А могло бы быть и так...

Мне тебя подарили, когда меня еще не было. Через 2 месяца после твоего появления в нашем доме, мы познакомились. Вообще-то правильнее считать, что это я появилась в твоем доме, кто первый встал - того и тапки. Ты уже тогда был желтый, круглый, ушастый и нахальный. Я этого не помню, но мама утверждает, что у тебя с самого начала глазки были живыми и смотрели на мир с издевкой. Наверное, ты не любишь мир вокруг себя, он не такой желтый, не такой круглый, он не такой, как ты, и не для таких, как ты.

Когда мне было чуть больше года, и я еще очень неуверенно держалась на ногах, ты подставил мне подножку своим хоботом и я упала, разбив себе лоб. Потом были травмпункт, большой доктор с иглой, швы, боль, зеленка. Мама жалела меня, крепко прижимая к своей мохнатой от свитера груди, и говорила, что я сама виновата, не надо было разбрасывать игрушки под ноги. Но я-то знала, что бросила тебя совсем в другом месте, а мне под ноги рванулся ты сам.

Когда мне исполнилось 5 лет, мне подарили чудесного розового слона. Он был красив, благороден, ярок, я не могда отвести глаз от его бивней и роскошных ушей. Пришли гости, мамина подруга привела свою совсем маленькую дочку Таню. Таня влюбилась в розового слона с первого взгляда и громко рыдала, не желая с ним расставаться. "Давай подарим Танечке розового слоника - попросила меня мама - у тебя же есть желтый, а у Танечки никакого." Мне было жаль Танечку, и я была послушным ребенком. Тот розовый слон снился мне по ночам еще долго.

Когда мне было 7 лет, я и пошла в 1-ый класс, я попросила маму выбросить часть игрушек, чтобы освободить место для книжек и тетрадей. Конечно, я надеялась, что исчезнешь в первую очередь ты. Но мама отобрала куклу Катю, негра Джона, голубого зайца без одного уха и юлу. Ты остался и продолжал сверлить меня своими глазками.

Когда мне исполнилось 10, в школе проводилась благотворительная акция по сбору вещей и игрушек каким-то страдающим детям. Я отнесла тебя и набор разноцветных кубиков. Кубики взяли, тебя мне отдали обратно, потому что ты был слишком некрасивым. Но я-то знаю, что ты просто посмотрел на пионервожатую своими раскаленными глазками так, как только ты умеешь, и она испугалась за страдающих детей.

В свои 12 я отнесла тебя на урок труда, мы как раз тогда учились шить мягкие игрушки. Я хотела отпороть твои мерзкие глазенки и на их место пришить большие доверчивые добрые голубые пуговицы. Тут ты не смог мне помешать, я была решительна и жестока. Но на минутку мне стало тебя жалко, когда старые глаза уже были отрезаны, а новые еще не пришиты. Ты показался мне очень ранимым, милым и беззащитным. Новые глаза были как по заказу - огромные и голубые. Но доверчивыми они выглядели только пока лежали в банке с другими пуговицами, оказавшись на твоей морде, они тут же запылали изнутри и даже, кажется, издевательски подмигнули мне.

Когда мне было 18, и я впервые оказалась с мужчиной в постели, ты неожиданно упал с полки в самый неподходящий момент. Мой мужчина испугался мягкого прикосновения к его обнаженной спине и слишком рано кончил. Я осталась без оргазма, но с уверенностью на какое-то время, что в занятиях любовью нет ничего такого уж потрясающего.

Когда мне было 20, мы делали ремонт и отдали тебя в химчистку. Я просила Высшие Силы Химчистки, чтобы тебя растворили, пересушили, распороли или просто потеряли. Но ты вернулся, еще более желтый, круглый и с еще более наглыми злыми глазками. В тот же день ты уговорил мою племянницу отнести тебя на кухню (я не верю, что она сама до этого додумалась), и там уронил бокал красного вина на мое самое лучшее только что поглаженное платье.

Когда мне было 24, и я ждала рождения сына, я сама отнесла тебя на помойку. Я не хотела показывать тебе своего малыша. Через час пришел мой папа и принес в пакете тебя: "Представляешь, иду мимо помойки, смотрю - лежит твой слоник, его даже снегом припорошило. Ну думаю, дочь убиралась и случайно выбросила. Скоро хватится, а нету. Вот и принес." Ты уже успел вымазаться в чем-то, твое шерстка слиплась и потемнела от снега, но взгляд был все тот-же - ты смотрел на меня свысока и иронично улыбался в хобот.

Мне уже 29. Тебе уже 30. Вот ты сидишь на своей любимой полке и, как всегда, молча взираешь на нежелтый и некруглый и потому заведомо нехороший мир, и на меня, как на часть этого мира. Вчера ты опять хотел насолить - подставил подножку моей еще неуклюже ходящей дочери. Она перешагнула твой хобот и пошла дальше. Все меняется, люди тоже. Твой хобот им уже не помеха. Но я все еще опасаюсь твоих глаз, твоего цвета, твоих козней. Я всегда наготове, всегда бдительна и настороже. Поэтому меня никто не может застать врасплох. Меня никто не может уронить, подставив подножку. Никто, кроме тебя. Сегодня я тебя постираю и отлакирую твои огромные страшные голубые глаза. Для моей дочери ты станешь хорошей игрушкой.