Равенство, Братство и Рабство

       РАВЕНСТВО, БРАТСТВО И РАБСТВО
 - Идём! – сказал мне Гонец, и мы направились к полуразрушенному храму, венчавшему холм, словно терновый венец – голову Христа на картинах художников Запада. С тревогой и сомнением оглядывался я по сторонам, вчитываясь в зелёную вязь прошлогодней травы на чёрном бархате земли, вглядываясь в смутные иероглифы облаков на холодной ткани неба. Гонец же шёл впереди меня ровным и уверенным шагом, не останавливаясь и не оглядываясь назад. У самого холма толпилась отвратительная нечисть. Это были нелепые и немыслимые твари, которых я мог бы назвать смешными, если бы они не внушали мне ужас безмерной яростью своего убожества, которым кичились, точно прокажённый – своими язвами! Внешне, многие из них походили на людей, но уродство их душ выглядывало тёмным блеском из бессмысленных глаз и ложилось чёрной тенью на фальшивые маски лиц. Большую часть этой странной и жуткой толпы составляли женщины и выходцы из далёких варварских княжеств с серой и жёсткой пылью дорог, ещё не сошедшей с их жестоких лиц и тяжёлых сапог. Одни из них переговаривались друг с другом, время от времени разражаясь грубым и немножко солдатским смехом, другие же, с видом учёных обезьян, внимательно и равнодушно разглядывали одинаковые выцветшие статуи, обрамлявшие каменным частоколом подножие холма.
 - Что это за шабаш?!! – спросил я у Гонца, с трудом подавляя в себе страх и отвращение.
 - Это торговля сосудами с высохшим нектаром знаний – ответил Гонец. – В течение веков и тысячелетий садовники всех континентов собирали этот сладкий и целительный нектар с тех редких цветов, что порой распускаются посреди непролазного сорняка, которому в Саду Человечества дано название «народ». Разумеется, лучшие из этих цветов остаются незамеченными – их благоухание кажется садовникам нестерпимой вонью (ибо оно понятно лишь божествам и звёздам ночного неба). Но некоторые цветы всё же привлекают к себе их внимание и садовники бережно собирают нектар с ослепительно-сверкающих лепестков, наполняя им свои золотые сосуды. Но проходит время и нектар высыхает, только на самом дне кувшина остаётся ещё его чудесное благоухание.
 - Выходит, они собрались здесь ради этого напоминания лучших цветов Мудрости Человеческой?
 - О нет! Их интересуют только золотые сосуды. Взгляни-ка повнимательней в их лица, разве они похожи на тех, чьи души питаются ароматом цветов? Живое знание недоступно им – все их мудрствования и всё их многолетнее учение – всего лишь кривляние мартышки перед зеркалом, речи попугая, бездумно заученные наизусть. Потому-то они и ценят сосуды, забыв (а вернее – и не знав!) о том, что когда-то было их содержимым.
 - Но почему же этим существам дали право судить о том, что недоступно их пониманию? Кто позволил им так глумиться над достоянием Избранных?!!
 - О, ещё в века, когда Мудрость осеняла человечество своими крыльями и могучим голосом пела колдунам и пророкам о своей воле, ещё тогда зародилась и пустила корни великая ложь о «равенстве». Позднее, в южных окраинах древней Империи начал проповедовать толпе сумасшедший плотник. В своих безумных речах он сравнял высших с низшими и превознёс убожество над величием. В начале жрецов разгневали его глупые проповеди, и они предали плотника позорной казни, но потом, увидев, как действует эта грубая ложь на чернь, самые хитрые и изворотливые из них взяли её на вооружение и подняли упавшее знамя плотника, окрасив его уже в свои, жреческие цвета…. Так началось стремительное и победоносное шествие чумы, отравлявшей людские души, особенно же – души варваров, слуг и женщин, которых льстивые жрецы уравнивали с Избранными, торжественно вереща о том самом «равенстве». Разумеется, утвердив свою власть на Западе и на Востоке, проповедники «равенства» установили величайшую тиранию, ибо Избранные были уже повержены – остались только рабы, прельстившиеся словом «свобода», значение которого было надёжно от них сокрыто. Для них свободой было унижать и уничтожать слабейших, которыми стали теперь остатки низверженных во прах Избранных.
Прошли века и власть жрецов ослабла. На смену им пришли проповедники другого рода. Но, хоть лица и речи их были другими, старую заразу разносили они. Всё та же плотницкая ложь, сочетавшая в себе «равенство» и «смирение» змеилась на их слащавых устах, роняя дурманящий яд в серые души невежд. Были среди них даже те, кто искренне верил в то, о чём говорил. Не только другим, но и себе лгали они, ставя на одну доску дитя великой цивилизации и дикаря, мужчину и женщину, философа и непробудно пьющего уголовника. Теперь их ненаглядное «равенство» расползлось уродливой тенью по всей земле. То, что было достоянием немногих брошено под копыта стада свиней. В народах, рождавших философов и поэтов правят теперь заносчивые бабы да буйные кочевники, дети степей, гор и пустынь, а сыны этих некогда великих народов, в большинстве своём, опустились, сравнявшись с животными и способны лишь подло и трусливо вымещать тлеющую в них злобу, бешеной сворой кидаясь на одинокого иноземца, заблудившегося в извилистом лабиринте безлюдных ночных улиц, терзая невиновного во имя собственной вины….
 - Да, то, что ты рассказал мне весьма печально – задумчиво сказал я. – Но ты ведь вёл меня не к ним, а к тому, кто, словно кладбищенская гадюка, таится в тех развалинах, что чернеют каменной короной на вершине холма?
 - Это действительно так, но, прежде чем продолжить наш путь, ещё раз посмотри на сборище черни у подножья холма – ответил мне Гонец.
Я стал разглядывать толпу и вслушиваться в их речи, пытаясь отыскать в них хоть какой-то смысл, что, впрочем, оказалось тщетно. Единственным смыслом всех речей было то уверенное и жестокое самодовольство, которое свойственно только самым ничтожным из существ, населяющих землю. Вот какая-то ведьма с напыщенным видом и глазами цвета тонкого льда, обучая своих подопечных языку Империи Железных Маршей, гордо восклицала, что жители этой империи во всём превосходят ленивых и безответственных обитателей её страны, не забывая при этом и похвалить нынешнего правителя, который, между прочим, превосходно владеет языком империи и тоже любит порядок, точность и повиновение. Тошно было смотреть на глупую и тщеславную нечисть, равно как и на её ещё юных учениц, глаза которых уже слишком напоминали резкие взгляды шакалов. Другая ведьма, вздутая, точно больная корова, с хищным носом совы и ядовитым змеиным взглядом, гневно отчитывала слушателей, явно недостойных, как ей казалось, столь мудрой наставницы. Она показалась даже более смешной и нелепой, чем та, предыдущая, ведь на моих глазах выругала самую фанатично-внимательную из своих учениц за рассеяность и высокомерно сказала тому, в ком я сразу безошибочно узнал поэта, что речи его нестройны, а язык груб и неотёсан!
 - Как ты можешь увидеть - сказал мне Гонец. - Даже подлинный нектар знаний, попав в пасти этих жаб, изливается на людские умы зловонной блевотиной, и его аромат обращается в смрад торжествующего и победно шествующего Невежества...
Вдруг, навстречу нам, выехала верхом на громадной серой крысе молодая, но крайне омерзительная карлица с копной тёмных, встрёпанных волос, похожих на шерсть бродячей собаки и бородавкой, придававшей её физиономии нестерпимый дух законченного и последовательного уродства. Маленькие глазки живо и глупо таращились с её морды, отдалённо напоминавшей свинную, а пасть была растянута в чудной ухмылке.
 - Что это вы забыли в Храме Знаний? – пронзительно взвизгнула несуразная нечисть, злобно и самодовольно вытаращив на нас свои глаза, схожие с глазами крысы, на которой она сидела. Ей, судя по всему, показалась очень удачной и остроумной та «ирония», которую она вложила в свою реплику, и было видно, что её пасть вот-вот исказит самовлюблённая улыбка, которая мгновение назад оставила столь неприглядное даже для неё прибежище.
 - Мы ищем Отшельника, прочь с дороги! – грозно сказал Гонец.
 - А, того дурачка и неудачника, что избегает людей и не хочет обучаться мудростям… - начала было в привычном для неё, вызывающем тоне карлица, но Гонец так взглянул на неё, что подлая нечисть смолкла и отъехала прочь.
- Видишь, - указал мне Гонец на карлицу, удалявшуюся от нас. - Быть может, Отшельник получил бы если не царский, так хоть шутовской удел, когда, преодолев свою гордость, стал бы заискивать перед мнением лишённых мнения, как это делает та нечисть, которую ты только что видел. Знай, что и пред ним она пресмыкалась, а ныне - именует его дурачком и неудачником в разговорах с теми, чьих объедков добивается, словно нектара!
 - Идём же! – сказал Гонец и я, придя в себя от такого неожиданного происшествия, пошёл за ним к развалинам Храма, где и прятался от «людей» тот самый загадочный Отшельник.
 - Привет вам, нежданные гости! – сказал Отшельник с робкой и растерянной улыбкой, когда мы вошли в его угрюмое жилище. Он был невысокого роста, худ и бледен, как тяжело больной человек, стоящий на пороге смерти, но ещё не решившийся переступить этот порог. Из под чёрных бровей неуверенно выглядывали печальные, но, в то же время, довольно оживлённые глаза, в которых светилось что-то неясное, пугавшее и одновременно притягивавшее меня к нему. В целом, он производил скорее приятное впечатление, но, во всех его движениях и в каждой чёрточки лица, чувствовалась усталость от жизни и подавленность, хотя он был ещё молод.
 - Я рад, что вы зашли ко мне, я редко разговариваю с кем-то, кроме собственной Памяти – сказал Отшельник, добродушно поглядывая то на меня, то на Гонца, который молча стоял, сосредоточенно уставившись в наполовину обвалившуюся колону, некогда служившую опорой купола Храма.
 - А я слышал, что ты избегаешь других людей и добровольно ведёшь жизнь затворника – сказал я.
 - Что ты! – с жаром воскликнул Отшельник, встрепенувшись, как раненная птица. – Я бежал не от людей, а от нелюдей, не увидевших во мне человека! Я пытался поверить, что чернь имеет душу и честь, но был жестоко обманут. Плевки да камни были мне наградой за доверчивость и мягкость! Их мерзкий смех и наглые крики жалили мой слух стаей безжалостных ос! Они плели незримую паутину сплетен, клеветы и предательства, чтобы уловить меня ею! И, каждый раз, лишь только приоткрывал я огонь, вечно сжигающий мою душу, они, смеясь подбрасывали углей, чтоб сильнее разжечь мой ад!!!
 - И всё же ты вынужден спускаться с Холма в Долину – безжалостно напомнил Отшельнику Гонец, несмотря на то, что я отчаянно пытался удержать его от этого, подавая знаки и выразительно заглядывая в его призрачно мерцающие желтовато-зелёным огоньком глаза.
 - Да…. – в бессильной тоске и злобе простонал Отшельник, низко склонив голову и чуть-чуть не заплакав. – Вот он – верх унижения и Боли: терпеть пинки и насмешки, вечным изгоем блуждая среди зарвавшегося быдла, возомнившего, что оттенки серого, окрасившие их крысиные душонки - и есть всё изобилие цветов! Слушать наставления теней и выучивать мёртвые фразы мертвецов, выбитые на скрижалях для никого…. О, поверь – нет худших невежд, чем ПРОСВЕЩЁННЫЕ НЕВЕЖДЫ!!!!
 - Но ты помнишь те времена, когда надеялся стать единым со стадом, называя его напыщенными словами, вроде «люди» и «народ»? - неумолимо продолжал Гонец. – Ты помнишь, что говорил, будто женщины, простолюдины и тщеславные варвары Юга могут видеть небо и читать стихи созвездий? Что им можно открывать знания прошлого, настоящего и будущего, что не только Избранным дано любить, жалеть и понимать? Что и в них можно пробудить Огонь Титанов, озаривший якобы всё человечество, а не только лучших его детей?
 - Увы, я был наивней ребёнка…, но разве первым ступил я в этот узорчатый и позолоченный капкан?!!
 - Разумеется, нет! – едва заметно улыбнувшись, ответствовал ему Гонец. – Старая Ложь столь же привлекательна, как и выдержанное вино, не правда ли?