Индийское кино

Ты любил индийское кино. А я, как водится, любила французское. Я не понимала тебя, а ты обижался на то, что я не смотрела с тобой твои любимые фильмы. Над тобой смеялись еще в начальных классах школы, а ты все равно каждую субботу неизменно включал областной канал и смотрел полтора часа кино. Как эти фильмы столько лет подряд не повторялись - до сих пор не понимаю. Хотя, возможно, они и повторялись, просто не ты не говрил мне. Мы говорили о погоде, об истории, о живописи, о доказательствах подсознательности человеческого мышления, о космосе, о чудесах света, состоявляли список своих собственных, придумывали карту волшебной страны, но никогда не говорили о любимых фильмах.

Мы впервые заговорили, когда встретились на детской площадке в старшей группе детского сада. Тогда - я это точно помню - мы говорили о том, для чего нужны муравьи. Ты рассказал мне, что замляные черви рыхлят землю после дождя. Потом общими усилиями мы дошли до того, что бабочки нужны, чтобы опылять цветы и чтобы они росди красивымии разноцветными. А зачем нужны муравьи, кроме того. чтобы кусаться, мы так и не решили. Я говорила, что они строят муравейники, которые украшают лес, а ты искал муравьям научное применение.
Над нами было нереально синее небо, вокруг - утрировано-яркая зелень, под ногами - бледно-оранжевый холодный майский песок. Воздух еще не был накален от нагретой земли, а мы сидели на краю песочницы и разговаривали. Вокруг нас бегали ребята из группы, гоняли на велосипедах старшие, ходили воспитательницы. А мы сиделели и разговаривали. Я постукивала лопаткой по деревяшке, а ты водил граблями по песку. И звуки, зависнув на мгновение в полуденном воздухе, складывались в картавые причудливые слова.

И с этого полудня не проходило ни дня, чтобы мы не разговаривали. Я порой удивлялась тому, как быстро иссякали темы для разговоров с подругами и сколько часов подряд мы могли говорить с тобой. Но это казалось настолько же естественным, как закат и восход, как день и ночь, как земля и небо. Ведь в мире столько вещей, каждое мгновение жизни состояит из чего-то. И обо всем этом можно говорить. Можно говорить о том, откуда берутся облака, о том, куда текут подземные реки, о том, что такое бесконечность и как она выглядит, о том, как миллионы голосов избирателей складываются в крошечные и бездушные проценты, о том, чем руководствуются современные авторы, когда пишут свои произведения на мотив известных сюжетов.
И мы говорили обо всем этом - "о ложках, лодках, сургуче, капусте, королях", как говорила мама. Она боялась, что однажды все темы для разговора у нас закончатся и мы вдруг замолчим. Но шли долгие годы, а темы все не кончались.

Ты любил все записывать. Я сейчас думаю, что, если бы ты мог, ты бы составил план своих знаний - картотеку всего, что есть в твоей голове. Но этого ты не мог. Поэтому ты записывал прочитанные книги, увиденные фильмы, услышанные цитаты, истории из жизни знакомых и знаменитых людей. Ты всегда боялся, что забудешь что-то нибудь важное. А я обещала, что не забуду ничего, о чем мы с тобой говорили. Мне даже не нужно было прилагать к этому усилий. Просто все это было в моей голове.
А однажды ночью ты позвонил мне и спросил, хочу ли я в Новгород. Я ответила, что хочу. Дело было в среду, двадцать пятого августа. А в субботу вечером мы сидели в автобусе и разговаривали о том, куда нужно зайти, когда приедем в Новгород.

Приехав, мы на четыре дня забыли о том, что существовал весь остальной мир. Мы говорили только о Новгороде, о его истории, архитектуре, о людях, о том, где мы уже побывали и куда еще нужно сходить.

А двумя месяцеми раньше, в самую короткую ночь, мы пошли гулять по городу. Ты объяснил, от чего зависят дни равноденствия и солнцестояния и что неверно считать, будто каждый год они приходят в одно время. А я вспоминала все стихи, что я знала о нашем городе, о реках, о мостах, о белых ночах. Линии набережных встречали нас серым многоцветием, а мосты - воздушными разлетами. Под нашими ногами билась о гранит тёмная вода. Мы удивлялись тому, что воздух на первый взгляд светлый, но в нем словно висят капельки темноты, как после дождя висят в воздухе капельки тумана. Ведь город был в огнях. Свет был на улицах, за стеклами в рамах домов стиля барокко, на фасадах вековых дворцов и театров, на стволах и тёмных листьях деревьев. И только на одном клочке, крошечном клочке земли было темно. От людских глаз его скрывали кустарники выше нашего роста, тень на лунных лучах отбрасывала беспросветная листва, огни города прятала глухая стена. Не было ни шума, ни шорха, ни движения.

В другой день ты повел меня на крышу. Там, на самой вершине мира, взгляду открывался нескончаемый лабиринт домов и дворов, дворов и домов, без конца. Море цветных огней плыло перед глазами, и поначалу казалось, что кружится голова. Я замолчала. Медленно подошла к краю крыши. Передо мной проваливалась во мрак глухая ночь. Все слова в мгновение потухли. Я подняла голову. Небо было так близко, что, если подняться на цыпочки, то можно достать кончиками пальцев луну в небе цвета ультрамарина. Я не стала этого делать - зачем?

За все время, что мы были на крыше, мы не произнесли ни слова. В той же безмолвной тишине мы спустились по лестнице и вышли на улицу.

Я не помню, с чего начался разговор. Он, как всегда, назаметно появился откуда-то, подобно тому, как ручей пробивается из-под земли. Непонятно, где он берет начало, но в какой-то момент ты вдруг осознаешь, что он уже есть. Я нарушила обещание. Я не помню, о чем мы говорили в тот вечер. Но ты, думаю, меня простил. Помню лишь, как, когда мы проходили мимо каменной кладки где-то по правую руку, ты сказал мне: "Завтра я смотрю кино. Приходи?" Ты любил спрашивать так. Вроде бы просьба, а не вопрос, но с вопросительной интонацией. За много лет я до конца не разгадала эту твою привычку. И помню то, что я ответила: "Да".
Мы шли по улице, разговаривали, и звуки, зависнув на мгновение в свежем ночном воздухе, складывались в причудливые слова.