Глава 4. Фьючерский

Глава 4. Фьючерский.

…. Все то, что я надиктовал на аудиофон, оказалось еще большей фигней, чем-то, что мне сниться - по ночам… прослушав запись, я понял, что чрезвычайно косноязычен! И музыка, подложенная электроникой – полное дерьмо! Слушать это было нестерпимо, и голос у меня, почему-то, был невообразимо противный, как у этих новомодных девиц! Дуэт «Пирсинг» - кажется…
       И вот тогда, мне пришла в голову эпохальная идея. Я должен написать книгу… именно написать! Как в старинные добрые времена… как там это делалось-то? А! Гусиным пером на обрезке кожи – кажется…. Или на куске папируса? Нет! Была бумага с золотым обрезом…
Конечно, гусиного пера у меня не было, тем более куска папируса, и я взял палочку для риса, и начал писать прямо на экране визора, предварительно создав страницы…
       Визор - это порождение человеческого гения, по началу отнесся к столь бесцеремонному отношению резко отрицательно! Он капризничал, включал в пустых станицах какие-то изображения, временами – порнографические, что сильно отвлекало от процесса написания, но потом, приняв правила игры, смирился, исправно сохранял страницы, правил сразу орфографию, и даже, повинуясь какому-то моему настроению, в правом верхнем углу поместил изображение горящей свечи в оплывшем подсвечнике.
       Писалось трудно… начнем с того, что я многое забыл с тех пор, когда учился на лингвиста. Соответственно, понимание того, что все, что я напишу сейчас, прочесть сможет количество человек, не превышающее количество пальцев, которые я считал сегодня с утра, не добавляло оптимизма! Читающих - сейчас найти практически невозможно! Письменность умерла… зачем читать, когда можно все увидеть во сне! Чтение умерло – да здравствуют мнемо-кристаллы!
… я ее очень любил. Наверное, никогда не полюблю еще, кого ни будь так же сильно как ее. Она погибла … разбилась на флаере в горах, куда улетела отдыхать, пока я дописывал что-то, и мне нужен был отдых и одиночество…
       …я должен был быть с ней и погибнуть мы должны были вместе, и вот я теперь один. Ее нет, и ни когда не будет…. У меня осталась только ее голограмма и ее квартира, в которой мы были вместе. Я не говорю никому об этой любви. Я веду бомондный образ жизни, делаю вид, что холост, но боюсь вернуться домой пьяным, и забыть отключить голограмму, которая пожелает мне доброго вечера и пройдет в ванную комнату в легком халатике. Макс, единственный , кто в курсе, говорит, что я шизофреник. Вообще-то, для Майки – это слишком умное слово, но, видимо, он его где –то вычитал и запомнил, не зная его значения, конечно же…но , если честно, мне наплевать! Я просто очень любил свою Джулию, и продолжаю любить…
       Конечно, я не живу анахоретом! Я иногда даже очень еще – о-го-го!!! Но! Всегда, после, испытываю чувство вины, когда голограмма Джулии желает мне спокойной ночи…
       Наверное, я старею… новые подружки кажутся мне пустыми и никчемными. Да! Они хорошие, молоденькие, с тугими, налитыми здоровьем – тушками, распутные и умелые, глядящие на меня, мастера, пустенькими восторженными глазками, но не то… натуральное – не то…секс с ними очень быстро набивает оскомину. Настолько быстро, что общение не успевает ни во что перерасти. Да и какое общение, по чести сказать? Я еще не встречал ни одной особи, которая смогла сказать что-то связное, не считая:
- Да! Дорогой! Не останавливайся! О-о-о-о… я кончаю…как я сладко кончаю…да! Да! Еще! Пожалуйста!!! –
Но от этого текста у меня еще большая оскомина…
       Джулия… она была – необыкновенной… такой больше - не будет…она вошла в спальню, наклонилась надо мной, касаясь меня кончиками душистых грудей. Поцеловала крепко, дотронулась до моего вздыбленного дружка, и горячая волна накрыла меня….
- Джулия….- прошептал я и проснулся…
       Телефонная трубка подползла к самой кровати и противным голосом верещала:
- Хозяин! Возьми меня! Тебя срочно хочет слышать твой лучший друг и редактор Майкл!!! –
- Алло? Майк? Что случилось? Что тебе надо? Почему надо звонить с самого утра и прерывать……сон? –
- А вот и не угадал! Это вовсе даже и не Майк! Это - Лидия! Я, Майкова подружка, и звоню тебе передать, что Майк не приедет сегодня на встречу с читателями, потому, что он умер сегодня… практически только что, он решил прочитать, то - что ты написал прошлой ночью… я нашла его, когда вернулась из ванной, у него страшно обгорело лицо… что же ты там такого написал то? Кстати! Ты мне должен двести монет… а нет! Триста! Я теперь ночи спать не буду, вспоминая его, обгорелого… вот, только понять - не могу, как же это? Ничего не горело же? Почему?
       Я закончил разговор, пообещав перевести на ее счет ту сумму, которую она посчитает приемлемой, за лицезрение обгоревших останков…
       Майк! Друг мой! Я виноват! Я не пересмотрел то, что писал прошлой ночью, а писал я нашу гибель с Джулией на том злосчастном флаере, как мы горели вместе, и как я хотел разбить фонарь, чтобы последним усилием выбросить ее на снег… Джулия! Я не спас тебя, а теперь Майк умер, воочию увидев нашу с тобой смерть…
… никогда я больше не надену на ночь записывающее устройство! Хватит с меня! Это слишком сильное орудие воздействие на мозг читающего.
       Конечно, Майк знал, чем он рискует, он делал все это за деньги, но я привык к нему, я с ним практически смирился, я подружился с ним, я стал близок с ним. И сейчас я повинен в смерти моего друга.
       Конечно, сна не в одном глазу! После душа, я, кое-как одевшись, бросился к Майклу на квартиру. Но, тело уже увезли, Лидия – уехала, и я поехал в редакцию. В редакции еще ничего не знали, да и скорбеть особо не собирались. Я был лакомый кусочек, за меня редактора готовы были драться страусовыми перьями до первой крови, лишь бы получить со мной контракт, не взирая на то, что случилось с Майклом. Удивительная вещь! На что только не пойдут люди за кредитки! Они готовы идти на смерть, на мучение, на кошмарное унижение, на все… и ради чего? Ради удовлетворения своих низменных желаний посредством проплаты денег? Но ведь это – все – ненастоящее! Купленной любви, достатка, страсти, ненависти – не бывает! Бывает подлинное…
Для этого надо родиться, жить, чувствовать, а не копить деньги и не покупать эрзацы!
       Да что это со мной сегодня! Ведь знал я, что редактора меняются у талантливых авторов приблизительно раз в пол года. Существует в редакции даже тотализатор – кто дольше продержится…. И Майкл, кстати, не раз уже срывал ДжекПот!!! Слишком я мягок, видимо…неубедителен… может я не достаточно талантлив?
       Представив обгоревшее лицо Майкла, я подавил рвотный позыв и толкнул дверь главного редактора…
- Можно конечно сказать, что это – несчастный случай, но это не так! Это я убил его, быстро, качественно, ни за что…-
- А-а-а-а… Фреди! Друг мой! Ты слышал? Какое несчастье! Наши - в финале – продули 8-3! Представляешь? –
- Сэм! Ты что, с дуба рухнул? Какие наши? Майкл погиб сегодня, перечитывая мой материал? Погиб страшной смертью, обгорел весь… тело уже увезли…-
- Ай-ай-ай… какая неприятность! А ты откуда узнал? –
- Подружка его позвонила. Требует компенсацию за моральный ущерб. Все было, практически, на ее глазах. Она пришла из ванной, и… -
- Фреди! Я тебя умаляю! Сколько ей там причитается? Не переживай! Редакция все возьмет на себя. И похороны – по первому разряду. Майкл – достойный человек и погиб на боевом посту! Кстати? Что там у тебя с последним романом? Я давно жду… -
- Никогда я больше не надену записывающего устройства. Сэм! Пойми! У меня умер мой редактор. Человек, привыкший к моей манере письма. Насколько правдоподобно все было описано, чтоб у него обгорело лицо? Я не убийца! Я никогда больше…-
- О-о-о… редактора то тебе надо нового. Ты наметил, с кем будешь работать дальше, или пока думаешь? Лично я советую тебе Джулию Новак! И редактор толковый, и нервы как канаты! Помнишь, был такой автор? Серж Петровски? Таки он умер при записи, а Джулия потом материал перечитывала – и – ничего… девка - видная, старовата правда на мой вкус, лет двадцать семь уже, и жестковата по характеру, ее даже из тотализатора исключили, непробиваемая…-
- Сэм! Ты не слышишь меня? Или не понимаешь? Я же сказал! Я не буду писать больше! Никогда!!! Понимаешь? –
- Гут! Давайте говорить на другом языке… г. Фьючерский! Контракт, заключенный между нашей редакцией и Вами продлиться еще девяносто четыре года. Все права, на то, что Вы напишете - принадлежат нам. Вы, по контракту, обязаны представлять нам по одному роману раз в четыре месяца и следующего я жду уже семь недель! Где роман? Я Вас спрашиваю? За просроченные сроки Вы ответите таким штрафом, что мало Вам не покажется!!!
Либо вы берете нового редактора по своему вкусу, либо я Вам его назначаю, а назначу я Вам, конечно-же – Новак, но чтоб через месяц – роман был сдан в печать! Все! Я вас более не задерживаю! И - утри сопли! Прозаик хренов… позвони мне завтра по поводу редактора. Если не нравиться Новак – дадим другого… Свободен! –
       Обтекающий слюной главного, я притворил аккуратно дверь, и понял, что меня только что - поимели, во всех смыслах этого слова. Я – никто, и звать меня – никак! Я могу быть вершителем судеб и врачевателем душ, но надомной висит контракт, и мне от него никуда не деться. Я могу заболеть, впасть в депрессию, даже умереть. Я не могу только одного – не писать! Умри, но чтоб роман был в печати.
       Я могу писать для себя, в стол, на визоре… как в старину, при свечах, стилом, но этого – никто не напечатает, потому, что никто не сможет прочесть…
       Додумывал я это уже дома, отключив телефон и освещение. В темноте передо мной возникло обожженное лицо Майкла:
- Не бойся ничего. Пиши, как хочешь. Ты не виноват – ни в чем… -
       Я взял стило и вывел…