В моей смерти прошу винить...

11 октября. Листья пошли. Осыпаются всё быстрее и быстрее. Пешком ходить трудно.

13 октября. Солнце меркнет. Гулял. Наблюдал за парком. Сидел в скверике, думал о ностальгии.
       Вечер. Телевизионное зомбирование.

15 октября. Осень грядёт за окнами что есть мочи. Думал, как быть. Звонили со службы, спрашивали. Сказал, что болею и выйду не скоро. По голосу из трубки понял, что это их не радует.
       Вечер. Депрессия.

16 октября. Встал рано. Курил одну за другой, высовываясь осторожно с балкона. Восьмой этаж не шутки вам. Чувствовал что-то грядущее.
       Вечер. Рвал фотографии великой давности ушедших лет. Светлые слёзы.

17 октября. До завтрака заглянул в метро. Как там люди ездят, уму непостижимо. Рассматривал вывески. Впечатлило до глубины души.
       Вечер. Видел её лицо на потолке, стенах; в общем, куда ни гляну – везде она. Засыпал с трудом.

19 октября. Зашла соседка за солью. Послал ее, куда подальше сдуру. Долго смеялся на кухне. Осенний реквием не так уж плох. Играл на воображаемой скрипке.
       Вечер. Довольно скучно для такой весёлой натуры как я. Включал Шаляпина. Светлые слёзы.

20 октября. Пред рассветом слушал Янку Дягилеву в ожидании солнца. Оно вышло по графику красным диском из-за череды мрачных гаражей вдали. Смеялся как ребёнок. Звёзды таяли на глазах. Обедал утром. Сделал перестановку в комнате для лучшего просмотра рассвета и забалконого пространства.
       Вечер. Читал Булгакова «Морфий». Что-то показалось знакомым. Засыпал под сокрушительный хруст осенней листвы.

23 октября. Утром разбудил телефон. Служба на связи. Снова спрашивали о здоровье, черти. Ответил чётко и безукоризненно, что не нуждаюсь больше в какой-либо работе и вообще обрываю всяческие контакты с социумом. Объяснил как для особо одарённых, что причина в полном несовершенстве его природы. В трубку удивлённо долго молчали и, в конце концов, наверное, всё же согласились и бросили окаянную!
       Вечер. Что-то жутковато стало непонятно от чего. То ли от полного отсоединения от социума (даже ветер холодный пробрал через окно), то ли от одиночества вселенского. Думал ночью о попытке поиска себе подобных.

24 октября. Ночью выли собаки под окнами. Несмотря на восьмой этаж, казалось, они вот-вот перемахнут через балкон и набросятся на меня в постели. Для спокойствия закрыл балкон на щеколду.
       Вставал трудно. Решил изучить строение телевизора. Разобрал с лёгкостью, узнал много нового, но собрать обратно не смог. Бросил его в углу. Начал перебирать вещи в шкафу, нашёл её красное пальто...
Долго думал...
И, в конце концов, повесил на гвоздь на свободной стене. Спал.

25 октября. Решил встать по раньше…
А вообще, если честно, проснулся от неимоверного чувства голода. Заглянул в холодильник. Узнал много нового; то есть ничего. Ишь ты, социум, сукин сын; вот чертак! Не отпускает, сволочь!
       Зашёл к Петрухину. У него тоже не весело. Он дворничать уж, поди, недели три как отказался. Всё-таки нашёлся единомышленник. Долго разговаривали с ним на кухне о социокультурной интеграции умов «маленьких людей» в единый мировой пласт населения и истории психологии творческого мышления личности сих же «маленьких людей». Тот всё кивал, соглашаясь, а в конце затянул гимн СССР. Наверное, так ничего и не понял. Уснул поздно очень; под звуки кишечно-желудочного урчания своего чрева.

26 октября. Зашёл до Зинки, соседки сверху. Та почему-то посмотрела на меня печально и протянула без единого слова целлофановый пакетик с жирными пирожками с картошкой. Целых шесть их было там вроде. Ел с упоеньем, чуть сознание не потерял от нахлынувшей к голове крови. С радостью на душе вышел на воздух. Деликатно поздоровался со странной незнакомой дамочкой с пекинесом. Видно понравился.
       Вечером нашёл в двери уведомление о неоплате электроэнергии.

27 октября. Стал экономить. Разобрал телефон. Ничего нового не узнал вовсе. Бросил. Включать свет перестал. Не солоно хлебавши, лёг спать. Полночи маниакально лизал подушку. От мурашек волосы дыбом вставали. Успокоился.

28 октября. Тёмно-рыжая сука осень в самом разгаре. Листва выжигает глаза. Вновь виделся на улице с дамочкой. Уже без пекинеса. Обмолвились пару фразами о погоде. На лицо все симптомы её влюбленности в меня.

29 октября. Пригласил на чай. Пришла скоро. Но в стеснении и странном поведении в течение четверти часа с непонятной поспешностью удалилась. Наверное, увидала женское пальто на стене и разобранный телевизор и телефон.
       Депрессия дикая.

30 октября. В утреннем окне увидел её. Голос слышал сверху. Растворилась. Кипяточек с солью. Долго бродил шатуном по двору. Сколько же детей за год нарожали? Несмотря на мерзкую промозглую погоду, их рвению нет предела. Дамочку видел. Та специально уводила взгляд, делая вид, что не замечает меня.
       Спал.


31 октября. Среди ночи в дверь начала ломиться агрессия, безнадёга и смерть. Образ безнадёги был зелёный и подавленный. Утром проверил люстру на прочность. Отчего сам не знаю. Вспомнил, что давно не мылся. Душистое мыло пахнет на всю Питерскую.

1 ноября. Дрался во сне с ехидным вороньём, которому так и норовило влезть мне в горло. Откашливался долго. Ночь трудной выдалась. Возникли тошнотворные головокружения, слабость во всём теле. Весь день шатался по комнате. Идеализм не помогает.

2 ноября. Всё это наплевательское отношение социума к людям. Ощущаю всё сильнее и сильнее молниеносные припадки и схватки то ли в желудке, то ли в кишечнике. Появилась острая нужда в еде. Поборол.
       Розовые сумерки предночного вечернего неба спускались кострищем на горизонт за серые торцы домов. Не думал, что это станет настолько банально.

3 ноября. Встал бодро. Пошёл наблюдать за правильностью регулировки светофоров. Пришёл домой духовно обоготворенным…
       Помню, зашёл на кухню, включил газ, поставил чайник подогреваться и… очнулся на полу с громадной шишкой.

4 ноября. Плывёт всё перед глазами. Старался сконцентрироваться на Бродском. Разобрал лишь: «…мы любим складки жира на шеи у нашей мамы …», запутался в занавесках и провалился в обморок.
       Встал ночью, ноги не держат. Звуки отовсюду бесовские. Дьявольщина поселилась у меня на шкафу в пыли.

5 ноября. Долго искал дневник. Всё забываю. Что-то хотел написать. Забыл.

6 ноября. Она…была…на самом ли деле? Боюсь оказаться в своих глазах тем, кем в действительности не являюсь. Умалишённым! Нет, всё, начинаю, реабилитироваться.
       Ползком добрался до батареи, остался там на ночь. Хорошо дневник захватил с собой.

7 ноября. Ваты в ногах поубавилось, но в голову набилось зато.
Ночью помню на табурете она сидела посреди комнаты и лунный свет (не сериал с Брюсом Уиллисом 90-х!) из балкона освещал её надменность шатенистой стервы. Закинувши ногу на ногу (ни как Шерон Стоун, вовсе!!) она чётко изъясняла цель своего визита, затем аргументировала повторный раз причину нашего разрыва и захвативши красное пальто грюкнула дверью на прощанье. Я оставался прилипший у батареи полночи, обтекая потом. Всё ясно, мне не к чему больше переживать. Остаётся одно… - начинать новую жизнь.

8 ноября. Переполз на кровать. После батареи холодная подушка и прохладная постель - просто рай.
       Во сне падал вниз.

9 ноября. Утром была галлюцинация: забежал запыхавшийся Петрухин в калошах и грязной куртке, выплюнул с омерзеньем последний осенний лист и… пошёл снег.
       За неуплату электроэнергии отключили газ и отопление. Холод дикий. Одеваю по несколько кофт, свитеров, носков и залаживаюсь под светлое одеяло как в окоп.

10 ноября. Полночи бредил ездой по техасскому шоссе на машине ярко-красной расцветки с открытым верхом, оставляя позади зелёные кактусы.
       Встал…
       Выглянул с балкона на мороз. Чего-то слишком холодно для середины ноября, да и детвора почему-то бегает целыми днями вовсю. Словно учёбу отменили.

11 ноября. Ёлки понесли. И я понял, что календарь мой врёт. Уж Новый год на носу, а я всё по-осеннему канючу.

12 ноября (да пусть уже). Звёзды не греют. Пальто среди ночи влетело через балкон, и какое-то время носилось вокруг головы под звуки песни Doors «To touch the Earth». Джазом всё закончилось.
       Затем кто-то мне разбил балконные стёкла. Проснулся я весь в крови. Руки изрезаны, в голове зима. Хлопьями снега засыпало пол.

13 ноября. Пишу по инерции. Нашёл в светлой постели красный пояс (не по каратэ!)…(п-ху ты!! ... по каратэ чёрный ведь!!!)…

14 ноября. Снились светофоры…бравые…, щетинистые…; милиционеров напоминают; моргали грозно. Я всегда их любил. Светофоры, я считаю, самые что ни на есть настоящие символы урбанизации. Их создала городская ненависть и агрессия подворотен. Ценители светофоров, по-моему, люди порядочные, интеллигентные и к тому же строгие, как и я. И не суть важно как ты живёшь в своём обители гадком и мерзком, с руками кровавыми и грязными, подыхая от деградации психологической, социальной и физиологической тоже. Всё это не важно. Всё это (как говорил Преображенский вместе с Шариком) - дым, фикция. Не с Шариковым! Ни в коем случае!! Нет!!! Главное чтобы душенька твоя тонкая светила, выжигая нутра, чтобы помыслы твои были высокими, глобальными и цилиндр преобладал в твоём интеллекте. Вот тогда ты – интеллигент чёртов!!!

15 ноября. Мыл руки. Унёс мыло в комнату. Табурет на глаза попался. Да и пояс красный кроваво сияет на фоне интерьера комнатного. Люстра прочная как я помню. Мыло…люстра…табурет…пояс…
       Четыре комнаты бы мне как у Тарантино.

P.S.: «В моей смерти прошу винить чёрные фуражки светофоров…»