до конца еще не осознал, однако уверенность в правоте своих нынешних действий не оставляла шанса колебаниям. Единственно, как всегда бывает в подобных случаях, слегка коробили сомнения в деталях, время от времени начинавшие поеживаться внутри, но ощущение черты, поделившей жизнь на «ту» и «эту», плотно закрепилось в сознании пройденным рубежом.
       Оба шли, хрустя снежным покровом и наслаждаясь изумительным настроением ослепительной ясности зимнего дня. Вася поймал себя на том, что сильно вымотан прежним напряжением сознания, и нежелании сейчас размышлять над чем бы то ни было. Но через пару километров, Глеб нарушил безмолвную идиллию.
        - Вот иду и думаю – природа, атмосфера, да вообще все вокруг, как все это потрясает, особенно в такую погоду. А тут – работа, семья, какая то чехарда повседневная, ничего не замечаешь. Эх, на что жизнь тратится. А с другой стороны – не было бы всего этого, не заметил бы такой красоты. Парадокс. Антиномия. Работаешь за компом – устаешь как собака. Приезжаешь на дачу тонны на своих плечах перетаскивать – отдыхаешь. Странно все. Кстати, Вась, все-таки хотел поблагодарить тебя за отклик. Так эти бревна утомили, жуть.
        - О чем речь, Глеб, с удовольствием.
- С удовольствием или без удовольствия, а пилить не перепилить.
- Попилим-перепилим. Тем более, я сейчас – это не ты. Собраться – подпоясаться. Отпуск выгрызать у начальства нужды нет. В общем  то, что называется freedom.
- Если честно, это-то меня и настораживает. Прости, я, наверное, вторгаюсь в сферу личностных интересов. Но ты – человек не посторонний и я чувствую….
- ….ответственность за происходящее…. Так как-то? – Вася беззлобно улыбнулся и осторожно посмотрел на осекшегося Глеба. Тот смущенно поежился и слегка пожал плечами, как бы пытаясь предупредить ложное впечатление о своем желании навязать сентенциозный монолог, по всей вероятности вот-вот готовое зародиться у Васи. Но Вася всем своим видом дал понять, что сожалеет о перехвате Глебовой мысли и, выдержав паузу, необходимую чтобы удостовериться в Васином расположении к развитию темы, Глеб продолжил.
- Да да, Вась. Я понимаю. Тема очень деликатная и вполне способная вызвать у тебя подобную горькую иронию. Но затронул я ее не ради удовлетворения праздного любопытства, а для того, чтобы пользуясь случаем «проговорить» проблему и, возможно, попытаться найти пути ее решения. Ведь насколько мне известно, все не так уж безнадежно. И диплом у тебя имеется, и стаж работы довольно приличный. Что же тебе мешает просто найти подходящую работу и работать как все?
- Все так, Глеб, да только специальность у меня больно мудреная. По диплому она именуется «менеджер». В институте учили многому, но забыли объяснить главное – что это такое. То, ради чего все и затевалось. То, к чему, в итоге, все и свелось. Да и стаж мой соткан из таких цветастых лоскутов, что при взгляде на CV в глазах рябить начинает.
- Хорошо. Но, на твой взгляд, кто в этом виноват? Все свалить на институт?
- Да не надо ни на кого валить. Просто надо…. – Вася, попытавшись было по привычке настроиться на волну чьей-либо заботы о нем, начать соглашаться с прописными истинами, давать заверения в своем стремлении исправить существующее положение вещей немедленно и сделать в этом направлении все от него зависящее, вдруг вспомнил о своем давешнем размышлении на тему честности и на мгновение замолк.
       - ….Просто надо отдать себе отчет в том, что каждый человек живет свою жизнь. – внезапно для самого себя, Вася вывел линию дискуссии, устремившуюся было перпендикулярно вниз, в бесперспективность соглашательской позиции, на совершенно иной уровень, способный задать беседе нужный тон, подвести ее к главному.
       - В смысле? Что ты имеешь ввиду?
       - Обман, Глеб. Кругом один обман. Вот и ты чуть было не стал его жертвой. В очередной раз. Ложь ли «во спасение», ложь ли самому себе, каждодневное мелкое вранье там и сям или, как в данном случае, желание говорить то, что ты хочешь от меня услышать. А в целом – искажение действительности, уход от проблем, затягивание латентной стадии недомогания своей собственной сути и введение в заблуждение желающих тебе помочь. Нет нет, Глеб, не надо. Не останавливай меня. Я знаю, что говорю. Теперь-то точно знаю.
       Вася замолчал. Сказанного показалось слишком много. Глеб настороженно морщился глядя перед собой и явно чувствуя, что Вася сдвинулся с какой-то мертвой точки, что сказанное сейчас и приготовленное к повествованию весьма важно для него, возможно даже судьбоносно. И главное сейчас не сбить его с направления формальным подходом, излишним морализаторством. Глеб осторожно переспросил.
        - Так что ты имел ввиду насчет….
        - ….Да не мое все это. Вот так жил, жил и вдруг понял – не мое. Работы, специальности, дипломы, жизнь – все. Извини.
        - Да нет, ничего. Говори говори.
        - Глеб, я довольно много размышлял. Понимаешь, я пытался познать мир, сущее, положение вещей изнутри и очень многое понял. Просто так сложилось, что мне не с кем было поделиться. Я боялся, что буду не правильно понят или не понят вовсе, ведь речь идет о довольно сложных вещах, о важных вещах, о концепции построения целой философской теории, если угодно. Люди умны, я знаю, люди в массе своей умны. Но не всякий ум способен это переварить в силу различных причин – от академической надменности до простого нежелания вникать в глубины чьих-то новых воззрений, к тому же не подтвержденных ни общественным мнением, ни авторитетными рецензиями. Но все к лучшему. И мы сейчас идем с тобой по свежему снежку и, смешно сказать, все оказалось так элементарно. Вся моя предыдущая жизнь – черновик, увертюра к сегодняшнему дню, когда я наконец поделюсь всем с человеком, который – не сомневаюсь, - поймет меня как никто иной, а поделившись пойду жить дальше, жить начисто. И смешно здесь то, что я по ограниченности своей, не распознал в этом человеке тебя с самого начала. Остается надеяться, что ты выслушаешь меня.
        - Я слушаю тебя очень внимательно.
       Да, расслабиться не удалось. Дремлющая часть рассудка, бережно и педантично хранящая в себе все детали сложной системы Васиного мировоззрения, была разбужена столь внезапно, что сознание еле удержало эти детали в равновесии, не дав им обсыпаться со своих ниш. Пришло время говорить главное. Но тут вдруг Вася испытал какое-то дикое волнение. Он даже не смог сразу определить его этимологию. Экзаменационный мандраж? Нет, не то. Преддипломный трепет? Тоже нет. Странно, откуда это, такое знакомое, захватывающее чувство…. Хотя…. Да да, как же. Вот он, этот оттенок сладости однажды пережитых ощущений. Было это тому назад лет двенадцать, или около. К ним тогда из Малороссии приезжала одна молодая аппетитная родственница средней степени дальности, учившаяся толи в аспирантуре, толи в академии. Не суть. Была эта родственница счастливой обладательницей тонких но изящных черт красивого молодого лица, роскошной копны густых вьющихся волос, четвертого размера, однако еще молодой, не отвисшей груди, двух больших шароподобных, однако весьма пропорциональных ягодиц, удивительно тонкой на общем фоне, гитарообразной талии и потрясающих, полнотелых, но при этом очень стройных, точеных ног. Словом – того самого негласного стандарта женской красоты, такого далекого искусственному, лоснящемуся блеску гламурных подиумов, и такого близкого эротическим фантазиям каждого нормального мужчины. Тем более Васе, которому в его постпубертатный период приходилось особенно туго от ежедневного соприкосновения с этой красотой, к тому же едва прикрытой выцветшим трикотажем старого, слегка потрепанного в совсем неактуальных местах, домашнего халатика. Да да, конечно! Как же он мог забыть! Все эти робкие попытки едва заметно, как бы случайно прикоснуться к вожделенной плоти, всякий раз проходя мимо. Эта мелкая дрожь во всех чреслах от ощущения мнимой близости, от запаха ее пышных, всегда начисто вымытых волос, который он, едва касаясь их кончиком носа, жадно вдыхал, подкравшись сзади на цыпочках к табуретке, на которой восседало все это великолепие готовясь к каким-то семинарам, заучивая всяческий материал и изящно заткнув указательными пальчиками нежные ушки. О, эта безысходность! О, наваждение! Самое сложное в такие моменты было удержаться и не схватить ее сзади за роскошные груди, рельефно обозначенные очертаниями того самого халатика, так беспощадно обнажавшего отсутствие на идеально голом женском теле каких-либо признаков иных одежд, помимо него самого. Вася едва сдерживал себя в эти моменты, и лишь отголосок неминуемого скандала, непременно грозившего разразиться в таком случае из-за постоянного присутствия дома кого-нибудь из родственников, заглушал в нем рвущееся наружу стремление учинить что-то омерзительно-сладостно-подобное.
       И свершилось. Пришел день, когда лопнувшее терпение пересеклось с отбытием всех прочих по своим делам, оставив Васю наедине с вот-вот реализующимися грезами. Она готовилась к отъезду в учебное заведение и, по всему видать, отъезд этот должен был состояться часа через полтора. Она неторопливо прохаживалась из предоставленной ей комнаты к ванной и обратно, обеими руками выхватывая из волос шпильки и поочередно зажимая их губами. Вася восторженно затих. Вот сейчас она закончит свои манипуляции, извлечет изо рта все шпильки, положит их на тумбочку и направится в душ. А он наконец, без боязни быть застуканным кем-то из родни за подсеканием предмета своих нещадных вожделений, возьмет с кухни табурет, поставит его вплотную к двери в ванную и жадно припадет к верхней щели проема, клинообразно расширяющейся и дающей минимальное поле для обзора таинства, творящегося внутри. Ооооо! Это тебе не равнодушный холод экранного стекла, за которым всякий раз происходит опостылевший своим однообразием акт изощренного промискуитета бессюжетного порно! Это выстраданное чувство, это крик плоти, это волшебство оргиастических предвкушений, словом все то, о чем он так мечтал, страдая от невозможности воплощения в реальность. Внезапно Вася осознал себя уже стоящим на табурете и хищно приникшим к светополосе, источаемой наддверной щелью. Но клинообразный просвет дверного проема ванной обрушил все надежды: он беспощадно цензурировал все священодейство, частично демонстрируя лишь молочную нежность голых рук, намыливающих друг друга и все невидимое великолепие, предательски располагающееся ниже. Но упустить такой шанс было физически невозможно, сдаваться Вася не собирался. Он неуклюже спрыгнул, с грохотом оттолкнув табурет и слегка испугавшись, что наделанный шум заставит купальщицу задуматься о причинах, его породивших, но резонно решив, что это обстоятельство едва ли прервет течение водной процедуры. Меж тем Васино волнение достигло апогея. Сейчас он не хотел, даже просто не мог думать о каких-то последствиях, да и вообще ни о чем другом, кроме живой, упругой, пышущей жаром соблазна и щедро окропляемой ласковыми струями душевой воды молодой плоти, всего в каких то полутора метрах отсюда, и отделенной от него фанерно-оргалитной бутафорией дверного полотна. Невесть откуда в его руках появилась отвертка, которая мелкой дробью забарабанила о внешнюю ручку двери, пытаясь нащупать затвор. Туда! К ней! Пусть все провалится сквозь, внутрь, ввысь, вбок куда угодно – не важно. Он должен оказаться там любой ценой, ибо другого шанса уже не будет. Пальцы, разбираемые дикой дрожью, не слушались. Отвертка плясала в руках. Конечности содрогались в такт сердечным сокращениям, весь он словно пульсировал в ритмике какого-то загадочного танца. Еще немного, и отверточное острие наконец нащупает искомый шлиц. Один щелчок замочного антификсатора, и…. Что там? Неподдельный страх в глазах от осознания реальности угрозы быть изнасилованной? Неожиданно приятный сюрприз в виде томной податливости? Немой ступор ужаса от вероломности вторжения в личное пространство на территории, секунду назад казавшейся безопасной? Бурная ответная агрессия с пинками, хлестаньем полотенцами, а также всем, что попадется под руку? Что еще? Но главное – это щедро представившаяся возможность осязать все это великолепие, попытаться запомнить тактильные ощущения, утолить гнетущую жажду непостижимости запретных прелестей роскошной девичьей натуры. И как раз в тот момент, в тот самый миг, когда трепещущее окончание отвертки наконец слилось с замочной впадиной и готово было секундным щелчком обеспечить беспрепятственный проход в манящую неизвестность, предательское скрежетание ключа в замочной скважине входной двери, возвещающее о преждевременном возвращении  брата, мгновенно отбросило все надежды, окатило холодом, вернуло в быль.
       Да, теперешнее чувство было весьма схожее, разве что, по известным причинам, начисто лишенное какого бы то ни было эротизма. Вася улыбнулся точности пойманной аналогии ощущений и мысленно погрузился в атмосферу тех событий. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, он не мог дать утвердительного ответа на то, случайны ли были ежедневные дефиле этой родственницы по имени, вроде бы, Рая, в непосредственной близости от него. Случайна ли была томность плавно покачивающихся бедер при походке. Случаен ли был этот халат, а ровно нарочитое отсутствие под ним чего-либо, кроме нее самой. И вообще – что осталось в кадрах пленки, засвеченной тем отрезвляющим скрежетом ключа, внезапно донесшимся тогда из прихожей. Спасением ли то было? Катастрофою не познанного счастья ли? Как знать….
       Вася вздохнул и почувствовал ком, не позволяющий повествованию начать свое вербальное проистечение. Глеб тактично молчал понимая, что масштаб концепции, предполагаемой к изложению, требует от Васи некоторого сосредоточения. Но спустя пару минут натужного безмолвия, он все таки решил помочь Васиным мыслям разродиться, задав наводящий вопрос
        - Вась, а что для тебя означает «жить начисто»?
        - Ну…. Прежде всего не жить так, как я жил.
        - Это понятно. Но ты же сам понимаешь, что по внешней стороне твоей жизни судить не приходится. Речь несомненно идет о ее внутреннем содержании, куда вход всем посторонним, включая меня, заказан. Так как же?
        - Перестать выстраивать идеальные модели. Престать надеяться на чудо там, где всего лишь требуется приложить свои усилия. Престать лгать. Прежде всего себе.
        - А в чем ты лгал себе?
        - В том, что все наладится само собой, стоит лишь подождать. Вот и дождался до того, что ждать больше нечего.
        - А что же ты собираешься делать?
        - Жить начисто
        - Софистика. Видимо, основная твоя проблема состоит в непонимании конкретики.
        - Может быть. Но сам факт того, что я осознал все нюансы, составляющие черновую сторону моей прошлой жизни, свидетельствует об их исключении из будущей. А если серьезно, то ты прав – я еще не знаю, чем конкретно займусь. Но то, что я буду делать – буду делать на совесть. В этом можно не сомневаться.
        - Я рад. Но ты ведь хотел со мной чем-то поделиться. Не так ли?
        - Да. Но тут нужно время. В двух словах не получится.
        - Но ты можешь начать сейчас. Сегодня мы вряд ли займемся этими бревнами, уж стемнеет скоро. Так что будет время для подробного разговора.
        - Да…. Ты пожалуй прав. Так вот….
       Снежный вихрь из-под колес резко затормозившего рядом джипа, укутал обоих леденистой изморосью, через мгновенье осевшей на одежде белесой невесомостью. Из открывшегося окна показалось улыбающееся, широкое, немного страшное, но довольно добродушное лицо Глебова соседа по даче. Он жестом пригласил их внутрь. И как только двери захлопнулись, джип взревев моментально исчез, увлекая за собой шифоновый шлейф метелистой взвеси и оставив на заснеженной поверхности шоссе две широкие колеи.

       Снопы свежевысеченных опилок, поочередно выдуваемых двуручной пилой с обоих сторон огромного неуклюжего бревна, устилали всю его ближайшую окрестность пушистым ковровым покрытием неестественной мягкости. Временами Глеб, предупредив Васю взглядом, останавливал распил, выхватывал «Дружбу 2» из глубокого надреза, бросал ее в рыхлую опилочную перину, хватал колун и с остервенением принимался рубить вокруг пропиленной выемки. И тогда, поверх сыпучих бархан древесной пыли, начинали ложиться щепки, сучки и целые куски бревна, порой даже весьма замысловатой формы. Работа постепенно продвигалась. Время близилось к полудню.
       Накануне вечером, уже затемно, покинув гостеприимный соседский джип, оба прибыли на участок. Открыв все постройки, открытие коих было тем или иным образом сопряжено с приведением дома в состояние, пригодное к проживанию зимой, Глеб извлек из них все необходимое для этого проживания. Дрова, топор, посуда, ведра для воды, различный инструментарий – все было немедля распределено по своим местам. Из привезенной поклажи достали всякую снедь, которая, через какое-то время, была превращена в нехитрый ужин. Дом тем временем постепенно прогревался, так что к чаю, внутренняя атмосфера укутала обоих усыпляющей дымкой сухого тепла. Охватившая дрема, сразу после чаепития, потянула залечь по кроватям, что и было сделано. Некоторое время, пока закутанный с головой в одеяла с пледами Вася прогревал свою постель, он еще пытался мысленно навестись на стройный ряд смысловых конструкций, выстроенный им к моменту начала повествования, когда внезапно выросший откуда-то сзади джип, сбив его с мысли, любезно пригласил подбросить до места. Но, как это часто бывает по мере согрева, мысли стали путаться, спотыкаясь друг об друга, и в конце концов сбились в бесформенную кучу, после чего Вася, едва касаясь ее обломков краями ускользающего сознания, блаженно заснул под звуки Глебова храпа.
       Жаворонок Глеб проснулся довольно рано и, пока Вася блуждал по лабиринтам причудливых снов, уже успел умыться ледяной водой, позавтракать, выпить крепкий кофе и подготовить плацдарм для предстоящей работы. Так что к моменту Васиного пробуждения все уже было готово, даже один из стволов, предполагаемых к расчленению, был ощутимо укорочен каким-то неведомым способом. Открыв глаза Вася быстро вскочил, нацепил старые вещи, приготовленные Глебом для работы и поспешил присоединиться к процессу. Все это время они почти не разговаривали, лишь иногда обмениваясь короткими репликами, преимущественно выражавшими восторг по поводу отдельных сиюминутных радостей пребывания вдали от цивилизации и общего природного великолепия. Затрагивать более серьезные вопросы никто так и не решился. А может просто не пожелал.
       Постепенно один из стволов был полностью изрублен в чурки и перед тем, как приняться за другой, Глеб отставил инструмент и, потянувшись, присел на край бревна.
        - Может радио включить? Музыка, новости. Или нет желания?
        - А чего, включи. Пусть поет – Вася слегка улыбнулся, поставив ногу на ствол и думая о чем то своем.
       Глеб быстро сходил за приемником и вернувшись, стал нащупывать подходящую волну. Через некоторое время он остановился на каком-то задорном диджейском монологе, озвучивающим любопытные факты современной жизни. Вася тем временем принялся рассматривать причудливые деревяшки, в изобилии валявшиеся повсюду, неторопливо и даже как-то бережно беря их в руки.
        - Да, вот народ! Чего только не придумают! – восторженно реагировал Глеб на очередную забавную новость, доведенную до сведения приемником.
        - А что ему еще остается делать, кроме как придумывать – Вася вращал в руке краеугольный кусок древесины внимательно вглядываясь в него со всех сторон, как будто пытаясь понять, что он ему напоминает – Ты придумываешь, а жизнь идет.
        - Настрой прям таки философский.
        - Не. Формально-логический. Сам суди. Нет – только вдумайся: родиться, чтобы умереть! Абсурд.
        - Нет. Родиться, чтобы прожить жизнь, и только потом умереть.
        - А вот это уже философия. На деле, Глеб, все сущее – в залоге у эволюционных процессов. Ведь что мы есть с точки зрения эволюции – носители генной информации, не более. Чем мы отличаемся от флэшек, дискет, перфокарт, если угодно? Опять-таки – с ее точки зрения? Наша задача, задача каждого конкретного индивида – подхватить шифр генома, перенести его, и передать в следующее поколение. Все. Свободен. Мы, каждый из нас – суть флэшки, дискеты, перфокарты, если угодно, обладающие самосознанием. Все мы одиноки и разрознены, и кажущаяся сплоченность, солидарность, объединенность в семью, в коллектив, в любое другое сообщество – на деле лишь иллюзия. В действительности каждый из нас один на один с самим собой, со своей жизнью.
        - Эк тебя занесло. Это имеет какое-то отношение к твоей теории? – Глеб уловил момент перехода к волнующим Васю вопросам и сосредоточился. Радио, тем временем перешедшее на распев каких то популярных мотивчиков, было сделано потише и отставлено в сторону. Вася напрягся, черты его лица съежились и застыли.
        - Опосредованно. Теория сложнее. Ее в двух словах не выскажешь – процедил он и, погодя, продолжил еле шевелящимися губами, словно чревовещая – Но корреляция безусловна. Нет, но согласись, что это так. Я имею ввиду сказанное.
        - Да, похоже. Но ты ведь хотел…. Как же насчет…. Все-таки теории? – осторожно переспросил Глеб, твердо решив про себя дать Васе выговориться, о чем бы тот не говорил, полагая, что тому это крайне необходимо. Может даже это способно будет развеять душевную тьму, которая, по мнению Глеба, обволокла Васино естество, парализовала все источники жизненной энергии, повергла в прострацию. А как иначе можно объяснить то, что с ним происходило в последнее время?
        - Теория, говоришь? – все в том же настигшем его оцепенении произнес Вася – Ну попробую. Думаю, начать надо с того, что….
       Тут мобильный Глеба, вот уже больше суток дремавший в закоулках внутренних карманов старого пуховика, вдруг очнулся и заверещал с зубосводящей назойливостью новорожденного младенца. Глеб, извинившись жестом, полез рукой в недра одеяний и довольно долго вылавливал источник бесконечного верещания во всех возможных складках и углублениях, где он только мог оказаться. Но к моменту поимки, телефон виновато затих. Глеб, прищурившись, долго разбирал адресата, и поняв наконец кто это был, махнул рукой, подчеркивая необязательность выяснения причины беспокойства.
        - Ну-ну?
        - Да ладно – Вася грустно усмехнулся и взял в руки пилу – Давай лучше попилим
        - Ну смотри. Я все же надеюсь услышать ее положения. А может и всю целиком.
       Глеб схватился за противоположную ручку и работа возобновилась. Оба молча перетягивали двуручку, временами останавливаясь для кратковременного отдыха. Перепилка сменялась перерубкой и к вечеру большая часть намеченного Глебом действа была произведена. Расколотив вдребезги последний срез, расшибленный колуном в дюжину чурок, Глеб (к величайшей радости Васи, успевшему с непривычки изрядно утомиться) откатил пару округлых чушек с лобного места, привалив их к забору.
        - Хватит. Остальное пусть до весны полежит. Может из них лавку какую смастырю. Посмотрим. Ну, пошли умоемся, да чайку?
       Оба проследовали к сараю, таща в натруженных руках инструмент. Зайдя внутрь, Глеб включил свет и стал раскладывать вещи по местам. Вася, стоя в проеме, отрешенно осматривал сарайные внутренности. Его внимание привлек небольшой аккуратный чемоданчик, стоящий на одной из верхних полок.
        - Чой то?
        - Это? Отцовский набор стамесок. Ты помнишь, он всякие фигурки из дерева вырезал? Вот ими как раз.
        - Ой, Глеб! А можно полюбопытствовать? – внезапно оживился Вася, в глазах которого засияло недюжинный интерес.
        - Бери, о чем разговор.
       Глеб, потянувшись, достал чемоданчик и осторожно передал его заинтригованному Васе. Тот, присев на порог, положил предмет на колени, бережно отщелкнул мельхиоровые замочки и медленно открыл крышку темного дерева.
        - Как интересно! – Вася, завороженный содержимым, стал аккуратно перебирать в руках разнокалиберные стамески, натфильки и прочую комплектность.
        - Хочешь попробовать? – Глеб улыбнулся, невольно обрадовавшись проявленному Васей любопытству.
        - Неплохо бы…. Давай попозже. Или завтра – спохватился Вася, поспешно защелкнув замочки и передав чемоданчик назад Глебу – Мы вроде поужинать собирались.
        - Ну смотри. Правда, есть хочется.
       Глеб установил чемоданчик на прежнее место, закрыл сарай, и через несколько минут оба с аппетитом поглощали бутерброды, запивая свежезаваренным чаем. Но острый голод, явившийся следствием физических нагрузок на свежем воздухе, не спешил отступать. Ясно ощутив недостаток насыщения, Глеб с Васей переглянулись.
        - Нет, ну это не дело – Глеб встал и направился к холодильнику – Сейчас еще что-нибудь уготовим.
        - А чего там еще есть-то?
        - Да сейчас купат нажарим, картошку отварим.
        - А что как если все то же самое, только на костре?
        - Мысль. Дров-то навалом.
       Оба оделись и вышли, захватив продукты, спички и принятое в компанию радио. Костер разгорелся сходу, благо прошедшая осень отличилась небывало низкой относительной влажностью, не позволившей дровяному материалу безнадежно раскиснуть от обилия проливней, характерных для этого времени года. Посему, первый же поднос зажженной спички к газетному вороху, плотно скомканному внутри собранного из дров шалаша, обернулся мгновенным возгоранием, почти что вспышкой. А уж через пару минут, огонь вовсю неистовствовал, извергая меж поленьев разъяренные языки пламени и разрывая вечернюю тишину сухим отрывистым треском. Вереницы эксцентричных искр, причудливо переплетаясь, устремлялись ввысь, плавно растворяясь во тьме. Разомлевшее радио, смакуя нащупанную частоту, упивалось легким вечерним эфиром. Все вокруг издавало то ощущение волшебства, которое, порой, заставляет слегка содрогнуться от странной мысли – на земле ли все это происходит.
        Вася с Глебом заворожено наблюдали за буйством огненной стихии, пока ее сила  постепенно не стала утихать, оставляя за собой краснотленные продукты сгорания, равномерно осыпающиеся в основание кострища. В конце концов угли, перемигивающиеся озорными бардовыми бликами от легкого дуновения ветерка,  разлеглись на удивление стройными рядами, словно приглашая исполнить на себе какой-нибудь изысканный кулинарный рецепт. Глеб слегка поворошил сложившуюся картину палкой.
        - Ну, давай.
        - Что? – Вася напрягся.
        - Нанизывай купаты на шампура, все уж готово.
        - А, ты об этом..
        - Об этом об этом. Наговориться мы еще успеем.
        - Да, в общем, да. – Вася схватился за шампуры. 
        Жар был настолько велик, что оба даже не заметили, как зажарили и съели весь запас мясных полуфабрикатов. После чего, скорее ради самого процесса, нежели из желания отведать очередное лакомство, зарыли в золу несколько картофелин. Глеб мечтательно вздохнул.
        - Почаще бы так.
        - Да, не плохо.
        - Вась, ну а все-таки, что тебе не хватает для полного счастья?
        - Сейчас или вообще?
        - Да в целом.
        - Честно говоря, я не очень привык мыслить такими категориями. Это слишком расплывчато для меня.  Правильно сказал кто-то по телевизору: счастья как такового  нет, есть лишь счастливые моменты. Меня же больше беспокоит суть происходящего и мое место в процессе, мое предназначение внутри его. Ведь я не хочу иметь семью, заводить детей, диффузировать между дном и поверхностью в поисках своей детерминации, мне ничего этого не надо.
        - Тогда в чем смысл твоего существования?
        - Вот! Понимаешь, Глеб,: нас рождают, взращивают, откармливают, обучают чему-то, старательно обходя тему смысла. И все то, что под ним подается, зачастую не имеет к нему ни малейшего отношения. Что нам могут сказать на вопрос «зачем это все?». Как зачем? Жить, учиться, бороться по чьим-то там завещаниям, закалять характер, делать карьеру, создавать семью, рожать детей et cetera et cetera. Но это клише, нехитрая отмазка, ничего более, ведь абсолютно к любому из перечисленных смысловых оттенков может быть подставлено все то же уничтожающее «Зачем?». И каждая последующая подстановка асимптотически обессмысливает рассуждения, на определенном этапе заводя их в неизбежный тупик. Но зато всякий, решившийся на подобные изыскания, тут же попадает под подозрение касательно состояния его психики. Как зачем? Все живут – и ты живи, как все. Вот и вся квинтэссенция. Все, что, в конечном счете, нам могут предложить общечеловеческие рассуждения на эту тему. А на деле – все живое существует повинуясь паре жизнеобразующих инстинктов – самосохранения и продолжения рода. Причем первый не дает преждевременно сойти с дистанции, а второй обуславливает все известные поведенческие модели. И обмануть их невозможно. Разве что первый можно опередить, - и весь мировой суицид обязан самому себе хорошей реакцией. Замешкался – все. Сопли, слезы, но инстинкт сработал и жизнь продолжится не спрашивая желаний. По меньшей мере до следующей попытки. А вот попытка заглушить второй скорее всего приведет к действительному сбою в психике. И вот, человек живет, покорно повинуясь этим инстинктам. Живет так и не получив ни от кого сколь-нибудь удовлетворительный ответ о смысле своего существования, ощущая себя винтиком в эволюционном процессе, одиночным носителем его информации. Отсюда и неизбежность самостоятельных поисков того самого смысла того самого существования. Но видишь ли, категория «смысла» не универсальна. Каждый из нас вынужден заполнять свою жизнь смыслом в той мере, в какой это необходимо, чтобы не сойти с ума от бессмысленности всего происходящего. И зависимость здесь прямая: чем изощренней интеллект, тем сложнее задача. Ведь жизнь полного идиота «осмысленна» изначально: бабочка, лепесточек, солнышко, лютик – вот весь нехитрый набор его каждодневных радостей, ласково убаюкивающий зачатки сознания и не позволяющий извилинам испещрять неокортекс. Соответственно, по мере увеличения IQ, задача усложняется. К примеру, «нормальный», с точки зрения психиатрии, индивид, пусть подсознательно,. но ежедневно занят поисками того самого смысла своей жизни. Согласись, что в мирное время это задача не из простых.
        - Почему именно в мирное время?
        - Ну суди сам. Ты же видел лица наших уважаемых ветеранов в День Победы? Одухотворенные, радостные, счастливые лица. А все почему? Да потому, что они пережили самое осмысленное время в своей жизни. Войну. Да да,  войну, как бы парадоксально это ни звучало. Ведь только во время войны главенствует великий и самый святой смысл жизни – выжить. Выжить любой ценой. Это тебе не теперешнее карикатурное «выживание» на мизерную пенсию или грошовое пособие при наличии вокруг неимоверного количества разного рода торговых точек, под завязку набитых копеечной яичной лапшой космополитического производства. Это существование в условиях прямой угрозы жизни. А в условиях военной молодости так хочется жить. Вот где истинный смысл.
        - Ты призываешь к войне?
        - Конечно нет. Войной заняты политики, которые тоже ищут смысл жизни но уже целых народов и подсознательно понимают вышеизложенный пример. Это всего лишь иллюстрация. Но вот представь. Война закончена. Победа. Отыграли марши, отгремели салюты, отмаршировали парады. Выживший в этой страшной войне какое-то время живет впечатлениями, радуется всему, что его окружает. Но жизнь постепенно берет свое и он оказывается перед необходимостью устраиваться на работу, биться в очередях в поликлиниках, магазинах, завоевывать сердце любимой дамы, проникать в неприступные подвижные составы пассажирского транспорта в час пик. Словом – биться за место под солнцем. То есть заниматься тем, чем все мы занимаемся в нашей повседневной жизни. Вот, Глеб, и получается, что мир – это война каждого за самого себя.
        Вася затих. В повисшей в воздухе паузе отчетливо донеслась плавная музыкальная композиция из приемника, да где-то там, за лесным массивом, гул набирающей ход электрички. 
        - Да, любопытная у тебя теория – задумчиво произнес Глеб.
        - Да нет никакой теории. Есть только грусть, сплетенная из обрывков умственных изысканий. Вернее сказать – потуг. Я вообще то…. На ежика похож, правда? – Вася показал Глебу причудливой формы деревяшку, которую вот уже битых полчаса вертел в руках присматриваясь к ней в разных сторон.
        Глеб рассеянно посмотрел на нее и ничего не ответил.
        - Можно мне инструмент отцовский взять, я кое-что подправлю?
        Глеб одобрительно кивнул головой. Вася исчез в темноте в направлении сарая. Во время его отсутствия Глеб сосредоточился на приемнике. К моменту Васиного появления, он как-то раздосадовано крутил головой и раздраженно цыкал языком.
        - Представляешь, Вась, тут по радио передали, что какой-то хренов галерист привязал бездомного пса за стеклом витрины и постепенно уморил его голодом. Это у него такая инсталация, символизирующая…. Да хрен его знает, что она там по его мненью должна была символизировать, но сам факт! Представляешь?
        - Ну вот, видишь? Человек наполнил свою жизнь смыслом! А если серьезно, то гораздо честнее было бы на его месте самого себя привязать к этой витрине и уморить голодом. Ан нет! Не хоцца! Хочется жить, есть, пить всласть, иметь красивых женщин. Не любить, и даже не трахать. Иметь. Красота! Плюс сомнительная, но слава. Ты, кстати, заметь, на что в последнее время обращают наше внимание средства массовой коммуникации. – Вася взял в руки какую-то стамеску и стал осторожно вышкрябывать из деревяшки завитушки стружек. - Всякая чернуха, жесть кровь, помои. А еще излюбленная тема про извращенцев, педофилов.
        - Тебе, я смотрю, приятно об этом говорить.
        - Не в этом дело, Глеб, не в этом дело. Просто это еще одна иллюстрация того, что смысл, которым люди в массе своей заполняют жизнь далеко не совершенен. Иными словами  парадокс в том, что хотя каждый из нас по-своему умен, человечество в целом не  разумно. Отсюда обилие всей этой грязи. Ну, суди сам. Станем ли мы только что родившегося младенца пытаться обучить, скажем, таблице умножения? Или читать пусть детские, но книжки? Мы делаем то, что должно: укладываем его в колыбель и обвешиваем погремушками. Так и окружающая жизнь в лице ее Высших Сил демонстрирует нам то, что мы в состоянии усвоить. Если бы мы могли распорядиться своим разумом как-то иначе, то и приводимые примеры были бы совершенно другими, я тебя уверяю. А так, нам демонстрируют цветастые погремушки бабьих склок на площадках бесчисленных ток-шоу, жареные факты из жизни звезд и прочую мишуру, на которую мы способны отреагировать. Жизнь в лице ее Высших Сил еще пытается нас облагоразумить, наставить на путь истинный, но мы упорно не хотим взрослеть. Боюсь, что в конце концов мы ей надоедим, она отвернется от нас, бросит, оставив на откуп эволюционным процессам которые заведут нас туда , откуда мы и появились. Ты знаешь, мне все это напоминает один забавный случай. У нас, на соседнем дачном участке, расположилась группа панк рокеров. Там были и девушки и даже одна молодая семья. И отдыхалось бы им за милую душу, если бы не маленький ребенок, который бегал визжал верещал как укушенный, нарушая их пропойно-душевное равновесие, не давая ни секунды покоя. И тогда лидер этого панк сообщества отлавливал его, брал обеими руками за уши  и лицо в лицо, нарочито ерническим полукриком полушипением произносил: «Я ненавижу маленьких детей, ты понимаешь? У них слишком маленькая черепная коробка, в ней слишком мало мозга, с ними не интересно, с ними не о чем поговорить! Когда тупятся  ножи я рублю их топорами!» и так далее. Так же и здесь. Все Истинное просто разочаровалось в нас, ему с нами не интересно. Грустно, Глеб. А теперь похож? – Вася показал Глебу получившуюся поделку. Глеб простодушно улыбнулся. Вася затих. Оба долго еще сидели, глядя в звездное небо, свалившееся на них откуда-то сверху, под аккомпанемент радиопрограммы о чем то маловажном, но таким уютным, что хотелось и дальше сидеть и слушать, сидеть и слушать. И окружающая действительность укутала обоих ласковым покровом ночной прелести так, что все происходящее напоминало загадочный театр застывших форм.
        Опомнились нескоро. К тому времени костер давно потух, картошка остыла, радио пропищало заполночь. Все вокруг сущее окунулось в дрему. Вася с Глебом утомленно сгребли весь инвентарь в кучу, с трудом отволокли его в дом, после чего поплелись погружаться в сон.
        Вася проснулся по его меркам довольно рано. Он вынул руку из-под одеяла. На часах было около восьми. Крепко потянувшись, он смел с поверхности сознания остатки сна. Решено. Назад хода нет. Он перечеркнет все жизненные параллели и начнет движение в перпендикулярном направлении. Пусть все будет так, как должно. «Сие есть начало иной жизни». На этой мысли , Вася вынырнул из-под одеяльного тепла и оказался в объятиях лучезарного солнечного света, обильно льющегося сквозь оконные стекла. Он едва слышно оделся и, застегнув рюкзак, двинулся к выходу, стараясь не смотреть в сторону Глебовой кровати, словно боясь разбудит его. Осторожно притворив за собой дверь, Вася неслышно спустился по ступенькам. Но первое, с чем ему довелось столкнуться, был судя по всему давно вставший Глеб.
        - Ты куда?!
        - Доброе утро, Глеб. Прости, что по-английски, просто не хотел тебя будить.
        - А чего ты так резво-то? Отоспался бы, умылся, позавтракал, а уж потом….
        - Да нет, Глеб. Спасибо за заботу, я пожалуй, поеду.
        - Ну подожди меня хотя бы, вместе поедем.
        - Да как тебе сказать…. Нам вроде как бы…. Не по пути, что ли.
        - В смысле?
        - Понимаешь, Глеб, домой я больше не вернусь.
        - Как?! А куда же ты собрался?
        - Еще не знаю, но что не домой – точно.
        - А как же родители? Как они без тебя?
        - Им как раз без меня лучше будет.
        Глеб удивленно глядел на Васю явно не понимая, какой скрытый смысл таится за этим странным откровением. Вася потупился и тихим голосом произнес
        - Понимаешь, так лучше будет. Для всех. Это поворотный момент моей судьбы, если хочешь.
        Глеб, немного помолчав, словно усваивая информацию, спросил
        - Ну и куда теперь? В монастырь?
        - Только не в православный.
        -  А что так-то?
        - У меня здесь весьма непростые отношения. В ортодоксальном православии я несколько разочаровался. Оно себя отчасти дескридитировало. Тут тебе и стяжательство и попы на «Мерседесах» и общая нравственная профанация. Да вот, недавно передавали, свежий пример: один православный батюшка в ресторане напился до таких чертей, что схватился за нож и начал гоняться за посетителями, да так, что его в милицию замели, откуда , впрочем, довольно скоро выпустили. Не иначе он им там грехи отпустил, я уж не знаю. Одним словом – не мое это все.
        Вася замолк. Яркое солнце разливалось по округе неестественной белизной. Ветер гнал поземку. Глеб задумчиво теребил краешек распахнутого настежь пуховика. Спустя пару минут натужного молчания, он снова задался вопросом
        - Ну хорошо, допустим православие тебе не угодило. Но куда то же податься надо?
        - Да пожалуй к староверам подамся. Я тут лет пять тому назад на одной экскурсии был и там в программу входило посещение старообрядческого храма. И вот я зашел в это милое, скромное помещение, уставленное по периметру лавками, присел на одну из них и испытал такую благодать, такое неестественное воодушевление, что поймал себя на мысли: не хочу отсюда уходить. Так мне стало хорошо. Я уже давно лелею мысль туда вернуться. Лучше повода и не найти.
        - А где этот храм?
        - Где то в Орехово-Зуевском районе. Но мои планы заходят дальше. Я планирую уехать куда-нибудь в Сибирь, за Урал. А что, деньги какие никакие есть, здесь меня больше ничего не держит. Пожалуй двинусь в том направлении.
         Вася с тоской посмотрел куда-то ввысь, туда, где невидимый самолет, сопровождаемый гулким волнообразным эхом, резал прозрачный небосклон, из ниоткуда бравшейся белой дымчатой полосой, на две полусферы.
        - Глеб, а можно тебя кое о чем попросить?
        - О чем?
        - Этот чемоданчик, Петра Валерьяновича, он тебе нужен?
        - Да, в общем, не особо, а что?
        - Ты не мог бы мне его дать. Хочу заняться резьбой по дереву, уж больно мне эта затея по сердцу пришлась.
        - Ну бери, от чего же нет?
        - Попользуюсь какое-то время, а потом, глядишь, свой набор приобрету. А там, Бог даст, свидимся, верну в целости и сохранности.
        - Да не надо ничего возвращать. Дарю. Тем более у тебя неплохо получается. Потренируешься немного и только в путь.
        - Спасибо на добром слове.
        Вася расстегнул рюкзак и осторожно, с любовью погрузил туда заветный чемоданчик. Затем глубоко вздохнул и обратился у Глебу
        - Ну, давай прощаться. Будь, Глеб. Не поминай лихом.
        - Я надеюсь, ты хорошо подумал и знаешь, что делаешь. Спасибо тебе за помощь, Вась, ты тоже не держи зла, если что.
        Они дружески обнялись и долго жали друг другу руки, после чего Вася, обойдя Глеба, устремился к выходу с участка. Он шел не оборачиваясь, чувствуя на себе тоскливый Глебов взгляд, дыша полной грудью свежим морозным воздухом и с каждым шагом укрепляясь сознанием правильности всего происходящего. В голове билась единственная мысль «Да будет так. Да будет так».

        Вот уже вторые сутки автомобиль колесил по городам и весям, по дорогам и направлениям в сторону востока, наматывая на счетчик сотни километров. По началу попадались все более шоссейные, относительно асфальтированные дороги, но последнюю четверть пути приходилось преодолевать жесткую бетонку, по которой машина виляла и прыгала сообразно всем дорожным неровностям. А уж видов в автомобильных стеклах за это время пронеслось великое множество. Тут и железобетонное стекло городских зданий, и ажурность автодорожных развязок, и стальная мощь железнодорожных магистралей, бегущих вдоль шоссе, и череда нескончаемых заборов, и тягучесть индустриальных пейзажей, и приземистые очертания деревенских построек., да мало ли еще что. Сейчас же, за окнами тянулись зеленые таежные леса, притом все больше хвойные.
        В машине было двое. За рулем – рослый крепкий молодой человек с окаймляющими губы усами и черными волосами, зачесанными на прямой пробор. Второй – небольшого роста средних лет со слегка припухшим лицом и маленькими хитрыми глазенками, прощупывающими окружающую действительность на предмет собственного интереса. Между ними шел довольно сосредоточенный диалог.
        - Надо поторопиться, темнеет скоро, а там еще идти.
        - По такой дороге – это максимум.
        - Ладно. Давай повторим все, а то спалимся, Шах нам этого не простит – припухший хитрым взглядом смерил водителя, затем продолжил – Давай с самого начала. Значит мы с тобой – представители фонда поддержки воспитанников детских домов и интернатов. Короче дарим всякие подарки, в том числе и его изделия, детям, любим их всей душой, холим и лелеем, жить без них не можем. Действуем официально, без посредников, с благословения патриархата.
        - А он не докопается конкретно каким домам, конкретно какого патриархата?
        -Да нет. Это его не интересует. Он занят там своими поделками, ему ни до чего нет дела. Я разговаривал с ним. Малохольный. Но держаться надо уверенно и кротко. Они это любят. Базарить с ним я буду. Ты стой да помалкивай с умным видом и не отсвечивай.
        - Я тебя понял.
        - А ты вообще эту историю то знаешь? – пассажир вопросительно посмотрел на усатого.
        - Да так, вкратце. Знаю, что какая-то его деревяшка приглянулась толи шейху, толи олигарху. Одним словом - крутому. Вот мода на него и пошла.
        - Не то слово – мода. Коллекционеры взбесились, все сметают.
        - Да, если бы этот чепушило знал, сколько его погремухи стоят, он бы сейчас на каких-нибудь Сейшелах телок мацал, а не в Сибири комаров кормил.
        - Это точно. Тут метров через двести съезд будет, смотри не пропусти.
        Через указанный промежуток, машина свернула на проселок и заелозила по бездорожью. Оба внутри машины стали биться боками о ее борта и, подпрыгивая, ударяться головами о потолок.
        - Да ты аккуратнее веди-то, а то к концу пути от нас ничего не останется.
        - Ха! Аккуратнее! Нам бы не засесть здесь где-нибудь. Вот будет номер. Сюда ни один бульдозер не загонишь. Тут и дороги то толком нет. Просека.
        - Ладно, не важно. Ты помни одно: наша задача выудить из этого лоха все дрова, переправить их Шаху, получить свою долю и отвалить.
        - Понятно. Кажись приехали.
        В расплывчатых контурах грязевых пятен лобового стекла проступили очертания фигуры сопровождающего – человека с трудно определимым возрастом, с жидкой длинной бородкой, в расшитой узорами косоворотке, подпоясанной кушаком, и рукотворных кожаных сапогах. Машина затормозила возле него.
        - Здравствуйте, мил-человек..
        - Здравствуйте, добрые люди. Вы к брату Василию?
        - Да , к нему. Давно нас ждете?
        - Да уж почитай пятый час.
        - Извиняйте задержались, не рассчитали времени. Торопились очень, но там пробки, то то, то се, вот и припозднились.
        - Ничего страшного, главное доехали, а там уж пустое.
        - Мы сейчас переобуемся в сапоги и можно двигать.
        - Давайте давайте, а то тут сплошь одни болота почитай на всю округу.
        Усатый мгновенно перескочил из обуви в сапоги и завернул к багажнику, из которого извлек огромный тяжелый баул и с силой закинул его за плечо. Затем он закрыл багажник, подошел к припухшему и стал дожидаться пока тот не переобуется в никак не поддающуюся резину. После того, как процедура была завершена и все стало готово к отбытию, он зачем то постучал ногой об колесо и поставил машину на сигнализацию. Процессия двинулась в сторону поселения. Впереди шел сопровождающий (как оказалось позже – брат Евстафий). Он шел, мягко ступая по заросшей мхом тропинке и прощупывал ее окрестности откуда то взявшимся посохом. Сразу за ним, след в след ступал припухший, неуверенно балансируя и боясь оступиться.. Замыкал процессию усатый, громко чавкая сапогами и перекидывая баул с левого заплечья на правое, ровно как и наоборот. Так они шли около часа, преодолевая валежник, нещадную комариную гнусь и канавы да рытвины, покалено заполненные вязкой болотной жижей.
        В начале восьмого, брат Евстафий открыл ворота поселения и все трое зашли на его территорию. Они подошли к одной из крайних изб. Она была приземиста, о десяти венцах лиственницы с красивыми резными наличниками на небольших оконцах.. Минуя прохладные сени, все втроем по очереди зашли внутрь, сильно пригибаясь, чтобы не удариться головами об низкую притолоку. Внутри стоял аромат, присущий помещениям, которые содержаться в идеальном порядке. И все здесь, начиная с чистейших половичков и заканчивая хрустящими крахмалом занавесей, свидетельствовало об исключительном отношении хозяев к своему быту.
        В центре, у большого стола, спиной к вошедшим, сидел сутуловатый мужчина и,. судя по движению его рук, занимался какой-то столярной работой.
        - Здорово живешь, брат Василий, я к тебе гостей привел.
        Мужчина обернулся вполоборота и обнаружил свое лицо, поросшее мягкой окладистой бородкой.
        - Здравствуйте, добрые люди! Марфуша! Приготовь голубка чаю травяного. К нам дорогие гости пожаловали.
        - Нет нет нет уважаемый брат Василий! Спасибо большое! У нас очень мало времени. – вклинился припухший – мы к вам по поручению….
        - Да да, я Вас помню, Вы уже были у меня. Вы ведь для детишек стараетесь?
        - Для них, родимых.
        - И что, им мои поделки по душе?
        - Не то слово. Они их жизнь украшают.
        - Надо же, я очень рад.
        - Брат Василий, мы тут Вам кое какие мелочи привезли – припухший указал на сброшенный с плеч баул – там, крупы, соль, спички, свечи и еще разное.
        - За это Вам огромное спасибо, это для нас хлеб. – брат Василий задумчиво посмотрел куда-то в стену между стоящими и тихо произнес – значит детишкам помогаете.. А знаете, воистину, кто ищет смысл, тот непременно приходит к Богу. Вы свой смысл уже нашли. Ведь дети ничто иное, как Промысел Божий. А посему, «мы уверены о вас в Господе, что вы исполняете и будете исполнять то, что мы вам повелеваем. Господь же да управит сердца ваши в любовь Божию и в терпение Христово».
        На этих словах, брат Василий встал и подойдя к нише, завешанной занавесью, и, отодвинув ее, стал вынимать деревянные ящички ручной работы, аккуратно складывая их один на другой. Всего их набралось девять штук. Усатый вынул из бокового кармана баула большую спортивную сумку, и, расправив ее, стал бережно укладывать передаваемые братом Василием коробочки. Когда все было уложено, воцарилось неловкое молчание, которое, впрочем, было нарушено припухшим.
        - Благодарю Вас от лица нашего фонда….
        - Полно Вам. Все будет хорошо. Я вижу Вы торопитесь. Идите же с Богом, Вас проводят, а то скоро совсем стемнеет. Прощайте.
        Припухший замешкался, не зная как правильно попрощаться, удобно ли подать руку, но в конце концов сделал жест, поднеся два пальца ко лбу и отторгнув их в сторону. После этого все вышли.
        Оставшись в избе, брат Василий постоял минут пять переминаясь с пятки на носок и запустив руки в карманы холщевых штанов, затем подойдя к столу, зажег свечи в самодельных канделябрах. Он отодвинул изделие, давеча начатое с большим энтузиазмом, затем, выйдя в сени, подошел к углу, в котором хранились заготовки и взял самую большую красного дерева, откуда то привезенную почитателями его творчества. Зайдя в избу, он снова подошел к столу и, поставив заготовку на него, сел напротив. Смерив ее профессиональным взглядом, он представил нечто грандиозное и то, как сверх осторожными движениями пластического хирурга станет добиваться совершенных форм, может самых совершенных из тех, что ему доводилось делать до сих пор. Воображение рисовало монументальную задумку во всех ее срезах и сечениях. Представлялась архитектура замысла в тончайших ее измерениях. Брат Василий заворожено смотрел на заготовку, нежась предвкушением масштаба предстоящей работы и сидел так до тех пор, пока не увидел в оконце на небе первую звезду. Звезду, появлявшуюся как символ окончания еще одного нелегкого дня. Звезду, укутавшую все сущее в дрему. Звезду, предзнаменовавшую благополучный отход всего здешнего старообрядчества ко сну.

        Один из аукционных домов Старого света. Шла подготовка к продаже предметов современного искусства. Тут было все, что угодно. И разношерстная публика, заполнившая собой все пространство аукционного зала и копошившаяся вокруг своих мест. И неугасимый свет экранов мобильных устройств, а ровно не прекращавшаяся их перекличка. И жовиальный ведущий, постоянно увязавший в своих собственных суетливых движениях и поминутно силившийся начать торги. И цепочка аукционных лотов, выстроенная устроителями по одному им известному принципу. И, чу! Два милых ручейка русской женской речи, еле слышно впадавших в океан человеческих голосов. И вот диалог между ними.
        -….представляешь! Представляешь, Антуан сказал, что это самый модный тренд в сезоне, представляешь! Представляешь, этот резчик по дереву живет где-то в Сибири и все свои изделия отдает просто так, бесплатно, представляешь!
        - Как?! Бесплатно…. А зачем же он…. живет?
        - Ну, я не знаю. Дурачок какой-то. Мне Антуан сказал покупать его последнюю скульптуру за любые деньги, не жалеть ничего, представляешь! А ты видела в журнале Vogue в этом месяце….
        И тут, гул толпы поглотил голоски милых девушек. Начались торги. Первые десять лотов, девушки заворожено смотрели на сцену наблюдая за очередной постановкой рекордов цен, относительно стартовых. Одиннадцатым лотом был выставлен предмет их присутствия на аукционных торгах. Аукционный служащий во фраке и белых перчатках выкатил тележку, а затем аккуратно, чуть касаясь, установил на пьедестал рядом с ведущим нечто, едва поддающееся описанию в словах, но вместе с тем поражающее воображение изяществом форм, утонченностью линий и филигранностью исполнения. Ведущий провозгласил.
        - Леди и джентльмены, вашему вниманию представляется скульптурная композиция красного дерева под названием «Древо познания». Автор – Василий Жихарев. Первоначальная цена – пять тысяч фунтов. Кто больше? Шесть тысяч, №14. Восемь тысяч, №17. Десять тысяч, №29. Пятнадцать тысяч, №25. Двадцать тысяч, №34. Двадцать пять тысяч, №25. Тридцать тысяч, №34. Тридцать пять тысяч, №25. Тридцать пять тысяч раз…. Пятьдесят тысяч, №48 юная леди. Пятьдесят тысяч раз, пятьдесят тысяч два, пятьдесят тысяч…. Три! Продано.

Конец

2008 г.